Последнее преобразование 3 страница

Венн Хариадж, новый главный наблюдатель клана Тондерон, сменивший на этом посту все еще оплакиваемого Браама Гансерела, постановил: поскольку они старшие среди кланов, то, с учетом несчастной судьбы клана Бантрабал, дальнейшая потеря людей недопустима. Они нарушили предсказуемую последовательность своих перемещений по сезонным домам и поспешили подальше от излюбленных мест отдыха всех кланов, удалились на высокогорье у границы Большого южного плато. Ожидалась война такого масштаба, что безопасных мест не существовало, но здесь все же было куда безопаснее, чем где-то еще. Большую безопасность давали только убежища глубоко под землей, но все места в них были заняты военными, Омнократией и Администратурой.

Некоторые люди и организации доверили себя космосу и разместились в небольших орбиталищах, особенно в маленьких гражданских кораблях, надеясь спрятаться в космическом пространстве внутри системы, хотя официальные источники предупреждали, что это рискованно, что их корабли могут быть приняты за военные суда или за снаряды, а потому лучше уж оставаться на планете. Исчезновение промышленника Салууса Кегара вместе с принадлежащим ему кораблем использовалось как довод в пользу таких рассуждений; ходили, правда, странные слухи, что он отправился к агрессору с мирными предложениями и потерпел неудачу или же (случай совсем уж невероятный) предательски переметнулся к врагу.

Голографический экран был плоским — для показа двумерных изображений. Это явно сделали с целью улучшить связь для военных. Серенькая картинка, передаваемая камерой с платформы где-то на орбите Наскерона, показывала пространство на внешних окраинах планетной системы. На экране высвечивалось пятнистое облако света и множество крохотных блесток, ярких точек, то вспыхивающих, то затухающих, — но на месте каждой погасшей искорки появлялась одна или две новых.

— Ну и что же мы видим, Джи? — раздался какой-то бесплотный, профессионально звучащий голос.

— Понимаешь, Фард, — ответил ему другой голос — более медленный, уверенный, — это похоже на заградительный огонь сил обороны, гм, препятствующий проникновению или вторжению агрессора.

— Ясно…

На экране стали появляться и проявляться более крупные пятна ярких белых разрывов. Камера дергалась от одного к другому, потом картинка переключилась на следующий театр военных действий, но всепроникающий свет далеких звезд при этом остался.

Джааль наклонилась к младшему брату, который сидел, скрестив ноги, на полу рядом с ее креслом.

— Они никогда не скажут нам правду, да? — тихо спросила она.

Ликс, худой и угловатый, недавно подрос — в последний раз, как все надеялись, — и чувствовал себя явно неловко.

— Ты не должна так говорить. Мы все на одной стороне, мы все должны поддерживать друг друга.

— Ну да, конечно.

Джааль погладила мальчика по плечу, чувствуя, как тело его напрягается при касании ее пальцев. Дни, когда они возились и щекотали друг друга, безвозвратно прошли. Она понимала, что ему вскоре предстоят неизбежные подростковые проблемы: нескладность, стеснительность, — хотела подбодрить его и собралась было опять погладить по плечу, но сдержалась.

На экране передавали новый минирепортаж — о том, как высок боевой дух на борту штурмкрейсера «Каронада».

— Я чувствую себя таким бесполезным. А ты? — сказал Геви, дядюшка Джааль; ему было всего под сорок, но выглядел он старше — это нужно было сильно постараться в эпоху, когда люди с деньгами могли в восемьдесят лет выглядеть на десять. — Хочется оказаться там и что-то делать.

— Например, сдаться, — высказался отец Джааль, услышав в ответ «тсс! », «ш-ш-ш! » и довольно громкий вздох Ликса. — Ну что ж, — сказал он неожиданно вызывающим голосом.

Отец Джааль со времени атаки на Третью Ярость позволял себе все более циничные высказывания насчет войны. Он тоже был наблюдателем и планировал несколько экспедиций на Наскерон, но тут луну атаковали. Разрушение совместного комплекса и стремительная подготовка к военным действиям сняли этот вопрос с повестки дня, а когда составляли списки участников посольства на Наскерон, его в качестве наблюдателя-консультанта не пригласили. Джааль улыбнулась ему. Высокий, хорошо сложенный блондин, он ее любимый отец, и ничто этого не изменит. Он неловко улыбнулся ей в ответ.

— Современная война, — сказал Геви. — Даже без ИР в ней участвуют главным образом машины и небольшое число хорошо подготовленных бойцов. Так что от нас там мало проку.

Мужчины согласно закивали. На экране возникли знакомые заезженные изображения «Каронады», обстреливающей из лучевого оружия группу астероидов, которые тут же обращались в прах.

— Прошу прощения, — сказала Джааль.

Она вышла из комнаты — внезапно ей показалось, что здесь слишком тесно и жарко. Она поднялась на балкон за гостиной, в которой они нередко сидели прежде, вместе глядя на экран.

На улицах города, вытянувшегося в долине, в близлежащих поселках и домах, по мере того как гасли небеса, начинали загораться огни. В некоторых городах, а особенно на Сепекте, соблюдалось затемнение, хотя все в один голос говорили, что это лишено малейшего смысла.

Прохладный воздух пах деревьями и сыростью. Джааль в ее тонком одеянии пробрала дрожь, и она тут же подумала о Фассине. В последнее время она чувствовала себя виноватой, потому что теперь, случалось, целыми днями ни разу не вспоминала о нем, а это казалось ей предательством. Она задавалась вопросом — где он теперь, жив ли еще, думает ли о ней.

Она посмотрела на городок и шнуры света, прочертившие склон горы напротив, скользнула взглядом по кронам деревьев и снежной шапке на горных пиках, белеющей на фоне темно-алого неба, где наподобие скоротечных конфетти вспыхивали и тут же гасли огни.

Она повернулась и пошла назад — ее внезапно охватил ужас: ведь один из огоньков вполне может оказаться ядерным взрывом или вспышкой антивещества и ослепить ее.

«Я боюсь неба, боюсь поднимать взгляд», — подумала она, спускаясь к остальным.

 

* * *

 

Адмирал флота Бримиэйс имел возможность видеть собственную гибель, гибель всего экипажа и уничтожение его собственного, когда-то великолепного корабля — он видел это в мельчайших подробностях и в замедленном воспроизведении.

Верещание сирен и звук, похожий на вой сильного, крепкого ветра, заполнил разреженный воздух. Картинку перед главным передним экраном на время заволокло дымом, но вскоре изображение прояснилось. Осколки (некоторые из них, остывая, все еще потрескивали и постанывали) заполнили приблизительно четверть объема командирского мостика. В сферическом пространстве повсюду были разбросаны конечности и куски плоти самых разных видов разумных существ. Бримиэйс повернулся, насколько мог. Он получил серьезную колотую рану в нижней части левого бока — слишком большую, чтобы его кровь-живица могла свернуться. Армированный э-костюм, делавший его похожим на маленький космический корабль, спас ему жизнь или, по крайней мере, отсрочил смерть.

В воздухе вокруг него что-то шипело.

«Совсем как корабль, — подумал он. — Рана, через которую вытекает жизнь, самозалечиванию не поддается». Он пытался увидеть кого-нибудь, хоть кого-нибудь живого на командирском мостике, но видел только мертвые тела.

Конечно же, экипаж предполагалось поместить в коконы с противоударным гелем, но в последнюю минуту с ними возникли проблемы (может, вследствие саботажа, а может, и нет), а потому команде пришлось довольствоваться одними противоперегрузочными креслами, в которых они сидели, лежали и парили. Сражение это было проиграно еще до начала, но тот факт, что их возможность двигаться была ограничена больше обычного, вообще сводил любые их шансы к нулю.

Флот вторжения уже находился в пределах системы, и самым очевидным признаком его присутствия была огромная паутина изогнутых нитей на основном экране «Каронады». Корабли противника по большей части оставались невидимыми, неся обороняющимся разрушение и смерть с расстояния, которое редко было меньше десяти тысяч километров, а иногда доходило до миллионов километров.

Атакующие или их союзники-запредельцы заранее вывели из строя радары дальнего действия. У обороняющихся остались только их хваленые телескопы. Имея дело с закамуфлированными кораблями и крошечными точками совсем мелких быстроходных аппаратов, они вряд ли могли понять, кто или что их атакует. Адмиралу флота это представлялось ужасным позором. Проиграть сражение и погибнуть было ужасно, но оказаться просто сметенными в небытие, так и не поняв, из-за кого, из-за чего, было хуже некуда.

С темных небес обрушивались ракеты, оснащенные боеголовками с ядерным зарядом и с антивеществом, одноразовые гиперскоростные метательные установки, смертоносные лучи, облака из микроснарядов на субсветовой скорости, мощные лазеры и десятки других поражающих средств, выпущенных издали кораблями самых разных классов, малыми кораблями с дистанции поменьше, а также автоматическими платформами, истребителями, беспилотными аппаратами и вспомогательными боевыми машинами.

Они представляли собой немалую силу — «Каронада» и ее щит из двенадцати истребителей. Им было поручено дерзко атаковать самую сердцевину вражеского флота — ударить по огромному мегакораблю, который, по словам тактиков, был командным пунктом противника. Они покинули внутренние области системы за несколько недель до начала вторжения — тайно стартовали с судостроительной верфи на орбите Сепекте и сразу же пошли на выход из плоскости эклиптики системы. На эту часть пути ушло гораздо больше времени, чем предполагалось, поскольку пришлось скрывать от противника тяговые следы. Стартовав, они выключили все системы связи — даже внутри отряда — и восстановили их, только когда передовой истребитель обнаружил ядро вражеского флота.

Они надеялись неожиданно обрушиться на флот заморышей, но были обнаружены за несколько часов до контакта. Навстречу им был выслан отряд из девяти или десяти кораблей — каждый гораздо мощнее «Каронады» — в сопровождении мелких судов. Пришлось разомкнуть строй и растянуться на значительное расстояние, чтобы не представлять собой компактную цель для высокоскоростных снарядов, но это мало чем помогло. Истребители были истреблены, а линейный крейсер погиб последним только потому, что плелся к неизбежной гибели на низкой скорости, тогда как другие неслись к ней на всех парах.

Бримиэйс понимал, что как-нибудь так все и кончится. Остальные тоже. Но адмирал сам предложил такую тактику и настоял на том, чтобы возглавить отряд, именно потому, что знал: шансы на успех невероятно малы. Он бы предпочел, чтобы экипажи целиком состояли из добровольцев, но секретность операции исключала такую возможность. Он предвидел проблемы, но трусов среди корабельных команд не обнаружилось. И если бы каким-то чудом их миссия увенчалась успехом, он и все остальные были бы признаны величайшими героями эпохи Меркатории. Именно так, хотя не ради этого адмирал и все прочие пустились в такое опасное предприятие. Но даже если бы эта отчаянная, обреченная попытка ударить в самое сердце флота вторжения дала отсрочку всего на несколько секунд, то и тогда игра стоила бы свеч. И наконец, они продемонстрировали дерзость, отвагу, показали, что не скованы страхом, не желают сдаваться без боя.

Еще один взрыв потряс корабль и кресло адмирала. Обломки слева сместились, и мимо Бримиэйса, едва не задев его, пролетел искореженный кусок металла, похожий на огромный свернувшийся листок дерева. Этот взрыв показался ему более мощным, но прозвучал глуше, чем все предыдущие, — возможно, из-за того, что из помещения вышел почти весь воздух. Взрыв этот скорее чувствовался, чем слышался.

Темнота. Все освещение погасло, экраны умерли, картинка еще оставалась в памяти, но не в реальности. Ее призрак маячил несколько мгновений перед мысленным взором адмирала, пока тот вертелся, пытаясь обнаружить хоть один источник света — работающую консоль, вспомогательный экран, хоть что-нибудь, продолжающее функционировать.

Ничего.

И с наступлением темноты и тишины остатки воздуха вышли из помещения и его э-костюма.

Бримиэйс почувствовал, как что-то подалось в нем. Он услышал, как его внутренности выворачиваются наружу, в пространство между телом и внутренней поверхностью э-костюма. Он предполагал, что это будет больно, и не ошибся. Он увидел краем глаза свет с одной стороны и, подняв глаза, понял, что этот свет проникает внутрь сквозь боковину командирского мостика, а он видит ребра жесткости корабля в невыносимо ярком…

 

* * *

 

Лейтенант Инесиджи из боркильской дворцовой стражи лежал, вытянувшись, в небольшом, похожем на кратер гнезде среди обломков одной из атмосферных силовых колонн: бежевые и красноватые куски ее валялись, свернутые в трубу, расколотые или измельченные в порошок, на площади перед дворцом иерхонта. Этим утром в ходе первой атаки был нанесен прямой удар в основание высокой — около километра — колонны. Она стала рушиться с невероятной медлительностью, грохоча, сотрясая площадь, дворец, близлежащие кварталы, и, когда от нее осталась лишь половина, с круглой вершины внезапно сорвалось и устремилось в небеса огромное кольцо из пыли и пара, гигантский завиток шириной в сотню метров; кольцо перевернулось несколько раз в воздухе, а колоссальный обелиск тем временем рухнул на невысокие здания, окружающие площадь.

Инесиджи наблюдал за этим почти с самого верха дворца, еле поместившись за пульт управления импульсной пушкой, спрятанной под камуфляжной сетью в нескольких сотнях метров над ним, куда осело громадное облако обломков. Его товарищи — вули и люди — лежали вокруг него, окружив своими телами три длинные, вытянутые опоры пушки. Противник воспользовался нейтронным оружием, бомбами и лучами, уничтожив около дворца почти всю органическую жизнь. Убить джаджуэджейна было потруднее. По крайней мере, на это требовалось больше времени. Инесиджи страдал от боли и периодически терял сознание и должен был, невзирая ни на что, умереть несколько дней спустя, но его жизненные системы работали.

Заморыши хотели сохранить дворец: этим и определялся выбор оружия. Теперь, чтобы достичь своей символической цели, они должны были высадить здесь войска. По крайней мере, в этом случае они становились уязвимы, появлялась возможность нанести им реальные потери в живой силе, восстановить попранную честь.

Когда первые орудийные платформы пролетели мимо, лейтенант не предпринял ничего. Один беспилотный аппарат остановился точно над ним, помедлил, а потом двинулся дальше, видимо обнаружив одних мертвецов, поскольку его приборы не были откалиброваны на джаджуэджейнов. Потом прибыли первые спускаемые аппараты и приземлились на усыпанной мусором и телами площади, но Инесиджи пока не обнаруживал себя. Сели четыре, пять, шесть машин, из которых выходили бойцы — тяжеловооруженные и в тяжелых доспехах, многие в огромных экзоскелетах.

Когда после первой волны приземлился более крупный, серьезного вида аппарат, Инесиджи перевел рычажок импульсной пушки на максимальную мощность, снял предохранители и нажал на спусковой крючок, обрушив лавину огня на большой корабль; потом прошелся огнем по аппаратам помельче и перевел пушку на автоматический огонь, а сам с одним лишь личным оружием, преодолевая боль, успел откатиться в сторону по ведущей вниз длинной изогнутой галерее, прежде чем несколько секунд спустя на месте его прежней позиции в стене обширного сферического здания ответным огнем была пробита двадцатиметровая дыра.

Находясь внизу, среди обломков атмосферной силовой колонны, Инесиджи видел эту дыру. Прошло несколько часов. Он убил еще около дюжины врагов, уничтожил два спускаемых аппарата, стреляя по одному разу с каждой позиции в обломках колонны и зданиях на площади, а потом быстро переходя на новое место. Проблема нападавших была в том, что они искали человека, а джаджуэджейн, в особенности без формы или одежды, спрятавшийся среди обломков, вовсе не был похож на солдата — он напоминал связку металлических прутьев или клубок кабелей. Один из бойцов в экзоскелете погиб, когда подошел прямо к Инесиджи, чтобы подобрать его пистолет, лежавший среди обломков под каким-то проволочным сплетением, не понимая, что сплетение это и есть Инесиджи. Наверное, пистолет показался ему живым — поднялся с земли, будто сам собой, и выстрелил удивленному бойцу прямо в лоб.

Но Инесиджи становилось все хуже и хуже — результат облучения. Он начал терять сознание. Опускалась ночь, и он понимал, что утра уже не увидит. Над городом поднимались дымы, наверху и на уровне земли наблюдались вспышки. Раздавались звуки выстрелов, ударов — глухие, раскатистые и пустые.

Он услышал тяжелые шаги еще одного экзоскелета где-то рядом — за кромкой его небольшого гнезда-кратера. Шаги приближались.

Он в последний раз кинул взгляд на дыру в огромном, окрашенном закатом фасаде сферического дворца, медленно поднялся, чтобы увидеть, где находится экзоскелет, и умер, сраженный кружевом нитей, доставших его с орудийной платформы в сотне метров над ним.

 

* * *

 

Огромный сверкающий корабль, отделанный золотом и платиной, поперечником в полкилометра, представлял собой чуть уменьшенную (и подвижную) копию дворца иерхонта в Боркиле. Похожий на громадное сияющее семя, он медленно погружался сквозь верхний дымчатый слой атмосферы и вершины облаков под ним. Небольшие стрелоиды сопровождения сновали вокруг него, как назойливые насекомые.

Из слоя облаков поднялось судно, похожее на серебристый дредноут, и застыло в километре ниже корабля иерхонта. Опускающийся золотистый корабль медленно поравнялся с ним и остановился.

Серебристый просигнализировал золотистому, требуя назвать себя.

Экипаж насельнического судна услышал явно синтезированный, но мощный голос, который произнес:

— Я — иерхонт Ормилла, правитель Юлюбисской Меркатории и глава юлюбисского меркаторийского правительства в изгнании. Это мой корабль, правительственная яхта «Крумель». Я, мои приближенные и семья ищем временного убежища и защиты.

— Добро пожаловать на Наскерон, иерхонт Ормилла.

 

* * *

 

— Как они с тобой обходятся, Сал?

Лисс пришла навестить Салууса в его камере, спрятанной где-то глубоко в чреве «Люсеферуса VII». Перед ней все время была тонкая, но крепкая прозрачная мембрана, которая растянулась, как пузырь, от дверного тамбура до маленького, вделанного в стену стола. За столом сидел Сал и читал с экрана.

— Нормально обходятся, — ответил он ей. Голос из-за мембраны доносился как бы издали. Сал встал. — А с тобой?

— Со мной? Да я же герой, Сал. — Она пожала плечами. — Героиня сраная. — Она кивнула в сторону экрана. — Что ты тут смотришь?

— Читаю труды по славной истории культа Заморыша, которым предводительствует славный вождь, архимандрит Люсеферус.

— Ну-ну.

— Скажи мне, Лисс, ведь все это не было спланировано?

— Нет, не было.

— Лисс — это твое настоящее имя?

— Что такое «настоящее»?

— Но ведь это не было спланировано, да? Я говорю о моем похищении.

— Конечно нет. — Лисс опустилась на небольшое сиденье, вделанное в стену недалеко от двери. — Импровизация.

Сал ждал, что она добавит что-нибудь, но она молчала — сидела, чуть сгорбившись, и смотрела на него.

— Я сам тебя навел на эту мысль, да? — спросил Сал. — Когда сказал, что Товин почти обвиняет меня в подготовке к побегу.

— Я некоторое время думала, как использовать тебя наилучшим образом, — сказала она ему. — Но это решение было принято в последнюю минуту. Мы находились в корабле, готовом к полету, я видела, как ты им управляешь, знала, что это нетрудно. — Лисс пожала плечами. — А они бы попросту реквизировали его, установили боеголовку и использовали как ракету.

— И это самое лучшее, что пришло тебе в голову насчет меня?

— Можно было бы, наверно, сделать и что-нибудь получше, но я решила иначе. Просто обескуражить всех, выведя тебя за скобки. Моральный удар — пусть все думают, что ты сбежал к противнику. И знаешь — сработало. Они все здорово переполошились.

— Значит, просто все так удачно сложилось.

— Я же из запредельцев. Нас учили думать.

— И ты всегда охотилась за мной? Я был чем-то вроде цели?

— Нет, просто опять же все удачно сложилось. Здорово вышло.

— А Фассин?

— Полезное знакомство. Проку от него как от шпиона не очень много, но связь поддерживать стоит. Он как минимум вывел меня на тебя. Жив он или нет — этого никто не знает. Исчез на Наске.

— А что там сейчас происходит? Я имею в виду — в системе? Война уже началась, да? Мне ничего не говорят, а с экрана можно выйти только в библиотеку.

— Да-да, война уже началась.

— И?

Лисс покачала головой и присвистнула.

— Тебя интересует, что сталось с кораблями, которые ты построил? Они получили хорошую трепку. И все никуда не годятся. А разговоры о борьбе до последнего корабля — это обернулось пустой болтовней. Война в космосе практически завершилась. Иерхонт исчез.

— Речь идет только о военных? Они не тронули города и орбиталища? — Сал несколько мгновений в упор смотрел на нее, потом опустил глаза. — У меня там много людей, Лисс.

— Да, ведь ты, Салуус, всего лишь человек. Я знаю. Не стоит притворяться.

Он сердито посмотрел на Лисс, но она ответила холодным взглядом. На ней по-прежнему был облегающий э-костюм. Плотный шлемоворотник вокруг ее шеи образовывал странное жабо, отчего возникало впечатление, будто ее маленькая голова с темными волосами, собранными сзади в плотный пучок, лежит на блюде.

— На данный момент захвачен только Боркиль, — сказала она, смилостивившись. — Там много разрушений. Но достоверных сообщений о зверствах не поступало.

Он вздохнул и откинулся к спинке маленького сиденья, стоявшего перед экраном.

— Зачем вы, запредельцы, сотрудничаете с этими… с этими парнями?

— Чтобы вы держались от нас подальше.

— Мы? Ты имеешь в виду Меркаторию?

— Конечно же, вашу долбаную Меркаторию.

— Неужели это правда?

— Чем больше хлопот у вас, ублюдков, тем меньше времени, чтобы убивать нас. Очень простое уравнение, Сал.

— Мы нападаем на вас потому, что вы нападаете на нас.

Лисс развалилась на своем стуле, чуть разведя ноги, и закатила глаза.

— Вы ничему не хотите учиться, — выдохнула она. — Вы нападаете на нас потому, что мы не хотим входить в вашу драгоценную вонючую Меркаторию. Вы не можете оставить нас в покое — боитесь, что с нас возьмут пример другие. Вы атакуете наши орбиталища и жилкорабли, вы убиваете нас миллионами. Мы же атакуем только ваши военные объекты и инфраструктуру. А вы называете нас террористами. — Она покачала головой, встала. — Пошел ты в жопу, Сал, — тихо сказала она, — вместе со своим невежеством и таким удобным эгоизмом. Пошел ты в жопу, Сал, вместе со своим умением не задумываться о важных вещах.

Она повернулась, чтобы уйти.

Сал вскочил на ноги, чуть не столкнувшись с прозрачной мембраной.

— И ты никогда ничего ко мне не чувствовала? — выпалил он.

Лисс остановилась, повернулась.

— Кроме презрения? — Она улыбнулась, когда он отвел глаза, прикусил губу. И встряхнула головой, пока он не видел. — С тобой иногда бывало неплохо, Сал, — сказала она, надеясь, что ее голос звучит не слишком покровительственно. Или, напротив, вкладывая в него именно покровительственную нотку.

Она вышла, прежде чем он успел придумать, о чем еще спросить.

 

* * *

 

Орбиталищу 4409 и всем его обитателям был вынесен смертный приговор. Так им сказали. В это трудно было поверить.

Жители реагировали по-разному. Одни начали устраивать беспорядки, и с ними разобрались бескомпромиссно или жестоко, в зависимости от того, верили вы гражданским властям или нет, другие тем или иным образом ушли в загул, третьи просто оставались с теми, кого любили, четвертые вдруг обнаружили, что не желают провести последние часы с теми, кто им просто нравился, а многие (гораздо больше, чем ожидала Тай) собрались в большом парке на дальней стороне внутренней стены орбиталища, если смотреть от площади перед дворцом диегесиана. Они все держались за руки, бесконечными рядами и группками; те, кто встал в круг, держались за руки в центре, рядом с длинными, змеящимися людскими рядами. Тай подумала, что сверху они, наверно, похожи на странное изображение человеческого мозга — завитки извилин и ответвления дендритов.

Тай Хохуэл пыталась разглядеть, что происходит за пучками гнезд, гроздьями закрепленных вдоль длинной оси орбиталища, пыталась увидеть дворец диегесиана и площадь, куда вместе с другими ходила протестовать много лет назад.

По ее представлению, она прибыла сюда, чтобы умереть. Просто она не думала, что это произойдет так скоро. Она ни на минуту не забывала о других, пыталась не терять с ними связи, даже если они, по всей видимости, хотели забыть прежние времена и себя тогдашних. Она старалась быть не слишком назойливой, но они, возможно, смотрели на нее как на геморрой, как на чуму. Но то, каким ты был когда-то, что-нибудь да значило, даже если ты отказался от себя прежнего, разве нет? И потому она никогда о них не забывала. И теперь тоже помнила.

Ну что ж, пусть она им всем надоела, постоянно напоминая о себе, а через себя — о том, какими они были, и, конечно же, о бедняжке К., покойнице, которая связывала их и в то же время разъединяла. Мом, Сондж, Фассин и она — все должны были встретиться снова, разве нет? Все должны были соединиться еще раз, это так естественно. Да, наверно, вот только тень К., которая сопутствовала каждому, пятнала воспоминания о времени, проведенном вместе.

Ну что ж, тогда она воссоединится сама — с орбиталищем, с собой прежней и теми воспоминаниями. Когда она почувствовала, что от заслуженного покоя смерти ее отделяют год или два, она решила вернуться сюда; где в годы ранней молодости сформировалось ее настоящее «я». Грядущая война лишь еще больше укрепила ее в этой решимости. Если угроза для них всех и в самом деле столь велика, если селения, города, орбиталища, корабли, институты и все остальное рассматриваются захватчиками как военные цели, то она хочет встретить смерть там, где это для нее будет что-то значить. В этом орбиталище, в этом выдолбленном астероиде, в этой вращающейся системе отсчета, она завершит полный круг бытия, прекратив существовать в том месте, которое сделало ее такой, какая она есть.

Чем она только не была в своей жизни: меняла карьеру чуть не десять раз, всегда находила для себя что-то новое — возбуждающее и интересное. У нее было много любовников, два мужа, двое детей, которые давно уже жили своей жизнью, и если возвращение сюда за смертью и казалось ей несколько эгоистичным, она все же считала, что этим самым оказывает услугу всем, кого любила когда-то и продолжает любить. И в самом деле, кто из них пожелал бы видеть ее конец?

Возможно, они сказали бы, что хотят быть с нею в ее последние минуты, но это было бы неправдой, обманом.

И вот она перебралась сюда, в старое доброе орбиталище, — к сожалению, уже не столь доброе, не столь шумное, не столь богемное, каким было прежде, — чтобы умереть здесь. Вот только она хотела отойти мирно, через год-два после возвращения, а не погибнуть всего через пару месяцев, среди толпы народа.

Иерхонт Ормилла бежал на Наскерон. Новый хмырь, этот архимандрит Люсеферус, хотел, чтобы иерхонт сдался. Иерхонт отказывался подчиниться. Архимандрит Люсеферус не хотел ссориться с насельниками, а потому не мог атаковать Наскерон или вторгнуться на него (удивительно, но казалось, что насельники при всем своем непредсказуемом чудачестве и технической безграмотности, какими их наделяла молва, были вполне способны защитить себя), так что тут было что-то вроде пата: Люсеферус не мог войти в пределы Наскерона, а Ормилла не мог покинуть планету.

Теперь архимандрит грозился каждый день уничтожать по городу или орбиталищу, пока иерхонт не сдастся, как полагается, и не предстанет перед оккупационными властями. А если он не сделает этого через два дня, то город или орбиталище будут уничтожаться каждый час.

Ходили слухи, что Афинсейсе, маленький прибрежный город в Порофоро на Сепекте, был уничтожен днем ранее. Правда, на орбиталище последние три дня наблюдался сильный информационный голод, и сказать что-либо наверняка было невозможно.

«Орб-4409» с его восьмьюдесятью тысячами жителей представлял собой относительно небольшое космическое поселение. Он был вторым в списке целей-заложников, и до истечения срока ультиматума оставались теперь считанные минуты. Ормилла тем утром сделал вызывающее заявление, и больше от него не было слышно ни слова. После ультиматума архимандрита два дня назад военный корабль заморышей расположился вблизи орбиталища. Никому и ничему не позволялось покидать орбиталище или приближаться к нему. Несколько судов попытались было уйти, но их уничтожили. Всякие просьбы эвакуировать детей, больных или представителей гражданских властей, готовых к сотрудничеству, игнорировались: даже напротив, обитателям орбиталища сообщили, что все, кто выживет в скафандрах или малых кораблях после первого удара, будут найдены среди обломков и уничтожены.

Никто не сомневался в том, что архимандрит сдержит слово, и лишь немногие верили, что иерхонт так легко сдастся.

Тай высвободила руки из хватки тех, кто стоял рядом (увядший старый лепесток среди других, в большинстве молодых и прекрасных), и нагнулась, преодолевая боль в пояснице, чтобы снять туфли. Она отбросила их подальше и снова взяла соседей за руки, восстановила цветок в центре круга. Трава под ногами была влажная и прохладная.

⇐ Предыдущая34353637383940414243Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: