Художественный мир духовной поэзии М.В. Ломоносова

Стихотворные переложения псалмов М.В. Ломоносова пользовались известностью, на них ориентировались современники и потомки. В отличие от многочисленных переложений, принадлежащих другим поэтам XVIII в. и до сегодняшнего дня почти не изученных, они издавна стали привлекать внимание исследователей. В настоящее время существует целый ряд работ, в которых намечены как общие принципы анализа поэзии Ломоносова, так и частные, касающиеся именно его стихотворных парафразисов.

Научный интерес к переложениям поэта возникает на рубеже XIX-XX вв. Несомненно, самый значительный вклад в изучение духовной поэзии Ломоносова внесла Д.К. Мотольская. Она отмечала, что в его переложениях псалмов как бы ослаблен молитвенный, религиозный характер, поэт «делает их выражением тех противоречий, которыми полна жизнь» [57, 120]. Исследовательницу интересовали моменты, отличавшие поэтические переложения от оригинала.

Д.К. Мотольская утверждала, что поэт, «не нарушая общего колорита псалмов, совершенно сознательно отступал от текста, некоторые моменты усиливал, некоторые распространял, а некоторые вовсе не перелагал» [57, 129].

И.З. Серман рассматривал переложения псалмов Ломоносова как «переходный мост, соединительное звено между поэзией «книг церковных» и новой русской поэзией» [80, 119], видел в переложениях поэта стихотворения, которые «показывают человека в обществе», «страстное, гневное обличение несовершенств человеческой жизни как жизни общественной» [80, 120].

В небольшой статье другой исследователь Б.О. Корман, основной ставил проблему столкновения жанрового мышления и личного начала в русской духовной поэзии XVIII в. По мнению автора, для самого Ломоносова переложения имели, «несомненно, автобиографическое значение. Это была интимная лирика с совершенно конкретным историко-общественным и бытовым подтекстом» [41, 12].

В специальном исследовании «Стихотворные переложения М.В. Ломоносова» его автор О.А. Державина, обращала внимание на то, что «переложения - не точный перевод славянского текста, а его поэтическое переосмысление, отдельные места которого поэт передает по-своему, развертывая и как бы поясняя сказанное в оригинале, кое - что добавляя от себя. Они относятся к разному времени и отражают разные периоды жизни и деятельности Ломоносова» [24, 223].

Интересные наблюдения относительно русской классицистической поэзии в целом и поэтики Ломоносова в частности содержатся в работах Л.В. Пумпянского, где становление ломоносовской псалмической поэзии определялось европейской традицией. Ученый считал, что «язык псалмов дал в русском поэтическом языке особую поэтику, ясно различимую от общелитературной, но и так же ясно отличимую от церковного языка [69, 179].

Ю.В. Стенник отметил, что «с точки зрения мастерства воспроизведения библейского стиля ломоносовские переложения... не имели себе равных ни в XVIII веке, ни позднее» [83, 122].

В целом можно утверждать, что длительная история изучения стихотворных переложений Ломоносова наметила определенные пути в исследовании этого жанра.

Ломоносов, будучи человеком религиозным, для которого бытие создано Богом, никогда не отделялся от религии. Ломоносов, изучив все доступные ему летописные материалы, воспринимает и интерпретирует православие многогранно. Поэта поражала и восхищала гармоничность мира, его красота, удивительный порядок, определяемые творческий силой и величием Господа. Вместе с тем он достаточно сурово относился к слабостям человека.

Ломоносов - представитель эпохи Просвещения. В своей поэзии он сделал научное познание формой религиозного опыта, поэтически продемонстрировав тот факт, что естественно-научные интересы не противоречат вере в Творца мироздания и Его законов. Наоборот, они способны дополнить и укрепить ее («Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния», «Утреннее размышление о Божием величестве»).

В способностях человека познавать сложнейшие явления природы Ломоносов видел волю Всевышнего. Преклоняясь перед созидательной премудростью Бога, «с горячим усердием» он приносил Ему свои молитвы, восторженно благодаря Господа за возможность «отверстии и откровении толиких естественных тайн, которыми Он всещедро благословил наши дни» [48, 99].

В духовной оде «Преложение псалма 103» Ломоносов во всю мощь своего научного мышления создает грандиозные космические картины. В их описании сливаются лирические эмоции человеческого восторга перед «стройностью божественного творения», а также ощущение «божественного Промысла и непознаваемости глубинных связей» [14, 98], конечных причин, лежащих в основе мироздания: «Да хвалит дух мой и язык/Всесильного Творца державу,/Великолепие и славу./О, Боже мой, сколь ты велик!/Одеян чудной красотой,/Зарей божественного света,/Ты звезды распростер без счета/ Шатру подобно пред тобой» [48, 116].

«Сбери свои все силы ныне,/Мужайся, стой и дай ответ./Где был ты, как Я в стройном чине/ Прекрасный сей устроил свет;/Когда Я твердь земли поставил/И сонм небесных сил прославил/ Величество и власть Мою?/Яви премудрость ты свою!» [48, 118].

Человек верующий обретает путь упования, прогоняет страх, надеется на помощь Творца. Восторг, вызванный ощущением божественной гармонии, но в то же время смятение перед непознаваемостью мира, порождает в духовных одах Ломоносова сложную двойную интонацию. Они являются гимном и элегией одновременно. Особенно очевидно это в двух оригинальных духовных одах, которые не имеют библейского источника и навеяны научными занятиями поэта астрономией и физикой.

«Утреннее размышление о Божием величестве» и «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния» (1743) являются результатом авторского научно-эстетического сознания, поскольку представляют собой опыты создания научной картины мира поэтическими средствами.

В «Утреннем размышлении...» преобладает утвердительная интонация гимна, соединяющаяся с научно-достоверной, как ее себе представляли в XVIII в., картиной солнечной поверхности: «Тогда б со всех открылся стран / Горящий вечно Океан. / Там огненны валы стремятся / И не находят берегов; / Там вихри пламенны крутятся, / Борющись множество веков; / Там камни, как вода, кипят, / Горящи там дожди шумят» [49, 129].

Ведущая лирическая эмоция этой духовной оды - восторг. Он в равной мере порожден грандиозностью божественного творения и ясностью знания: «От светлости твоих очей / Лиется радость твари всей» [49, 130].

«Вечернее размышление...», напротив, представляет собой научную гипотезу об электрической природе северного сияния. В переложении с гипотетическим характером научной мысли органично сливается вопросительная интонация духовной оды («Что зыблет ясный ночью луч? / Что тонкий пламень в твердь разит? / Как молния без грозных туч / Стремится от земли в зенит?»).

Элегический характер эмоции выражает смятение перед непознаваемостью законов мироздания: «Открылась бездна, звезд полна,/Звездам числа нет, бездне дна./Песчинка как в морских волнах,/Как мала искра в вечном льде,/Как в сильном вихре тонкий прах,/В свирепом как перо огне,/Так я, в сей бездне углублен,/Теряюсь, мысльми утомлен!» [49, 146].

В переложении 103-го псалма, поэт, обращаясь к проявлениям природы, не описывает увиденное, а находит объяснение высказанным в псалме предположениям в научных гипотезах: «Ты землю твердо основал / И для надежный окрепы / Недвижны положил заклепы / И вечну непреклонность дал» [48, 121].

Внимание Ломоносова при переложении этого псалма привлекали вопросы, требующие научного обоснования и представляющие интерес с точки зрения естествознания. Поэт в основном следует библейскому тексту, но иногда подправляет его, приближая к собственным научным представлениям о мире: «Ты бездною ее облек, / Ты повелел водам парами / Всходить сгущаяся над нами, / Где дождь рождается и свет» [48, 114].

Это происходит и в 6-й строке 103-го псалма: «Бездна, яко риза, одеяние ея. На горах станутъ воды». Живописно изобразив круговорот воды в природе, Ломоносов не пренебрегает научными знаниями. Вода, повинуясь замыслу Творца, в виде пара поднимается к облакам и, превращаясь в осадки в виде дождя и снега, возвращается на землю.

Стремление постичь внутреннюю гармонию вселенной наблюдается в переложении 103-го псалма, но верность истине не позволяет поэту закончить то, в чем он нашел погрешности против научных фактов. В передаче смысла псалмов Ломоносов стремится к точности.

Однако поэт, отклоняясь от оригинала, несколько распространяет текст. В некоторых случаях он подчеркивает и усиливает смысл отдельных стихов, вводит новые образы. А иногда отбрасывает целые стихи, стараясь при этом сохранить основное содержание псалмов. Зависимость поэта от жанра еще сохраняется. Он стремится к употреблению характерных для Псалтири слов и выражений, придерживается точного перевода их значений. При этом в творчестве Ломоносова уже заметен отход от буквального, построчного перевода.

Все устремления поэта сводятся к мечте об утверждении законов Всевышнего на земле, которые станут залогом счастья для праведников: «Я чаю видить на земли Всевышнего щедроты / И не лишиться ни коли Владычния доброты» [48, 119].

Для того, чтобы мечты осуществились, надо выстоять, не сдаться под натиском врагов: «Ты, сердце, духом укрепись, / О, Господе, мужайся, / И бедствием не колеблись / На Бога полагайся» [48, 119].

Таким образом, из совокупности текстов духовных од Ломоносова вырисовывается более конкретный, чем в торжественных одах, образ личности их автора. Духовные оды дают представление о его социальном, научном и эмоциональном облике поэта.

Ломоносов развивает и утверждает идею союза веры и науки, напоминая о том, что необходимо разделять понятия разума и веры. В познании поэт исходит из признания Бога Творца, создавшего определенный порядок. Вера основывается на Божественном откровении, которое должно быть познано людьми со всеми подробностями и практическими выводами.

Поэт не устает повторять, что наука и вера не противоречат друг другу. Наука с помощью разума изучает мир, а вера через откровение постигает сверхприродный порядок, где действует благодать.

Кроме того, Ломоносов обращался к псалмам, в которых рассматривались и другие темы. Это, например, 14-й псалом, воплощающий тему блаженства праведников; 116-й псалом, прославляющий Господа, а также 145-й псалом, восхваляющий Бога Иакова и всех праведников. Применительно к псалмам можно говорить только о приоритете той или иной темы, поскольку им в целом присуще тематическое разнообразие.

Псалом 14-й, привлекший внимание Ломоносова после длительного перерыва, описывает праведника, достойного того, чтобы обитать в жилище Господнем. Он честен, искренен, соблюдает данные им клятвы, никогда сам не клевещет на людей, не делает своим ближним зла.

Пять стихов 14-го библейского псалма выглядят так: «Господи, кто обитает в жилище Твоем? Или кто вселится во святую гору Твою? / Ходяй непорочен и делаяй правду, глаголяй истину в сердце своем. / Иже неульсти языком своим и не сотвори искреннему своему зла, и поношения не прият на ближния своя. / Уничижен есть пред ним лукавнуяй, боящыя Господа славит, кленыйся искреннему своему и не отметаяся. / Сребра своего не даде в лихву и мзды на неповинных не прият. Творяй сия не подвижится во век» [88, 98].

Ломоносов переложил их следующим образом: «Как устами говорит. / Кто языком льстить не знает, / Ближним не наносит бед, / Хитрых сетей не сплетает, / Чтобы в них увяз сосед. / Презирает всех лукавых, / Хвалит Вышнего рабов, / И пред ним душою правых / Держится присяжных слов. / В лихву дать сребро стыдится / Мзду с невинных не берет / Кто так, жить на свете тщится, /Тот во веки не падет...» [48, 155].

В первой же строфе поэт стремился воспроизвести и обращение, и вопросительные слова, и интонацию, и синтаксическую конструкцию текста оригинала: «Господи, кто обитает / В светлом доме выше звезд? / Кто с тобою населяет / Верх священный горних мест?» [48, 158].

Эта строфа почти полностью идентична первому стиху первоисточника. Однако далее используются парафразы, где вместо «жилища» - употреблено «светлый дом выше звезд», вместо «святой горы» - «верх священный горних мест».

Использованные автором парафразы дают возможность уже несколько иной интерпретации. Появляются образы светлого дома Бога - Света, звезд - небесных светил. Если человек праведен, то ему уготована жизнь в свете «горней Божественной благодати» [48, 76].

В псалме первый стих оформлен в виде вопроса. Ответом на него служат все последующие стихи. Этой же структуры придерживается поэт в своем стихотворении. В псалме указан перечень качеств, необходимых богопослушному гражданину для обитания в «жилище» Господа, определен образ жизни праведника [24, 79].

Ломоносов создает поэтический образ идеального праведника, который не подвержен пороку. Своей земной жизнью он по праву заслужил «светлый дом» - жизнь вечную. Стихотворение достаточно точно воспроизводит дух и лексику оригинала. При этом оно включает также дополнительные мотивы, вытекающие из смысловой сути псалма.

При переложении этого псалма, Ломоносов, по всей вероятности, думал и о себе, и о своих противниках. Противопоставив грешникам человека праведного, поэт обозначил основные критерии и собственной нравственности.

Эти стихи могли бы составить, по мнению А.В. Западова, «программу жизни самого Ломоносова. Перелагая 14-й псалом, он как бы очерчивал свой облик» [36, 143].

Ломоносов, обращаясь к псалмам, вкладывал в них не только талант стихотворца, но и свою душу. Черты индивидуальной трактовки известных истин проникают в переложение 116-го псалма. Текст его небольшой по объему, а потому самый короткий в Псалтыри.

Основная тема псалма - призыв возносить славу Благодетелю. Он состоит всего из двух стихов, где причина расположена после следствия: «Хвалите Господа ecи языцы, похвалите Его, ec людие, / яко утвердися милость Его в нас, и истина Господня пребывает во век» [88, 105].

Ломоносов переложил эти стихи в виде четверостишья, использовав при этом единственный раз шестистопный ямб и парные рифмовки: «Хвалите Господа, всея земли языки, / Воспойте Вышняго, вси малы и велики, / Что милость Он свою вовек поставил в нас, / И истина Его пребудет всякий час» [48, 115].

Поэт намеренно уходит от тавтологии («хвалите», «похвалите»; «вси языцы», «вси людие»), используя контекстуальные синонимы, парафразы («хвалите», «воспойте»; «языки», «вси малы и велики»). В результате при всей близости стихотворения Ломоносова к оригиналу, оно не является переводом. Это его поэтическое истолкование.

В 1747 году Ломоносов переложил псалом 145-й «Хвали, душе моя, Господа...» [88, 176]. Пророк Давид начинает этот псалом хвалой и славословием Богу, предлагая гимн во славу покровителю. Используя прием лирического восторга, Ломоносов в своем варианте передает восторженное настроение.

«Хвалу Всевышнему Владыке / Потщился дух мой возсылать: / Я буду петь в гремящем лике / О нем, пока могу дыхать...» [49, 153].

Экспрессивность первого четверостишия свидетельствует о необходимости самовыражения, попытке проявления эмоций через образ псалмопевца. Десять стихов 145-го псалма Ломоносов переложил восьмью катренами четырехстопного ямба с перекрестными рифмовками. При этом он объединил в пределах одной строфы первый и второй стихи псалма: «Хвали, душе моя, Господа. / Восхвалю господа в животе моем, пою Богу моему, дондеже есмъ», таким образом: «Хвалу Всевышнему Владыке / Потщися, дух мой, возсылать; / Я буду петь в гремящем лике / О нем, пока могу дыхать [49,180]. Также он поступил и с двумя последними стихами — девятым и десятым: «Господь хранит при-шельцы, сира и вдову приимет и путь грешных погубит. / Воцарится Господь во век, Бог твой, Сионе, в род и род»: «Господь пришельцев сохраняет, / И вдов приемлет и сирот / Он грешных дерский путь скончает, / В Сионе будет в род и род» [49, 185].

В обоих случаях поэт практически дословно передал содержание псалтырных стихов. Мастерство его настолько высоко, что в принципе ему достаточно двустишья для передачи одного стиха оригинала.

В тех же случаях, когда он использовал четверостишье для передачи содержания одного стиха, обязательно появлялись некоторые дополнения. Третья строчка псалма 145-го звучит так: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в нихже несть спасения» [49, 187].

В переложении Ломоносова: «Никто не уповай вовеки / На тщетну власть князей земных. / Их те ж родили человеки, / И нет спасения от них. / Когда с душею разлучится, / И тленна плоть их в прах падет; / Высоки мысли разрушатся, / И гордость их и власть минет» [49, 188].

Как можно заметить, пафос и содержание библейского стиха воспроизведены довольно точно. Построение строфы подобным образом давало возможность вводить дополнительные темы (например, тему власти), оценочные характеристики (тщетна власть). Автор активно использует парафразы (вместо «сыны человеческия» - «Их те ж родили человеки»), усиливает отрицание (вместо двух отрицаний: не надейтеся, несть спасения, — три: «никто», «не уповай», «нет спасения». Все это делало стихотворение Ломоносова и достаточно близким к источнику, и несколько отличным от него, выразительным и эмоциональным одновременно.

В псалме развита мысль о ничтожестве земных князей. У Ломоносова эта мысль более распространена, сравнительно с псалмом царя Давида. Это объясняется, по видимому тем, что ученый стремился к глубокому пониманию библейского текста и расширял для этой цели круг творческих интересов.

Тема уравнивания перед Творцом нищих и сильных мира сего, содержащаяся в псалме, было одобрительно встречено в народе, что и послужило причиной популярности стихов. Можно отметить, что наиболее широкую известность среди ломоносовских стихотворений получило именно переложение 145-го псалма.

Таким образом, не выходя в целом за пределы псалма, стремясь по возможности к точной фиксации его смысла и в то же время, немного отступая от текста, поэт создает стихотворение, органически соединяющее в себе духовное содержание, личностное отношение к нему и новую художественную форму.

Ломоносов при переложении псалмов использовал преимущественно ямбические стопы (кроме переложения 14-го псалма), точную мужскую рифму или правильное чередование мужской и женской рифмы, строгую строфику: четверостишье с перекрестной, парной или кольцевой рифмовкой. Это придавало определенную четкость, твердость, энергию ломоносовскому стиху. Такой четкости или твердости нет в библейских псалмах, в них чаще наблюдается быстрая смена настроений, страстность, стремительность. И все же «главное, что отличает переложения псалмов Ломоносова, это то, что религиозная основа первоисточника не подвергается переосмыслению.

Сами же переложения Ломоносова, безусловно, оказали влияние на стихотворные переводы псалмов прежде всего его соратников-соперников — Тредиаковского и Сумарокова, а также младших современников, в частности В. Капниста, Н. Николева, использовавших ломоносовский опыт переложения псалмов в своем творчестве.

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: