 |
3.6. Минин и Пожарский 4 страница
|
|
|
|
Забелин не согласен с трактовкой Минина Костомаровым. Он пишет, что слова Кузьмы о явлении ему св. Сергия имеют источником запись, сделанную Азарьиным через 40 лет после событий, и неизвестно, подлинные ли это слова Минина. Нет сведений, что Минин выставлял на торг посадскую бедноту, в чём его обвиняет Костомаров. Нет ни намёка в летописях и других актах, что Минин обращался с собранной казной нечестно. Не подтверждается сообщение Костомарова, что нижегородские старосты, Марков и Минин, «по дружбе и посулам», т. е. за взятку, передали Толоконцевский монастырь архимандриту Печерскому: «в изданных теперь актах Печерского монастыря… открывается, к удивлению, что… о Минине нет и речи». Авторитет Минина как человека высокой честности, пишет Забелин, утвердился не фантазиями наших современников, а свидетельствами его современников; писали очевидцы, принадлежавшие к различным сторонам и партиям. У всех заметна симпатия к Минину, а у иных восторженные ему похвалы.
Забелин разрушил создаваемую Костомаровым легенду, что Пожарский был блеклой личностью, волей Минина вознесенный на пост воеводы нижегородского ополчения. Историк спрашивает: допустим, Минин указал на Пожарского, но что же нижегородский народ? Умный, торговый народ, умевший всякому делу дать счёт и меру. И такие люди выбрали Пожарского, били челом, чтобы был у них воеводой. Ведь, как писал Пожарский, они присылали к нему «многажды». Забелин не согласен с Костомаровым, что Пожарский слишком долго сидел в Ярославле. Никто из современников, кроме Авраамия, его в промедлении не обвиняет. Забелин считает, что «нижегородское ополчение, оставаясь так долго в Ярославле, не потеряло для главной своей цели ни одной минуты. Оно неисчислимо больше завоеваний сделало без меча… Прежде всего, надо было… взять приступом свою собственную Смуту… Что, если бы Пожарский… поскакал бы с ополчением наспех спасать московский Белый город…, оставив за собой и около себя по разным городам воровские и вражеские дружины…? Что вышло бы тогда? Вышла бы та же самая история, если ещё не похуже, какая случилась с первым ополчением, с Ляпуновым».
|
|
|
Не согласен Забелин с Костомаровым и в том, что Пожарский был на вторых ролях в царствование Михаила Романова. На самом деле, он был награждён больше, чем Трубецкой и другие участники освобождения Москвы. Но, как отмечает Забелин, Пожарский и Минин шли с нижегородцами не для того, чтобы перестроить государство, а чтобы восстановить прежний порядок. А когда он восстановился, то люди тоже должны были остаться на прежних местах, с прежним значением и положением в обществе. Поэтому Дмитрий Пожарский, обращаясь с челобитной к царю, называет себя Митькой. По той же причине он проиграл в местническом споре Салтыкову – тот был выше родом. Тут царь ничего не мог изменить при всём своем желании.
Что касается царского уважения к Пожарскому и поручения ему самых ответственных дел, особенно, ратных, то оно было оказано в полной мере. Забелин считает, что большего, чем было сделано Пожарскому по службе, тогда не могли сделать, «не порушив всего порядка службы, всего быта, всех отношений старины». И напрасно некоторые историки (Костомаров) утверждают, что Пожарского тогда не считали главным героем, как считают сейчас. Даже паны‑ поляки говорили, что «боярство Пожарского в больших богатырях считает». Храбрый и искусный воевода, никогда не отступавший от опасности в битвах, Пожарский, к тому же отличался гуманным характером. «Одно не могут ему простить его биографы и историки, – иронизирует Забелин, – что нет в его личности ничего театрального: а известно, что без театральных драматических прикрас какая же бывает история! ».
|
|
|
В. О. Ключевский – убежденный либерал и западник, в характеристике героев Смутного времени в «Курсе русской истории» (1902), склонялся к позиции Костомарова. Пожарского он ставил невысоко, по его словам: «в рати кн. Пожарского… только два человека сделали крупные дела, да и те были не служилые люди: это – монах А. Палицын и мясной торговец К. Минин. Первый по просьбе кн. Пожарского в решительную минуту уговорил казаков поддержать дворян, а второй выпросил у кн. Пожарского 3–4 роты и с ними сделал удачное нападение на малочисленный отряд гетмана Хоткевича». Общее заключение Ключевского о людях, спасших Россию, отдает снобизмом: «Московское государство выходило из страшной Смуты без героев; его выводили из беды добрые, но посредственные люди».
С. Ф. Платонов не принимал либерализма В. О. Ключевского и, вообще, любых «измов». Он считал, что «нет нужды вносить в историографию какие бы то ни было точки зрения; субъективная идея не есть идея научная, а только научный труд может быть полезен общественному самосознанию». В «Очерках по истории смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. » (1899) и в «Лекциях по русской истории» (1899), он высказывает точку зрения о героях нижегородского ополчения. В споре между Костомаровым и Забелиным относительно Пожарского и Минина Платонов близок к оценке Забелина. В Пожарском его привлекает «сознательное отношение к совершавшимся событиям». Он никогда не теряется и постоянно знает, что должно делать; при смене властей в Москве он служит им, насколько они законны, а не переметывается, «у него есть определенные взгляды, своя политическая философия…. у него свой «царь в голове». Пожарского нельзя направить чужой мыслью и волей в ту или другую сторону. Современники высоко ценили Пожарского и до 1612 г., иначе нижегородцы не выбрали бы его воеводой.
Пожарскому пришлось действовать рядом с Мининым – «человеком ещё более крупным и ярким». На взгляд Платонова, «Минин гениальный человек; с большим самостоятельным умом он соединял способность глубоко чувствовать, проникаться идеей до забвения себя и вместе с тем оставаться практическим человеком, умеющим начать дело, организовать его, воодушевить им толпу. Его главная заслуга в том, что он сумел дать всеми владевшей идее конкретную жизнь; … Минин первый указал, как надо спасать, и указал не только своими воззваниями в Нижнем, но и всей своей деятельностью, давшей обширному делу организацию покрепче, чем дал ему перед тем Ляпунов. На это надобен был исключительный ум, исключительная натура».
|
|
|
Последней крупной дореволюционной работой, где рассмотрена роль Минина и Пожарского в освобождении Москвы, является книга П. Г. Любомирова «Очерк истории Нижегородского ополчения 1611–1613 гг. », опубликованная в 1913 г., затем дополненная и переизданная в 1917 г. Любомиров подробнейшим образом прослеживает судьбу второго ополчения от его зарождения в Нижнем осенью 1611 г. вплоть до избрания в Москве царя Михаила Фёдоровича в 1613 г. Автор близок в оценке Минина и Пожарского к Платонову и Забелину. Он приводит доказательства, опровергающие летописное сообщение, что Пожарский потратил 20 тыс. руб., пытаясь добыть царский престол. Об этом сказал в пылу спора Ларион Сумин. Позже, оправдываясь в суде, он отрекся от своих слов о Пожарском и обозвал их «поклёпом». С 1850 по 1917 г. о Минине и Пожарском были опубликованы десятки статей и брошюр, но нового о личности героев, по сравнению с рассмотренными работами они не несут.
О Минине и Пожарском в Советской России. После Октябрьской революции Минин и Пожарский попали в немилость. Точнее, не сразу – в годы гражданской войны большевики о них вообще не думали, а белые, напротив, видели пример, достойный подражания. Перед началом знаменитого Ледяного похода, Л. Г. Корнилов, призывал добровольцев, поминая Минина и спасение отечества, но с Корниловым пошли всего 4 тыс. офицеров, юнкеров и гимназистов. Не приходится удивляться, что гражданскую войну большевики выиграли. Появилось новое государство СССР, а с ним – новая марксистская история, старую историю отрицающая. Были пересмотрены прежние оценки исторических событий и исторических деятелей, и спасители России – Минин и Пожарский, попали в число наёмников торгового капитала и пособников самодержавия.
|
|
|
В 20‑ х – начале 30‑ х годов в советской исторической науке господствовала «марксистская» школа М. Н. Покровского, отрицательно относившегося к русской истории и российской государственности. Ещё в 1920 г. Покровский опубликовал два тома «Русской истории в самом сжатом очерке». Книга очень понравилась В. И. Ленину, советовавшему сделать ее учебником и перевести на европейские языки. В 1921 г. вышло второе издание книги, ставшей единственным школьным учебником по истории в СССР. В этом учебнике Смута названа «крестьянской революцией», а Лжедмитрии стали её вождями. Подавили революцию «агенты торгового капитала» – Минин и Пожарский:
«Нижегородский купец Минин стал собирать ополчение «для освобождения Москвы от поляков и иноверцев», и притом – в том‑ то и состояла его гениальная выдумка – стал обещать тем, кто пойдет в это ополчение, такое жалованье, какого в прежнее время не получала и царская гвардия… Мало‑ помалу весь штаб тушинского лагеря перешел на сторону Минина и назначенного купечеством главнокомандующего собранной им рати Пожарского. Перед купеческо‑ помещичьим ополчением был теперь только один организованный противник – польское войско в Кремле, но с ним при помощи перешедших на сторону имущих классов казаков справиться было нетрудно… В лице Минина и Пожарского одержали победу помещичье землевладение и торговый капитал».
Отрицание истории России, культуры России, да и самой России, стало массовым явлением среди коммунистов и особенно комсомольцев 20‑ х годов. Поэт пролеткультовец, Джек Алтаузен, тогда писал:
Я предлагаю Минина расплавить,
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить,
Их за прилавками Октябрь застал,
Случайно им мы не свернули шею
Я знаю, это было бы под стать.
Подумаешь, они спасли Россию!
А может, лучше было не спасать?
Неудивительно, что надгробия Минина и Пожарского были уничтожены и ещё чудо, что сохранился их прах. В 1929 г. борцы с религией разрушили Спасо‑ Преображенский собор Нижегородского кремля. Гробницу, где покоились останки Минина, его жены и, как полагают, племянника, вскрыли; останки навалом сложили в коробку и отправили в краеведческий музей. Там их хранили несколько десятилетий, пока случайно не обнаружили. В 1962 г. останки перезахоронили в Михайло‑ Архангельском соборе Нижегородского кремля. С Пожарским получилось лучше – пострадал лишь мавзолей над его усыпальницей в суздальском Спасо‑ Евфимиевом монастыре. Мраморный мавзолей, построенный в 1885 г. на народные пожертвования по проекту А. М. Горностаева, в 1933 г. был разобран. Археологические исследования 2008 г. показали, что гробница осталась нетронутой. Над местом погребения Пожарского в день его рождения 1 ноября 2008 г. установили плиту и памятный крест.
|
|
|
В середине 1930‑ х гг. в советской идеологии наметился переход от «пролетарского интернационализма» к «национал‑ большевизму». Химере мировой революции И. В. Сталин предпочел ускоренное строительство сильного государства – советской империи. В Европе назревала большая война, в которую неизбежно должен быть вовлечен СССР. Желая укрепить обороноспособность страны, Сталин решил вернуться к идее преемственности российской государственности и русского патриотизма. В постановлении ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР «О преподавании гражданской истории в школах СССР» (1934), концепция Покровского подверглась критике (сам Покровский умер в 1932 г. ). Затем вышли постановления, уже напрямую осуждавшие Покровского и его школу. По указанию вождя стали переписывать учебники истории, наполняя их патриотическим содержанием. В свете новых идей Минин и Пожарский вновь стали героями, спасителями отечества.
Стали востребованы работы дореволюционных историков и тех из их учеников, кто смог пережить ссылку и травлю марксистами Покровского. Умерли, подвергнутые гонениями С. Ф. Платонов (1933) и П. Г. Любомиров (1935), но труды о Смутном времени стали доступны для молодежи. Книга Любомирова «Очерк истории Нижегородского ополчения 1611–1613 гг. » была переиздана в 1939 г. Стала поощряться произведения о героическом прошлом русского народа. Тогда у композитора Б. В. Асафьева (псевдоним: Игорь Глебов) появился замысел написать оперу «Минин и Пожарский». Вместе с художественным руководителем Большого театра С. А. Самосудом он обратился к М. А. Булгакову с предложением стать автором либретто. 16 июня 1936 г. Е. С. Булгакова, жена писателя, сделала в дневнике запись: «Композитор Б. Асафьев – с предложением писать либретто (а он – музыку) оперы «Минин и Пожарский»…. М. А. говорил с Асафьевым уклончиво – Асафьев вообще понравился ему – он очень умён, остёр, зол. Но после ухода Асафьева сказал, что писать не будет, не верит ни во что».
На следующий день к Булгакову явился С. А. Самосуд, о чем Е. С. Булгакова делает запись: «Днем – Самосуд, худрук Большого театра, с Асафьевым. Самосуд, картавый, остроумный, напористый, как‑ то сумел расположить к себе М. А., тут же, не давая опомниться М. А., увез нас на своей машине в дирекцию Большого театра, и тут же подписали договор». 20 июля 1936 г. Булгаков закончил первую редакцию либретто. Асафьев получил текст и начал работу над музыкой. В дальнейшем, либреттист и композитор постоянно чувствовали опеку партийных бюрократов, выдвигавших все новые и новые требования к опере. Партийные деятели, быстро перестроившиеся на патриотический лад, подозревают Булгакова и Асафьева в излишне привлекательном изображении поляков. Булгакова воспитывают – сотрудник ЦК А. И. Ангаров, говоря о «Минине», сказал: «Почему вы не любите русский народ? – и добавил, что поляки очень красивые в либретто».
Выдвигались и другие требования, лежащие в русле марксистского мифотворчества: от Булгакова требовали чтобы «человек из народа» – Минин, подправлял заблуждающегося интеллигента – Пожарского, чтобы усилил роль народных масс в истории и показал происки «боярской верхушки и каких‑ то их приспешников». Булгаков основные требования выполнил, однако «песню издевательства народа над поляками» писать не стал, хотя к полякам симпатии не испытывал. Все же опера так и не была доведена до конца – помешала постановка летом 1938 г. в Большом театре «Ивана Сусанина» Глинки с новым, устраивающим советских чиновников, сценарием С. М. Городецкого. Две сходных оперы в театре идти не могли, и для «Минина и Пожарского» все ограничилось передачей по радио в конце 1938 г. монтажа оркестрованных сцен.
Несравненно удачнее сложилась судьба кинофильма «Минин и Пожарский», режиссеров В. И. Пудовкина и М. И. Доллера, экранизировавших повесть В. Б. Шкловского «Русские в начале XVII века». Фильм, снятый на студии «Мосфильм» и выпущенный в прокат в 1939 г., был сделан на редкость добротно. Режиссеры тщательно изучили сведения о походе нижегородского ополчения и освобождении Москвы. Даже в мелочах они стремились следовать истории. Образцами для изготовления костюмов служили вещи, обнаруженные в тайнике Китайгородской стены, которую тогда сносили. Там были найдены предметы боярской одежды – рубаха, порты, шуба, позволившие достоверно одеть бояр, действующих в фильме. Оригинальна трактовка образов главных героев: Пудовкин не пожелал приземлять Минина и Пожарского – он предпочел придать им черты эпического характера:
«Работая над образами Минина, Пожарского и крестьянина Романа», – писал Пудовкин, – мы не боялись, что они приобретут некоторую монументальность, патетичность и приподнятость. Мы не хотели снабжать их изобилием бытовых черточек. Это, может быть, придало бы образам больше «жизни», но неизбежно лишило бы того обаяния, которым уже окружила их народная легенда. Хотелось в обрисовке образов оставить лишь крупные черты характеров, сделавшие этих людей полководцами, народными героями».
В фильме замечательно сняты батальные сцены – атаки польских гусар, пожар Москвы, финальная битва на берегу Москвы‑ реки. На съемках сцен боя Пудовкин с камерой в руках врывался в самую гущу «сражавшихся» противников и снимал все, что попадало в поле зрения объектива: мечи, копья, головы лошадей, раскрытые в крике рты воинов, вытаращенные глаза – то, что невозможно достоверно сыграть актеру. Не последнюю роль в успехе фильма сыграл подбор актеров – Александра Ханова, Бориса Ливанова, Бориса Чиркова. Все это помогало создавать историческую мифологию в советском кино, намеченную Сталиным. К. М. Симонов вспоминает: Сталин «ничего так не программировал последовательно и планомерно, – как будущие кинофильмы, и программа эта была связана с современными политическими задачами, хотя фильмы, которые он программировал, были почти всегда, если не всегда, историческими».
Из художественных произведений, созданных в предвоенные гг., следует отметить роман В. И. Костылева «Козьма Минин» (1939); на его основе автор вместе с Т. И. Лондоном написал одноименную пьесу уже во время войны (1942). В предвоенные годы начала создаваться сталинская утверждающая мифология, сочетающая возвеличивание Октябрьской революции, культ Ленина‑ Сталина и советский патриотизм, берущий начало с прославления исторического пути России и героев российской истории.
Мифология, создаваемая Сталиным, прошла проверку на прочность в годы Великой Отечественной Войны. Он сам стал её частью. Должно помнить о сотнях тысяч расстрелянных, о миллионах крестьян, погибших от голода, о миллионах арестованных, [131] но нельзя не признать, что человек, выступавший на Красной площади 7 ноября 1941 г. перед бойцами, уходящими прямо с парада на фронт – бои шли в 80 – 100 км от Москвы, навсегда вошел в русскую мифологию. Созвучно душе народа прозвучали с мавзолея слова: «Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!.. ». Герои русской истории вновь стояли в одном строю с молодыми солдатами, защищая Москву и Россию. В годы войны издательство «Воениздат» выпускает популярные книжки, рассказывающие солдатам Красной Армии о подвигах предков. Видное место в них занимает подвиг Минина и Пожарского.
Начиная с конца 1930‑ х годов, научным и художественным работам о Минине и Пожарском был дан зеленый свет, однако десятилетиями результаты были скромными. Историкам трудно было сказать новое после трудов Платонова и Любомирова, а литераторы редко хорошо пишут по заказу. В 1954 г. была издана популярная биография «Дмитрий Пожарский» П. И. Берёзова, дополненная по желанию читателей и вышедшая в 1957 г. под названием «Минин и Пожарский». В 1974 г. выходит из печати научно‑ художественная монография «Минин и Пожарский: Хроника Смутного времени» Р. Г. Скрынникова. Автор, уже тогда считавшийся крупным специалистом по истории России конца XVI – начала XVII в., рисует широкую картину событий Смутного времени, на фоне которых раскрывает биографии Пожарского и Минина. В дальнейшем, Скрынников существенно дополнил книгу и переиздал в 1981 г.
Из советских художественных произведений о Минине и Пожарском самым значительным был роман В. И. Шамшурина «Калёная соль» (1989). Роман повествует о событиях Смутного времени, подготовивших почву для создания нижегородского ополчения. Главными героями являются Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, но немало места отведено приключениям Марины Мнишек и людям из народа. В отличие от его предшественника – Костылева, Шамшурину уже не было нужды замалчивать роль православной церкви в борьбе против польских завоевателей. Он писал книгу на исходе 80‑ х, а не 30‑ х годов. «Калёная соль» послужила началом трилогии о нижегородском ополчении, но следующие два романа трилогии – «Набат над Волгой» (1991) и «Алтарь отечества (Минин и Пожарский)» (1996), вышли из печати уже в постсоветской России. В 2004 г. автор издал свою трилогию под названием «Кузьма Минин. Жребий Кузьмы Минина».
Минин и Пожарский в постсоветской России. Распад Советского Союза и отказ от коммунистической идеологии запустили два разнонаправленных процесса в российской историографии и художественно‑ исторической литературе. С одной стороны, стало можно писать об историческом прошлом совершенно свободно – без каких‑ либо ограничений (не таких уж больших в 70‑ е – 80‑ е годы). С другой стороны, ослабление государственности России в 1990‑ е годы привело к нарастанию отрицающих тенденций в историографии и популярной литературе. Перечеркивались или попросту опошлялись героические события русской истории. Не обошли вниманием и Минина с Пожарским. В околоисторических статьях охотно цитировали нелестные высказывания Костомарова о вождях нижегородского ополчения. Не обошлось без новодела: в прессе появились сенсационные сообщения, что Кузьма Минин был крещёным татарином. Когда стали выяснять, откуда сведения, оказалось, что в июльском выпуске журнала «Огонек» за 2002 г. была опубликована беседа с историком В. Л. Махначом. Речь шла об отношениях Орды и русских княжеств; о Минине там не было ни слова. Однако к интервью прилагалась врезка:
«Земский староста Нижнего Новгорода крещёный татарин Кириша Минибаев, он же Кузьма Минин, действительно сделал то, что сделал. Да не вписался в величественную картину национального единения. После XVIII века о племенной принадлежности Минина упоминать перестали…».
Как пишет журналист С. В. Скатов в редакции «Огонька» ему объяснили, что это был анонс материала, который редакция хотела опубликовать, но из редакционного портфеля он исчез. Об авторе ничего не известно – ни имени, ни координат в редакции не осталось. А легенда приобрела популярность, причём не только в прессе – о татарском происхождении Минина заговорили представители мусульманского духовенства. Вполне возможно, что среди предков Минина были татары. Ведь татарская кровь не редкость у русских Поволжья. Политически, в свете дружбы русского и татарского народов, найти татар в роду Минина было бы даже хорошо. Просто тому нет доказательств, кроме неизвестно почему пропавшей статьи неизвестно куда девшегося автора.
К числу фантазий на тему «Смута» следует отнести и фильм «1612: Хроники Смутного времени» (2007), снятый режиссёром В. И. Хотиненко по сценарию Арифа Алиева. Хотя в фильме присутствуют Минин и Пожарский, не они являются спасителями России, а влюбленный в Ксению Годунову холоп Андрейка. Юноше помогает дух убитого «гишпанского кабальера» и друг татарин с нетатарским именем Костка. Пересказывать сюжет нет смысла, поскольку он не имеет отношения к нижегородскому ополчению. Хотиненко внеисторичность фильма вполне устраивает; по этому поводу он сказал:
«Про Смутное время известно очень мало. Выскажу крамольную мысль: правда о Смутном времени никому не нужна. Когда начинают ребенку рассказывать правду о родителе – например, мама гуляла и все такое, такая правда ему не нужна. Чтобы ее воспринять, необходима определенная зрелость…. Вот кто такие Минин и Пожарский? На самом деле никто толком и не знает. Есть о них противоречивые свидетельства разных людей. С польской стороны – одно, с нашей – другое. Но мы грузить зрителей этими изысканиями не будем. У нас история авантюрная, приключенческая».
Нет сомнений, что режиссёр имеет право на свободу творчества, и тут к Хотиненко нет претензий, хотя, по мнению всех рецензентов, фильм получился слабый. Непонятно другое – фильм снимали по государственному заказу, на него было истрачено около 20 млн. долларов. Спрашивается, для чего? Какой интерес у правительства финансировать фильм, искажающий славные страницы истории России? Хотиненко утверждает, что от него желали лишь, чтобы фильм получился смешным, а остальное неважно – ведь наши знания о Смуте есть миф. Это, конечно, не так: как раз об освобождении Москвы от поляков известно много. Хотиненко сам пытался создать миф, но художественная слабость фильма ему помешала. Остаются вопросы к тем, кто поддержал съемку фильма: к продюсеру фильма Н. С. Михалкову и к бывшему главе Федерального агентства по культуре и кинематографии М. Е. Швыдкому. Но, как всегда, ответа не будет.
Приспели и романы об освобождении Москвы. В 2007 г. в печати появились две книги со сходными названиями – «1612 год» Д. В. Евдокимова и «1612: Хроники Смутного времени» А. Т. Алиева. Книга Евдокимова – написанная в традиционном стиле исторического романа, значительно слабее романов Шамшурина. Книга Алиева не отличается по сюжету от фильма Хотиненко, снятого по его сценарию, т. е. откровенно антиисторична. Алиев считает позволительным вольно обращаться с историей. По его мнению, главное – общая идея исторического периода:
«Тему «1612» я для себя сформулировал так: во времена самозванства колесо судьбы вертится быстрее – сегодня царь, завтра червь. Роман структурировал, представляя вращение колеса: холоп, бурлак, рында, испанский дворянин‑ кабальер, царь и снова холоп, червь – всё это состояния простого русского парня Андрея».
Как и Хотиненко, Алиев пытается уверить, что история Смутного времени плохо известна, наполовину придумана, поэтому может позволить делать с ней, что угодно. Он пишет: «Царевна Ксения не была любовницей поляка? Но историки не спорят, что она была любовницей Лжедмитрия, а потом ещё нескольких тёмных личностей и её изнасиловали чуть ли не двадцать казаков…». Стоит заметить, что на самом деле историки спорят, была ли Ксения любовницей царя «Дмитрия», и никто не приписывает ей «темных личностей» как любовников. Читателя, любящего Россию, не может радовать, как лихо Алиев выбросил из своей версии Смуты великий и вовсе не придуманный подвиг Минина и Пожарского. Все же, к роману меньше претензий, чем к фильму, ведь книга не издана за счёт государства. Главный упрек к Алиеву связан с заглавием книги (и фильма) – это вовсе не «хроника Смутного времени», а фэнтези о Смутном времени.
О Минине и Пожарском пишут и в исторических исследованиях. К их числу относятся книга В. В. Каргалова «Русские воеводы XVI–XVII вв. » (2005), где есть глава о Пожарском, и монография В. Н. Козлякова «Смута в России: XVII век» (2007) о событиях Смутного времени, в том числе, об освобождении Москвы. Обе работы профессиональны, но мало что добавляют к истории похода Минина и Пожарского в книге Любомирова (1913, 1917).
|
|
|
