 |
Билл, тоже державшийся на грани, слегка тронул его за плечо, заставляя перевернуться на спину, и опустился между его ног, машинально целуя грудь и живот.
|
|
|
|
- Включи свет. Я хочу видеть твое лицо.
- Не надо. Я и так уже как рак.
Билл подтянулся вверх, щелкая выключателем, и Том увидел, что ему совершенно не до шуток. Лицо его было предельно сосредоточенным, глаза, черные до безумия, возбужденно горели. Том понял, что это было необходимо не для того, чтобы его смутить. Билл хотел видеть, что он чувствует.
Видя, что в глазах Тома скользнуло волнение, он слегка улыбнулся, одновременно нежно и соблазнительно, как умел только он.
- Как рак, ты будешь завтра утром, а сейчас ты забудешь свое имя.
И Том забыл.
Жадно хватая ртом воздух и захлебываясь собственными вдохами, он забыл в этот момент обо всем.
Не чувствуя даже собственного тела, только его нежные руки, горячие губы на шее и плавные движения, каждое из которых приближало его к чему-то, чего он пока не понимал, боялся и одновременно безумно хотел.
Наконец, он чувствовал Его. Наконец, принадлежал Ему в полной мере… и да, это было лучшее, что было в его жизни.
«Билл…» - было единственным, что он знал и помнил, и повторял, не переставая. Его сладкий дурманящий шепот и биение сердца – единственное, что он слышал и хотел слышать всегда.
Билл… Имя как выдох, как стон и как взрыв сотен тысяч салютов перед глазами.
Том зажмурился и резко и глубоко вдохнул, откидывая голову. Небо в алмазах… Тысяча звезд на том же темно-синем небе, которое он видел с крыши обсерватории, и которое сейчас было видно, не выходя из комнаты, не покидая кровати и не разжимая объятий.
«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю...» - стучало сердце и во все горло кричало сознание, но губы отказывались произнести что-либо связное.
Том прикрыл глаза, не в состоянии даже поднять руки, чтобы обнять того, кто сейчас точно так же без сил лежал рядом, рассеянно гладя его по груди.
|
|
|
Наслаждаясь все еще разливающимся по телу теплом и усталостью, и, слушая тяжелое дыхание любимого, незаметно для себя он уснул.
* * *
Том еще не успел поднять голову с подушки, но уже знал, что Билла в квартире нет. Не потому, что его не было рядом с ним в кровати, не потому, что на тумбочке не было его часов и не потому, что вокруг стояла оглушающая тишина. Просто он чувствовал это.
Быстро одевшись, Том прошелся по квартире, заглядывая в каждую комнату, просто для того, чтобы убедиться в том, что его шестое чувство не обмануло его, хотя очень надеялся на обратное.
Билл решил не прощаться, зная, что это будет нелегко для них обоих.
Том не был уверен, что так было лучше, очень хотелось обнять его еще хотя бы раз, но точно так же он не был уверен, что обняв, смог бы отпустить. Несмотря на то, что Билл предупредил его, почему-то сам факт его отъезда воспринимался как что-то неожиданное, к чему Том совершенно не был готов.
Почему так? Почему не сказав ничего на прощание, будет ли скучать, и когда точно вернется? Внезапно появилась надежда, что может быть он просто вышел куда-то и скоро придет. Том прошел на кухню, на автомате щелкая чайником, и оперся бедром о шкафчик, бросая рассеянный взгляд на стол, где лежал небольшой листок. Сердце тревожно и радостно забилось в надежде, что через полчаса или через час он снова увидит своего гения.
Он быстро развернул бумагу, пробегая по ней глазами. А после еще раз и еще.
«Я тоже люблю тебя, Том».
Это было все, что Билл посчитал необходимым сказать, уезжая на три недели.
Не было никакой надежды и ни одного объяснения, но в одной коротенькой строчке было написано все, что Тому необходимо было знать.
Рядом с запиской лежали ключи от квартиры и сотовый телефон Билла.
|
|
|
Том провел руками по лицу и опустился на стул. Он все еще держал листочек в пальцах и снова пробежал по нему глазами, надеясь, что сейчас на нем появится что-то еще, чтобы объяснить, почему за долгие три недели Том не услышит даже голос, искаженный динамиком.
Возможно, у Билла были причины так поступить. И возможно, Том добился бы их озвучки, если бы Билл был рядом. Но перед сложившейся ситуацией он был бессилен.
Внезапно Том почувствовал себя как никогда уставшим и разбитым. Лучше бы он не просыпался, лучше бы узнал эту новость не так рано, хотя бы к обеду или к вечеру, или завтра или когда-нибудь в другой раз, чтобы можно было, как следует, собраться и принять ее…
Хотя было еще не поздно начать все с начала.
Он медленно встал и отправился в спальню, надеясь, что постель сохранила тепло Билла и его запах.
Глава 17
А теперь, милые детишки,
Прошу вашего внимания.
Я – тот голос из подушки,
Я вам кое-что принес.
Я вырвал это из своей груди.
И с этим сердцем я властен
Смыкать ваши веки.
Я буду петь до наступления рассвета.
Ярким светом на небосводе
Горит мое сердце.
(Rammstein, «Mein Herz brennt»)
Вот теперь это была настоящая осень, хмурая, дождливая и холодная.
Билл был прав, говоря, что счастливые художники не пишут великих картин. Чтобы найти себя в искусстве, художник должен быть потерянным в жизни. Потерянным, несчастным и одиноким.
Именно так сейчас чувствовал себя Том.
Одинокий пасмурный пейзаж появлялся на его картине, повторяя то, что было за окном и в душе.
Билл не оставил ему адреса.
Он боялся, что Том может бросить все и приехать к нему, и тогда уж точно никто и ничто не смогло бы заставить его вернуться к работе. Большую часть времени Том считал эту меру излишней, но были и моменты, когда он отдавал должное проницательности Билла, потому что, казалось, знай он, куда ехать, именно так оно и было бы.
У Тома был его телефон…
Но совсем не так, как хотел бы Том. Билл присылал ему сообщения несколько раз в день, как и обещал, но когда Том пытался позвонить или ответить ему, сообщения приходили на телефон Билла, который тоже был у Тома. Связь была односторонней, может быть, потому что Билл и сам не был уверен, что услышав знакомый голос и взволнованное дыхание в трубке, не сорвется и не вернется в город.
|
|
|
Наверстав упущенный отдых за несколько дней, в которые мог проспать до пятнадцати часов, Том почувствовал, что больше не засыпает на лекциях, но теперь и ночью уснуть было все труднее. Теперь это удавалось ему только потому, что он работал до тех пор, пока не начинали слипаться глаза. Вряд ли это был способ, который понравился бы Биллу, но иначе он мог часами лежать, уставившись в темноту.
|
|
|
