 |
Коростель. На людях
|
|
|
|
Коростель
Коростель радостно издает свои ночные звуки.
Стою в родном поле и слушаю. Я — все я, а все тот же ли коростель? Сколько поколений коростелей сменилось, чтобы этот молодой докатил до меня свой влажный тележный скрип и напомнил мне детство, первый ночной выезд в дальнюю дорогу, когда на всех полях, которые мы проезжали с отцом, как лен из земли, коростели выдергивали свое «дерь-дерь-дерь-дерь».
Овраг
В овраге стало пусто, как в часах, из которых вынули завод.
Не сразу догадаешься, что это соловьи отпели, и только в стороне по полю едет и скрипит всю ночь коростель с хлебными возами. Музыка лета переместилась на поля.
На людях
Сошел с поезда, огляделся. Приехало много знакомых девушек на выходной день. Заметили меня, кричат со всех сторон:
— Виктор! Виктор!
Девушки от семнадцати до двадцати лет пошли со мной, постарше идут за солдатом.
30 апреля. Тепло. Над нами жаворонки. Синь неба.
Я пою девушкам на ходу «Стою среди поля…», «Побелели с той недели…». Восторг. Радость. Нас уже не разольешь водой. Разговоры обо всем на свете. Алла, не по годам рослая и развитая девушка, ученица по ткацкому делу, неожиданно раскрывается передо мной как романтик:
— Как я оперу люблю! Ах, если бы посмотреть «Русалку». Содержательная музыка, трагичная. Девушки сердятся в общежитии, когда я оперу по радио слушаю, кричат: «Выключи ты эту волынку».
Скромная, тихая, очень милая лицом Таня перебивает Аллу:
— Я не люблю оперы, я люблю театр!
Я говорю:
— Таня, хочешь сходить на пьесу?
— А о чем?
— Герой робкий, никак девушку не поцелует.
Таня лукаво, обворожительно смеется:
— Нет, не хочу!
|
|
|
Алла:
— Вчера опять «Поддубенские частушки» передавали. Хорошо! Там она говорит Семену: «Сень, я тебе рейки принесла. Да они короче на два метра! »
Вот уже деревня. Первые встречные. Катя Семенова, свинарка, кричит:
— Танька! Когда приехали?
— С утренним. Как хорошо дошли. С нами Виктор шел, пел, рассказывал, не заметили, как дома.
Я уже отоспался, сбросил с себя московскую усталость, уставил себя на деревенский ритм жизни и дыхания.
Иду по деревне. Вечер. Тепло. Останавливаюсь против опрятно побеленной хаты. Окно раскрыто, чуть колеблется занавеска.
— Мефодий!
— Я!
В окошко выглядывает рыжая борода Мефодия:
— Антиалкоголик приехал!
Мефодий задевает при этом локтем бутылку с водкой, она падает за окно, водка выливается на землю.
Мефодий:
— Прошу.
— Не могу: рыба кланяется с реки.
В руках у меня две верши, спешу поставить их, пока не стемнело совсем. За мной идут девочки — Нинка Горохова, Надя Тимохина, Зинка Белова, Таня Сорокина. Им по пять, по шесть лет. С ними Рая Плюхина, ученица.
— Тише! Рыбу распугаете! — предупреждаю я их около реки.
Девочки замерли. Плеснулась рыба, плотва начинает нерест, лист березовый развертывается, ей в самый раз. Поставил одну вершу горлом на скат, другую на подъем воды. Иду обратно. Девочки гуртиком сзади меня.
— Дядя Вить! Сочини чего-нибудь про нас!
Я начинаю под рифму:
— Нинка — резинка. Райка — балалайка!
Хор:
— Райка — балалайка!
Я:
— Танька — встанька! Надина — рябина.
Девочки:
— А про Омельчука?
— Толик — соколик.
Девочки:
— А про Маньку Кирикову?
На имени больше играть нельзя, и я обыгрываю фамилию:
— Кирик — чирик!
Новый взрыв восторга..
Девочки:
— А про Васю Евраскина?
— Вася — растеряша!
И вот девочки идут за мной и хором повторяют:
— Нинка — резинка.
— Райка — балалайка..
— Танька — встанька.
— Надина — рябина.
— Толик — соколик.
|
|
|
— Кирик — чирик.
— Вася — растеряша.
Райка Плюхина:
— Девочки! Я пойду это в тетрадь запишу!
Девочки остаются в проулке дома. По деревне идет Иван Архипыч Омельчук. Издалека кричит:
— Федорыч! Привет.
Он заведует избой-читальней. Спрашиваю:
— Когда кино?
— Послезавтра.
— Стенгазету сделаем?
— Нет.
— Почему?
— Установка райкома: в праздничные дни показывать одни достижения!
Захожу в ларек сельпо. За прилавком продавец Люба, молодая, энергичная женщина. Муж уж год как в армии. Люба кормит девочку, Нинку. Сила и здоровье матери сказываются и на ребенке. Любкина Нинка как на дрожжах растет. Люба встречает меня с искренней улыбкой, с радостью:
— С приездом!
— Люб, дай четвертинку.
— Кого пропивать?
— Совесть.
— Нечиста?
— Есть небольшое запятнение.
Лукавство, огонек, задор в глазах Любы. Мы одни. На полках пряники, орехи, конфеты, ситец, сатин, а в глазах у продавца чистый, святой, торжествующий грех.
Иду дальше. В репродукторе голос артиста, читающего Некрасова: «Идет-гудет Зеленый Шум…»
Думаю: «Свойство русского поэтического стиля роднить слова, ставить их в кровном родстве: идет — гудет. Или: садись рядком, поговорим ладком».
Тепло. Чуть ветерит. Тын на фоне неба черный, железный, и над ним высокая жердь со скворечником. Жердь качается, и хозяин скворечника, Гриша Бодяк, говорит мне:
— Я это занарок сделал, скворцы качаться любят!
Девять вечера, лают собаки, поют петухи.
На повестке вечера — гармонь. Молодежь на кругу. Звенят голоса, то и дело загораются карманные фонарики, направленные парнями на «объекты». Девушки слепнут в лучах. Танцуют «Семеновну». Далеко за лесом и за полем — зарево. Все ярче и ярче. Из круга вопрос:
— Где горит?
Все начинают отгадывать, бросив танцы.
— В Иванкине?
— Нет, в Козельске.
Спор. Показалось огненное коромысло, а потом и красный столб, и все поняли, что это луна. Опять танцы в кругу. Маша Данилова и Оля Миронова спели:
Ой, подруга дорогая,
Мы с тобою тезки.
Давай вместе замуж выйдем,
Вместе купим соски.
Ой, подруга дорогая,
Не тревожь больной вопрос,
Не могу я замуж выйти,
Мой залеточка — матрос.
Ай, подруга дорогая,
Незачем печалиться,
|
|
|
Скоро он отслужит службу
И к тебе причалится.
Какая встреча! В сорок девятом году я ехал на лошади в темную осеннюю ночь и пел экспромтом частушки, одну за другой. Потом я их записал и отдал знакомой девушке. И вот через четыре года эти слова пелись на улице!
Между прочим, услышал я и новое, чего не знал:
Мне мой милый изменил,
Стал еще гордиться,
А мне его позабыть —
Что воды напиться!
Залеточку дорогого
Взяли в армию, во флот.
На такого ротозея
Доверили пароход!
Запомнилась рифма из припевки: милая — фамилия.
Нагулялся, иду спать. Моя соседка Наташа, молодая женщина, все выходит на крыльцо и сверлит глазами темноту ночи. Где муж, отец троих детей? Не играет ли на гармони? Наташа идет на круг для контроля. А ее Иван подъезжает к крыльцу на тракторе прямо с поля.
Когда успела Наташа прилететь сюда?
— Вань, ты?
— А то!
— Что так долго?
— Ужинать грей!
Иван ужинает. Трактор стоит около дома. Наташа уговаривает Ивана, чтобы он не ходил на улицу с гармонью. Куда там! Разве это первый раз? Шапку в охапку, гармонь в боевую готовность — и прямо с крыльца на полную звучность, залихватски заговорил всеми пищиками.
Как по цепи, по деревне понеслось:
— Иван играет!
А с крыльца вдогонку голос Наташи:
— Вернись, я тебе говорю!
Иван около трактора подглушил себе на уши, но в такую минуту и хороший слух не услышит. Сердце рвется вперед, на улицу и не хочет расставаться с молодостью!
|
|
|
