 |
Осень 859 года от основания Рима 16 страница
|
|
|
|
– Но он остался жив? – спросила с дрожью в голосе Августа.
– Жив… – подтвердил Тиресий и тут же получил в награду золотой перстень с жемчужиной.
– Город в пустыне… – прошептала Плотина. – Это Ктесифон?
– Нет, госпожа… Ктесифон стоит на берегу Тигра, это точно не Ктесифон.
– О, я скажу ему… что в пустыне не стоит осаждать города… – улыбнулась Плотина.
Тиресий кивнул. Не сказал одного: в том краю, куда отправляется император, полно городов, стоящих в пустыне.
* * *
У ворот Эфеса после полудня Кука неожиданно столкнулся с юным Афранием Декстром. Парень был измучен дорогой, грязен и очень худ – а значит, и очень голоден. Шел он пешком. Как выяснилось из нескольких невнятных восклицаний, его ограбили, отняли деньги и коня, и все, что оставили, – это восковые таблички, на которых сломали печать, дабы поинтересоваться – нет ли и в письме чего-либо ценного. К изумлению Марка, таблички вернули.
– Тебе еще повезло, парень, – засмеялся Кука. – Что тебя не убили и не продали в рабство. А впрочем… – Кука похлопал Марка по плечу. – Сейчас, когда Траян приехал на Восток, с похищением свободных и продажей их в рабство большие хлопоты. Легко на крест угодить.
– Послушай, а нельзя сначала поесть, а потом обсуждать наше дело? – спросил Марк почти в отчаянии.
– И поесть, и помыться. Все равно нам торопиться некуда. Траян еще не сегодня выступает.
Так что первым делом Кука привел несчастного в таверну, а уж потом они направились в лучшие бани на Аркадиане. Пока Марк натирался маслом и парился в лаконике, а потом, как молодой тюлень, плескался в горячем бассейне кальдария, Кука расположился в библиотеке бань и принялся читать таблички. Послание Приска (а это было письмо трибуна) его поразило. Старый товарищ очень даже прозрачно намекал, что Адриан хочет их всех уничтожить. А Приск даже не чает уцелеть.
|
|
|
О, боги! Что же получается… быть может, сейчас, когда Кука читает эти строки, его друг уже мертв?
Нет, такого и быть не может… нет и нет… Напридумывал себе все от большого ума, не иначе. Но в груди сделалось пусто, как будто старину Гая Кук уже потерял.
– То ли наш трибун в Антиохии малость спятил… – стал уговаривать себя преторианец. – То ли Тирс был прав, и нас всех вскоре облегчат настолько, что мы прямиком полетим к Стиксу стаей ворон… Вот же лысая задница! Надобно перемолвиться обо всем со старшим Афранием. Потому как мальчишка наверняка толком объясниться не сможет. А прежде Афрания – парой слов кое с кем…
Так что накормленного и отмытого Марка Кука оставил в гостинице отсыпаться, а сам отправился на поиски Тиресия. Нашел в богатом, роскошном доме, где император приказал разместить на постой военных трибунов и центурионов, едущих в свои легионы.
Тиресий прочитал послание Приска весьма внимательно и вернул таблички Куке.
– Как ты думаешь, наш Гай, он… погиб?
– Я в своих снах видел опасность, грозящую Приску… Но исходила она отнюдь не от Адриана. Я вот как думаю: пойдем-ка к Афранию да спросим, не было ли вестей из Антиохии касаемо нашего друга. Уверен, центурион знает куда больше своего сына – просто потому, что позавчера ему привез послание из Антиохии конный почтарь.
– Приск не стал бы просто так сочинять такое… Гай не пустобрех какой-то, чтобы попусту поднимать шум. Он – погиб… – Кука прижал руку к груди – там, где ощутил мерзкую ледяную пустоту, будто тело его было доспехом, и вражеское копье пробило в нем дыру размером с кулак.
– Не думаю… – протянул Тиресий. Но в голосе его послышалось сомнение.
– Раз Гай погиб, мы – следующие… Что ж делать-то… Удирать? Но куда?
|
|
|
– Ну, можно спешно перевестись в Пятый Македонский и не топать в Антиохию, а плыть на корабле в Томы… – еще больше засомневался Тиресий.
– Погоди – кто ж нас спишет с войны?
– Никто. Просто я доподлинно узнал сегодня от одного болтливого секретаря – отдан приказ вексилляцию Пятого Македонского отправить на Восток. Но не в Антиохию, а окружным путем – в Трапезунд. Так что – деру мы дать успеем… но только все равно Фортуна вернет нас назад… Власть принцепса – как сила земли. Как сильно ни толкайся, как высоко ни прыгай, все равно окажешься на песке. Хорошо если не на песке арены.
– Дай-ка мне сюда таблички… – потребовал Кука.
Он огляделся, взял кинжал и соскоблил часть послания.
– Это зачем? – спросил Тиресий.
– Далеко не все можно показывать Декстру.
Кука вдруг уставился на таблички в задумчивости. Потом вскочил, набросил плащ и ринулся вон из комнаты.
Тиресий недоуменно покрутил головой и сорвался следом.
Товарища он нагнал только через сотню футов – тот шагал с видом человека, который знает, куда идет.
Тиресий ухватил преторианца за плечо:
– Что за дрянь ты удумал?
– Надо все рассказать Траяну.
– Ты с ума сошел?
– Это единственный выход…
– Выход – из чего?
– Император нас простит… Да, да, Траян, он простит, – внезапно воодушевился Кука. – Приск мертв – ему все равно… Адриан же… Пусть он ответит за все, раз учудил такое.
– Гай не умер! – завопил вдруг в ярости Тиресий. – А ты струсил и хочешь его предать! Ты… – Лицо Тиресия исказилось так, что Кука невольно отпрянул и качнулся столь сильно, что едва не упал – помешала стена дома за спиной. – Я лично тебя задушу…
– Нет, ну если старина Гай жив, тогда да… тогда не пойдем… – пробормотал в растерянности Кука. – И я, я… совсем не собирался его предавать… просто думал о нас… – Он вдруг залился темным густым румянцем, понимая, что малодушные его слова в самом деле выглядят предательскими.
– Даже мертвых нельзя предавать… – проговорил Тиресий мрачно, с нажимом. – Мертвых – особенно. Так что запомни: если вздумаешь отправиться к Траяну…
– То что?
– Умрешь.
Кука побелел.
– Ты это видишь?
– Да… – ответил Тиресий. – Очень отчетливо. Во всех подробностях. Наяву.
|
|
|
– А… Ну хорошо… – Кука попытался ухмыльнуться. – Пойдем тогда к Афранию. Это, надеюсь, мне ничем не грозит? И пойми – Гая я не предам… никогда… просто… я пытался придумать, как нам выпутаться из этой ловушки…
– Чтобы не предавать, надо четко знать, что такое предательство, – назидательно произнес Тиресий.
И подтолкнул Куку назад к дому.
* * *
Афраний расположился на постой в том же доме, только этажом ниже Тиресия. Просторная комната, которую центурион фрументариев занимал со своим опционом и денщиком-вольноотпущенником, сейчас выглядела совсем не просторной по причине весьма странной: комната вся была заставлена корзинами, а в них лежали фляги разнообразных форм и размеров – простые кожаные бурдюки, деревянные, металлические, глиняные… Все они были заполнены водой, и Афраний открывал их по очереди, нюхал, делал глоток. Мозаичный пол блестел, сплошь мокрый, и несколько уже не пригодных к употреблению фляг валялось в углу, вернее, плавало в луже. При виде пожаловавших к нему друзей Афраний нахмурился.
– Что ты делаешь? – изумился Кука, позабыв о деле, с которым явился, и глядя на коллекцию фляг.
– Я занимаюсь снабжением в том числе. Если ты помнишь. А здесь, в пустыне, вода зачастую важнее хлеба. Во многих городах законы требуют, чтобы вора, посмевшего украсть воду, побивали камнями.
– Ничего себе… – пробормотал Кука. – Надо запомнить…
– Так вот, у каждого солдата будет при себе баклага с водой, и моя задача – выбрать, какие закупать, чтобы вода в них не портилась…
Он замолчал, дожидаясь вопросов. Это всегда было в правилах Афрания: много слушать – мало говорить.
Однако и Тиресий умел так повести беседу, чтобы ненароком вызнать тайное. Потому начал с загадочных намеков и рассказов о вещих снах…
– А еще я знаю, что мой сын сегодня приехал в Эфес, – оборвал намеки Тиресия Декстр. – Наверняка примчался с письмом. Но, вместо того чтобы явиться ко мне, почему-то побежал к Куке. Можно узнать – почему?
– Не примчался, а приплелся, – уточнил преторианец. – А письмо при нем было, адресованное лично мне в руки. Только разбойнички по дороге обобрали Марка и размазали половину воска.
|
|
|
И Кука протянул фрументарию таблички, всем своим видом показывая, что не намерен таиться.
– Нелепое какое письмо… – Афраний пытался разобрать то, что осталось. – Пишет про опасность… Верно, в бреду сочинял.
– Хочешь сказать, напившись?
– Нет, именно в бреду. Или ты не знаешь?
– О чем?
– Выходит, не знаешь. Какие-то темные люди захватили военного трибуна в Антиохии чуть ли не средь бела дня, пытали огнем и едва не убили.
Кука едва не закричал: это Адриан пытал нашего друга! Но Тиресий вовремя пихнул его в бок, и преторианец прикусил язык.
– Что ж это такое… Так он жив? – опомнившись, воскликнул Кука и вздохнул с облегчением.
– Адриан пишет, что жив, и личный лекарь наместника Гермоген ухаживает за нашим товарищем день и ночь. – Слово «нашим» Афраний подчеркнул особо.
– Дело серьезное… – решил Тиресий, – раз понадобился постоянный присмотр медика.
– Нет, нет, нет, – замотал головой Кука. – Старина Гай не может умереть… Как же мы без него?! – Он, кажется, позабыл, что полчаса назад в мыслях уже похоронил Гая. Но второй раз признать друга мертвым было для него выше сил.
– Он выкарабкается, уверяю… Никто лучше Гермогена не знает толк в ожогах, – заверил Афраний.
– И как это случилось? – спросил Тиресий.
– Неведомо. Сказано тебе: какие-то темные люди…
– Или сам Адриан, – набравшись храбрости, заявил Тиресий.
– Это невозможно.
– Возможно или нет – решай сам. Только учти, если ошибешься, твой сын тоже умрет. – Тиресий произнес это равнодушно-чужим голосом, каким всегда оглашал свои предсказания.
Афраний прищурился. Кажется, угроза его задела, хотя он не подал и виду.
– Я не ошибаюсь. Хочешь написать Приску? Через два часа я отправлю Адриану послание, так что, если поторопитесь, можете вместе с ним передать почтарю свои таблички.
– Сей же час… миг… идем писать… – Кука попятился к двери.
– Через час принесем, – пообещал Тиресий.
– Пришли вместе с Марком. А то он будто не знает, что я в Эфесе.
– Мы сообщим… – постарался как можно дружелюбнее улыбнуться Кука.
– Что ты собираешься делать? – спросил Тиресий, когда они вышли от Афрания.
– Первым делом куплю себе парочку запасных фляг, не хочу, чтобы меня где-нибудь забили камнями.
– А если серьезно?
– Пойду сейчас в гостиницу и отправлю Марка к отцу отсыпаться. Что мы еще сможем сделать?
– А по-моему, сначала нам надо написать старине Гаю вот что: Афраний – вот наша страховка. И нечего трусить, наместник нас и пальцем не тронет, Декстр не позволит.
|
|
|
– Как хорошо… – с издевкой воскликнул Кука. – А то я решил… что нам всем теперь одна дорога – к Стиксу. А получается, Афраний – наш спаситель…
– Ну в самом деле, у нас у всех одна дорога – к Стиксу, и это вопрос времени. А ты как будто в это не веришь?
– В Стикс? Верю.
– Я про Афрания…
– Разумеется – нет. Волк не может защитить ото льва.
* * *
Сказать, что разговор с Афранием успокоил друзей, было никак нельзя. Напротив, они все больше терялись в догадках. Кука сочинил письмо Гаю Приску, запечатал, после чего поспешил в гостиницу, разбудил Марка и отправил к отцу вместе с посланием. Тиресий уверял, что в его пророческих видениях не имелось намеков, что опасность исходит именно от Адриана. Но Кука, не веривший в защиту Афрания, предлагал в тот же вечер искать покровителя, который сможет перевести друзей в Пятый Македонский легион. Как будто, очутившись под родным значком, они будут защищены от всех бед и несчастий…
– Гений легиона – великая сила… мы ушли от него, он оставил нас… – бормотал Кука.
Так что Фламма, явившись к Тиресию в гости, застал центуриона мрачнее тучи, а Куку в полном смятении. Писцу рассказали о письме трибуна и о разговоре с Декстром.
Фламма сделался белее своей новенькой туники и едва не упал – Кука подхватил его и усадил на походную кровать. Тиресий на всякий случай проверил – не толчется ли кто поблизости от их двери. За дверью не подслушивали, но это мало обрадовало.
– Что же делать… – вздохнул Фламма.
– Мы решили перевестись в Пятый Македонский… – сообщил Кука. – Ты с нами?
– Конечно! – воскликнул Фламма, но тут же остыл. – А что это даст?
– Ну… – сделал неопределенный жест Кука. – Сдохнем на пару месяцев позже. А может, и годик лишний протянем… Подальше от Адриана.
– Пожалуй, все это ни к чему, – вдруг сказал Фламма.
– Это почему же?
– Да потому, что ты сам сказал: гонец от Адриана прибыл к Декстру еще позавчера.
– Точно-точно… – поддакнул Кука, еще не понимая, куда клонит Фламма.
– То есть гонец Адриана обогнал юного Марка на два дня, – разъяснил Тиресий. – И что?
– Ну… если Афраний не помчался резать нам глотки. – Фламма замолчал.
– И не предупредил нас ни о чем… – подхватил Тиресий. – То все это дело касается вовсе не нас. И скорее всего – Афраний сказал правду, что Приска похитили какие-то темные люди. Хотя нет… не совсем правду – что за люди, он-то наверняка знает.
– Жаль… – вдруг сказал Кука.
– Не понял – чего жаль? – изумился Фламма. – Что нас не хотят убить?
– Жаль, что мы не вернемся в Пятый Македонский. Я бы снова встал под вексиллум с быком.
– Точно… жаль… – кивнул Фламма. Однако в его голосе не послышалось особой печали.
– Итак, мы снова верим нашему патрону и служим Адриану, – подвел итоги Тиресий.
– Скорее бы в Антиохию – выяснить, что же случилось… – вздохнул Фламма.
– А когда прибудет вексилляция Пятого Македонского? – оборотился Кука к Тиресию. – Соскучился по нашему Малышу… Да и жулика Оклация хотелось бы увидеть, он наверняка будет в первых рядах.
– Это только будущей весной или даже летом, – заверил Тиресий. – Зиму мы проведем в Антиохии.
* * *
Никогда еще Тиресию не снились такие сны – каждую ночь – яркие, странные. Сразу и не скажешь – пророчества ему грезятся или мучат кошмары. Снилась пустыня и город на холме – тот самый, возле стен которого в прежнем видении императора чуть не убили. Снились горшки с нефтью и серой, что разбивались о камни и обдавали легионеров едким огнем – вмиг вспыхивала одежда, доспехи раскалялись, кожа слезала, будто шкура с убитой свиньи.
Снилось многое, по многу раз одно и то же. Катафрактарии на покрытых броней скакунах, легкие стрелки, что роились вокруг них, как насекомые вокруг быка на лугу. Бронированные всадники мчались в атаку на построившихся черепахой легионеров, их встречали два ряда копий и туча дротиков… Потом снилась крепость с залитыми битумом камнями, снились заросли пальм и кустарника, столь густые вдоль берегов реки, что дорогу приходилось прорубать топорами. Снилось небо, лиловое от зноя… Снились люди со вспоротыми животами на улицах городов… а потом стали сниться города в руинах, колоннады, опрокинутые на землю, будто сам Вулкан обрушил свой огромный молот и разбил мраморные колонны, как глиняные черепки. Города менялись – но всюду было одно и то же: рухнувшие храмы и дворцы, изувеченные колонны и статуи, погибшие люди.
От всех этих снов не было проку: они никак не могли помочь приготовиться к будущему и вызывали только одно чувство – ужас.
* * *
Траян вскоре выехал из Эфеса в Ликию-Памфилию и далее – в Киликию. Пока только император и его свита – дополнительные легионы прибудут позже. Впрочем, основную массу, ударный кулак предстоящей кампании, император рассчитывал сформировать из легионов Сирии. Недаром он направил сюда Адриана – его племянник знает, как должна выглядеть армия, готовая побеждать.
– Право же, Траяну следовало бы послать в разведку кого-нибудь из бывшего славного контуберния, – бормотал Кука, кутаясь в плащ. – Я бы… если бы в разведке был я… то непременно сказал – не стоит тащиться в Киликию в такую погоду… Я бы сказал… апчхи… что Парфия может и подождать до более теплого времени…
С некоторых пор манера разговаривать с самим собой привязалась к Куке, будто чесотка. Он одергивал сам себя, старался говорить неслышно, но все равно время от времени начинал бормотать себе под нос.
Лучше всего, конечно, плыть прямиком в Селевкию на Оронте, эти морские ворота блестящей Антиохии. Но зимой море было слишком бурным, и целые флоты разбивались о рифы, так что император следовал в Антиохию по суше, хотя часть грузов и отправил на кораблях.
Лил дождь. Отличная дорога, построенная через Киликийскую равнину, на самом деле была отличной только летом и ранней осенью. Но если случалось наводнение по причине затяжных дождей, вся равнина – и дорога вместе с нею – превращалась в необъятное море жидкой грязи. Сейчас именно так и случилось. Император и его свита передвигались вперед черепашьим, а не легионерским шагом – на каждой калиге висело по таланту [607] грязи. Германцы из конной охраны императора голыми руками ловили газелей, которые увязали в жидкой топи и не могли выбраться.
Когда дождь кончился, и выглянуло солнце, Кука увидел вдали горы – огромную синюю стену с белоснежными зубцами ледников на вершинах.
Вечером на почтовой станции, что находилась как раз на границе двух провинций – Сирии и Киликии, Куку поджидал посланец с письмом от Приска. Прочитав письмо, Кука тут же помчался делиться новостью с товарищами: трибун ошибся, друзьям ничто не угрожало.
Но мог ли такие гарантии давать Приск – об этом преторианец не подумал, он всегда слишком доверял старине Гаю.
Император и его племянник
Зима – весна 867 года от основания Рима
Провинция Сирия
Адриан встретил Траяна близ Селевкии в конце декабря. Прежде чем вступить в столицу Сирии Второй, Траян решил подняться на гору Кассий, чтобы принести сокровища из добычи Дакийской войны в дар в старом святилище Зевса и попросить у греческого божества покровительства в предстоящей военной кампании против парфян.
В Антиохию император вступил в седьмой день до ид января 867 года от основания Рима. [608]
В полдень в большом таблинии своего дворца Адриан докладывал императору – четко и сухо – о сделанных приготовлениях, о том, что к войне готовы легионы: Четвертый Скифский, Шестой Феррата, Третий Галльский, все три из Сирии, Десятый Фретензис из Иудеи, Третий легион Киренаика из Бостры, а также Двенадцатый Фульмината и Шестнадцатый Флавия Фирма из Каппадокии.
Кроме того прибыли отдельные солдаты и целые вексилляции легионеров и ауксилариев из гарнизонов в Египте, Палестине и Сирии. Так, из Египта явились ауксиларии под командованием Валерия Лоллиана, командира Первой когорты Апаменориум. Присоединились к армии и сформированные из бывших солдат Набатейского царства смешанные когорты – в том числе Третья Ульпиева милиарная конная когорта петрийских лучников.
Первая конная когорта ретов, которая воевала в Дакии и только перед Парфянской войной была переведена на Восток, также разместилась в общем лагере.
Сам же Траян ожидал еще дополнительно вексилляции из ветеранов дакийских войн, прежде всего из Паннонии. Но они должны были прибыть не в Антиохию, а в Саталу, уже после того, как основные силы Траяна двинутся в Армению.
* * *
Между докладом и пиром Адриан успел переговорить с Афранием Декстром. К слову – рассказ центуриона фрументариев ничем Адриана не удивил: ведь наместник уже получил ответ на загадку, и от Афрания он ждал не открытий, а подтверждений тому, что выкрикивал, умирая под пытками, глупый Каллист.
Известие о том, что Амаст сумел захватить в плен сынишку Приска, Адриана удивило. Не сам факт, что сумел – таинственный Амаст виделся наместнику человеком весьма ловким, а то, что Амаст, похоже, ничего не сказал про похищение ребенка плененному трибуну, хотя такая угроза могла развязать язык Приску куда действеннее раскаленного железа. Выходило: либо малыша у боксера в руках не было, либо… Адриан велел Декстру про похищение ребенка молчать «до выяснения всех подробностей и обстоятельств».
В свою очередь Адриан вкратце пересказал фрументарию то, что удалось выяснить здесь, в Антиохии. Многие подробности наместник опустил. И не сказал, разумеется, что уничтожил пергамент с завещанием. Теперь такое откровение выглядело более чем неуместно. Эта тайна должна остаться тайной троих. Во всяком случае – пока.
Декстр известию о парфянском заговоре не удивился, лишь сказал:
– Вот оно, недостающее звено…
– Ну да, мы ошиблись, наш соперник вовсе не претендент на звание принцепса, а парфянские лазутчики, присланные в империю Хосровом.
– Это я понял, – довольно дерзко ответил Декстр. – Речь не о том. Я долго ломал голову, почему ниточки моего расследования ведут к Александру, одному из самых богатых римских иудеев.
– При чем здесь иудеи? – настал черед удивляться Адриану.
– Да при том, что многие из них всегда были на стороне парфян, даже если и выражали показную покорность. И если уж в самой столице они нашли себе союзников, то здесь, в Антиохии, их полно, не говоря о Крите или Александрии…
– Невероятно…
– Отчего же. Я кое-что разузнал об этом Александре. При Домициане его престарелого отца притащили в суд и стали требовать с него иудейский налог. Старик отнекивался, доказывая, что он вовсе не иудей и ничего не должен платить – папаша Александра при всем своем богатстве славился дикой скупостью. Тогда его заставили в суде обнажиться и показать свой член, дабы проверить – обрезан ли он по иудейскому обычаю или нет. Александр при этом находился в базилике… Скажи, кто снесет такое и не забудет?
– Заплатил бы сразу – не пришлось бы обнажаться, – заметил Адриан.
– А тебе не кажется, что желание показать свою власть приводит к безумию? Старик, разумеется, мало что мог сделать, годы не те. Но он оставил огромные деньги сыну. Полагаю, что тот при удобном случае решил за все рассчитаться.
– Значит?..
– Я перехватил кое-какие письма. Тайнопись, причем весьма искусная. Но вечерами в дороге я разбирал шифр и в конце концов прочел послание. Письмо составлено намеками. Так, писавший сообщал: если к Павсанию попадет пергамент с одним важным завещанием Оптимуса…
– Наилучшего… то есть наилучшего принцепса – как прозрачно… – хмыкнул Адриан. – Не слишком мутны намеки.
– Да, так вот, пергамент этот надобно как-нибудь сильно изувечить, чтобы его нельзя было представить как доказательство наследования, и отправить на Восток в Антиохию некоему Каллисту.
– Жаль, что мерзавец умер до твоего приезда… – мстительно прищурился Адриан. Слова прозвучали чуть фальшиво. Но совсем чуть.
– Твои палачи неумелы, наместник. Я бы в самом деле многое хотел спросить у этого торговца. Но вернемся к моим римским находкам… Поначалу я подумал, что Каллист – твой агент или агент Корнелия Пальмы, бывшего наместника Сирии. Но почему он писал Александру… Вот что было неясно совершенно тогда. А теперь…
– А теперь… – повторил Адриан, для которого этот рассказ пока мало что прояснил.
– Полагаю, не один только иудей Александр тайно поддерживает Парфию.
– Ты считаешь, иудеи восстанут?
– Непременно. В любой момент, как только Траян углубится в парфянские пустыни и степи, и особенно если его армия потерпит неудачу… Сторонников нового иудейского восстания много на Кипре, в Киренаике, в Египте. Если все общины поднимутся…
– Что-то не верится, – перебил фрументария Адриан. – Мне кажется, после осады Иерусалима и разрушения Храма иудеи окончательно усмирены.
– Только кажется, сиятельный, – покачал головой Афраний. – Многие считают, что их ослабляет новая вера, что ныне распространяется в восточных провинциях, особенно после разрушения Храма. Но это обман. Иудеи не смирились.
– Значит, нас ждет…
– Вторая Иудейская война… – пробормотал Афраний Декстр. И добавил: – Я бы предупредил императора.
– Мысль здравая. Загвоздка в одном – как отнесется Траян к подобному предупреждению? Если уж я не верю тебе до конца…
– Он тем более не поверит. И все же надо сказать Траяну.
* * *
Вечером был пир, на котором по старой привычке Траян устраивал долгие возлияния. Пили неумеренно, особенно консуляр Аппий Максим Сантра и префект претория Марк Марций Турбон. Максима Сантру император планировал поставить во главе одной из своих армий. О Сантре можно было сказать многое: он не глуп и не умен, не смел и не трус, подлизывается без низости, пьет, ест много, но знает меру. То есть все в нем было среднее, серое, никакое. Адриан никогда бы не доверил этому человеку даже легион, но перечить не стал – сейчас это было отнюдь не самым важным.
– Наилучший принцепс, – заговорил Адриан, когда решил, что выпито достаточно, чтобы и высказать, и выслушать любой вздор. – Я приметил с некоторых пор неумеренное оживление среди торговых людей, особенно иудеев. Кое-кого мои люди допросили, за другими шпионили, вызнавая секреты, а особенно – мысли и намерения.
– Какие мудрые мысли можно почерпнуть, подслушивая торговцев? – усмехнулся Траян. – Стоит ли заниматься такой ерундой, племянник? Я лично не поощряю подобную слежку.
– Стоит-стоит… Так вот, многим из них присылают из самого Ктесифона письма с просьбами держать наготове людей и оружие. И если придет известие о поражении римских легионов, тут же восстать и начинать резать римских граждан, а заодно и их давних соперников – греческих торговцев – повсюду, где только есть значительные иудейские общины.
– А если поражения не будет?! – со смехом воскликнул Сантра. – Ты, сидя здесь, в Сирии, кажется, позабыл, что наш наилучший принцепс не потерпел еще ни одного поражения!
– С того момента, как Хосров протянул свою руку к Армении, война сделалась неизбежностью, – заметил легат Шестого легиона Цезон Бруттий.
– А мы отрубим эту протянутую руку! – захохотал Сантра, явно перебравший неразбавленного лаодикийского вина.
Адриану и от императора тяжко было сносить насмешки, а от какого-то Сантры – и подавно. Он попытался сдержаться. Закусил губу. Ноздри крупного носа затрепетали. Но нет – это выше сил, сносить подобное!
– Я не спрашиваю твоего мнения, Сантра! Я хочу знать, что думает император об опасности такого восстания.
– Ты требуешь от меня ответа, Адриан? – удивился император.
– Лишь прошу… умоляю ответить… – Впрочем, в голосе Адриана не слышалось никакой мольбы.
– Любое восстание будет подавлено, – снизошел до ответа Траян. – Дерзость надобно наказывать. А что думает Афраний обо всем этом? – обернулся Траян к центуриону фрументариев: с некоторых пор император стал его особенно отличать. Может быть, с тех самых пор, когда Афраний прислал ему известие, что на реке Саргеция в Дакийских горах найдены несметные сокровища Децебала.
– Иудеи восстанут, – отозвался Афраний кратко.
– Значит, диким зверям будет кого рвать на арене… – хмыкнул Бруттий. Даже если владыка не требует лести, приближенные все равно стараются льстить.
– Восстание иудеев – это та вещь, которая меньше всего может меня напугать, – улыбнулся Траян. – Такой ответ тебя устроит, племянник?
Адриан стиснул зубы. Ясно, что все его старательно заготовленные речи оказались выброшены на ветер.
Но он сделал все, что мог. Траян предупрежден. Остальное от Адриана не зависит. Возможно, он не сумел убедить Траяна, потому как и сам мало верил в такую опасность.
* * *
Кука нашел Приска на вилле Филона. Слуги поставили ложе военного трибуна в саду, и раненый возлежал здесь, наслаждаясь солнцем, свежим воздухом и тишиной. Филон, которому шум и возня домашних мешали думать, устроил лабиринты из туй и кипарисов в саду так, чтобы в ротондах и маленьких портиках можно было уединиться. В такой беседке на небольшой террасе и стояло ложе Гая. Рядом – скамья и столик с бокалами и большим серебряным кувшином.
– А, Приск! Ты живой! Как я рад!
Кука обнял старого товарища, похлопал по плечу.
– Разве ты не получил моего послания… Адриан заверял, что тебе должны вручить мое письмо где-то на границе с Киликией…
– Письмо получил. Но одно дело – жуткие каракули на воске, которые я почти не мог разобрать и уж конечно не узнал твою руку… – Кука покосился на повязки на руках Приска. – А другое дело – видеть тебя живым… – Он помолчал. – Здорово досталось?
– Не могу сказать, что легко отделался… Меч я смогу держать, а вот стиль… или уголь, чтобы рисовать… не знаю… Мне тут делают ванны из густой целебной земли, которую специально привозят в бочках. Обычно эту землю намазывают на себя красотки, но мой врач-иатролипт [609] велел пользовать мои руки.
– Помогает?
– Немного…
– Слышал, искатели завещания настигли тебя в Антиохии.
– Не повезло, – кивнул Приск.
Его сдержанность несколько удивила Куку. Сам преторианец был человеком импульсивным, говорил много, громко, да и старина Гай прежде тоже не казался таким сдержанным – будто запертый на замок денежный сундук скряги.
– И кто тебя спас? Расскажи-ка… – Кука еще кипел, требуя подробностей.
– Адриан.
– И…
Приск стиснул зубы, давая понять, что об этом рассказывать ничего не собирается.
|
|
|
