Преступление и наказание

 

Поднимаясь по холму, на котором возвышалась наша школа, я все еще ощущал чуть ли не физичес­кое притяжение чека, который лежал на моем ку­хонном столе. Я решил не обналичивать его. По крайней мере, был уже почти наверняка уверен, что не сделаю этого... или сделаю, но только в самом крайнем случае — если мне действительно очень сильно понадобятся деньги. Это было правильное решение. В этом я был убежден. Или почти убежден. Но оставлять Кейтлин в покое не собирался. Я хотел заставить ее поволноваться. Преподать ей настоя­щий урок.

Когда я вернулся с обеденного перерыва, возле ка­бинета меня ждал Гюнтер.

— Браво, простодушный Кандид! — Светясь улыбкой, он всем своим видом выказывал располо­жение ко мне.

— Что я такого сделал?

— Что вы сделали?! Всего лишь вернули свет в этот мир без надежд, подарили теплое весеннее утро по­среди унылой зимы...

— Гюнтер, о чем ты говоришь?

— Моя любимая вернулась! Она смилостиви­лась над своим храбрым рыцарем и предстала пе­ред ним. И, как я понял из того, что она сказала, за это я должен благодарить вас. И теперь весь мир ликует...

Пребывая в смешанных чувствах, я захлопнул пе­ред ним дверь и начал готовиться к уроку. Несколько секунд спустя ко мне постучали.

— Гюнтер, уходи!

Дверь открылась и в кабинет заглянула Лора. Она выглядела как настоящая американская сту­дентка в своей рубашке с символикой колледжа Уэллсли. Увидев ее, я подумал, что моя жизнь была бы намного счастливее, если бы я больше ценил кроткий нрав Лоры и меньше — привлекательность Кейтлин.

— Мистер Спенсер?

— О, Лора, извини. Чем могу помочь?

— Я... Я...

Она бросилась ко мне и обняла:

— Я лишь хотела поблагодарить вас.

— За что?

— Я получила стипендию на обучение и теперь буду учиться в Уэллсли.

— Лора, я так рад за тебя. Ты действительно заслу­жила это.

— Вы думаете... — Она вдруг замолчала и стала по­кусывать ноготь на большом пальце.

— В чем дело?

— Вы думаете, мне там понравится?

— Конечно! Это прекрасный колледж. Я думаю, он отлично тебе подойдет. Что тебя беспокоит?

— Просто я.... Не знаю.

Я догадывался, в чем могла заключаться ее про­блема.

— Знаешь, Лора, скоро твоя жизнь изменится, и все будет совсем не так, как в школе. Тебя будут окружать люди, которые оценят твою доброту и ум.

Казалось, мои слова не убедили ее.

— Да, я уверен в этом... Ну, в любом случае, уви­димся на уроке.

Она поднялась, чтобы уйти, но я решил подарить ей еще одну радость:

— Кстати, Лора, ты можешь почувствовать себя немного одиноко в Уэллсли. Кажется, Кейтлин соби­рается в Принстон.

— Правда? Вы уверены?

Я кивнул, и ее лицо озарила радостная улыбка.

Войдя в класс, я убедился, что Кейтлин действи­тельно вернулась в школу. Она выглядела ослепи­тельно в мини-юбке и футболке, которые были так незаметны, что даже обычная ее одежда в сравне­нии с новым нарядом казалась почти что благопри­стойной. Даже Дейвид изменил своим привычкам и сел поближе, чтобы лучше видеть Кейтлин. Боль­шую часть урока я смотрел в потолок, делая вид, будто пытаюсь вспомнить какой-то особо сложный отрывок из романа.

— Хорошо, давайте поговорим об уроках, которые были преподаны Эмме, и о том, что Остин пыта­ется сказать нам этим о нас самих, — обозначил я темы.

— Ее идеи не очень революционны, ведь так? — начала Лора. — Два человека, играющие ведущие роли в своем кругу, женятся, и Эмме приходится учиться подчиняться более мудрым решениям мужа.

— Разве Найтли женится на ком-нибудь наподо­бие Гарриет? — спросила Кейтлин, смерив Лору пре­зрительным взглядом.

Лора покраснела.

—Лора затронула интересный вопрос. Остин и ре­волюционные идеи. Действительно, есть ли что-то ре­волюционное в ее творчестве? — вмешался я, пытаясь спасти ситуацию.

—Она высмеивает очень многие вещи, — заме­тила Элли.

—Очень хорошо, и над кем она чаще всего смеет­ся? — спросил я.

—Над богатыми, — ответила Элли.

—Но разве в этом есть что-то революционное? Я хочу сказать, что события, происходящие в романе, в конце концов ни к чему не приводят и мир остается таким, каким он и был прежде, — сказала Лора.

—И как, по-твоему, должен был бы выглядеть из­менившийся мир? — прищурилась Кейтлин. — Груп­пка безграмотных фермеров, управляющая остальны­ми людьми, так что ли?

Она не сводила с Лоры раздраженного взгляда.

—Что ж, по-твоему, богатые — это образцы добро­детельных, умных и честных людей? — возмутилась Лора. Услышав последнее определение, Кейтлин вздрогнула.

—Что если мы подберем другое слово? — пред­ложил я. — Если мы предположим, что творчество Остин не предлагает революционных идей, а опро­вергает многие общепринятые понятия об обществе и о любви?

—Удивительно, что кто-нибудь вообще может лю­бить Гарриет, — сказала Кейтлин презрительно.

—Мне кажется, это довольно жестоко, — заметил я.

—По крайней мере, она не ведет себя так, как буд­то ей все дозволено, и не портит при этом жизнь дру­гим людям, — вспыхнула Лора.

—Думаю, что это не совсем... — Я пытался подо­брать подходящее выражение.

— Если бы Гарриет не пыталась повысить свой со­циальный статус... — гневно начала Кейтлин.

— Социальный статус! Значит, ты думаешь, одни люди могут управлять, а другие...

— Прекратите! — крикнул я наконец.

Лора и Кейтлин сердито смотрели друг на друга.

— Вот это да! — поразился Джейкоб. — Я и не знал, что эта книга такая интересная. Надо обязательно ее прочесть.

После урока я вернулся в кабинет вместе с Кейтлин. Закрыв дверь, положил на стол ее сочинение.

Когда я взглянул на Кейтлин, меня охватила вол­на сочувствия к ней. Не была ли она в каком-то смысле жертвой обстоятельств? Если Гюнтер гово­рил правду и все вокруг списывали, то что можно было требовать от нее? Разве мы не учимся на своих ошибках? И почему бы не дать ей второй шанс? Это не значит, что я полностью оправдывал Кейтлин. Но все-таки мне было жаль ее.

— Вчера вечером я говорил с твоим отцом, — мягко сказал я.

— Знаю, — Кейтлин улыбалась как ни в чем не бы­вало.

Мое сочувствие испарилось при виде этой улыбки. Могла бы по крайней мере показать, что хоть чуть-чуть раскаивается в том, что она сделала?

— Кейтлин, кажется, ты не понимаешь, какой се­рьезный проступок совершила. С моральной точки зрения он совершенно недопустим. И если это неваж­но для тебя, — я выдержал паузу, чтобы произвести драматический эффект, — тогда, вероятно, мне нужно напомнить тебе о его возможных последствиях. Тебя могут временно исключить из школы и отказаться принять в Принстон. И все это может повлиять на твою будущую жизнь.

Кейтлин больше не улыбалась. Я с радостью уви­дел, что все еще был способен на драматические эф­фекты.

— Так что, теперь мне нужно решить, что делать со всем этим. — На мгновение перед моими глазами промелькнул образ грязно-зеленых пачек стодолла­ровых банкнот.

Я замолчал, чтобы дать ей время подумать, преж­де чем я сообщу о своем решении. Теперь-то уж никто не посмеет сказать, что Джон Спенсер не мо­жет быть строгим, когда нужно, хотя видя, как она страдает, я еле сдерживался. Но зато ей наконец бу­дет преподан урок. И потом Кейтлин будет мне бла­годарна. Она еще будет вспоминать меня как учите­ля, который изменил ее жизнь и наставил на путь истинный. Я был так доволен собой, что очень уди­вился, когда вдруг заметил, как изменилось выраже­ние лица Кейтлин. Вероятно, так выглядел ее отец в минуты гнева.

— Папа сказал, что вы обо всем договорились, — сказала она.

— Договорились? — Я ощутил внезапную боль в душе и подумал о чеке на моем кухонном столе. — Ну, мы разговаривали. Обменивались мнениями. И все в таком роде.

— Он сказал, что вы пришли к определенному со­глашению, — подчеркнула Бри младшая.

Неужели я позволю, чтобы эта девчонка критикова­ла меня теперь, когда я стал лучше, даже, можно сказать, совершеннее, и решил отказаться от взятки? Услуга за услугу? Ни за что. Если Кейтлин считала, что она могла договориться со мной, то она жестоко ошибалась.

— Соглашение? Нет, ты что-то перепутала. Девушка побледнела, и я понял, что больше не хочу

продолжать эту пытку, вне зависимости от того, осознала она что-то или нет. Я потянул время, чтобы еще раз напоследок помечтать о чеке, а затем продолжил:

— Кейтлин, я хочу сказать тебе, что решил сделать с твоим сочинением...

Я открыл и закрыл рот, но не смог произнести ни звука — она сняла свою футболку и теперь сидела на­против меня в одном бюстгальтере, который, каза­лось, был не совсем доделан. Я пытался говорить, но на ум приходило только одно слово — сосок. Она достала из своей фирменной сумки «Прада» рваную блузку и тут же надела.

— Я хочу, чтобы вы знали — я не хотела этого де­лать, — угрожающее сказала девица.

— Кейтлин, — произнес я заикаясь, — твоя блузка...

Она взглянула вниз и еще больше разорвала блуз­ку, опять заставив меня лицезреть ее полуобнажен­ную грудь. Я покраснел и чуть не задохнулся. Кейт­лин встала и подняла крик. Открылась дверь, в каби­нет ворвался Джонс. Кейтлин бросилась к нему и заплакала. Блузка болталась на ней бессмысленной тряпкой. Я застыл как дурак, пытаясь понять, что про­изошло.

К концу дня я уже сидел между Джонсом и Сэмп­соном в кабинете директрисы. Джонс сиял от удоволь­ствия. Сэмпсон мрачно смотрел на меня.

— Что ж, — сказала директор, — дело это, несом­ненно, очень серьезное. Приставать к ученице с сек­суальными намерениями! Честно говоря, у меня про­сто нет слов.

В нашей школе в течение нескольких лет препода­ватель гимнастики «непредумышленно» дотрагивался до юношей, и это никто не считал преступлением, пока он по глупости не стал лезть к ребенку попечите­ля, но я понимал, что если упомяну о данном случае, это вряд ли мне поможет.

— Все это большое недоразумение, — неуверенно

пробормотал я.

— Мне кажется, что едва ли то, что я увидел, мож­но было бы назвать «большим недоразумением», — высокомерно заявил Джонс.

— Ну, и что же именно ты увидел? — осведо­мился я.

— Я услышал крик. Открыл дверь. На Кейтлин была порвана блузка, а ты сидел весь красный и тяже­ло дышал.

Пришлось признать, что он все точно описал. Ди­ректор посмотрела на меня с отвращением:

— Это правда?

Вспомнив годы своего обучения в магистратуре, я решил защищаться в современной манере, не говоря ничего конкретного.

— Кто может точно сказать, что есть истина, а что нет? Ведь вы знаете только часть правды. Я действи­тельно был в кабинете с Кейтлин. Но знаете ли вы всю правду? Знакомы ли вам такие понятия, как случай­ность и намеренность?

Директрису, видимо, не впечатлила моя речь, по­этому я решил говорить напрямик, как бы нелепо ни звучало то, что я скажу:

— Послушайте, Кейтлин сама порвала свою блуз­ку. Я не делал этого!

— Почему же ты выглядел таким разгорячен­ным? — ехидно спросил Джонс.

— Мы жарко спорили.

Оба посмотрели на меня так, будто я был отъяв­ленным негодяем и заслуживал самых страшных пы­ток в аду.

— Она списала, — объяснил я. — И мы говорили о ее сочинении, в котором она выдала чужие мысли за свои.

Директриса, казалось, почувствовала ко мне еще большее отвращение, если таковое вообще было воз­можно.

— Наговоры на такую ученицу, как Кейтлин, вряд ли тебе помогут, — предупредила она.

— Вот именно! — поддакнул Джонс, слегка накло­нившись в ее сторону.

Мне вдруг очень захотелось схватить со стола ди­ректрисы нож для открывания писем и вонзить его в Джонса.

— Это нетрудно доказать, — заявил я. Директриса скептически посмотрела на меня.

— Хорошо, — сказала она. — Докажи.

— Подождите минуту. Я только схожу в свой кабинет. Я встал, прежде чем кто-либо успел возразить,

и выскочил из комнаты. Пока я торопливо шел по ко­ридорам, мне казалось, будто все взгляды устремлены на меня и все вокруг шепчутся обо мне. Наконец я до­брался до кабинета. Дверь была приоткрыта. Я в оце­пенении уставился на свой стол. Сочинения не было! Начал, как безумный, искать его — безрезультатно. Все еще продолжая оглядывать комнату, я понял, что ничего не найду, и тяжело опустился в кресло. Теперь мне казалось очень заманчивой перспективой купить билет в один конец и уехать куда-нибудь подальше от этого города. Потом меня вдруг озарило: Струд! Я по­бежал вниз по лестнице к ней в кабинет. Она проверя­ла сочинения за своим столом.

— Никогда не была о тебе высокого мнения, Джон, — призналась она. — И всегда считала, что ты не совсем строго соблюдаешь правила грамматики. Такая расхлябанность ни к чему хорошему не приводит.

— Эдвина, у меня нет времени на объяснения. Но мне нужно конкурсное сочинение Кейтлин. Оно все еще у тебя?

— Да, у меня, — сказала она, посмотрев на меня гак, будто я был неким отвратительным, скользким су­ществом, которое каким-то образом сумело выбраться из своей клетки. Выдвинув из стола ящик, она стала перебирать сочинения.

— Странно, — пробормотала Струд. И еще раз просмотрела их.

— Хм-м... Кажется, его здесь нет. Я медленно поплелся в кабинет директрисы, меня наконец дошло, что Бри подготовился к лю5ым неожиданностям. Он заранее выписал чек для моего подкупа, так что наверняка у него был какой-то запасной план на случай, если что-то пойдет не так. Возвращаясь, я предчувствовал надвигающуюся ка­тастрофу.

- Ну?

— Я не смог его найти, — замогильным голосом сказал я и снова подумал о злополучном чеке Бри. Но я не знал, как можно было упомянуть о нем, не показав­шись при этом еще большим преступником.

— Ты не смог найти сочинение?!

— Да, кажется, оно исчезло.

— Исчезло?!

— Исчезло. Джонс фыркнул.

— Вряд ли ты сможешь оправдать свое поведе­те таким жалким способом, — произнесла Хайсен сквозь зубы.

Я не знал, что ответить, поэтому сидел молча.

— Очевидно, лучше всего будет, если ты уволишься. Разбирательство этого дела может повре­дить не только твоей репутации, но и доброму имени нашей школы.

— Уволиться?

Она повернулась к Сэмпсону.

— Дональд, видимо, нам нужно найти новую кан­дидатуру на должность заведующего и как можно ско­рее подыскать другого учителя английского на следу­ющий год.

— Уволиться?

— Джон, — сказала директор, — я надеюсь полу­чить твое письмо с заявлением об увольнении в по­недельник.

Это прозвучало как приговор. Я хотел сказать что-то еще в свое оправдание, но не успел, поскольку мне пришлось выйти в коридор следом за Джонсом и Сэмпсоном.

Когда я шел от станции метро до своей кварти­ры, начался дождь. Эта погода вполне соответство­вала моему мрачному настроению. Рухнув в кресло в гостиной, я стал наблюдать за лужей, которая рас­текалась под моими ногами. В голове все еще эхом отдавалось слово «уволиться». Конечно, я уже по­падал в трудные ситуации, когда мог лишиться ра­боты, но быть уволенным из-за этого грязного дела? Сидя посреди растекающейся лужи дожде­вой воды, я фантазировал, как мог бы отомстить Джонсу и Бри.

Кроме учителя гимнастики из школы на моей па­мяти были уволены еще несколько преподавателей. Один из них однажды пригласил свой класс на ужин, во время которого ученик шутки ради добавил в соус чили таблетки ЛСД. В результате, когда на место при­были полицейские, они обнаружили, что все были раздеты и рисовали что-то пальцами на стене.

Из оцепенения меня вывел звонок в дверь. От­крыв, я увидел Рона и Кейт.

— Я уже собирался отпустить Кейт одну, но побо­ялся, что ты начнешь к ней приставать, — осторожно сказал Рон.

— Сейчас я бы не отказалась от приставаний, — призналась Кейт.

— Заходите... Только, конечно, если вам не страшно находиться рядом со мной, — сказал я с горькой иронией.

— Не страшно... Мы лишь боимся пользоваться твоей ванной, но, думаю, мне как биологу не мешало бы взглянуть на эту зеленую плесень, — ляпнул Рон. — Вернусь через минутку.

Несколько мгновений мы с Кейт сидели и молча смотрели друг на друга. Первой прервала молчание она:

— Джон, мне неудобно тебя об этом спрашивать, но я должна быть уверена.

Я взглянул на нее.

— Ты правда делал это? Я засмеялся.

— А разве это имеет значение? Все равно они из­бавятся от меня.

— Да, для меня это имеет очень большое значение. И для других людей тоже.

Других людей... Это она об Эми? Кейт с ней разго­варивала? На мгновение я ощутил себя счастливым, но потом мне пришло на ум, что даже влюбленная женщина может отказаться выйти замуж за учителя с запятнанной репутацией, вынужденного занимать­ся... чем? Что делают учителя с запятнанной репутаци­ей? Уезжают на Запад, чтобы убежать от проблем, и работают на скотоводческой ферме, проводя длинные одинокие вечера, предаваясь воспоминаниям о про­шлом? Но проблема в том, что я не очень люблю лоша­дей. Может, они работают в школе какими-нибудь уборщиками, вытирая по вечерам доски или делая что-то еще в том же роде, и являются притчей во язы­цех для всего школьного сообщества? «Вон идет ми­стер такой-то и такой-то. Знаете, когда-то он был учителем...». He думаю, что я способен сносить подоб­ное унижение. К тому же у меня кружится голова от аммиака. Жарить гамбургеры в «Макдоналдсе»? Слишком старый для этого. Разносить газеты по ут­рам? Слишком рано вставать. Водить такси? Чересчур много стрессов. Продавать что-нибудь в розницу? Слишком нервно. Отвергнув один вариант за другим, я понял, что у меня был единственный выход — жить на улице. Пьянствовать и ходить вечно грязным и рас­пущенным. Интересно, мог бы я стать одним из этих обаятельных алкоголиков, которых пускают в богатые дома? Скорее всего, вряд ли.

Кейт смотрела на меня грустными глазами.

— Молчание — это твой ответ?

— Конечно, нет! — возмутился я. — За какого из­вращенца ты меня принимаешь?

Она обняла меня:

— За обыкновенного, замечательного извращенца...

— Послушай, я рад, что развеял твои сомнения, но на самом деле это ничего меняет.

— Пока еще не меняет.

— Значит, у тебя есть план?

— Нет, пока еще нет.

— Я должен уволиться в понедельник. Я не могу ждать, когда наступит это твое «пока еще».

— Ты не можешь уволиться! — запротестовала Кейт. — Нам понадобится больше времени.

— Что же я должен сделать? Просто прийти в шко­лу и притвориться, что ничего не произошло?

— Вот именно!

— Но это... Я хочу сказать... Я не могу...

— Ну конечно, можешь. Что они тебе сделают?

— Схватят за шиворот и выкинут на улицу.

— Не имеют права. Чтобы уволить тебя, они долж­ны следовать процедуре.

— Какой процедуре?

—Я точно не знаю... Им надо собрать свидетель­ские показания и устроить что-то наподобие дисципли­нарного слушания.

—Даже если я пройду через все это, то все равно могу проиграть, и что тогда? Моей репутации придет конец.

—А ты считаешь, что увольнение хорошо отра­зится на твоей репутации? Я уж не говорю о том, что через день эта история будет известна во всех част­ных школах.

Кейт покачала головой:

— Нет, если мы собираемся бороться, тебе нужно ходить по школе так, будто тебя ничто на свете не волнует.

— Может быть, ты этого еще не заметила, но у меня не очень стоический характер, — вздохнул я.

Рон вышел из ванной.

— На самом деле скорее похоже на одноклеточ­ную плесень, — принялся занудствовать он, — что ин­тересно с биологической точки зрения, так как если предположить, что необходимость воспроизводства...

— Рон! — одернула его Кейт.

— Извини.

— Воспринимай это как свой шанс насолить им, — наставляла она. — Если ты откажешься увольняться, все просто с ума сойдут от злости.

Подобная перспектива удовлетворяла меня не­много меньше, чем та, о которой я мечтал, представ­ляя себе, как Джонс и Бри попали в плен к амазон­кам-антропофагам. Тем не менее она была по-своему притягательна. Без сомнения, лучше быть бельмом на чьем-нибудь глазу, чем педофилом, «освобожденным условно-досрочно».

— Послушай, Джон, — твердо сказала Кейт, — мы поможем тебе со всем этим справиться.

Когда принесли пиццу, которую я заказал по теле­фону, и мы стали есть ее, запивая пивом, я подробно рассказал обо всем — умолчав только о чеке от Бри. Я был еще не готов признаться друзьям в этом постыд­ном поступке. И пусть я не обналичил чек, но я принес его домой, что вряд ли свидетельствовало о моей мо­ральной чистоте. Встав, я направился в туалет.

— Кстати, Джон, мне кажется, я засорил твой уни­таз, — сообщил Рон.

Что же дальше? Нашествие саранчи? Язвы по все­му телу? Наверно, даже Иов многострадальный не смог бы ответить на эти вопросы.

АЛАЯ БУКВА

Потратив все выходные на тщетные размышления о том, что же сделал не так, я встал в понедельник по­раньше и «мужественно» прокрался в школу, когда там еще никого не было. Поспешно скрывшись в своем ка­бинете, я забаррикадировался стопками тетрадей, очень довольный своей уловкой. Но радоваться при­шлось недолго, так как через несколько минут зазвонил телефон. Очевидно, уловка была не столь уж удачной. Секретарь директрисы сообщила мне, что меня ожида­ют в ее кабинете. Я поплелся туда, будто на расстрел.

—Я благодарна тебе, Джон, за то, что ты появился в шко­ле, прежде чем приехали ученики. Это намного облегчает дело, — сказала она. — Могу я просмотреть твое письмо?

— Да, что касается письма... — Я замолчал.

— Прошу тебя не тянуть время. Дай мне его, и мы сможем покончить с этим делом, прежде чем начнут прибывать ученики.

— Именно об этом я и хотел сказать. Видите ли, я... как же это объяснить. Я хочу сказать, что, ну, у меня... — Я глубоко вздохнул. — У меня нет письма.

Лицо директрисы стало каменным. Будто гора Рашмор, честное слово!

— Я понимаю, Джон, — согласилась она. — Нелег­ко написать такое письмо. Довольно неприятно. Но мы его уже напечатали. Тебе только нужно поставить свою подпись.

Ван Хайсен пододвинула ко мне листок бумаги.

— Да, но дело в том, что...

— Почему же ты не читаешь письмо?

Я поднял его. Оно было вполне стандартным, кро­ме последнего предложения: «Также я хочу извинить­ся перед Кейтлин Бри за свое чрезвычайно непозволи­тельное поведение».

— Извиниться перед Кейтлин? — повторил я вслух как вопрос.

— Да, — подтвердила директор. — Если принять во внимание все обстоятельства, думаю, это самое меньшее, что ты можешь сделать. Семья согласилась не предъявлять обвинение, что очень великодушно с их стороны.

— О, да, очень великодушно, — я акцентировал слово «очень».

— Давай просто поскорее покончим со всем этим.

— Знаете, что я думаю об этом письме? Я скомкал его и бросил на пол.

— Я не буду подписывать никаких писем и не соби­раюсь увольняться, — заявил я, повысив голос. — Все это дело плохо пахнет, и я отказываюсь участвовать в нем. На самом деле я хочу как можно больше услож­нить вам задачу. Даже если вам удастся уволить меня, я подам на вас в суд. И расскажу об этой истории в пе­чати. Вы все окажетесь под микроскопом. Так что, вперед, можете делать все, что вам угодно.

— Джон, — сказала она успокаивающе, — ты со­вершаешь большую ошибку. Ставишь под угрозу не только репутацию школы, но и свою собственную карьеру.

— По-вашему, большим благом для моей карьеры будет уволиться из школы за несколько недель до конца учебного года? Нет уж, спасибо за то, что заботитесь о моих интересах. Что же до репутации школы... то это ваши проблемы. А теперь мне нужно идти на урок.

Я вышел из кабинета, хлопнув дверью так, что, каза­лось, начальником был я, а не директриса. Как потом говорили, когда секретарь вошла к ней несколько мгно­вений спустя, она все еще сидела в своем кресле, глотая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег.

По коридору я шел, чувствуя себя победителем. Эндрюз увидела меня, направляясь в свой класс, и то­ропливо приблизилась, на этот раз не собираясь хва­тать меня за руку.

— Ты вызываешь во мне отвращение, — прошипе­ла она. — Я знала, что ты извращенец. Подумать толь­ко — я чуть не посвятила тебе всю себя!

— По крайней мере, есть хоть какие-то преимуще­ства в том, что меня обвиняют в сексуальном домога­тельстве, — ответил я беззаботно. Когда люди думают, что ты приставал к ученице, они становятся довольно грубыми и откровенными.

Я закрыл дверь своего кабинета, проводив Эндрюз надменным взглядом. Я решил, что мне надо лишь плот­нее сжимать губы и просто заниматься своим обычным делом... то есть сидеть большую часть дня в кабинете. Мои губы оставались плотно сжатыми — за исключе­нием некоторых моментов, когда они немного дрожали из-за проблем с невралгией седалищного нерва, — пока не пришло время урока по Остин. Я собрал свои записи и направился в класс. Когда я открыл дверь, на меня ус­тремились косые взгляды учеников, всех, кроме Джей­коба, который ухватил Маркуса за шею и был слишком занят им, чтобы заметить мой приход.

— Простите!

Джейкоб с сомнением уставился на меня, как буд­то я был лишь плодом его воображения. Он продолжал держать Маркуса за шею, хотя немного ослабил хват­ку, и напоминал пьяного, который держится за своего товарища. Теперь он глядел на меня вызывающе.

— Джейкоб, у тебя чувства к Маркусу? Он заморгал, не понимая вопроса.

— Я спрашиваю тебя об этом только потому, что ты, кажется, все время стремишься до него дотронуть­ся. Согласно Фрейду, агрессивное поведение по отно­шению к человеку своего пола часто говорит о подав­ляемом гомосексуальном желании.

Джейкоб все еще смотрел на меня, ничего не по­нимая.

— Мистер Спенсер думает, что ты, наверное, гей, так как все время трогаешь Маркуса, — услужливо объяснила Лора.

Джейкоб отдернул руку, будто обжегшись. Маркус поправил очки и сел. Джейкоб все еще продолжал стоять.

— Ты не собираешься садиться? — поинтересо­вался я.

— Что вы здесь делаете? — Наконец обрел дар речи изумленный Джейкоб.

— Я понимаю, что ты не самый одаренный ученик, но по крайней мере надеялся, что, прозанимавшись со мной столько времени, хотя бы запомнишь, как выгля­дит твой учитель, — заметил я.

— Вы же должны были уволиться.

Да, по-видимому, в нашей школе никому не было знакомо понятие конфиденциальности.

— Как видишь, тебя неправильно информировали. Так что советую тебе сесть. Нам нужно пройти сегод­ня очень много материала.

Джейкоб глядел угрюмо, с откровенной неприязнью.

— Но вы же... вы...

Он усиленно пытался вспомнить слово, которое слышал от матери прошлым вечером.

— Педофил! — наконец выпалил он.

В классе повисла оглушительная тишина. Доволь­ный Джейкоб широко осклабился.

— Рад, что тебе удается запоминать такие сложные слова, — спокойно сказал я, хотя внутри у меня все клокотало. — Но в этом семестре ты завалил практи­чески все задания по моему предмету. Поэтому, если не сядешь и не займешься работой, боюсь, этим летом ты снова окажешься в школе. То, что ты сказал, абсо­лютно непозволительно. Ты должен извиниться пере­до мной, прежде чем мы сможем продолжить.

Джейкоб молчал.

—Джейкоб, если ты не готов извиниться, я предла­гаю тебе выйти из класса и не приходить до тех пор, пока ты не решишься сделать это.

—Отлично, — сказал он, схватив свою сумку и на­правившись к выходу. — Все равно вы тут долго не продержитесь!

После того как он ушел, все ученики сидели, опус­тив глаза в книги.

— Не беспокойтесь. Обещаю, что за этот урок при­стану не больше чем к двум из вас, — предупредил я.

Элли и Ребекка испуганно переглянулись. Я отме­тил про себя: когда находишься под подозрением в сексуальном домогательстве к ученице, лучше избе­гать шуток про приставания — и переменил тон.

— Извините, неудачная шутка. Попробую сказать по-другому. Я знаю, что до вас уже дошли слухи обо мне, и не сомневаюсь, что в ближайшее время вам предстоит услышать еще больше. Но, прошу вас, по­мните, что в нашей стране человек считается невинов­ным до тех пор, пока его вина не будет доказана.

В этот момент в класс вошла Кейтлин. Я с трудом узнал ее. Никакого оголенного живота! Никакой кос­метики! Ничего обтягивающего! Только блузка и длинная юбка. Она выглядела так, будто сегодня сни­малась в популярном сериале «Счастливые дни» и не успела переодеться. За Кейтлин следовал Джонс.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я его.

— Мы договорились, что я буду наблюдать за тем, как вы относитесь к Кейтлин, и вообще следить за ва­шим поведением, — заявил он.

— Мы?!

— Да, — сдержанно сказал Джонс.

— Чудесно, — вздохнул я.

Джонс сел в углу, чему-то про себя улыбаясь. Кейт­лин была совершенно спокойна. Выражение ее лица можно было назвать даже блаженным.

— Сегодня мы будем говорить об отношениях Эммы и Найтли, — обозначил я тему урока, стараясь не подать вида, насколько иронично она звучала в кон­тексте сложившейся ситуации. — Итак, на какие эпи­зоды мы должны обратить внимание?

— Они так часто говорят о дружбе, — пожалова­лась Ребекка. — Страсти в их отношениях не так уж много.

— Да, а как насчет секса? — с живым интересом спросила Элли.

Джонс про себя улыбнулся.

— Мистер Джонс, — как-то испуганно и строго сказала Кейтлин. — Этот класс стал для меня враждеб­ной средой, где я не могу чувствовать себя в безопас­ности. Могу я уйти?

— Конечно, — услужливо кивнул Джонс и написал что-то в своем блокноте.

Кейтлин собрала свои книги и вышла.

— Думаю, я услышал достаточно, — сказал «на­блюдатель», выходя за ней следом.

— Мистер Спенсер, — тихо позвала Элли. Я повернулся и посмотрел на нее.

— Извините, — покраснев, произнесла она.

— Все в порядке, — сказал я спокойно. — На самом деле ты задала хороший вопрос.

Ученики были так расстроены из-за всего случив­шегося, что занимались очень усердно, и это был наш лучший урок за весь месяц. Когда они вышли из клас­са, у двери задержался Маркус:

— Мистер Спенсер...

— Маркус, мне жаль, что я не смог вовремя поме­шать Джейкобу. Но я постараюсь сделать так, чтобы это больше не повторилось.

— На самом деле я хотел поговорить с вами о дру­гом. Могу ли я как-то помочь вам?

Меня тронули его слова. Маркус был мишенью практически всех шуток в школе, его дразнили боль­ше, чем кого бы то ни было, и он хотел помочь мне. С другой стороны, это предложение, очевидно, пока­зывало, как низко теперь находился я на иерархичес­кой лестнице школьного сообщества.

— Это весьма любезно с твоей стороны, но скоро я стану очень непопулярен в нашей школе. Думаю, тебе лучше держаться от меня подальше.

— Я привык быть непопулярным. Так что для меня это не будет иметь никакого значения.

Нельзя было не восхититься силой его духа.

— Если мне понадобится твоя помощь, я дам тебе знать, но до тех пор не хотелось бы, чтобы ты рисковал ради меня. Я могу позаботиться о себе сам.

На деле же я ни о чем не мог как следует позаботить­ся, не говоря уж о себе самом. В моем «послужном списке» было целое множество засохших растений, зо­лотых рыбок, плавающих по поверхности аквариума брюхом кверху, и собачек, услышавших зов дикой при­роды. Тем не менее участие Маркуса в этом деле вряд ли принесло бы какую-нибудь пользу мне или ему.

Я ретировался в свой кабинет, надеясь, что не придет­ся выходить в туалет до конца дня, и, когда вдруг ко мне постучали, еле сдержал порыв спрятаться под столом.

— Войдите!

В комнату вошел Сэмпсон. Сев, он мрачно уста­вился на меня.

— Это ужасно, — сказал он.

Я вздохнул с облегчением: по крайней мере, хоть Сэмпсон проявил ко мне сочувствие.

— Не могу поверить, что это происходит на самом деле, — добавил он. — Честно говоря, не знаю, что и сказать.

— Понимаю. Вот пытаюсь придумать, как выпу­таться из всего этого, — поделился я.

— Есть очень простой способ, — заявил он. — Ты должен уволиться.

— А я думал, ты говорил, что это-то как раз и ужасно.

— Да, для репутации нашей кафедры. Для моей ре­путации! Я годы потратил на то, чтобы упрочить свое доброе имя, а ты, кажется, хочешь разрушить его. Это ужасно для меня! Подумай о том, какой вред это при­несет мне!

— Но я ничего не делал!

— Теперь вряд ли важно, что там было, а что нет. Мне кажется совершенно очевидным то, что ты потер­пишь поражение в этом деле и твоя апелляция будет от­клонена. Почему ты не думаешь ни о ком, кроме себя? Просто поведи себя порядочно и подай на увольнение.

— Но я не делал этого!

— Какое это имеет значение для других? Просто положи всему этому конец. Не затягивай. Иначе по­страдают все.

— Но это имеет значение для меня!

— Всегда ты думаешь только о себе. А что насчет кафедры? Насчет меня, наконец?

— Насчет тебя? Что насчет тебя? — Какое-то мгновение я колебался, но терять мне уже было нечего, по­тому я решил сказать все, что о нем думаю. — Меня обвиняют в сексуальном домогательстве, а ты беспоко­ишься о себе. Знаешь что? Я рад, что не стану заведую-

1м, потому что теперь-то я могу сказать тебе, что ты надутый старый болтун. Без конца разглагольствуешь том, что ты сделал, как будто построил Великую китайскую стену или еще что-нибудь в этом роде. Да на тебя просто жалко смотреть! А теперь оставь меня одного!

— Но я... я... я...

Казалось, ему было трудно дышать. Он встал и вы­ел из кабинета. Как только Сэмпсон исчез за дверью, вошла Эми. Мне захотелось упасть на колени и расцеловать ее ступни. Здесь! Наконец! Моя прекрасная дама предстала перед своим доблестным рыцарем! Кейт была не права! Рон был не прав! Я был не прав! Все побеждает любовь!»

— Джон, я, м-м, я... не знаю, что сказать. «Не надо ничего говорить, — думал я. — Какими словами можно объяснить то, что скрыто глубоко в сердце?»

— Я рад, что ты здесь.

— О, конечно, это, должно быть, ужасно для тебя. Действительно ужасно.

— Я не могу передать тебе, насколько... — У меня дрогнули губы, может быть, даже задрожали, но я правился с собой. — Рон, Кейт и я собираемся разработать план моей защиты. Ты можешь помочь нам.

— Именно об этом я и хотела поговорить, — смущенно пробормотала она, обхватив пальцами свое тонкое запястье, которое мне вдруг захотелось по­рыть поцелуями. — Принимая во внимание все, что произошло, думаю, было бы лучше... Ну, лучше для нас е видеться некоторое время.

Я почувствовал внезапную боль.

— Понимаешь, — быстро проговорила Эми, — я здесь совсем недавно. И мое положение не очень прочно. И нельзя, чтобы меня видели с... ну, я думаю, будет лучше, если мы не будем видеться.

— Что если я буду иногда заглядывать в библиоте­ку? — спросил я, уже ни на что не надеясь.

— Нет! Это только может все испортить. Нас уви­дят вместе... и, в общем, я думаю, это плохая идея. Но желаю тебе удачи! Я уверена, что все образуется, — закончила она.

Когда она повернулась, чтобы уйти, на пороге по­явился Джонс.

— Эми? — Он сделал большие глаза. — Не ожидал тебя здесь увидеть.

Она выглядела встревоженной.

— Не беспокойся, Джонс. Она здесь больше не по­явится, — зачем-то сообщил ему я.Это единственно правильное решение, тебе так не кажется? — Он презрительно усмехнулся. — При­нимая во внимание, так сказать, твои специфические наклонности. Эми, увидимся сегодня вечером!

— Да, — кивнула она и торопливо пошла прочь. Сегодня вечером?

— Мои наклонности?! — взорвался я, разозлив­шись скорее из-за его свидания с Эми, чем из-за гро­зящей мне катастрофы.

— Да, — сказал Джонс, пропустив мой вопль мимо ушей. — Я пришел сюда, чтобы сообщить тебе, что Кейтлин не будет посещать твой предмет до оконча­ния разбирательства. Как тебе известно, она считает твой класс враждебной средой.

— Все это сплошная чепуха!

— Администрация школы должна следить за мо­рально-этическим поведением преподавателей.

— Да кто ты такой, ходячий учебник этики?

— Нет, я исполняющий обязанности заведующего кафедрой.

Он замолчал, смакуя свое новое звание и мое унижение.

— Что случилось с Сэмпсоном?

— Директор решила, что обязанности заведующего стали для него слишком обременительны, и поэтому азначила на его место меня. Она сообщила ему об этом сегодня днем. И первое, что я сделал как заведующий, — сказал ей, чтобы раз<

⇐ Предыдущая12345678

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: