 |
Введение в Schizophrenie 6 страница
|
|
|
|
Основные положения сообщения отца были подтверждены информацией, предоставленной матерью. Она добавила, что Лола всегда производила на людей впечатление уставшей; даже ребенком она напоминала им старую женщину. Фотографии показали, что лицо Лолы сильно изменилось за последние несколько лет; оно стало грубее.
Наблюдения, сделанные во время пребывания Лолы в санатории / Лола Фосс (ей пошел двадцать пятый год) — привлекательная девушка среднего телосложения, с живым выражением лица, но несколько скованная в жестах. Ее поведение живое и свободное, но ее речь несколько затрудненная, чужеземная. Форма ее лица правильная, овальная, форма черепа, скорее, слегка пикническая, нежели лептосомная. Общая конституция слабо астеническая *. .
Пациентка не привезла с собой никакого белья, даже ночной рубашки. Она, кажется, не обижается на то, что отец поместил ее в санаторий, даже хотя это и противоположно тому, что он сказал ей о цели поездки. Хотя она не считает себя больной, она без возражений согласилась на сиделку.
['f Прим. Эрнеста Энджела: Последние наблюдения показывают влияние антропометрических теорий Кречмера, типичных для довоенного (до Второй мировой войны) периода в Европе. ]
История болезни Лолы Фосс 233
Психологический отчет*. Лола обладает хорошим интеллектом и вербально сообразительна; она к тому же мастерица в искусстве лжи. Она все перетолковывает в свою пользу; она с ловкостью и хитростью устраивает так, что ее жалобы и просьбы служат ее собственным целям. Хотя врачу было легко установить с ней контакт, она — за едой — не произносила добровольно ни одного слова с другими пациентами, а когда к ней обращались, отвечала только «да», или «нет», или «не знаю», сопровождая слова рассеянной улыбкой.
|
|
|
Впечатление, которое она производит, — это впечатление довольно холодного и неэмоционального человека, который крайне невнимателен и равнодушен, не имеет интересов и не получает удовольствия от работы. Она очень избалована и демонстрирует детское упрямство, симптомы общего несоответствия ее возраста и умственного развития. Во всем ее поведении она непредсказуема, например, она пообещает прийти на вечеринку и уйдет переодеваться, но внезапно решит пойти спать, потому что она устала. С другой стороны, она оставалась целые часы подряд, не уставая, если вечеринка ей нравилась. Или она принимала лечение раз или два, а затем отказывалась от него, объясняя, что оно причинило ей вред или у нее захватило дух и т. д.
В самый первый день она убежала в отель своего отца, и ее пришлось привести назад, несмотря на ее решительное сопротивление. Она четыре недели оставалась в закрытой палате, прежде чем ее можно было вновь перевести в открытую палату. В течение первых нескольких недель она боялась, что ее загипнотизируют. Сиделке она сказала: «Не смотрите на меня так, вы пытаетесь загипнотизировать меня». Ее приходилось успокаивать снова и снова. Спустя несколько дней она почувствовала себя более свободно. Гипноз больше не упоминался, а когда кто-то поднял эту тему, она спросила: «Вы знаете, как гипнотизировать? Я хотела бы быть загипнотизированной». Все, что она знала о гипнозе, было то, что она однажды читала о нем и видела фильм, показывавший сцену гипнотизирования. Сон и питание были удовлетворительными, так что пациентка прибавила в весе 11/2 фунта в течение первых 10 дней.
Лола всегда носит одно и то же платье, у нее только одна пара обуви и нет шляпы. Но она отказывается купить что-либо: она не хочет сохранять что-либо, что могло бы позже напомнить ей о ее пребывании в Кройцлингене. Ее суеверие постоянно прорывается наружу, хотя она усердно пытается его скрыть: например, после фильма, в котором высмеивается суеверие, ей удается присоединиться к смеху. В остальном она молчалива, неэмоциональна, обидчива, раздражительна и подозрительна. Со страшным упрямством она постоянно противится лечению путем пассивного сопротивления. Снова и снова ее нужно было убеждать сделать что-нибудь в саду. Она любит быть в одиночестве, немного рисует, читает романы, но исключает любую серьезную литературу как слишком сложную. В виду ее растущего противодействия ее врачу —
|
|
|
* В то время, когда был написан этот отчет, систематический анализ еще не планировался.
234 Избранные статьи Людвига Бинсвангера
она ложно обвинила его в том, что он ей солгал — в конце года новый врач принял его обязанности *.
Кроме того, она сказала, что она испытала еще кое-что, нечто настолько ужасное, что она ни в коем случае не могла говорить об этом. В день, когда она могла бы упомянуть это или даже просто слышать о чем-либо, связанным с этим, она не могла надеть ничего нового, потому что
* Отношение Лолы к новому врачу (пишущему эти строки) гораздо более дружеское и отзывчивое. Теперь она соглашается носить новые платья, рассказывает гораздо больше о себе и постепенно, несмотря на огромные внутренние запреты, в конце концов говорит о своих страхах. Она признается, что была суеверной последние шесть лет. Ее суеверия начались, когда она гостила у своей бабушки и других родственников в Нью-Йорке. В то время ее тетя неожиданно умерла после болезни, которая продлилась девять дней. Перед этим гадалка предсказала Лоле, что случится что-то неожиданное. После смерти тети Лола сказала своим родственникам, что она знала о том, что ее тетя должна была неминуемо умереть. Это событие укрепило ее веру в подобные явления. Ее суеверие в отношении горбунов мужского и женского пола тоже началось в Нью-Йорке. Будучи там, она увидела женщину-горбунью как раз незадолго до получения письма от своего друга, который упрекал ее за то, что она ему не пишет. Это был не единственный случай, когда что-то неприятное случалось с ней после того, как она видела горбунью. Ее пребывание в Нью-Йорке также обозначило начало ее суеверия в отношении одежды. Она стала бояться, что что-нибудь может случиться с ее другом, если она писала ему, когда на ней было какое-нибудь определенное платье. Этот страх долгое время вовсе не давал ей писать ему. Потребовалось значительное усилие, чтобы побудить Лолу раскрыть эту информацию, какой она ни была скудной. Она постоянно находила новые оправдания, например, что ей потребуется слишком много времени, чтобы все объяснить, что доктор будет смеяться и т. д. В то же время, однако, она добавила, что эти переживания было, безусловно, тяжело вынести.
|
|
|
Позже она сообщила, что ее навязчивые идеи стали сильнее после того, как она увидела своего жениха. Она была чрезвычайно истощена усилием скрыть свои навязчивые состояния — все из которых были связаны со страхом, что с ним может случиться несчастье — от своего жениха. Мало-помалу ее суеверие распространилось на множество ситуаций. Например, если ей случалось увидеть четырех голубей, она истолковывала это как знак, что она может получить письмо, т. к. число четыре (cuatro по-испански) содержит буквы c-a-r-t (как в слове carta — письмо). Она любила своего жениха, но боялась, что он не женится на ней, если узнает о состоянии, в котором она находилась. С другой стороны, она чувствовала, что ей вообще не следует быть с ним, чтобы ее не захлестнули ее навязчивые идеи. Она объяснила, что это навязчивое стремление «прочесть» что-нибудь во всем так истощало ее, и тем больше, чем больше она была среди людей. Неохотно и со смущенным смехом она сообщила, что, кроме всего прочего, трости с резиновыми наконечниками имели для нее особое значение. Она всегда поворачивала назад, когда видела джентльмена с такой тростью, т. к. в ней она «читала» следующее: «трость» по-испански = baston\ «on» наоборот = по\ «резина» по-испански — 'goma; первые две буквы в английском = «go». Вместе это равняется «no go», что означает «Don't go on! Turn back! » (He ходи дальше! Поверни назад! ). Каждый раз, когда она не подчинялась этому предостережению, с ней что-нибудь случалось. Когда у нее на душе было неспокойно и она видела кого-нибудь, подпирающего лицо рукой, она успокаивалась. Почему? «Рука» по-испански = тапо (второй слог по)\ «лицо» по-испански = сага, что напоминало ей английское слово «саге». Из этого она приходила к: «по саге» (нет заботы), т. е. нет причин беспокоиться, или, по-испански, по cuidado. Любое слово, начинающееся с «саг» в испанском или немецком (сага, carta, Kartoffel) и связанное с чем-то, что означает «нет» (по), означает удачу. Все, что содержит слоги «si» («да» по-испански) или «ja» («да» по-немецки), подразумевает «да» на заданный внутренне вопрос: например, nar-iz (нос) — «is» это «si» наоборот; ore-ja (ухо); si-lla (стул); gold означает «go» и т. д.
|
|
|
История болезни Лолы Фосс 235
боялась, что воспоминания об этом опыте заразят то, что было новым, и принесут ей несчастье. После многих недель приготовлений и возражений с ее стороны, нам, наконец, удалось раскрыть факты. Путем простого угадывания, как в игре, мы обнаружили, что опыт, о котором шла речь, сосредотачивался вокруг зонта (она сама избегала произносить это слово). Зонт [Schirm] содержал siy подтверждение. Когда ее отец купил два года назад новый зонт, она встретила на улице женщину-горбунью. Она боялась горбуний и прежде; но теперь все несчастье, исходящее от этой горбуньи, переместилось на зонт. «Оно было в зонте», потому что несчастье было подтверждено значением si. Вскоре после этого ее мать прикоснулась к этому зонту. Начиная с этого момента, она была настроена против матери и против путешествия с ней во Францию, где она должна была встретить своего жениха. Почему? Потому что ее мать передала бы несчастье от себя и зонта ее возлюбленному. В тот же самый день у нее было еще и другое «ужасное» переживание, о котором она действительно не могла говорить. Она увидела старика, который в сущности не был горбуном, но был, тем не менее, как-то искалечен; она категорически отказалась больше говорить об этом переживании.
Спустя восемь месяцев ситуация Лолы осложнилась, когда ее страх сосредоточился на одной медсестре (Эмми), особенно симпатичной и тактичной девушке. Лола сообщила следующую информацию: у сестры (имя которой Лола никогда не употребляла ни в разговоре, ни при письме — она просто называла ее «она» или «эта») был зонт, похожий на зонт ее отца. Он валялся в разных местах, все они теперь заставляли ее чувствовать очень сильный страх, и был причиной того, что она почувствовала себя настолько хуже. Сообщая это, Лола была очень встревожена. Ей стало хуже в течение следующих недель, она выглядела более обеспокоенной и измученной. Она особенно боялась всего, что могло быть как-то связано со стенным шкафом, в котором она видела зонт Эмми. Она просила людей поклясться, что тот или иной не прикасался ни к чему, что было в том стенном шкафу. Она отказывалась пользоваться полотенцами потому, что они могли быть рядом с щеткой, которая могла каким-то образом соприкасаться с зонтом, и, для большей верности, сама заходила в кабинет за своими полотенцами. Она не пила воду, потому что стакан мог быть в стенном шкафу. Щетку для чистки могли оставить на раковине, поэтому она сама чистила свою раковину. Она снова хотела раздать свою одежду, отказывалась переодеть платье и носила грязное белье. Когда она узнавала, что «эта» дежурила на ее этаже, она так расстраивалась, что ее приходилось немедленно переводить в другое здание. Она настойчиво утверждала, что «сойдет с ума», если еще раз встретит «эту».
|
|
|
Лола почувствовала явное облегчение, когда получила разрешение описывать врачу свои страхи письменно. Через десять месяцев после ее приезда она выразила свои чувства следующим образом *:
[* Прим. Эрнеста Энджела: Письма Лолы написаны в иностранном и более или менее сбивчивом стиле. Там, где это было возможно, кое-что из подлинной манеры было сохранено. ]
236 Избранные статьи Людвига Бинсвангера
Я сознаю, что вы меня не поняли. Но то, что я пережила здесь, я не хочу пережить снова. Я хотела бы сделать это для вас более ясно понятным, но я не могу, и это самая печальная вещь на земле. Все, что я заключаю из знаков, всегда происходит — поэтому я верю в это суеверие. То, через что я прошла в закрытой палате, я никогда не забуду, и позже в Вилла Роберта самое ужасное, потому что я думала, если я ничего не скажу, я скорее выйду, но из-за этого оно стало хуже, то суеверие. Когда я думаю о своем отце, который коснулся этого, это самая печальная вещь на земле, а затем я представила, как это будет — увидеть его снова, поэтому я даже не хочу думать о том, чтобы поехать домой. Из-за всего этого, а не из-за чего-либо, что произошло со мной, моя жизнь в полном отчаянии. Теперь, после того как я так сильно старалась освободиться от этих мыслей и после того как я покинула в Вилла Роберта то, что напоминало мне о них, я чувствую себя лучше впервые с тех пор, как все это произошло. Но огромный страх никогда не покидает меня, что она могла бы прийти сюда, пусть только проходя мимо, и даже если я не увидела бы ее, одна только мысль приводит меня в отчаяние. Я верю, что в тот момент, когда она вошла бы в дом, она принесла бы с собой худшее несчастье, где она ступает, она оставляет несчастье, и я ничего не могу поделать с этой мыслью, и я вижу, что это очень трудно, и думаю, что было бы лучше уехать отсюда до того, как могла бы случиться такая вещь. Мне очень жаль рассказывать вам это, но с ужасом, в котором я нахожусь' день за днем, я никак не могу измениться.
А все это только потому, что я люблю его больше всего на свете и хочу забыть это больше всего, увидеть, могу ли я быть другой, потому что я чувствую, что без этого, может быть, я почти здорова — вот только это.
Несколько недель спустя она написала своему врачу, что опять «нечто ужасное» случилось с нею, что она ни в коем случае не могла остаться. Когда она отдыхала на террасе, «она» прошла мимо» Лола больше не могла выносить страх, не знала, что делать, как защитить себя, и боялась, что несчастье догонит ее. Она чувствовала, что в ней самой было нечто ужасное.
Лола отказывалась выходить, потому что она никогда не могла знать наверняка, куда пошла «она». Она перестала брать книги из библиотеки, так как «эта» могла читать ту же книгу. Она хотела вернуть новое платье, потому что оно было на ней, когда она увидела медсестру на нижнем этаже. Спустя два месяца Лола опять впала в состояние возбуждения, один раз — потому что боялась, что она видела медсестру на расстоянии, в другой раз, потому что она видела, как другая медсестра завела велосипед Эмми в кухонный флигель. Она собиралась объявить голодовку, потому что велосипед заразил всю пищу. В конце концов, она просто отказалась есть масло, которое, как она считала, было заражено наиболее сильно (не раскрывая своих доводов). В другой раз она возражала против дальнейшего использования одеяла, т. к. одна женщина дотронулась до него платьем, которое казалось каким-то образом связанным с сестрой. Ранним утром она послала письмо старшей сестре, прося ее немедленно позвонить ей по телефону и сказать ей, была ли она права вчера, когда она думала, что видела медсестру. На самом деле, в тот день она преследовала пожилую женщину, которую она приня-
История болезни Лолы Фосс 237
ла за медсестру. Когда она потеряла женщину из виду, она начала размышлять над вопросом, действительно ли женщина была медсестрой. Ситуация стала нелогичной настолько, что врач пригрозил Лоле, что он сам приведет сестру в ее комнату, если она будет продолжать в том же духе. Вследствие этого Лола очень расстроилась, яростно набросилась на врача, громко крича. Тем не менее, она примирилась с тем, что одежду, которую она так боялась, вернули в ее комнату. Она также надела новое платье *.
В день, когда произошел инцидент с велосипедом, Лола написала о нем своему врачу и сообщила о новом переживании:
Я лежала внизу о шезлонге и увидела две фигуры в коридоре, которые наблюдали за мной; когда я повернулась к ним, они убежали, поэтому я осталась внизу. Но это было очень жутко. Затем подруга... вы знаете, кого... вернулась, вывела велосипед и повезла его к «этой».
Примерно тогда же Лола отправилась в поездку на одну ночь в Цюрих с другой медсестрой, чтобы пополнить свой гардероб. Накануне она попросила сестру сделать так, чтобы утром того дня, когда они должны были уехать, перед ее окном работал молодой садовник. Она хотела обеспечить удачный день, устроив так, чтобы молодой садовник был первым, что она увидит утром. Естественно, эта просьба не была исполнена. Когда сестра пришла за ней, ей сперва пришлось положить свою шляпу на стол: шляпа, сказала Лола, это предупреждение, что что-нибудь может случиться, и нужно быть настороже. По дороге на станцию и во время смены поездов она закрывала глаза и уши руками. Незадолго до прибытия в Цюрих онаувстревожилась и объяснила, что она не может ничего купить сегодня, потому что она «видела что-то». Поскольку день был все равно «потерян», она чувствовала себя счастливо и непринужденно при условии, что никто не говорил с ней о посещении магазинов, или не показывал магазины, где ей следует завтра делать покупки, или не вел ее на улицы, где она должна будет завтра ходить; в противном случае, магазины и улицы были бы «потеряны» завтра опять. Она не хотела входить ни в какой отель, кроме дешевого, и никогда — в отель со швейцаром. Если все остальное, казалось, ее устраивало, она тогда «видела» «нет». Наконец, подходящий отель был найден. Вечером Лола счастливо стояла у окна и слушала необычные шумы улицы. На следующее утро она посетила дешевый универсальный магазин с закрытыми глазами, ведомая сестрой. Она в самом деле купила платье, но в ужасе выбежала, когда заметила, что продавщица была косоглазая. В другом магазине при входе были выставлены книги; на обложке одной из книг Лола увидела изображение монахини; в результате этот магазин тоже был для нее «потерян».
* Также и в других случаях я разбивал «ужас» таких «навязчивых» пациентов с помощью встречного ужаса (контр-ужаса) всякий раз, когда не было другого выхода. Разумеется, обязательным условием является некое отношение доверия между пациентом и врачом.
238 Избранные статьи Людвига Бинсвангера
Других универсальных магазинов не осталось, так что в конце концов она согласилась посетить обычный магазин, но все должно было быть дешевым и не должно было быть красивым. Она могла выносить только продавщиц-женщин и не выносила ни малейшей капли красного на платье, потому что ее платье прошлым летом было красное. Туфли она не могла купить, потому что в магазинах женской обуви ее обслуживали бы мужчины. На обратном пути Лола настояла на том, чтобы самой нести все свои свертки, и на пути домой избегала встречи с кем-либо. Вернувшись в свою комнату, она заставила сестру положить все ее старые вещи на стол, прежде чем позволила ей развесить новые.
Когда Лола отказалась позволить сестре вытереть пыль в ее комнате, девушка ответила: «Как вы думаете, что сказал бы доктор? » На что Лола заметила: «Доктор все равно знает об этом; я знаю, это только суеверие». С другой стороны, в своих многочисленных письменных жалобах и описаниях, часто нацарапанных на клочках бумаги, она вновь и вновь рассказывала врачу о своем «неописуемом страхе», о «самой ужасающей возможности», что в будущие годы она будет вынуждена помнить «все это», что было слишком страшным, чтобы можно было когда-нибудь назвать это:
Это хуже, чем то, что вы сказали — что я думаю, что со мной может что-нибудь случиться — такое, вероятно, длилось бы только мгновение, но это такое ужасное чувство, что оно никогда не кончится, пока присутствует эта вещь.
Снова и снова она пыталась объяснить свое положение доктору, то и дело она обещала делать все, что он советовал, в надежде, что он поможет ей «найти решение». Более поздние события доказали, что она действительно верила во врача. Однажды она умоляла его не упоминать больше слово «сестра». «Один лишь звук этого слова причиняет мне боль, потому что это всегда будет самое печальное из всех моих воспоминаний».
В другой раз она написала:
Я чувствую такую печаль во мне и задаю себе вопрос, означает ли это, что могло бы наступить что-нибудь еще худшее, и поэтому я не могу успокоиться и прошу вас, пожалуйста, сказать мне, могло ли это исходить от «нее». ... Я не хочу писать это... Ибо я вижу в знаках постоянно, что мне следует быть осторожной, и так много вещей, так что я не знаю, что может случиться.
То, что Лола ни в коем случае не лишена эмоций и чувств, как показалось первому врачу, иллюстрируется следующими строками:
Чтобы сказать вам все совершенно откровенно, я объясню вам, что есть и было на самом деле, так что вы поймете меня, я надеюсь. То, что случилось, было чем-то таким ужасным, вне всякого описания, что это сейчас для меня самая печальная вещь на земле, потому что после этого я навеки потеряна для своего жениха. Я люблю его так сильно, что я заболела только по этой причине. С тех пор как, я впервые встретила его, я ни на одну секунду не забывала его, и что печалит меня больше всего — это то, что я чувствую, что он всегда думает обо мне.
История болезни Лолы Фосс
К сожалению, я знаю только об одном сне Лолы. Вот он ее словами:
Сон был, что моя бабушка прислала сюда свою кровать. И вдруг — приходит она и ложится на эту кровать, а затем на мою, которая была рядом с ней. Это было ужасно. Я так боялась, когда я думала, что моя бабушка ляжет туда, что мне пришлось пойти и сказать вам об этом, и вы сказали, что у вас есть другая кровать для моей бабушки. Меня это очень успокоило. Позже сон продолжился с чем-то еще. Но это — то, что больше всего беспокоит меня, потому что я вижу это в кровати, потому что она также называется «сата», и звук «cam» в английском, и потому что все это было вместе, я не знаю, означает ли это что-нибудь плохое.
Лола была в Бельвю чуть больше четырнадцати месяцев, когда за ней приехала тетя и объяснила, что семья Лолы теперь была согласна разрешить ей выйти замуж за врача-испанца и что была запланирована встреча с ним в Париже.
Лола была вне себя от радости и немедленно присоединилась к своей тете в ее отеле, даже не позволив ей войти в санаторий, и сама она никогда больше туда не входила.
Катамнез / Материал для этой главы состоит в основном из писем Лолы к ее врачу, к которому она по-прежнему обращалась за советом и помощью; из писем ее родственников, которые то и дело просили его употребить свое влияние на пациентку, и из отчета ее доктора в Париже. Этот материал растягивается на период в четыре года.
Через восемь дней после ее отъезда Лола сообщила, что путешествие в Париж прошло хорошо и что она возвращает свой паспорт, потому что фотография напомнила ей слишком сильно обо «всем неприятном», что она пережила здесь. Спустя еще два дня Лола чувствовала себя превосходно. Она наслаждалась воссоединением с бабушкой и кузиной, сделала много покупок в магазинах, и все шло очень хорошо. Она даже сходила к парикмахеру. «Представьте, горбунья стригла мои волосы». Она просила передать от нее сердечные приветы всем тем, кому она не сказала «до свиданья».
17 октября: Она была в театре и в кино, по-прежнему чувствовала себя намного лучше, но не могла забыть «вещей, о которых доктор знал... ». Они ей часто снились, и она чувствовала некоторое облегчение при пробуждении, когда она осознавала, что ей снился сон и что на самом деле она была «так далеко». Она испытывала ностальгию, когда думала о санатории, но огромное количество развлечений помогало ей преодолеть это. «Вы, должно быть, удивились тому, что я послала вам свой паспорт, я так расстроилась от мысли приехать с ним в Париж, т. к. 'она' прикасалась к нему так часто, и я думала, что все остальное могло заразиться от него, так что я больше не хочу иметь его».
29 октября: «Я чувствую себя хорошо. Внешне я кажусь радостной, только потому что у меня нет таких страхов, какие у меня были в санатории, и поэтому я чувствую облегчение, но единственная вещь, которая беспокоит меня, — это то, что я чувствую, я заражена, главным образом,
240 Избранные статьи Людвига Бинсватера
тем, о чем вы знаете». Она просила у доктора совета, потому что чувствовала, что было неправильно, что она все еще не сообщила своему жениху о своем переезде в Париж. Ей было так трудно писать. Она была уверена, что доктор посоветует ей сделать то, что следует, «для того чтобы лучше знать, что он (жених) ответит». Но доктор должен лично написать свой ответ, потому что «я боюсь, что 'ее' подруга может сделать это». (Секретарша, являвшаяся подругой медсестры, о которой шла речь. )
2 ноября: Она не хотела сама писать письмо своему жениху, но хотела, чтобы это сделали ее тетя или кузина, но, в любом случае, хотела знать, что думал о ней ее жених. «Я знаю, что я не могу думать о замужестве и что я стала бы другой в том, что мне не придется чувствовать себя зараженной, я считаю это трудным»". Она пытается «забыться в развлечениях», часто ходит в театр, находит все замечательным, но потом чувствует себя зараженной и страшится будущего. Может быть, единственное, что осталось, — это постричься в монахини, но она хотела бы дать «ему» знать заранее. «Все это есть во мне, и я не знаю, как подступиться к этому».
7 декабря: Она чувствовала себя так же: не совсем хорошо, немного уставшей. Следует ли ей поехать в санаторий? Желательно, какой-нибудь, известный доктору. «Я помню всех в Кройцлингене».
24 декабря: Рождественские и новогодние пожелания. Письмо доктора принесло ей радость и утешение. Она познакомилась с санаторием, который он рекомендовал; его парк напомнил ей парк в Бельвю. Ей понравился тамошний доктор; она предвкушала, что поедет туда в начале нового года, ей «очень нужен отдых».
3 февраля: Поступление Лолы в санаторий было отложено по внешним причинам. Это письмо было ее первым письмом на испанском, очевидно, написанное наспех и со множеством исправлений. Она писала о своей огромной тревоге, подчеркивала свою уверенность во враче и просила его снова написать ей. Она пишет по-испански, рассказала она ему, из-за навязчивой идеи: ее жених, которого она так сильно любит и который являлся объектом стольких ее навязчивых идей, был в Париже и узнал, что она тоже там, но не знал, что она находится в лечебном учреждении... Ужасный страх, что он попросит увидеть ее. Так как она все еще была «заразной», она просила своего врача попросить ее жениха покинуть Париж в тот же день. Чтобы быть совершенно уверенной, что он действительно это сделает, она дала ему знать, что она делает все, чтобы вылечиться, и увидит его через месяц. «Но это невозможно, и я так боюсь, что он может приехать в санаторий». Следует ли ей оставаться там? —
14 февраля: Похоже, она забыла о своем предыдущем письме, т. к. она сообщает, как новость, о своем поступлении в санаторий. Здание, в которое ее поместили, напомнило ей закрытую палату в Бельвю. Ее се-
[* Прим. Эрнеста Энджела: Путаница — в оригинале. ]
История болезни Лолы Фосс 241
стра на новом месте * сказала ей, что она знает больничное отделение Бельвю. Но эта девушка — француженка, так что это не имело очень большого значения. Скоро она переехала в другое здание, и оно ей очень понравилось. Но хотя доктор был sympatisch, она не могла «рассказать ему что-либо», т. к. она не верила, что она может измениться. Следует ли ей оставаться дольше? —
1 мая: Ее доктор уехал на несколько недель, и прибыл незнакомый доктор, которого «прислали ее родственники». Она не видела его, потому что он ей не понравился. Не напишу ли я ее тете, прося оставить ее в покое и не присылать «этого другого» больше?
2 июня ее тетя написала, что болезнь ее племянницы ужасно прогрессировала. Она, кажется, галлюцинирует. В течение месяца она была в палате для наиболее возбужденных пациентов. Ее мольбы о переводе не могли быть удовлетворены, т. к. она была в состоянии ужасающей тревоги. У докторов мало надежды на ее выздоровление. Единственной надеждой родственников Лолы был профессор Жане; он диагностировал ее случай как серьезный, но заверил их, что Лола не irré mé diablement perdue [неизлечимо потеряна]. Но после второго визита д-ра Жане она упорно отказывалась принимать его, приводя в качестве довода то, что она знала, что он был «послан ее родственниками». С ее поступления во французский санаторий у нее развилась враждебность против всей семьи, и факта, что кто-либо или что-либо исходили от них, было достаточно, чтобы она не приняла его или не согласилась на это. Профессор Жане порекомендовал другой санаторий; пожалуйста, не поддержу ли я — ее первый врач — этот совет? Она не покинет нынешнее место, потому что я рекомендовал его; она действует только по моим распоряжениям.
15 июня Лола тоже упомянула профессора Жане; она думала, что я знаю его; о нем говорят, что он «очень хороший», но он никогда бы не мог быть ее врачом (без объяснения). Ей было несколько лучше, у нее «меньше прежней идеи», и у нее «также ничего нового за три месяца».
Но мои родственники не могут этому поверить и думают, что мне здесь не стало лучше; потому что они думают, что можно вылечиться быстрее, и все это меня так сильно расстраивает.
Первый доктор, который был sympatisch, еще не вернулся. Следует ли ей оставаться там или поехать в какое-нибудь другое место?
8 декабря: Она много раз хотела написать, но это было для нее невозможно. У нее было неприятное время с сентября по ноябрь. Она хотела уехать, поехать в деревню; но милый доктор посоветовал ей сделать что-то другое, по просьбе ее семьи, потому что она не хочет жить с ними. Доктор помешал им навестить ее, потому что он знал, «что я умудрилась бы убежать без них». Теперь она была в другом санатории,
|
|
|
