 |
Слово участника событий, или одна семейная история
|
|
|
|
Александр Владимирович Плетнев был сотрудником и помощником моего деда. В 1960-е годы он и его жена, Екатерина Михайловна Плетнева (Римская-Корсакова по отцу), доживали свой век в Киеве, на Бастионной улице. Однажды дядя Саша выпил коньяку больше обычного, а тетя Катя беседовала о чем-то с моей бабушкой и не остановила его вовремя. И дядя Саша рассказал о том, как втроем с такими же, как он, студентами, людьми булгаковского Киева, ушел в 1919 году навстречу Белой армии А. П. Деникина.
– К вечеру прихватили они нас… Степь еще мокрая, по бездорожью не уйдешь, а потом еще в лошадь попали. Пришлось пристрелить – очень она кричала, мучалась. Закат уже… малиновый такой, красивый. Телега перевернулась, мы за ней встали, хорошо, что у всех карабины. Три раза они к нам подходили… Знаешь, тогда я первый раз в людей стрелял; очень это было нехорошо… страшно было и гадко. Они накатятся – мы начнем стрелять, они назад…
– А они стреляли, дядя Саша?
– У них обрезы были, из них толком не прицелишься, да и пьяные были они… А жиды – те из наганов сажали. Стреляли – воздух звенел, а мы даже свиста пули не услышали (тут я сегодняшний невольно вспоминаю «снайперскую» пальбу евреев во время гражданских беспорядков, красочно названных «погромами»). Жиды мужиков натравливают – те вперед. Мы стрелять – они сразу откатятся…
– Так и надо было… в жидов!
– Без тебя, Андрей, сообразили. Как зацепили одного, – сразу все отступать! Темнеет уже, ветер поднялся, они уходят и своего утаскивают, нам издали наганами грозят. А мы подождали и ушли.
Дядя Саша замолкает. За окном грохочет вечерний город, тянет прелой листвой и дождем. Молчание, только в стороне шепчутся бабушка и тетя Катя.
|
|
|
– Вы потом долго шли?
– Всю ночь… Наутро вышли к нашим. Через два дня в эту деревню наведались…
– И что?!
Но дядя Саша только хмыкает, напускает на себя таинственный вид и отправляет в рот последний кусок пирога.
К сведению внимательного читателя: таких семейных историй у меня в запасе не одна, а несколько десятков. А рассказал я ее с одной простенькой целью: чтобы уверить читателя, что в любой интеллигентной семье, не до конца утратившей историческую память, обязательно хранятся истории подобного рода, соединяя историю страны с историей близких тебе людей.
СЛОВО МАРСИАНИНА
Просто поразительно, как много сделали и евреи, и русские, чтобы не понимать друг друга, чтобы отношения между этими народами сложились совершенно катастрофически. Во всем происходящем красной нитью проходит удивительное неумение не только слушать, но и слышать другого.
Русские легко замечают это качество у евреев. Вот и мой юный земной друг Буровский прекрасно показал: огромное большинство евреев не слышит русских. Этот народ руководствуется памятью своей цивилизации, нормами своей религии и культуры. Огромное большинство евреев даже не задумывается р том, что другие люди вовсе не обязаны разделять их племенные представления. Они живут так, словно их культура обязательна для всех. А что вокруг, собственно, не древняя Палестина, а вполне современная Россия, евреи попросту не желают понимать. Да, именно – не желают! Потому что нет в этом факте ничего такого, чего не был бы в состоянии понять любой взрослый человек, даже не особенно умный.
Но можно подумать, что русские слышат евреев! Иногда кажется, что русские вообще не очень понимают, – ведь евреи совсем особый народ. Может быть, странным образом «виноваты» в этом сами евреи: русские, как правило, имеют дело с евреями, которые хорошо владеют русским языком и мало отличаются от «титульного» населения.
|
|
|
Русские так и не поняли, что рядом с ними, в составе Российской империи, живет не просто еще один туземный народец… Рядом с ними живут люди ДРУГОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. Люди, которые действительно совсем по-другому понимают самые простые и основные вещи, у которых самые основы душевного устройства другие.
Русские не поняли и того, что эта цивилизация имеет множество преимуществ по сравнению с их собственной. Что число образованных евреев в Российской империи превосходит число образованных русских, что если русская Россия намерена сохранить себя, ей надо срочно, немедленно учиться у еврейской России. Русские не только не понимают этого, но, похоже, всякое преимущество евреев считают своего рода личным оскорблением.
Почему русские так убеждены в своем преимуществе? Почему даже тень преимущества кого-то другого видится им только как оскорбление, как нарушение незыблемых законов мироздания? Сами-то они могут думать все, что угодно, но нам с Марса виднее: русские попросту слишком уж увлечены своей ненаглядной империей. Так они гордятся ею, так убеждены в ее незыблемости, величии, грандиозности, что не готовы даже попытаться увидеть самих себя глазами другого. Любой, кто не способен разделять предрассудки русских, для них – или придурок, или опасный бунтовщик. И уж, во всяком случае, этого «другого» русские попросту не услышат. Они просто не поймут, что он такое говорит.
Наивно обвинять в этом русских вообще, русских как нацию, – но Российская империя за каких-нибудь сто лет сделала польско-русских евреев своими страшными врагами. Русские не упустили буквально ни одной возможности напугать, оскорбить, задеть, вызвать к себе неприязненные чувства. Одной истории «посадки на землю» или истории с малолетними кантонистами уже достаточно… А тут еще отвратительная эпопея с правами, которые то дают, то опять отнимают, с процентной нормой и с чертой оседлости, – вплоть до событий Первой мировой войны и петиции 1916 года.
Русское же общество честно строит империю, поддерживает свое правительство и совершенно не понимает, что множество евреев оскорблены, унижены, задеты дикой несправедливостью. Русские почему-то убеждены, что евреи обязаны простить все, что сделано по отношению к ним Российской империей. А они – вовсе и не обязаны.
|
|
|
И это при том, что все происходящее евреи воспринимали по законам СВОЕЙ, а вовсе НЕ РУССКОЙ духовной жизни. Они все видят по-своему. Русских же вообще не интересует, как и что видят и понимают евреи. Русские упоенно навязывали евреям свои представления о жизни, и даже в огне Гражданской войны 1918–1922 годов не поняли простой истины: что евреям все видится иначе.
Отказывает даже элементарный инстинкт самосохранения: вплоть до событий 1917–1918 годов русские не увидели в евреях страшного и опасного врага. Они так упивались громадностью собственной страны и своей многочисленностью, что не увидели преимуществ евреев. Того, что судьбами Российской империи еврейская Россия владеет по крайней мере в той же степени, что и русская.
Какое поразительное отсутствие умения и желания слышать!
Нельзя даже сказать, что у русских и евреев не получился диалог или что он был плохим диалогом. Обе стороны сделали все от них зависящее, чтобы никакого диалога вообще не возникло.
Получись диалог, услышь друг друга эти два народа – и сама революция 1917 года могла бы стать совершенно другой. Потому что главное отличие «русской» революции 1917 года от европейских революций – это ее многонациональный характер. Суть же революции определяли именно эти два народа.
Глава 2
Отрыватели русской головы
Грязны, неучи, бесстыдны,
Самомнительны и едки.
Эти люди, очевидно,
Норовят в свои же предки.
В них не знамя, а прямое
Подтвержденье дарвинизма,
И сквозят в их диком строе
Все симптомы атавизма.
Граф А. К. Толстой
КТО ОНИ БЫЛИ?
Действительно, не говорить же вслед за предками: «евреи убили Россию»? Даже не потому, что не прикипела бы к здоровому телу никакая, пусть самая отвратительная болезнь. Будь здорова Россия, никакая пропаганда не подкосила бы ее, никакие идеи не смогли бы пойти ей во вред.
Дело даже не в этом. Как мы уже видели, говорить о разрушении исторической России евреями будет не только несправедливо, но и просто исторически неверно. Правда, и вполне корректная формулировка вызовет почти такую же истерику аидов. Потому что формулировка эта будет: злейшими врагами Российской империи стали выходцы из еврейства. И эти выходцы составили то ли 80 %, то ли все 98 % «ордена носителей прогресса», которые в конце концов и уничтожили Российскую империю.
|
|
|
Насилие над исторической Россией есть не действие одних евреев, и не есть действие, задуманное и проведенное в жизнь евреями. Но это действие, в котором евреи сыграли очень важную, скорее всего, даже и основную роль. Красные их и сегодня почитают, осуждая «злодейское убийство вождей германского пролетариата Розы Люксембург и Карла Либкнехта» [149, с. 3].
Видимо, и признавать столь значимую роль «своих» не хочется, и компания красных сегодня далеко не столь почтенна, как сто лет назад. Вот и рождаются текстики про Розу Люксембург: «…одна из руководителей и теоретиков польской социал-демократии… и создателей компартии Германии, критиковавшей готовность большевиков добиваться своих идеалов ценой любых человеческих жертв, однопартийную диктатуру и недемократические организационные принципы ленинской „партии нового типа“» [150, с. 53].
Так-то! И юбилей известной в мире еврейки справили, и «демократизм» Розы Люксембург подчеркнули, ее отличия от всяких там русских свиней. Не стоит тратить время и умственную энергию для опровержения этой неуклюжей попытки выкрутиться. Интереснее потратить эту самую энергию для другого – чтобы выяснить, кто же все-таки занимался этим не очень чистоплотным ремеслом: отрывал голову Российской империи и русскому народу, ее строителю. Очевидно, что это фанатики идеи, убежденные сторонники прыжка в утопию. Причем ведь не только в коммунистическую утопию Маркса или Ленина можно было прыгать. В грандиозном безобразии, в России во мгле прослеживаются и несколько другие утописты – причем очень еврейского типа.
ПРЫГАЮЩИЕ В УТОПИЮ
Л. Фейхтвангер никогда не был ни коммунистом, ни даже «сочувствующим». От силы так, легкая теоретическая «розоватость». И тем не менее послушайте: «На протяжении тысячелетий как особую добродетель мы превозносили связь со своей землей. Ограниченность индивидуума определялась небольшим куском земли, собственником которой он был. Проблема снабжения своей страны продуктами питания… решалась сословием крестьян, кормильцев маленькой страны. Жизнь народа строилась на производимых крестьянами продуктах питания… С развитием техники и совершенствованием средств предвидения это положение коренным образом изменилось. Продукты питания, которые прежде приходилось производить с чудовищными усилиями на собственной земле, нынче можно в 10 раз дешевле и с меньшими усилиями доставить из других стран, из других частей света. Внешняя и еще более внутренняя значимость оседлого крестьянина оказалась поколебленной. Тяжелая, неуклюжая мораль… потеряла свой смысл для свободно и легко передвигающихся с места на место людей современных городов… Человеку нашего времени, человеку машины, промышленности, развитых средств сообщения подвижность, независимость от земли становится одной из важнейших добродетелей. Кочующий из страны в страну человек стал теперь более жизнеспособным, более важным, чем крестьянин, пустивший глубокие корни в земле своей родины» [151, с. 18].
|
|
|
Сам автор этих слов никогда не проводил карательных операций, не сортировал сосланных на преступных «кулаков» и добродетельных безлошадников и бесштанников, не загонял крестьянскую молодежь на разного рода стройки века для перевоспитания индустриальным трудом. Но вся необходимая идеология для совершения всех этих преступлений тут уже содержится, причем полностью.
Впрочем, была и кое-какая иная утопия, о которой тоже поведает нам господин Фейхтвангер: «До сих пор белым (обратите внимание на термин – им пользовались и Киплинг, и Джек Лондон, и Геббельс. – А.Б.) лишь однажды удалось без применения силы создать духовный национализм. Это удалось грекам. Политически побежденные, они завоевали мир своей культурой и на протяжении 5000 лет были господами мира. Задача Третьего Израиля мне представляется такой же. И решить ее можно без применения силы. В этом особенность истинного еврейского национализма: его смысл заключается в преодолении себя. В противоположность любому другому национализму, он стремится не утвердить себя, а раствориться в едином мире. Раствориться, словно соль в воде, которая, растворившись, становится невидимой и в то же время вездесущей и вечно существующей.
Усовершенствованный таким образом сионизм соответствует основной идее еврейства, мессианству… Целью истинного еврейского национализма является насыщение материи духом. Он космополитичен, этот истинно еврейский национализм, он мессианский» [151, с. 20].
Идея стать солью мира не имеет ничего общего с Марксом и Лениным, но эта идея близка… ну, по крайней мере, какой-то части еврейских юношей и девушек. Рывок за призраком утопии, может быть, и не вдохновит их, но зато может вдохновить идея равенства и справедливости (религиозная ценность в иудаизме), да и вот такая мысль – сделаться солью мира, незаметной, но вездесущей и необходимой приправой к чужому блюду. Может быть, еще и по этой причине меняли фамилии с еврейских на русские?
Делаться солью мира прямо велит Библия, весьма многие ее тексты.
«…Введет тебя Господь Бог твой в ту землю, которую Он клялся отцам твоим, Аврааму, Исааку и Иакову, дать тебе с большими и хорошими городами, которые ты не строил.
И с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, и с виноградниками и маслинами, которых ты не садил» (Второзаконие, VII. 6–11) [152, с. 219].
А что? Вот они, большие и хорошие города: Петербург, Москва и Одесса, которых евреи не строили, а в домах этих городов навалом добра, которое пора прибрать к рукам. Когда Ларису Рейснер упрекали, что она слишком часто принимает ванны из шампанского (заметьте – за то, что «слишком часто» – и только), та лишь недоуменно щурилась: «Разве мы не для себя делали революцию?!».
«Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои и цари их – служить тебе… Ибо народ и царство, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся» (Исайя. 60, 10–12) [152, с. 773].
А что?! Казаки вот не захотели служить новой «соли земли», и что же? Тамбовские мужики вон восстали, так огнеметами их! А русская знать, Чичерин и Брусилов, служат вон, и все с ними в полном порядке, знают свое место.
«И придут иноземцы, и будут пасти стада ваши; и сыновья чужеземцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями» (Исайя, 61.5) [152, с. 774].
«И будут цари питателями твоими, и царицы кормилицами твоими; лицом до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног твоих» (Исайя, 49, 23) [152, с. 765].
И вот у Бабеля в «Конармии» появляется умирающий «Илья, сын рабби, последний принц в династии». В его вещах «все было свалено вместе – мандаты агитатора и памятки еврейского поэта. Портреты Ленина и Маймонида лежали рядом. Узловатое железо ленинского черепа и тусклый шелк портретов Маймонида. Прядь женских волос была заложена в книжку постановлений Шестого съезда партии, и на полях коммунистических листовок теснились кривые строки древнееврейских стихов. Печальным и скупым дождем они падали на меня – страницы „Песни песней“ и револьверные патроны» [153, с. 138]. Кстати, и познакомились они, когда автора привели в гости к местному раввину.
Не думаю, что кто-то в силах представить себе аналогичное сочетание: портреты Ленина и Владимира Соловьева, стихи на церковнославянском, написанные на полях «коммунистических листовок». Так, чтобы револьверные патроны смешивались со страницами Четьи-Минеи. У русских так не бывает. А вот у евреев – бывало.
Солженицын описывает некого крупного деятеля в ГУЛАГе. Не повезло человеку, родился он в семье священника. Чтобы искупить этот позор, умный юноша убил отца, а на суде объяснил это классовой ненавистью. Ну, и продвинулся, сделал карьеру [154, с. 37].
Как видите, еврею, сыну раввина, не было нужды убивать отца. Положил портрет Ленина рядом с портретом Маймонида, взял под мышку Библию и материалы очередного партийного съезда… Что еще? Ах, да!!! Не забыть револьверные патроны, а то чем он будет убивать «патриотов и офицеров», их беременных жен и пятилетних сестренок?! Патроны необходимы. И все, и пошел строить сын рабби счастливую новую жизнь, а папа-раввин умиленно-расстроганно всхлипнет ему вслед: совсем мальчик стал большой, пошел повторять славные подвиги соратников Иисуса Навина.
Налей-ка рюмку, Роза, я с мороза, а сыновья у нас вон какие большие, какие славные! Только вот антисемиты на них обзываются… Убийцы, кричат, да подонки… Ну да мы им еще покажем, этим Булгаковым да Шмелевым!
Ладно… Это, так сказать, люди не коммунистические, но идейные. А кроме них?
Судя по всему, тут можно выделить несколько характерных типажей. Это уже знакомые нам мироненавистники: эти будут отрывать головы у кого угодно, хоть у британцев, хоть у зулусов, – лишь бы представилась такая возможность.
О существах, органически ненавидящих мир, уже писалось, и я не буду повторяться. Но представьте себе, как должны действовать люди этого типа, как ужасно должны сказываться их представления на всем окружающем. Особенно в тот момент,
Когда, все низвергая
И сквозь картечь стремясь,
Та чернь великая
И сволочь та святая
К бессмертию неслась [155, с. 1].
Другими, и не менее любопытными типажами я бы назвал клинических русофобов и особую когорту мстителей.
РУСОФОБЫ
Удивительное дело: ведь Бабеля трудно назвать врагом человечества, мрачным и жестоким мироненавистником. Он по-своему любит жизнь и бывает даже поэтичен в некоторых описаниях, но это совершенно не мешает ему то брезгливо-высокомерно, то с отвращением и ненавистью относиться к России, русскому народу и ко всему, что хоть как-то связано с русскими. Невольно лезет в голову классическое: «Психика у меня добрая, я только котов ненавижу» [156, с. 226].
Действительно, что еще можно сказать? «Есть люди, которые евреев просто „не переносят“. Бесполезно их спрашивать, что им в евреях не нравится. Не нравится все. Начиная с физических качеств – наружности, черт лица, горбатого носа, оттопыренных ушей, горбатых спин» [54, с. 10].
Но ведь такие люди есть и среди евреев. Ну что тут можно поделать, если не любят они русских! Неприятны мы им, несимпатичны, и ничего с этим невозможно поделать… Бабелю не нравится в русских все, начиная с цвета волос, модуляций голосов, причесок и формы носа и ушей.
Солдаты у него – причем солдаты его собственной армии! – это «тифозное мужичье», которое «катило перед собой привычный гроб солдатской смерти. Оно прыгало на подножки нашего поезда и отваливалось, сбитое ударами прикладов. Оно сопело, скреблось, летело вперед и молчало» [153, с. 137–138]. Русские – это «белесое, босое волынское мужичье» [153, с. 89], а «Россия, невероятная, как стадо платяных вшей…» [153, с. 128].
Слово «аристократ» и даже «принц» повторяется у него в нескольких местах, но всегда только по отношению к евреям. Ни один русский и никогда, ни в одном из рассказов Бабеля, не назван аристократом. Ни один. Даже Александр III для Бабеля не кто иной, как «детинушка», а члены его семьи вызывают откровенное раздражение и отвращение.
О русских и евреях в «Конармии» говорится даже в разных выражениях, как о представителях разных видов.
То это «немой мальчик с оплывшей, раздувшейся белой головой и с гигантскими ступнями, как у взрослого мужика» [153, с. 136]. То женщина, выдающая за ребенка куль соли, чтобы проехать в эшелоне. Но ее разоблачают, сбрасывают с поезда на ходу и убивают из винтовки [153, с. 85].
Об одной русской семье рассказывается, что отец, воевавший на стороне Деникина, убивает одного их своих сыновей, воюющих у красных, а потом второй сын добирается до отца и «кончает папашу». «А у стены, у этого жалкого провинциального фотографического фона, с цветами и голубями, высились два парня – чудовищно огромные, тупые, широколицые, лупоглазые, застывшие, как на ученье, два брата Курдюковых – Федор и Семен» [153, с. 24].
Но можно подумать, что Бабель один такой! Вот творение человека то ли с американским именем, то ли с собачьей кличкой «Джек», а по фамилии Алтаузен:
Я предлагаю – Минина расплавить,
Пожарского –
На что им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить,
Их за прилавками Октябрь застал.
Случайно мы им не сломали шеи.
Я знаю – это было бы под стать.
Подумаешь, они «спасли Расею»!
А может, лучше было б не спасать?
Зрелище князя Пожарского, стоящего за прилавком на Нижегородской ярмарке, радует меня необычайно и заставляет вспоминать все о том же: что мы для наших… скажем мягко – для наших нелюбителей настолько отвратительны, что уже нет сил разбираться, кто тут профессиональный воин, а кто торговец. Что еще интересно – это видение русских исключительно как торгашей. Видимо, представление «чужого» в виде торгаша вообще характерно для народов Российской империи: так представляют и евреев, а теперь еще и кавказцев.
А вообще анализировать текст даже не хочется – так все конкретно в нем, рельефно, завершенно, что просто никаких слов нет.
Стоит перечитать и творения Д. Хармса, в которых описывается Иван Сусанин. Какое высокомерное отвращение во всех этих «бояринах Кувшегубах», в поедании Иваном Сусаниным собственной бороды, в окрике «гляди, яко твоя брада клочна». Даниил Хармс буквально давится от смеха просто потому, что описывает русский XVII век. Но если для Загоскина и Карамзина это век интересный и романтичный, то для него – нелепый, дикий и неприятный.
По-видимому, люди такого склада особенно часто оказывались в рядах палачей русского народа – просто в силу душевной склонности резать таких отвратительных типов, подобных стаду платяных вшей.
Впрочем, русофобия вообще была частью официальной политики СССР до Сталина. Луначарский не где-нибудь, а в одном из своих циркуляров писал с предельной обнаженностью: «Нужно бороться с этой привычкой предпочитать русское слово, русское лицо, русскую мысль…». Как говорится, коротко и ясно.
Прямо как в стихах уроженца Житомира, Александра Ильича Безыменского:
Расеюшка-Русь, повторяю я снова,
Чтоб слова такого не вымолвить век.
Расеюшка-Русь, распроклятое слово
Трехполья, болот и мертвеющих рек…
Как же тут не порадоваться, что эта отвратительная страна
Сгнила? Умерла? Подохла?
Что же! Вечная память тебе!
Не жила ты, а только охала…
В первые двадцать лет советской власти полагалось считать, что Россия погибла, убита коммунистами, и радоваться по этому поводу. Радость выражали, конечно же, не одни евреи. Маяковский вон тоже ликовал, что красноармеец застрелил Россию, но очень уж заметно, кто лидирует в рядах этих ликующих.
Причем это противостояние не только не скрывалось, но всячески рекламировалось и политически обыгрывалось. В стихотворной пьесе А. Безыменского «Выстрел» есть такой диалог:
ДЕМИДОВ:
И еще я помню брата…
Черноусый офицер
Горло рвал ему, ребята,
И глаза его запрятал
В длинноствольный револьвер.
Братья! Будьте с ним знакомы,
Истязал он денщиков,
Бил рабочих в спину ломом
И устраивал погромы,
Воплощая мир врагов.
Забывать его не смейте!
В поле, дома7 и в бою
Если встретите – убейте
И по полю прах развейте,
Правду вырвавши свою.
И сегодня в буднях жгучих
Пусть сверкнет наш грозный меч!
Братья! Пусть наш век могучий
Вас поучит и научит
Нашу ненависть беречь.
СОРОКИН:
Руками задушу своими!
Скажи, кто был тот сукин сын?
ВСЕ:
Скажи нам имя! Имя! Имя!..
Демидов выходит на авансцену. Большой барабан начинает бить слабо, все громче, громче.
ДЕМИДОВ:
Полковник… Алексей… Турбин…
ВСЕ:
Полковник…
Алексей…
Турбин… [157, с. 50].
Напомню, что «Белая гвардия» печаталась в 1924–1925 годах, а «Выстрел» вышел в 1930 году. Перед нами – совершенно откровенная полемика с Булгаковым.
Насколько образ военного врача Алексея Турбина соответствует удару ломом в спину или организации погромов, пусть судит сам читатель. Хорошо, что А. Безыменский, в отличие от большинства тех, с кем он начинал, дожил до 1970-х. Его продолжали хвалить [158], награждали и продвигали, хотя большую часть поэтических произведений 1920–1930-х годов никогда не перепечатывали [159].
Но он жил. Физически жил. Это радует.
Нет-нет, не надо видеть в словах автора ни неуместной иронии, ни проявления христианского милосердия (тоже совершенно неуместного по отношению к Безыменскому и Багрицкому).
Так же, как автор призывает к либерализму – вернейшему средству окончательного решения еврейского вопроса, так же точно и по тем же причинам он радуется долголетию наших врагов. Я очень сожалею, что Мандельштам не прожила лет на десять больше. Что она не увидела, как изменяется состав интеллигенции в России, как новая русская интеллигенция оттесняет евреев. Как евреи все безнадежнее проигрывают конкуренцию.
Точно так же я очень рад, что Безыменский дожил до публикации «Мастера и Маргариты» (1966 год), до переизданий «Белой гвардии» и «Бега». Как плохо ему было в последние годы! Как страшно!
Ужас перед тем, что сделали с моим народом, сделал меня злым, жестоким человеком. Поэтому я и радуюсь, если наш (и тем самым мой личный) враг доживает до своей. полной, уже окончательной гибели. До крушения всего, во что он вложил свою подлую, никчемную душонку.
…Но в первые пятнадцать – двадцать лет русофобия таких, как И. Бабель, А. Безыменский и Д. Алтаузен была востребована государством.
МСТИТЕЛИ
Тут давайте оговорим, что среди русских евреев было много людей, у которых очень даже было за что и почему мстить. Множество людей еврейской России, Страны ашкенази имели основание считать, что их способности остались невостребованными, судьбы растоптаны чертой оседлости и процентной нормой. Что их лояльность к искренне любимой России не находит понимания и ответа. Многие евреи чувствовали, что их хорошее отношение к стране, их готовность считать себя частью российского народа разбились о волну погромов и правовые ограничения.
Такие, как О. Грузберг, не стали врагами русской России, но уж с политическим строем Российской империи готовы были воевать до последней капли крови. И все защитники ненавистного государства тоже превращались для них в тех, по чьей милости их матери ночевали в полицейском участке.
Представим себе психологию человека, который даже сам лично ничего плохого не испытал, но которому дедушка рассказывал, как русские солдаты ловили его, но не поймали, а поймали его старшего брата. Если дедушку ловили году в 1840, в возрасте 10 лет, он вполне мог рассказать эту историю внуку, родившемуся в 1890-м году. Что должен думать внук, слушая, как дедушка спрятался за поленницей и долго стоял, боясь даже дышать, с колотящимся о ребра сердечком, слушая неторопливые разговоры солдат, вдыхая запах табака и пота (день был жаркий). Что должен был думать еврейский мальчик из благополучной петербургской семьи, слушая рассказ любимого деда в 1900 году? Пройдет пять лет, и он, весь в поту от страха и волнения, наведет маузер на усатого страшного полицейского, на казака, стоящего в оцеплении. Тяжелое для подростка дуло уплывет, пот зальет глаза, оружие грозно, очень по-настоящему, бабахнет… на полметра мимо, разумеется.
Пройдет еще двенадцать лет, и молодой мужчина, уже похоронивший любимого дедушку, опять поднимет револьвер, наведет на синий мундир – тот самый мундир, какой был на тех людях, которые ловили его деда, которые увели брата деда, из-за которых нет у этого еврея ни дяди от старшего брата деда, ни троюродных братьев. Теперь поту будет поменьше, оружие хорошо пристреляно по портретам императора и по иконам; пуля войдет куда надо, пробив сто раз проклятый мундир.
Кто хочет – пусть осудит этого человека. Я его хорошо понимаю, потому что на его месте действовал бы точно так же, и уверен, что пошел бы до конца. Люди, которых нельзя безнаказанно истреблять, вызывают все же уважение. А сколько было таких? Сколько евреев, раненных когтями Российской империи, легендарного двуглавого орла, имели множество личных, частных, чуть ли не интимных причин хотеть сокрушения империи, гибели ее защитников и спасателей?
Наконец, во время Первой мировой и Гражданской войн произошло много такого, что естественно взывало о мести.
Все это бесспорно и не вызывает ни особого удивления, ни возмущения. Удивляет разве что чрезмерность этой мести да готовность обрушивать ее на головы заведомо невинных. В этой чрезмерности трудно не увидеть некое свойство иудаистской цивилизации, воспитанный ею феномен. Судите сами: в праздник Пурим свиток Эстер-Эсфири читается в синагоге два раза.
«В Торе написано, что народ Амалек является вечным врагом сыновей Израиля и заповедано воевать с ним всегда. Поэтому в наше время в синагоге во время чтения свитка Эстер принято продолжать эту войну, и каждый раз, когда чтец произносит имя Амана, все начинают громко шуметь – „бить Амана". Для этого надо не забыть принести в синагогу трещотки, пистолеты с пистонами и все, что может шуметь. А чтец должен терпеливо ждать прекращения избиения после каждого упоминания имени Амана и только после этого продолжать чтение» [160].
Это не какой-то сумасшедший еврей сам по себе придумал, что война с «народом Амалек» вечна и продолжается в данный момент. Этому учат раввины; это проживает каждый еврейский ребенок, каждый год лично участвуя в «избиении Амана», духовно присоединяясь к убийству 75 000 человеческих существ. Чтец Торы заботливо организует приобретение этого опыта, пока собравшиеся «бьют Амана» после каждого упоминания его имени. Что может воспитать такой религиозный опыт, кроме привычки ненавидеть и мстить? Охотно выслушаю возражения (желательно с аргументацией), но пока не вижу, что еще.
Представляю, какой поднялся бы вой, визг и хай, если бы в православной церкви раз в году происходило бы ритуальное убийство Троцкого или Свердлова; если бы это стало церковной традицией, а священники напоминали бы прихожанам: не забудьте принести с собой трещотки и пистолеты с пистонами. Если при чтении священных текстов священники делали бы аккуратные перерывы, пока все, треща и стреляя, не проорутся: «Бей Свердлова!!!». Вот крику было бы и в «22», и во «Время и мы», то-то обвиняли бы нас во всех смертных грехах…
А причин кричать «Бей Свердлова!» у нас, право же, куда побольше, чем у евреев «бить Амана». И события как-то посвежее, и, в отличие от Амана, только собиравшегося устроить погром, Свердлов обагрил руки кровью такого числа русских людей, что хватило бы на кровавые ванны евреям всего земного шара.
|
|
|
