 |
О судьбе и доблести Александра 10 глава
|
|
|
|
Но если эти люди по собственной слабости незаметно для самих себя стали добычей женщин, то другие, будучи бедняками и сочетавшись с богатыми и знатными женщинами, не развратились и не утратили своего достоинства, а встречали со стороны жен покорность, основанную, однако же, на взаимном уважении. А тот, кто доводит жену до скудости, стесняя ее, словно кольцо, чтобы оно не соскользнуло со слишком тощего пальца, уподобляется коневодам, которые состригают кобылам гривы, а затем ведут их к реке или озеру: видя свое отражение обезображенным, каждая кобыла, говорят, смиряет свою надменность и принимает случку с ослом.
Итак, искать богатства в браке, пренебрегая добродетелью и происхождением жены, низко и недостойно свободного человека, а избегать богатства при наличии добродетели и знатности глупо.
Антигон в послании к начальнику гарнизона у Мунихии,1190 закончившему укрепление этого пункта, писал, что надо не только сделать крепким ошейник, но и собаку заставить отощать, имея в виду ограничение ресурсов афинян. И мужу богатой или красивой женщины подобает стремиться не к тому, чтобы она стала некрасивой или бедной, а к тому, чтобы самому сравняться с ней, противопоставляя ее преимуществам свою умеренность, благоразумие и отсутствие рабского преклонения перед ней; так он достигает того, что чаши весов сравняются и он сможет руководить своей женой по справедливости и с пользой.
И со стороны возраста нет препятствий для брака, если исходить из того, что его условием должна быть способность женщины родить и иметь потомство: как известно, Исменодора находится в самом расцвете молодости». Тут он с улыбкой посмотрел на Писия и сказал: «Ведь она моложе любого из ее соперников, и у нее нет седины, как у некоторых поклонников Вакхона. Если они не слишком стары, чтобы общаться с Вакхоном, то и ей ничто не мешает позаботиться о юноше лучше самой молодой девушки. Ведь в юности труднее преодолевается несходство характеров, и проходит немало времени, пока сглаживаются возникающие расхождения и обиды, а вначале все полно волнений и порывов уйти из общей упряжки, особенно если замешается Эрот, который угрожает, как буря, опрокинуть корабль супружеского благополучия: кормчего нет, а из самих супругов каждый управлять не может, а быть управляемым не хочет.
|
|
|
Если же управляет младенцем кормилица, ребенком — учитель грамоты, эфебом — гимнасиарх,1191 юношей — его поклонник, а человеком зрелого возраста — закон и стратег, так что никто не оказывается безначальным и вполне самостоятельным, то что удивительного, если благоразумная жена как старшая руководит жизнью молодого мужа, полезная ему своим жизненным опытом и милая любовью и душевной склонностью?»
«Наконец, — сказал отец в заключение, — мы как беотийны должны почитать Геракла и не сетовать по поводу несоответствия возраста вступающих в брак, помня, что Геракл оставил свою жену Мегару Иолаю,1192 когда тому было шестнадцать лет, а ей тридцать три года».
10. Так шли у них разговоры, рассказывал отец, когда из города прискакал к ним верхом знакомый Писия, чтобы сообщать о неожиданном происшествии.
Исменодора, уверенная, как можно предположить, что Вакхон не прочь от брака и только стесняется тех, кто его отговаривает, решила не упустить юношу. Призвав к себе тех из друзей, которых она считала наиболее смелыми и способными оказать содействие, а также близких ей женщин, она выждала час, когда Вакхон обычно, возвращаясь из палестры, проходил мимо ее дома. И вот на этот раз, когда он, по окончании упражнений, приблизился, сопровождаемый двумя или тремя товарищами, Исменодора встретила его у дверей и только коснулась его хламиды. Тут же его все подхватывают, живехонько завертывают в хламиду, да еще в плащ двойной ширины, вносят в дом и запирают двери на засов. А там женщины без промедления стащили с него хламиду и одели его в свадебный гиматий; а рабы, бегая вокруг домов Исменодоры и Вакхона, украшали их двери зеленью оливы и лавра, и по переулку с музыкой шествовала флейтистка.
|
|
|
Среди граждан и гостей Феспий одни смеялись, другие негодовали, взывая к гимнасиархам, в обязанности которых входит строжайший надзор над эфебами и их поведением. О состязаниях никто и не вспоминал, все покинули театр, а у дверей Исменодоры шло громкое обсуждение происшедшего, а иногда и возникали ожесточенные споры.
11. Когда знакомый Писия, продолжал отец, прискакал, словно с военной вестью, и в смятении рассказывал о похищении Вакхона Исменодорой, Зевксипп засмеялся и, как знаток Еврипида, продекламировал:
В богатстве смертной доли не забудь, жена.1193
Писий же, вскочив с места, воскликнул: «О боги, где же предел подрывающей наш город распущенности? Здесь вольнолюбие уже переходит в беззаконие. Впрочем, не смешно ли говорить о нарушении законов и справедливости, когда сама природа попирается произволом женщины. Видано ли нечто подобное на Лемносе?1194 Пойдем, пойдем, передадим женщинам и гимнасий и Совет, раз уж город пришел в окончательный упадок».
Сказав это, Писий ушел, а за ним последовал и Протоген, отчасти разделяя его негодование, отчасти стараясь его успокоить.
Антемион заметил: «Вот дерзостный поступок, поистине достойный Лемноса, поступок женщины, одержимой — мы можем это сказать между собой — непреодолимой страстью».
На это с улыбкой возразил Соклар: «Так ты думаешь, что тут действительно похищение и насилие, а не хитрая уловка разумного юноши, решившего вырваться из объятий своих поклонников и перебежать на сторону красивой и богатой женщины?» — «Не говори так, Соклар, — отвечал Антемион, — и отбрось эти подозрения против Вакхона. Ведь если бы даже он не был от природы так прямодушен и прост, то от меня он не скрыл бы этого, делясь со мной и всеми другими своими помыслами и зная, что в этом деле я самый искренний приверженец Исменодоры. С Эротом — а не «с сердцем», по слову Гераклита, — «бороться трудно: за то, чего он добивается, он отдаст и жизнь», и деньги, и добрую славу. Кто в нашем городе благонравнее Исменодоры? Когда коснулось ее злословие, когда пало на ее дом подозрение в чем-либо дурном? Поистине, приходится допустить, что эта женщина подверглась какому-то внушению свыше, превосходящему силу человеческого разума».
|
|
|
12. В разговор вступил Пемитид. «Есть ведь и телесная болезнь, — сказал он, улыбаясь, — называемая священной; ничего странного, если также и исступленнейшую душевную страсть иные назовут священной и божественной.
В Египте я как-то присутствовал при споре двух соседей, которым пересекла дорогу проползшая между ними змея: оба признали ее за доброго демона, но каждый хотел считать его своим; так и из вас одни ведут Эрота в места мужских собраний, а другие — в гинекей, но те и другие признают его за великое и божественное благо. Если эта страсть имеет такую силу и важность, то не удивительно, что ее возвеличивают и чтут те, кому подобало бы изгонять ее отовсюду и бороться с ней. Я до сих пор молчал, потому что спор велся более вокруг частных, чем общих вопросов, но теперь, после ухода Писия, я был бы рад услышать от вас, чем были принуждены счесть Эрота богом те люди, которые впервые пришли к этой мысли».
13. Такой вопрос задал Пемптид, и отец начал отвечать ему, когда из города прибыл второй гонец, посланный Исменодорой за Антемионом: в Феспиях продолжалось смятение, и не было согласия между самими гимнасиархами — одни считали необходимым затребовать Вакхона обратно, другие же советовали не вмешиваться.
Антемион поднялся и ушел, а отец снова обратился к Пемптиду. «Ты, Пемптид, — сказал он, — коснулся очень большого и трудного вопроса, можно даже сказать, что ты колеблешь непоколебимые основания наших понятий о богах, требуя для них отчета и доказательства. Достаточно унаследованной от предков древней веры, для которой ты не найдешь более убедительного подтверждения,
|
|
|
хотя бы все напряг ты силы разума.1195
Эта вера — опора и основа всего нашего благочестия, и если она подорвана и потеряла устойчивость в чем-то одном, то и вся становится зыбкой и полной сомнений.
Ты, конечно, знаешь, какой шум поднялся, когда Еврипид начал свою «Меланиппу» таким стихом:
Зевс, кто ты, только понаслышке знаю я.1196
Но получив вторично хор — ибо он очень дорожил этой трагедией, написанной в великолепном панегирическом стиле, — он изменил этот стих так, как он читается теперь:
Зевс — так вещает голос древней истины…
Какая же разница, относится ли к вере в Зевса, или в Афину, или в Эрота то, что мы станем подвергать сомнению идя отрицанию? Ведь не впервые ныне Эрот требует алтаря и жертвоприношения, он не пришелец, воспринятый нами от варварского суеверия, как какие-нибудь Аттисы1197 и Адонисы,1198 тайком пробравшиеся к нам под покровительством полумужей и женщин и присвоившие себе не подобающие им почести, за что они должны были бы подвергнуться судебному преследованию.
Когда Эмпедокл говорит о дружбе:
Разумом видима только она, а глазам недоступна, —
то это же надо отнести и к Эроту: он имеет не зримый, а только умопостигаемый образ, наравне с наиболее древними богами.
Если ты для каждого из них будешь добиваться доказательств существования, если будешь исследовать все священное и к каждому алтарю подходить с философской проверкой, то ни один из этих богов не останется за пределами твоих придирчивых подозрений. Не буду уклоняться далеко.
Величье Афродиты кто постигнуть мог?1199
Она всему на свете процветание,
Ее творенье все, что на земле живет.1200
Совершенно справедливо назвал ее Эмпедокл «дарящей жизнь», а Софокл — «благоплодной». И однако же, великое и удивительное дело Афродиты является и делом сопутствующего ей Эрота, без соучастия которого оно теряет всякую привлекательность, оставаясь
далеким от любви и почитания.1201
Действительно, чуждое Эроту телесное общение, имея своим пределом удовлетворение потребности, подобное удовлетворению голода и жажды, не приводит ни к чему прекрасному; но благодаря Эроту богиня, устраняя пресыщение, приносит дружескую любовь и душевное единение.
Поэтому Парменид в «Происхождении мира» говорит об Эроте как о старшем среди всех порождений Афродиты:
Первым Эрота она породила, древнейшего бога.
Гесиод, же с большей, по-моему, философской глубиной называет1202 Эрота старейшим из всех вообще богов, причастным к рождению всего существующего.
Итак, если мы лишим Эрота приносимых ему почестей, то не останутся незатронутыми и почести Афродиты, И тут нельзя ссылаться на то, что некоторые бранят Эрота, но воздерживаются от нападок на Афродиту; так с одной и той же трагической сцены мы слышим:
|
|
|
Эрот бездельник — божество бездельников,1203 —
а вместе с тем:
Киприда, дети, — это не только Киприда,
она может быть носительницей и многих других имен:
она и Аид, она и неистребимая жизнь,
она и исступленная Лисса.1204
Так и среди прочих богов нет, пожалуй, ни одного, который избегнул бы злословия со стороны злословящего невежества. Обратимся к примеру Ареса, как бы занимающего на чертеже противоположное Эроту место: сколько почестей уделяют ему люди, и ему же приходится слышать столько порицаний:
Слепой Арес с обличьем вепря дикого
какие беды нам сулит, о женщины!1205
Гомер называет его перебежчиком и запятнанным кровью.1206 Хрисипп, рассуждая об его имени, вводит в свое объяснение злой смысл: он называет Ареса «убийцей»,1207 и по этому пути идут те, которые полагают, что Арес — это наименование буйственного, раздражительного и злобного начала в нашей природе. Другие скажут, что Афродита — это любовное желание, Гермес — слово, Музы — искусства, Афина — разум. Ты видишь, какая пропасть безбожия разверзается перед нами, если мы сведем каждого бога к олицетворению той или иной из наших страстей, способностей или добродетелей».
«Я это вижу, — отвечал Пемптид, — но нечестиво не только считать богов нашими страстями, но и обратное — считать наши страсти богами». Тогда отец спросил: «Что же, считаешь ли ты Ареса богом или нашей страстью?» И когда Пемптид ответил, что Ареса, поддерживающего в нас гневливость и мужественность, он принимает за бога, отец воскликнул: «Значит, Пемптид, то, что в нас является началом буйства, воинственности, раздоров, имеет своего бога, а начало дружбы, общительности, сближения божеству непричастно? И когда люди убивают друг друга, то за ними: за их оружием, сражениями у стен, уводом добычи — имеет наблюдение какой-то бог Эниалий или Стратий,1208 судья и вершитель, а когда мы стремимся к душевной близости, завершающейся брачным общением, то нет бога, который был бы нашим свидетелем, надзирателем, руководителем и помощником?
Охотящимся на ланей, зайцев и оленей сопутствует с кличем некая богиня Агротера, а те, кто ловит волков и медведей при помощи хитрых приспособлений — подкопов и тенет, — обращаются с молитвой к Аристею,1209
кто для зверей ловушки первым устроил.1210
У Эсхила Геракл, намереваясь застрелить птицу, призывает в помощники другого бога:
Феб дальновержец, ты направь стрелу мою.1211
А человека, добивающегося самой прекрасной добычи — любви, не направляет и не поддерживает ни один бог, ни один демон? Я думаю, что ни дуб, ни оливы, ни виноградная лоза, которую Гомер почтил названием «укрощенной», не превосходят, милый Дафней, красотой и достоинством человеческое растение, которое черпает силы своего развития в просвечивающей в нем свежести и красоте как тела, так и души». (15.) «Ради богов, — откликнулся Дафней, — кто же думает иначе?» — «Да все те, клянусь Зевсом, — сказал ему отец, — кто, допуская, что богам присуща забота о пахоте, посеве и выращивании урожая (ведь существуют же, по Пиндару, некие нимфы дриады,
которым выпал жребий равного с деревьями века,
деревьям же увеличивает многорадостный
Дионис священный блеск процветания),
думают, что никого из богов или демонов не касается забота о воспитании и образовании сменяющих друг друга урожаев детей и юношей, что нет бога, который имел бы попечение довести растущего человека до добродетели и не позволил бы ему уклониться или отойти от добрых задатков в его природе вследствие дурного окружения и отсутствия руководителя.
Но неприятно и стыдно даже говорить об этом, когда мы на каждом шагу встречаемся с человеколюбивой заботой божества, предусматривающего удовлетворение всех наших потребностей, в том числе и тех, в которых больше необходимости, чем красоты. Так уже само наше рождение, в крови и муках, лишенное благообразия, все же имеет божественных покровителей Илифию1212 и Лохию.1213 Без попечительства этих бодрых защитников было бы, пожалуй, лучше не родиться вовсе, чем родиться безобразным. И в болезни человека не покидает бог, ведающий этой областью, и даже после смерти, когда его защитником, успокоителем и проводником становится бог, говорящий о себе:
Не врачевание, не лира, не пророчества,
удел мой — души мертвых провожать в Аид.1214
Но покровительство этого рода заключает в себе нечто зловещее; а можно ли назвать дело более священное и состязание более заслуживающее иметь бога своим распорядителем и судьей, чем эти заботы, связанные с соисканием благосклонности прекрасных молодых людей под руководством Эрота: и этом нет ничего постыдного или вызванного низменной необходимостью. Здесь только убеждение и обаяние, приносящее поистине «сладостный труд» и «благотомительное утомление»1215 и ведущее к добродетели и дружбе не «мимо от богов»1216@ завершаемым, а имеющим своим руководителем и владыкой самого бога Эрота!@ товарища Муз, Харит и Афродиты. Он сочетает самое отрадное с самым прекрасным,
в сердце посеяв желанье, дающее сладкую жатву,
согласно Меланиппиду.1217 Выскажемся ли мы об этом как-либо иначе, Зевксипп?»
16. «Нет, клянусь Зевсом; — отозвался тот, — только так. Противоположное мнение было бы нелепо». — «Нелепо, — добавил отец, — еще и следующее. Уже древние различали четыре рода близости в человеческих отношениях — близость по крови, близость гостеприимства, близость товарищеская и близость эротическая. Каждый из этих родов имеет своего бога-покровителя — либо дружбы, либо гостеприимства, либо кровной близости, и только эротический род, словно получив неблагоприятное предзнаменование, остается лишенным божественной заботы и управления, тогда как именно он более всех в этом нуждается». — «Да, — сказал Зевксипп, — есть и в этом величайшая непоследовательность».
«Но здесь, — сказал отец, — наше рассуждение подходит, хотя и вскользь, к некоторым мыслям Платона.1218 Есть безумие, насылаемое на душу некими дурными смешениями вредных телесных соков, — тяжелая и опасная болезнь; но есть и другое безумие, источник которого не внутри, а вне нас: это некое проникающее в нас вдохновение, которое овладевает нашим разумом, сообщая ему движение высшей силы. И подобно тому как исполненный духа получает наименование «мужественный», а исполненный мысли — «разумный», так это состояние души, которой овладела божественная сила, носит название «вдохновения». Прорицительная сторона вдохновения восходит к одержимости Аполлона, а вакхическая к Дионису;
Вступите в хоровод с корибантами,1219 —
говорит Софокл: ибо служение Великой Матери и Пану причастно вакхическому исступлению.
Третье безумие охватывает нежную и чистую душу от Муз, подвигая ее на поэтическое и мусическое творчество. И каждому очевидно, от какого бога исходит воинственное исступление,
чуждое хорам и кифарам, порождающее слезы
и громкий плач в народе.1220
Но остается еще один вид исступления, отчуждающий человека от его обычного душевного состояния с величайшей силой, и о нем, Дафней, я хочу задать вопрос Пемптиду…
«Кто из богов подъемлет благоплодный тирс»,1221 знаменующий наиболее язвительное и горячее вдохновение, которое обращено к добрым юношам и целомудренным женщинам?
Ведь мы видим воина, который, отложив в сторону свои доспехи, отрешился и от воинственного исступления:
Покорился Атрид, и клевреты
весело с плеч Менелая оружия светлые сняли,1222
он сидит как посторонний наблюдатель подвигов других; необузданные пляски вакхантов и корибантов затихают и успокаиваются, как только музыканты оставили трохеический ритм и фригийский лад; точно так же и Пифия, сойдя со вдохновляющего ее треножника, обретает полное успокоение. Но любовное безумие, раз оно охватило и воспламенило человека, не прекратит никакая Муза, никакой чарующий напев, никакая перемена места: влюбленные и в присутствии прекрасного предмета их любви находят в нем отраду, и в отсутствии тоскуют по нем, и днем преследуют, и ночью поют у его дверей, и трезвые призывают, и в застолье приветствуют.
Сказанное кем-то о созданиях поэтического воображения, что они могут быть названы снами бодрствующих людей, с большим основанием можно отнести к воображению влюбленных, которые, находясь вдали от своих возлюбленных, разговаривают с ними как с присутствующими, приветствуют их, обращаются к ним с упреками. Ведь наше зрение все остальные образы вписывает в память как бы водяными красками, и они скоро бледнеют и исчезают, и только образы любимых, как вписанные восковой краской, сохраняются навсегда живыми, движущимися, говорящими.
Римлянин Катон говорил, что душа влюбленного живет в душе любимого. Я же сказал бы, что в душе влюбленного присутствует вся душа любимого, вся его жизнь, характер и действия и благодаря этому влюбленный легко сокращает долгий путь, подобно киникам, которые говорят, что нашли «верный и скорый путь к добродетели». Ведь душа быстро приходит к дружбе и добродетели, как бы несомая на волне страсти вместе с богом.
Подводя итог, я скажу, что не без участия божества преисполняет восторг души влюбленных и не иной является их покровителем и направителем, как тот, которому мы посвящаем нынешнее празднование и приносим жертву.
Но так как мы различаем богов преимущественно по их силе и полезности, соответственно с тем, что и среди человеческих преимуществ мы, выделяем как наиболее божественные царственность и добродетель, рассмотрим сначала, не уступает ли Эрот в силе кому-либо из богов.
Великую силу победы всегда одерживает Киприда,1223 —
говорит Софокл; велика и мощь Ареса; но в этих богах мы некоторым образом наблюдаем те две силы, которые в той или иной мере уделены и остальным богам: одна из них направлена на сближение с прекрасным, другая — на противодействие злому, и обе изначала врожденны нашей душе, как это развивает Платон в своем учении об идеях.
Установим же сразу, что цена делу Афродиты, когда в нем не участвует Эрот, одна драхма и что юноша, не будучи влюбленным, не стал бы переносить труды и опасности ради чувственного наслаждения.
Не будем называть Фрину, милый друг, но как часто какая-нибудь Лайда или Гнатенион,1224
Возжегши в доме свет призывный вечером,1225
выражает готовность принять у себя путника, но тот проходит не останавливаясь.
Но вот «подул внезапно ветер» Эрота и страсти, и то, что было так ничтожно, становится драгоценнее богатств Тантала и царской власти Гигеса.1226 Настолько бессильна и безрадостна благосклонность Афродиты, если Эрот не оживит ее своим дыханием.
Еще более уяснится это тебе из следующего. Многие сводили с другими не только гетер, но и своих жен. Так, один римлянин по имени Габба угощал как-то обедом Мецената. Заметив, что тот обменивается знаками внимания с его женой, он потихоньку склонил голову, как будто уснув. Но когда кто-то из рабов, подбежав из другой комнаты к столу, попытался унести вино, Габба, отбросив позу спящего, воскликнул: «Мошенник, разве ты не понимаешь, что я сплю только для одного Мецената?» Может быть, этот пример не показателен: ведь Габба был шутом. Но вот другой. В Аргосе Никострат был политическим противником Фаилла. Когда в город пришел царь Филипп, все были уверены, что Фаилл, жена которого была очень красива, благодаря ей, если она будет иметь свидание с Филиппом, достигнет власти и высокого положения. Поэтому сторонники Никострата установили наблюдение за домом Фаилла, но тот, переодев свою жену в воинские сапоги, хламиду и македонскую шапку, тайком отправил ее к Филиппу под видом воина царской стражи.
В противоположность этому можешь ли ты среди всех влюбленных настоящего и прошлого указать такого, который хотя бы ради почестей Зевса стал сводником своего возлюбленного? Думаю, что нет. Это и невероятно, раз никто из тиранов не встречал врагов среди своих политических противников, а только среди своих соперников в любовных делах. Ведь вы слышали, что и афинянин Аристогитон, и метапонтинец Антилеон, и акрагантинец Меланипп не выступали против тиранов, когда те1227 бесчинствовали в своей политической деятельности и пьянствовали, но когда те посягали на их возлюбленных, то, как бы защищая нечто священное и неприкосновенное, не щадили самих себя.
Говорят также, что Александр обратился к Феодору, брату Протея, с таким письмом: «Пришли мне твою музыкантшу, приняв от меня десять талантов, но только если ты не влюблен в нее».
Другой товарищ Александра, Антипатрид, однажды пришел на дружескую встречу вместе со своей кифаристкой. Александр, почувствовав расположение к этой женщине, спросил у него, не влюблен ли он в нее. Когда тот ответил: «И даже очень», Александр воскликнул: «Ах, чтоб ты пропал, если так», но сдержал себя и не коснулся этой женщины.
17. «Посмотрим теперь, — продолжал отец, — насколько превосходен Эрот в Аресовых делах, будучи не бездеятельным, каким назвал его Еврипид, и не чуждым воинству и не «ночуя на нежных щеках девушки».1228
Муж, исполненный Эротом, сражаясь, нисколько не нуждается в Аресе, но, чувствуя присутствие покровительствующего ему бога,
Огонь, и хлябь морскую, и эфирный ток
пройти готовый,1229
сражается за своего друга там, где тот этого ожидает. Когда у Софокла Ниобиды гибнут, поражаемые стрелами, один из них призывает на помощь не кого-то другого, а своего поклонника:
О, защити меня своей рукой…1230
А о том, при каких обстоятельствах пал в сражении Клеомах фарсалиец, вы, вероятно слыхали». — «Нет, — ответил Пемптид. и другие, — и очень хотели бы услыхать от тебя». — «И стоит того, — сказал отец. — Он пришел союзником к халкидянам, когда у тех была в разгаре Лелантская война с эретрийцами.1231 Пехота была у халкидян достаточно сильна, но им было трудно сопротивляться набегам вражеской конницы. Поэтому они просили Клеомаха как человека выдающейся храбрости первым напасть на всадников. Клеомах спросил присутствовавшего при этом своего возлюбленного, хочет ли он увидеть это сражение. Тот ответил утвердительно, дружески поцеловал Клеомаха и надел ему шлем. Воодушевленный Клеомах, собрав вокруг себя лучших из фессадийских воинов, произвел блистательный набег и обратил в смятение, а затем и в бегство вражескую конницу. Вслед за этим бежали и гоплиты, и эретрийцы одержали полную победу. Но Клеомах встретил смерть в этом бою. Его могилу показывают на площади Халкиды, где доныне сохраняется высокая колонна. А любовь к мальчикам, которая у халкидян ранее осуждалась, теперь окружена у них большим почетом и уважением, чем где-либо. (Аристотель, однако, подтверждая, что Клеомах был убит в том сражении, в котором он одержал победу над эретрийцами, случай с поцелуем возлюбленного относит к другому союзнику халкидян, посланному к ним из фракийской Халкиды. Отсюда возникла у халкидян народная песня:
О сыны доблестных отцов, одаренные дивно Харитами,
не откажите героям в общении с юностью вашей,
ведь вместе с мужеством цветет в градах халкидян
освободитель Эрот.
Имя влюбленного было Антон, а его возлюбленного — Филист, как сообщает поэт Дионисий1232 в своих «Этиологиях».)
А у вас, Пемптид, в Фивах не было ли в обычае, что влюбленный дарил своему возлюбленному в день его внесения в воинские списки полное вооружение? А муж по имени Паммен, хорошо знающий силу Эрота, изменил воинский строй1233 гоплитов, упрекнув Гомера как далекого от Эрота за то, что он построил ахеян по филам и фратриям, вместо того чтобы поставить рядом влюбленного и возлюбленного
щит со щитом, шишак с шишаком1234 —
единственное непобедимое среди воинских построений. Ведь бывает, что покидают в строю близких по филе, родственников и даже, Зевс свидетель, родителей и детей, но между двумя воодушевленными Эротом никогда еще не прошел, разлучив их, ни один неприятель. Более того, влюбленные иногда и помимо случаев крайней необходимости выказывают презрение к опасности и страданиям: так, Терон фессалиец, опершись левой рукой на стену, обнажил меч и отсек себе большой палец, предлагая сопернику сделать то же самое. А другой, упав в сражении лицом вниз, в ожидании смертельного удара умолил врага обождать краткое время, чтобы возлюбленный не увидел его раненным в спину.
Не только наиболее воинственные племена более других преданы Эроту — беотийцы, лакедемоняне, критяне, но то же было и среди героев древности — Мелеагр,1235 Ахилл, Аристомен,1236 Кимон, Эпаминонд; возлюбленными последнего были Асопих и Кафисодор, который вместе с ним пал в битве при Мантинее и был рядом с ним погребен. Асопих же остался наиболее опасным и грозным для врагов, и первый, кто решился поразить его, Евкнам из Амфиссы, удостоился почестей героя в Фокиде.
Перечислить все встречи Геракла с Эротом дело трудное, так они многочисленны. Но Иолая доныне почитают как его возлюбленного все влюбленные и на его могиле принимают заверения и клятвы от своих любимых. Говорят также, что Геракл, будучи искусным врачевателем, спас от смертельной болезни жену Адмета Алкестиду,1237 угождая Адмету, который был в нее влюблен, а сам был возлюбленным Геракла. Ведь и об Аполлоне миф говорит, что он, будучи влюблен в Адмета,
рабскую службу нес у него в течение года.1238
Очень кстати нам здесь вспомнилась Алкестида. Ведь хотя с Аресом у женщин нет ничего общего, она, одержимая Эротом, отваживается на смерть, вопреки своей женской природе. И если можно извлечь что-либо поучительное из мифов, то предание об Алкестиде, о Протесилае1239 и об Орфеевой Евридике показывает, что Эрот единственный из богов, ради которого Аид оказывает уступку, тогда как вообще он, как говорит Софокл,
ни милости, ни снисхождения
не знает, свят ему один лишь свои закон.1240
Влюбленных же он совестится, и только по отношению к ним он не столь неумолим и непреклонен. Поэтому, мой друг, хотя и хорошо быть посвященным в элевсинские таинства, я вижу, что и служителям, и посвященным в таинства Эрота уготована лучшая доля в Аиде; я не доверяюсь полностью мифам, но и не отказываю им вовсе в доверии; они каким-то образом соприкасаются с божественной правдой, когда говорят, что есть для влюбленных какой-то путь восхождения из Аида к свету. Как именно это происходит, они не знают, как бы сбившись с тропы философского рассуждения, который был впервые показан Платоном. Только слабые и неясные проблески истины рассеяны в египетской мифологии, но извлечь их и прийти от этих малых начал к великим выводам — дело очень трудное.
|
|
|
