Социальная динамика адаптации в статусных наборах

И последовательностях

Как известно, статусным набором называется комплекс различных положений, занимаемых индивидом в пределах одной или нескольких социальных систем. В статусном наборе, как и в ролевом, тоже имеются проблемы стыковки. В какой-то мере эти проблемы сходны, хотя и не идентичны, по своей структуре. По этой причине, а также потому, что, надо признаться, эта глава чрезмерно затянулась, я не дам здесь даже общего очерка того круга проблем, которые можно идентифицировать уже сегодня. Однако будет полезно остановиться на некоторых из них и при этом указать, какой характер примет их дальнейший анализ.

Статусные наборы, очевидно, обеспечивают одну базисную фор­му взаимозависимости между общественными институтами и подси­стемами. Это следует из того общеизвестного факта, что одни и те же люди входят в различные социальные системы. Кроме того, следует заметить, что подобно тому, как группы и сообщества различаются по числу и сложности социальных статусов (которые составляют часть их структуры), так и отдельно взятые индивиды различаются по числу и сложности статусов, составляющих их статусный набор. Ни у кого из тех, кто входит в «сложную социальную структуру», нет одинаково слож­ных статусных наборов. В качестве конкретного примера, иллюстри­рующего одну крайность, перечислим статусы, занимаемые в одно и то же время Николасом Мерреем Батлером, хотя на первый взгляд число их кажется бесконечным; в качестве гипотетического примера, иллюс­трирующего другую крайность, перечислим относительно небольшой перечень статусов, занимаемых ученым-рантье, который действитель­но преуспел в самоизоляции от большинства социальных систем: он работает, хотя формально числится «безработным»; он не состоит в браке; он не связан с политическими, религиозными, гражданскими, образовательными, военными и др. организациями. Проблемы сты­ковки ролевых требований в сложном статусном наборе (первый при­мер) и в простом статусном наборе (второй пример) — это скорее всего проблемы совершенно различного порядка. Сложные статусные набо­ры не только облегчают связь между подсистемами общества; носите­ли этих статусов, организуя свою ролевую деятельность, сталкиваются с затруднениями различных уровней сложности. Кроме того, в некото­рых статусах с характерной для них ценностной ориентацией первич­ная социализация может так сильно повлиять на формирование лич­ности, что затруднит для нее (иногда в большей, иногда в меньшей сте­пени) выход за пределы требований других статусов.

Нейтрализация таких затруднений (потенциально они свойствен­ны всем сложным статусным наборам) происходит благодаря несколь­ким разнородным социальным процессам. Прежде всего люди не вос­принимаются другими людьми только в качестве носителя одного-единственного статуса, даже если речь идет о статусе, определяющем их общественное-положение. Работодатели часто признают, что их ра­ботники тоже имеют семьи, а в некоторых специфических случаях даже связывают свои ожидания по поводу поведения работника с этим об­стоятельством. К работнику, о котором известно, что он перенес смерть близкого человека, члена своей семьи, естественно, какое-то время предъявляются более мягкие требования по работе. Социальное при­знание конкурирующих между собой обязательств, существующих в статусном наборе, помогает смягчать и модифицировать требования и ожидания членов ролевых наборов, связанных с некоторыми из этих статусов. В свою очередь, эта непрерывная адаптация связана с цен­ностями, существующими в обществе. Если имеется априорный кон­сенсус по поводу относительной «важности» противоречащих друг другу статусных обязательств, то прекращается внутренняя борьба, сопровождающая принятие решений носителями этих статусов, и облегчается оказание помощи со стороны тех, кто входит в связан­ные с ними ролевые наборы.

Разумеется, существуют силы, препятствующие такой легкой адап­тации. У тех, кто входит в ролевой набор, связанный с одним из стату­сов индивида, складывается свой собственный образ действий, кото­рый нарушается, если носитель этого статуса не выполняет своих ро­левых обязательств. Если бы чисто эгоистическая мотивация действи­тельно определяла все, это приводило бы к еще большим стрессам в статусных системах, чем обычно. В результате члены каждого ролевого набора то наступали бы на членов других ролевых наборов, то отступа­ли бы под их натиском, а между ними всегда находились бы носители некоторых статусов. Но чисто эгоистическая мотивация — это еще не все; тем самым обеспечивается разработка различных способов со­гласования взаимоисключающих требований.

С точки зрения психологии, сопереживание, умение поставить себя на место других, помогает уменьшить до минимума давление на людей, имеющих противоречащие друг другу статусные обязательства. Однако отнести сочувствие, сопереживание к сфере «психологии» — это еще не значит, что оно есть всего лишь индивидуальное личност­ное свойство, которым разные люди обладают в разной степени; то, в какой мере сочувствие, сопереживание свойственно членам общества, отчасти есть функция лежащей в его основе социальной структуры. Ибо те, кто входит в ролевые наборы индивида, имеющего противо-

речащие друг другу статусные обязательства, в свою очередь, являют­ся носителями многочисленных статусов, которые прежде или теперь, действительно или потенциально подвержены подобным стрессам. Эта структурная деталь по крайней мере облегчает появление сочув­ствия («Вот что было бы со мной, если бы не милость Божия»).

Социальные структуры не лишены способности ко все более со­вершенной адаптации, которая достигается благодаря последователь­ной смене исходящих от культуры «наказов». Это помогает уменьшить частоту и интенсивность конфликтов в статусном наборе. Ибо чем чаще в сложных статусах происходят структурные конфликты между обязательствами, тем вероятнее, что возникнут новые нормы, кото­рые будут управлять этими ситуациями, устанавливая приоритетные обязательства. Это значит, что каждый индивид, вовлеченный в по­добные стрессовые ситуации, не должен будет импровизировать, изоб­ретая новые приспособления. Кроме того, это означает, что члены его ролевых наборов в результате помогут ему уладить возникшие зат-руднения, одобряя и признавая его «решение», если оно соответству­ет функциональной эволюции стандартов приоритетности.

Социальные механизмы, сводящие подобные конфликты до ми­нимума, можно также рассматривать с позиций статусной последо­вательности, то есть последовательной смены статусов, через кото­рую проходит соответствующее число людей. Рассмотрим последова­тельность, которую Линтон назвал достижением статуса (говоря бо­лее обобщенно, ее можно назвать приобретением статуса: индивид переходит от статуса к статусу благодаря своим собственным достиже­ниям, а не в силу случайностей рождения; эту вторую модель можно назвать моделью предопределенного статуса). Здесь основная идея зак­лючается в том, что компоненты статусных наборов не комбинируются случайно. Процесс самоопределения — как социального, так и психоло­гического — действует таким образом, чтобы свести на нет перспективы случайного набора статусов. Ценности, интериоризированные членами изначально господствующих статусов, уменьшают вероятность (кото­рая в отсутствие этих ценностей была бы гораздо выше) того, что у них будут какие-либо побуждения занять статус, ценности которого не­совместимы с их собственными. (Повторяю, как делал это в обзоре механизмов стыковки: я имею в виду, что этот механизм никогда не действует с полной и автоматической эффективностью; но он суще­ствует.)

В результате процесса выбора последовательных статусов статус­ный набор в каждый данный момент времени интегрирован лучше, чем был бы в случае его отсутствия. Исходя из уже усвоенных ценно­стных ориентации, люди отвергнут некоторые статусы, которых они

могли бы достичь, потому что найдут их неприемлемыми для себя и выберут другие перспективные статусы, потому что будут считать их близкими себе по духу. Вот прекрасный пример, иллюстрирующий это общее теоретическое положение: те, кто готовился стать христи­анскими учеными и был предан этому учению, обычно не становятся врачами. Суть дела состоит в том, что это само собой разумеется. Эти два следующих друг за другом статуса — Христианская Наука и меди­цина — обычно не являются результатом процесса самоопределения. Но то, что действительно для этого яркого примера, по-видимому, сохраняет силу (хотя и не является таким наглядным и повторяющим­ся) и в других статусных последовательностях. В конечном итоге речь идет о той же самой теоретической идее, которую применил Макс Вебер, анализируя связь протестантской этики и частного предпри­нимательства. Он пришел к выводу, что благодаря процессу самоопре­деления в статистически наиболее частом статусном наборе принад­лежность к аскетическим протестантским сектам сочетается с капита­листическим бизнесом (основные направления подобных стыковок мы наметили выше). Кроме того, оба эти статуса, как и следовало ожи­дать, стали создавать все более совместимые определения социальных ролей. Короче говоря, они действовали таким образом, чтобы свести действительный конфликт между статусами в статистически частом статусном наборе к более низкому уровню, чем тот уровень, которого конфликт достиг бы в отсутствие механизмов самоопределения и пос­ледовательного переопределения статусных обязательств.

Те же самые механизмы дают возможность статусам, которые от­носятся друг к другу как «нейтральные», столь же часто встречаться в тех же самых статусных наборах. Под словом «нейтральные» я подра­зумеваю только то, что ценности и обязательства соответствующих статусов скорее всего не вступят в конфликт. (Разумеется, если гово­рить конкретно, то почти каждая пара статусов при определенных условиях может содержать противоречащие друг другу требования; однако некоторые пары легче вступают в подобные конфликты; дру­гие пары, как мы видели, могут усиливать друг друга; третьи могут быть просто нейтральными.) Например, в конкретной ситуации вполне воз­можно, что инженер-строитель локомотивов чаще будет встречаться с взаимоисключающими статусными требованиями, если он итальянец, а не ирландец по происхождению, но в определенной социальной сис­теме эта комбинация статусов может оказаться совершенно нейтраль­ной. Модель взаимно индифферентных статусов в какой-то мере обес­печивает многообразие статусов в статусных наборах и при этом не вызывает конфликта между статусами. Она помогает объяснить тот Постоянно наблюдаемый факт, когда статусы в статусном наборе, не

будучи подобранными чисто случайно, в то же время не являются пол­ностью интегрированными.

Понятия статусного набора и последовательности статусов помо­гают поставить перед функциональным анализом социальных струк­тур новые проблемы¹²³. Тем не менее все вышеизложенное позволяет понять природу этих проблем. То, что они, в свою очередь, связаны с проблемами референтно-группового поведения, достаточно очевид­но, и здесь мы не будем исследовать эти связи.

Последствия референтно-группового поведения

В заключение этого описания связей между теорией референтных групп и социальной структурой я просто избирательно упомяну (ана­лизировать не буду) о некоторых последствиях референтно-группо­вого поведения. Чтобы рассмотреть этот вопрос детально (теперь это возможно), следовало бы написать целую книгу, а не предваритель­ное сообщение.

Проблема 8 Функции и дисфункции референтно-группового поведения

Как предполагалось в предыдущей главе и в первых разделах этой главы, «существует логическая связь между теорией референтных групп и концепциями функциональной социологии. Они, оказывается, ин­тересуются разными аспектами одного и того же вопроса: первая тео­рия концентрирует внимание на процессах, благодаря которым люди соотносят себя с группами, а свое поведение — с ценностями этих групп; вторая — на последствиях этих процессов, прежде всего для социальных структур, но также для индивидов и групп, вовлеченных в эти структуры»¹²⁴. В предшествующих разделах мы уже идентифи-

¹²³ Описание некоторых сопутствующих проблем увело бы нас слишком далеко в
сторону. Однако следует заметить, что ролевые градации (то есть постепенное, а не
внезапное изменение ролей в статусных последовательностях) позволяют смягчить
тот тип затруднений, который описан в: Benedict R., «Continuities and discontinuities
in cultural conditioning», Psychiatry, 1938, 1, pp. 161 — 167. — Примеч. автора.

¹²⁴ Та же самая ориентация, будучи принята Эйзенштадтом, привела к интерес­
ным результатам. Он замечает: «Вместо того чтобы вначале ставить вопрос, каким
образом референтные группы влияют на поведение индивида, мы могли бы задаться
другим вопросом: почему такая ориентация вообще необходима и с точки зрения дан­
ной социальной системы, и с точки зрения человеческой личности. Какие функции

цировали (правда, предварительно) некоторые из социальных функ­ций референтно-группового поведения. Рассмотрим одну из них — функцию предвосхищающей социализации, то есть усвоение ценно­стей и ориентации, принадлежащих таким статусам и группам, в ко­торые человек еще не вовлечен, но куда он, вероятно, вступит. Она помогает подготовить индивида к будущим статусам его статусной последовательности. Эксплицитная, сознательная, а часто и формаль­ная сторона этого процесса, разумеется, задается образованием и вос­питанием. Но многое в такой подготовке имплицитно, неосознанно, не­формально; именно поэтому понятие предвосхищающей социализа­ции привлекает наше внимание.

Подобная неформальная подготовка к ролям, которые предстоит исполнить в будущих статусах, должна идти в определенном направ­лении. К ней обычно не привлекается специализированный персо­нал, предназначенный для того, чтобы обучить человека исполнять эти роли, или же такое умение воспитывается бессознательно и по­путно. Даже в школах предвосхищающая социализация переступает через формально отведенные для нее границы. К тому же предвосхи­щающая социализация не носит нравоучительного характера. Инди­вид реагирует на сигналы поведенческих ситуаций, более или менее бессознательно извлекает из них скрытый смысл, позволяющий ос­мыслить его ролевое поведение в будущем, и, таким образом, начи­нает ориентироваться на статус, который он еще не занимает. Обыч­но он не может четко сформулировать, какие ценности и ролевые тре­бования он усваивает.

Эту функцию предвосхищающей социализации помогает выпол­нить одна структурная деталь, которую можно назвать «ролевой гра­дацией». Индивид более или менее постепенно продвигается через последовательность статусов и связанных с ними ролей, причем каж­дая фаза этого продвижения не слишком отличается от той, которую он уже прошел раньше. Хотя его «официальный» (то есть социально признанный) переход в новый статус может показаться внезапным, чаще всего это происходит только потому, что неформальная пред­восхищающая подготовка прошла незамеченной. В последовательно­сти статусов существует гораздо меньше перерывов постепенности, чем может показаться на поверхности социальной жизни с ее праздничны­ми rites de passage* и официально объявленными изменениями стату­са. Адекватность исполнения индивидом ролей его текущего реперту-

вынолкяет такая ориентация в социальном жизненном пространстве индивида и его Деятельности как члена общества?» (см.: Eisenstadt S.N., Studies in reference group ^bel>aviour (Human Relations, 1954), 7, pp. 191—216, esp. p. 192). — Примеч. автора. * Ритуалы, отмечающие переход в новое положение. — Примеч. пер.

ара более или менее постоянно подвергается оценке со стороны других людей. Тенденция возврата к поведению, свойственному предшеству­ющей роли, подавляется благодаря постоянным подтверждениям его принадлежности к новообретенному статусу («Теперь вы большой че­ловек...»). Соответственно подавляются также тенденции «преждевре­менного» перехода на более перспективные роли («Со временем, разу­меется, но сейчас вы еще совсем не готовы...»). В итоге благодаря ори­ентации на нормы перспективных статусов индивид начинает вести себя как человек, находящийся на испытании, и стремится продви­гаться вперед с такой скоростью, которая регулируется отзывами дру­гих членов его текущего ролевого набора.

Совсем немного известно о тех статусных и ролевых ориентациях во времени, которые на каждой стадии жизненного цикла должны приобретаться под влиянием культуры, и еще меньше — о тех, кото­рые действительно приобретаются под ее влиянием¹²⁵.

В своем расписанном по минутам описании поведения одного мальчугана в течение дня Баркер и Райт¹²⁶ сообщают, что почти напо­ловину поведение мальчика явно ориентировалось на его текущие роли, очень небольшая часть (около четырех процентов «единиц по­ведения») была сориентирована на будущие роли и совсем незначи­тельная — на прошлые роли. Параллельные репрезентативные данные о людях из различных обществ и социальных слоев отсутствовали, так что исследование этого вопроса осталось на уровне предположений. Например, было сказано, что в юности представления о далеком буду­щем неясны и почти безграничны; кажется, что прошлым можно пре­небречь; таким образом, первостепенное значение приобретают насто­ящее и ближайшее будущее. В среднем возрасте сохраняется то же са­мое соотношение, только оно становится более сбалансированным. Старость ориентируется прежде всего на прошлое. Но все это остается на уровне догадок, и притом не самых поучительных. Структуры ори­ентации на статусы прошлого, настоящего и будущего на разных ста­диях жизненного цикла почти наверняка меняются в соответствии с изменениями культурного уровня и социального положения. Но си-

¹²⁵ Одна статья, имеющая дело с четырьмя культурами, в какой-то мере пролива­ет свет на этот вопрос: Smith M.W., «Different cultural concepts of past, present and future: a study of ego extension», Psychiatry, 1952, 15, pp. 395—400. В другой статье начато иссле­дование о возможности существования «различных целевых ориентации во времени у различных социальных классов»: для этого в Соединенных Штатах были предварительно обследованы более сотни детей из низших и средних слоев (LeShan L. L., «Time orientation and Social class», Journal ofAbnormal and Social Psychology, 1952,47,pp. 589—592. —При­меч. автора.

^ш Barker R.G. and Wright H.F., One Boy's Day (New York: Harper & Brothers, 1951). - Примеч. автора.

стематическое изучение всего этого еще впереди. Однако можно сде­лать следующее предположение: так как ориентации во времени ме­няются, то выбор референтных групп тоже меняется; следовательно, меняется их функция по обеспечению предвосхищающей социали­зации.

То, что снраведливо по отношению к одной этой функции рефе­рентных групп, по-видимому, сохраняет силу и для других функций, которые были идентифицированы в исследованиях референтно-груп­пового поведения, ранее процитированных в настоящей главе. Но исследование этих функций (и дисфункций) референтных групп еще только началось, и, судя по тому как обстоят дела в настоящее время, лучшие работы появятся гораздо позже¹²⁷.

 

¹²⁷ Основные материалы но теории референтных групп можно найти в: Sherif M. and Sherif C.W., An Outline of Social Psychology (New York: Harper & Brothers, 1956). К сожалению, эта работа попала в поле моего зрения только после того, как моя книга была уже напечатана. — Примеч. автора..

XII. СТРУКТУРА ВЛИЯНИЯ:

ЛОКАЛЬНЫЙ И КОСМОПОЛИТИЧЕСКИЙ ТИПЫ

ВЛИЯТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

Это исследование посвящено изучению места средств массовых коммуникаций в структуре межличностных влияний. Базируясь в ос­новном на интервью, взятых у восьмидесяти шести мужчин и жен­щин, принадлежащих к различным социально-экономическим сло­ям в «Ровере» (городке с населением 11 000 чел. на Восточном побе­режье), оно, в сущности, представляет собой скорее исследование единичного случая, нежели статистический анализ¹ структуры влия­ний. Первоначально это пилотное исследование имело четыре основ­ные цели: 1) идентифицировать типы людей, которых их окружение считает влиятельными; 2) соотнести формы коммуникативного по­ведения с ролями этих людей (то есть лиц, оказывающих влияние); 3) проследить, по каким каналам к ним приходит влияние; 4) выдви­нуть гипотезы, необходимые для более систематического изучения межличностных влияний в местном сообществе.

Данная глава посвящена анализу принципиально различных ти­пов влиятельных личностей, — типов, которые мы можем обозначить как «локальный» и «космополитический». Но прежде чем мы обра­тимся к этому вопросу по существу, возможно, нам будет интересно бросить взгляд на два процедурных и методологических отступления, которые пришлось сделать по ходу дела. Первое отступление было сделано, когда в ходе прикладного социологического исследования, первоначально посвященного узкой практической проблеме, неожи­данно возникли теоретические конструкты. Хотя пилотное исследо­вание первоначально было предпринято для того, чтобы изучить фун­кции, выполняемые общенациональным информационным журна­лом для различных типов читателей (проблема, относящаяся к со-

© Перевод. Каганова З.В., 2006

¹ Несмотря на то что цифры и диаграммы, в которых подводятся итоги нашего ис­следования, время от времени цитируются, они носят эвристический, а не демонстраци­онный характер. Они только позволяют указать источники интерпретационных гипотез, которые еще предстоит детально, систематически разработать. — Примеч. автора.

циологии массовых коммуникаций), очень скоро благодаря первым же впечатлениям и результатам оно было переориентировано. Ибо оказалось, что журнал по-разному использовался людьми, которые в разной степени испытывали межличностные влияния в своем сооб­ществе. Обращаясь ко второму отступлению, мы познакомимся с пре­пятствием, которое вынудило нас выдвинуть альтернативные схемы для анализа тех же самых качественных данных. Дело в том, что наш первоначальный анализ оказался совершенно непродуктивным. Од­нако с возникновением понятия локального и космополитического типов влиятельных личностей «те же самые» качественные данные ста­ли приносить полезные результаты, которые можно было разрабаты­вать в дальнейшем. После этого краткого процедурного обзора двух стадий нашего качественного анализа мы сможем лучше оценить опи­сание локального и космополитического типов влиятельных людей.

Превращение прикладного исследования в теоретическое

Практическая проблема, для решения которой появилось это исследование, была достаточно ясной². Научно-исследовательский отдел общенационального информационного журнала хотел выяс­нить, каким образом можно локализовать зоны личностных влия­ний в сообществе. Он хотел также знать, каковы характерные осо­бенности влиятельных людей, в том числе читателей журнала. До­ходил ли журнал до этих людей, занимающих «ключевое» положе­ние в сети личностных отношений? Независимо от этого, каким образом журнал использовался влиятельными людьми и каким — рядовыми читателями?

² Очень хочется проследить вытекающий из этой постановки вопроса последо­вательный ход нашего исследования. Первоначально клиентов главным образом (если не целиком) интересовала структура межличностных влияний, потому что «тема вли­ятельности» могла помочь им повысить спрос на рекламу. (Фрэнк Стюарт перечис­ляет 43 журнала общенационального масштаба, которые в разных вариациях исполь­зуют идеи о том, что их читатели — это люди, обладающие влиянием.) Эта практи­ческая задача, а также существование научно-исследовательского отдела обусловили необходимость проведения исследований в данной области. Но как только исследо­вание было начато, его цели стали гораздо более многообразными, так как оно вклю­чило в себя такие подпроблемы, которые только отдаленно были связаны с первона­чально поставленными задачами. Функции прикладного исследования, связанного с соответствующей теорией, следовало систематически изучить; некоторые исходные соображения по этому поводу изложены в главе V. — Примеч. автора.

Как только эта практическая проблема была сформулирована, сразу же в центре внимания оказался вопрос о создании методов идентификации личностей по уровням межличностного влияния. Очевидно, невозможно определить, было ли число тех, кого можно назвать «влиятельными людьми», пропорционально (или непропор­ционально) числу читателей, не располагая процедурами для лока­лизации и идентификации влиятельных лиц. Кроме того, сам факт, что эту проблему начали исследовать, указывал на то, что какие-то правдоподобные показатели влияния рассматривались клиентом не­адекватно. Такие внешние показатели влияния тех или иных чита­телей, как род занятий, доход, владение собственностью и членство в организациях, можно было узнать при подписке на журнал или получить с помощью опроса читателей. Таким образом, исследова­ние, имеющее своей целью создание более эффективных показате­лей влияния, исходило из следующей гипотезы: несмотря на то что люди, относящиеся к высокому «социальному статусу», могут ока­зывать относительно большое межличностное влияние, социальный статус не является адекватным показателем. Некоторые индивиды, занимающие высокий статус, очевидно, обладают небольшим меж­личностным влиянием, а некоторые индивиды, занимающие низ­кий статус, — большим. Требовалось новое качественное исследо­вание, чтобы создать более адекватные показатели межличностного влияния.

Но, как это часто бывает, предполагалось, что проблема изначаль­но была поставлена правильно. Действительно ли влиятельные лич­ности непропорционально представлены в составе читателей? Во вся­ком случае, действительно ли влиятельные личности пользуются жур­налом по-другому, чем рядовые читатели? На самом деле это была преждевременная постановка проблемы, но мы поняли это только пос­ле того, как пилотное исследование уже началось. Ибо, как мы поня­ли, дело не в том, чтобы идентифицировать влиятельных людей (и пользу, которую они извлекают из журнала), а в том, чтобы выявить типы влиятельных лиц (и, соответственно, их различное отношение к журналам как источникам информации, относящейся к обществу в целом, а не к их собственному сообществу).

Основной перелом в этом исследовании, как мы убедимся, про­изошел вместе с осознанием того, что практическая проблема была переопределена по сравнению с ее первоначальной формулировкой. Это переопределение со временем отвлекло наше внимание от броса­ющихся в глаза альтернатив исследования. Только когда первоначаль­ная проблема получила новую формулировку, только когда исследо­вание средств для идентификации влиятельных людей превратилось

в исследование типов влиятельных личностей, вероятно, различаю­щихся своим отношением к средствам коммуникации, — только тог­да исследование оказалось продуктивным и в прикладном, и в теоре­тическом аспектах. Только тогда данные, до этого не укладывавшие­ся в нашу интерпретацию, встали на свое место. Только тогда мы су­мели объяснить разнообразные и ранее не связанные между собой данные наблюдений с помощью небольшого числа понятий и пред­ложений.

Как мы увидим из описания основной части нашего исследова­ния, потребовалась новая постановка проблемы, прежде чем мы ока­зались в состоянии продвинуться к решению и прикладных, и теоре­тических задач.

Две фазы качественного анализа влиятельных людей

По-новому поставив проблему, мы заинтересовались разработкой процедур (хотя бы несовершенных), которые дали бы нашим инфор­маторам возможность выявить людей (помимо их непосредственно­го семейного круга), которые оказали на них большое «влияние» в ходе социальных взаимодействий³. Нас не интересовало косвенное влияние, оказываемое серьезными политическими, рыночными и другими административными решениями, которые влияют на боль­шое количество людей⁴. В пролонгированных интервью опрашивае­мых просили назвать людей, к которым они обращались за помощью или советом, когда принимали личное решение по тому или иному поводу (начиная с выбора работы и планирования образования для себя и своих детей и кончая выбором книг, игр или мебели). Кроме того, опрашиваемых просили указать, к кому, насколько им извест­но, люди вообще обращаются за советом в делах подобного рода. Та­кая пробная идентификация лиц, оказывающих межличностное вли­яние, разумеется, сопровождалась выяснением причин, по которым опрашиваемые выделяли тех, а не других индивидов.

³ В этой главе ничего не будет сказано по поводу предварительных процедур,
разработанных для идентификации людей, в разной мере оказывающих влияние на
Других. Что касается адаптации этих процедур в более поздних исследованиях, см.:
Stewart F.A., «Asociometricstudy of influence in Southtown», Sociometry, 1947,10, pp. 11 —
31. Необходимая методология была заметно усовершенствована в исследованиях по
проблеме влияний в сообществе Среднего Запада, проведенных Бюро прикладных со­
циальных исследований Колумбийского университета (см. Katz E. and Lazarsfeld P.E.,
Personal Influence (Glencoe, Ilinois: The Free Press, 1955). — Примеч. автора.

⁴ Что касается краткого обсуждения понятия межличностного влияния, приме­
нявшегося в этом исследовании, см. «Дополнение» к этой главе. — Примеч. автора.

В этих интервью восемьдесят шесть опрошенных упомянули 379 человек, которые оказали на них влияние в конкретной ситуации при­нятия решений. В этих опросах некоторые люди упоминались нео­днократно. (Всего было сделано 1043 «упоминания», относящихся к 379 человекам, причем на некоторых из них ссылались более чем в тридцати случаях.) Пятьдесятсемьиз379,или 15%, упоминались боль­ше четырех раз, и мы условно приняли это в качестве нашего рабоче­го критерия «влиятельности». Как мы вскоре убедимся, этот абсолют­но пробный и произвольный критерий позволил нам идентифици­ровать ситуации, в которых мы могли исследовать межличностное влияние. Тридцать из этих влиятельных людей были впоследствии опрошены по поводу их собственной оценки своего влияния, оценки влияния, оказываемого на них другими людьми, ситуаций, в которых они оказывали влияние их поведения по отношению к средствам ком­муникации, и т.п. Все это составило подлежащие анализу данные.

Здесь не место описывать в деталях первую, довольно непродук­тивную фазу нашего анализа поведения влиятельных личностей по отношению к средствам коммуникации. Но из краткого обзора того, как и почему он привел к разработке альтернативного анализа, мож­но извлечь кое-что полезное для кодификации методов качественного анализа⁵. Будет сказано ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы показать, каким образом собранный материал данных оказывал давление на исследователя, постепенно модифицируя его общие пред­ставления, так что исправление и переработка данных в свете новых идей шло рука об руку с появлением наводящего на новые мысли еди­нообразия на месте беспорядочной груды фактов.

На стадии, которая, как мы теперь знаем, была относительно бес­плодной первой фазой нашего анализа, мы не только выделяли влия­тельных личностей из общей массы, но и различали их сообразно с их

^s Поэтому данная часть нашего исследования — это призыв ко всему социологи­ческому братству практиковать включение в свои публикации подробных описаний того, каким образом качественный анализ развивался в действительности. Только после того, как большая часть таких описаний станет доступной всем, будет возмож­но кодифицировать методы качественного анализа примерно с такой же четкостью, как и методы количественного анализа. Настоящее описание страдает оттого, что в нем опущены конкретные материалы, иллюстрирующие последовательность изме­нения категорий анализа; немногочисленные детали, приведенные здесь, извлечены из более обширной монографии, хранящейся в Бюро прикладных социальных иссле­дований. Однако этого может оказаться достаточно, чтобы подчеркнуть необходи­мость все более подробных описаний социологического качественного анализа, ко­торые сообщают сведения не только о конечном продукте, но также и о последова­тельных шагах, сделанных для того, чтобы получить этот продукт. С точки зрения Бюро, такая кодификация, очевидно, совершенно необходима и для сбора, и для ана­лиза качественных социологических данных. — Примеч. автора.

динамичным положением в местной структуре влияний. Различия про­водились следующим образом: между лицами, пользующимися влия­нием в настоящее время (предположительно занимающими устойчи­вое положение); потенциально влиятельными лицами (восходящи­ми звездами, все еще продолжающими свое восхождение); лицами, чье влияние слабеет (прошедшими свою точку зенита и начавшими дви­гаться по нисходящей); пассивными влиятельными лицами (обладаю­щими объективными атрибутами влияния, но не пользующимися ими для приобретения действительного влияния). Лица, не обладающие влиянием, в свою очередь, подразделялись на рядовых (имеющих ог­раниченное поле социальных контактов, в которых они обычно выс­тупают в качестве тех, кто получает, а не дает советы) и изолированных (людей, почти полностью отключенных от социальных контактов).

Как оказалось, эта классификация была логически безупречной, эмпирически применимой и фактически бесплодной. Конечно, наши данные легко можно было уложить в эти категории. Но достигнутое таким путем явно выраженное единообразие коммуникативного по­ведения или каких-то иных поведенческих моделей было совсем не­большим. Короче говоря, эти различия действительно существовали, но были относительно бесполезными для наших целей. Но посколь­ку, как однажды заметил Л. Дж. Гендерсон, «практически любая клас­сификация лучше, чем никакая», наша классификация позволила кое-что открыть относительно функций информационных журналов и других средств коммуникации для лиц, занимающих различное по­ложение в структуре влияний. Так, мы обнаружили, что некоторые влиятельные личности обычно пользуются информационным изда­нием не столько для того, чтобы выяснить что-то для себя, сколько для того, чтобы выяснить что-то для других, а именно для тех, кто обращается к ним за руководством и ориентацией. Кроме того, ка­залось совершенно очевидным, что функции информационных из­даний различны в среде рядовых и влиятельных читателей. Для пер­вых они выполняют частную, личную функцию; для вторых — об­щественную. Для рядового читателя информация, полученная бла­годаря журналу, — это продукт личного потребления, расш

⇐ Предыдущая31323334353637383940Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: