Глава 1. Правые, левые и словесная функция

 

Итак, ещё раз остановимся на работе правой и левой психики. Вихреобразное закручивание энергетического поля у формирующих человека противоположных духовных сил приводит к различной работе у правых и левых многих психических процессов, а в целом к работе различных типов психики у них. В первую очередь различная направленность энергетических полей вызывает неравномерную активность работы лобных долей коры больших полушарий мозга. При изначальном равенстве в активности обеих частей мозга у правых энергичней работает правая передняя часть мозга, а у левых – левая передняя часть мозга. Эта неравномерность работы мозга в настоящее время хорошо изучена и носит название межполушарной функциональной асимметрии мозга.

Обычно считается, что ведущим (доминантным) является или должно являться левое полушарие, так как оно ответственно за речь человека, а речь для человека это всё, потому что именно способностью говорить (и мыслить теми же фразами, которые используются в разговоре) человек в первую очередь отличается от животных. А значит, левое полушарие создало (или чуть ли не создало) человека. Но так ли это? Здесь перепутаны некоторые причины и следствия.

Главным в создании человека была активизация его жизненной силы и перевод его в состояние повышенного энергетического тонуса. Это состояние возбуждало более активную работу мозга и более совершенное, более полноценное восприятие мира. В эволюционном плане это привело к большей развитости мозга и к возникновению мощной психической силы, уже известной нам как Су. Активизация же жизненной силы человека осуществлялась духовными силами рус в их правозакрученном поле, возбуждавшем больше тонуса в передней части правого полушария, и поэтому это более полноценное восприятие мира посредством деятельности Су более развивалось в правом полушарии. Оно изначально более соответствовало правому полушарию.

Правое полушарие не было специализированным для работы с тем, что сегодня мы воспринимаем как проблески интуиции, оно просто обеспечивало природную норму восприятия мира человеком, мира во всей его полноте и сложности, обеспечивало так, как положено просто мозгу, а не специализированной его структуре.

А вот левое полушарие вначале было вспомогательным и в какой-то мере специализированным. Как менее активное, оно не вовлекалось во взаимодействия с внешним миром, и выполняло функцию остающегося в тени пассивного и немого наблюдателя, который давал о себе знать, когда вовлечённое в активную деятельность правое полушарие в своей увлечённости могло совершить ошибку. Левое полушарие было внутренним созерцателем, склонным к анализу и критике. Включаясь в работу, оно выполняло тормозные функции по защите человека от неконструктивной или ошибочной деятельности, в том числе, естественно, не только во внешней деятельности, но и в деятельности внутренней.

Ну, а позже, когда начала развиваться речь, ему были отведены и функции речи, потому что последовательное строение речи вполне соответствовало последовательно строящимся логическим цепочкам аналитической функции. Хозяйству Ли язык пришёлся ко двору.

И вот когда появилась речь, Ли заявил о себе во весь голос. По той самой причине, что речь строилась слово за словом, фраза за фразой, и полностью подходила способности Ли к последовательному осмыслению. И чем совершенней становилась речь, тем полновесней становился голос Ли. У него появилась возможность озвучивать свои смыслы. И он даже подстраивал построение своих смыслов под смысловое построение словесных фраз. И его смыслы приняли форму мыслей, которые строятся так, как строятся словесные фразы.

Но язык, тем не менее, оставался вспомогательным инструментом взаимодействия между людьми, не более важным, чем те формы взаимодействия, которые сегодня называют невербальными, и которые включают в себя способность видеть и чувствовать самого человека, его состояние, настроение, намерения и прочее, прочее, вплоть до способности телепатического ощущения другого человека. Язык был таким же вспомогательным средством взаимодействия, как и любой язык знаков, язык мимики, как любая знаковая система, основанная не на самодостаточной внутренней логике, а гибко вплетаемая в ситуацию, неотделимая от ситуации, в которой она применяется, и имеющая множество толкований, нюансов, тонких подтекстов, которых она не содержит сама по себе, но которые проявляются в ситуациях, и которые учитываются не менее самого языка. Сегодня такая гибкость толкований чаще воспринимается как пугающая неопределённость, и воспринимается правильно, потому что нынешние люди потеряли прежнюю полноту восприятия мира и в значительной своей части не способны ни должным образом воспринять и оценить ситуацию, ни применить слов, должным образом соответствующих ситуации, слитых с ситуацией, ни воспринять должным образом произносимых слов. Люди потеряли связь друг с другом, и каждый говорит сам по себе (да ещё и с чувством гордости за то, что он есть «независимый и суверенный индивид»). Тогдашних людей неоднозначность словесных толкований не смущала, они были в связи друг с другом и намного полней понимали друг друга, и при их конкретно-образном и целостном восприятии мира в каждой конкретной ситуации они способны были увидеть конкретное и однозначное толкование, они умели понимать суть и доносить до собеседника суть, прятаться же за полупустым суесловием они не имели манеры. И даже там, где они создавали неоднозначность, за этим стояла работа высшего ума, способного увидеть за этой неоднозначностью нечто большее, чем неопределённость от потери конкретного, или же игра высшего ума, способного оценить неоднозначность как шутку. И они вполне обходились более простым языком, но при этом речь их была более полна, чем нынешняя. Более полна по причине того, что им было свойственно интуитивно-целостное восприятие мира.

Кто ж думал, что спокойный наблюдатель Ли однажды взбеленится до полного раздвоения личности и возьмётся сам вести ту игру, которую они играли совместно с Су, предоставив последней лишь одну работу – сокрушаться по поводу его плохой игры. Но, увы, явилась небесная гостья, и всё вышло именно так.

Хотя, если рассматривать вопрос корректно, то о раздвоении Ли говорить не приходится. Ли остался тем же, он только вновь ушёл в тень, взбеленились и вышли из-под контроля некоторые его функции. Эти взбудораженные левозакрученным полем руг функции цельной силы не образовали и заменой Ли не стали, они просто придали личности человека определённые черты патологии, к которым взращённые в культуре, пронизанной влиянием руг, современные люди давно привыкли и воспринимают как норму.

Итак, с появлением Луны и активизацией руг появился человек «новой породы» – левый человек. И левое полушарие стало ведущим в работе мозга. И слова стали всем. А человек, потерявший способность нормально воспринимать и оценивать мир, стал придатком своих слов. Его даже оказалось возможным программировать с помощью слов, и человек жил и действовал по этим словесным построениям так, словно не видел и не понимал реального мира вокруг себя. Слова начали гипнотизировать человека. И словесные представления о мире заслонили собой реальный мир и даже заменили его. Человек утонул в мире слов.

А его мышление стало не образным, а последовательным, соответствующим последовательной логике построения словесных фраз. И от этого оно стало обеднённым мышлением, оно потеряло возможность оперировать множеством связей, содержащихся в образах, и фиксировало своё внимание на отдельных, единичных связях, упуская из вида всё остальное. А если же оно бралось рассматривать всё остальное, то последовательно, выхватывая в поле своего внимания связь за связью, искажая при этом многое в этих связях и многое опять-таки упуская из вида. Оно стало мышлением более медленным и менее совершенным.

От природы левое полушарие выполняло вспомогательные функции формального анализа и критики. А теперь эти функции стали определяющими.

Формальный анализ не способен к построению полноценной образности, он работает с теми вычлененными из образов составляющими, которые представляются наиболее важными, и связи в которых выделены в явной, в очевидной форме. Он фиксирует суть и формализует её, превращая в обеднённые последовательные представления, как-либо увязанные со многими другими уже формализованными представлениями. Сам он уловить и познать суть малоспособен, ему для этого нужен образ, он работает только с уже построенным образом. А построение образности осталось функцией правого полушария, которое превратилось в подсобную структуру и к созданию полноценной образности стало неспособно. И суть…. А впрочем, многие ли ныне вообще способны самостоятельно понимать суть?

Критика помогала анализу формализовывать смыслы, превращать смыслы в последовательные мысли, в цепочки последовательных представлений, но делала она это очень просто – она рвала эти цепочки, как только могла, и ничтожила мысль, превращая её в ничто, и только то оказывалось достойным сохранения и формализации, что выдерживало нападки критики. Когда левое полушарие было вспомогательным, критика была в ведении Ли милым ручным зверьком, отпугивавшим от хозяйства Ли всякую негодность, но теперь она превратилась в большого страшного зверя, от которого и сам Ли не знал порой, куда спрятаться.

Ранее Су, базировавшаяся более на деятельности правого полушария, была настолько развита и активно деятельна, что могла потеряться в своей всеохватности видения мира, поэтому она чутко внимала реакциям левого полушария и опиралась на мнение и оценки Ли. Тем более она учитывала мнение Ли при построении собственных образов, чтобы не уйти в построение иллюзорной образности и не впасть в заблуждения, смешивая имеющую под собой какие-то основания образность реальности с иллюзиями. Когда Ли давал свою оценку: «Логично рассуждая, здесь что-то не то», они вместе с Су начинали выяснять ситуацию. В норме и одна, и другая информационные системы поддерживали друг друга – Ли не давал Су впадать в иллюзии, Су не позволяла Ли уходить в абстракции. При доминирующей же работе левого полушария человек стал тяготеть к абстрактному восприятию мира, а бывшее некогда основным конкретно-образное восприятие мира попросту угасло. А если оно и пробивалось сквозь свою угашенность, то лишь для того, чтобы настроить человеку иллюзий. И человек стал поверхностным человеком. Склонным при этом ко всяческим заблуждениям. А в рассуждениях удовлетворяющимся смесью поверхностных суждений с маловразумительной заумью. И весьма этой заумью гордящимся.

Но левый человек не просто поверхностен сам по себе, за ним стоят руги, и он лукаво поверхностен и даже коварно поверхностен. Он наблудит что угодно и к каким угодно последствиям приводящее с лёгкостью необычайной. Просто рот его будет открываться и слова оттуда будут изливаться, а что за слова, и что и кто за этим стоит, и почему вдруг это ему пришло в голову и на словесные тирады оживило, он не способен ни отследить, ни проанализировать. Единственной его реакцией на собственный неожиданный словесный взыгр будет некоторое самолюбование: «Во я даю». Он толком не думает, о чём говорит, он просто говорит. Но слова его бывают очень непросты, потому что за ними стоит левый мир, который уже знает что делает, и делает всё ради того, чтобы остальной мир ничтожить и под себя подминать.

Удачный пример, демонстрирующий способ суждений подобных поверхностных людей, известен как классический на Востоке. Он представлен в виде короткого диалога правого с левым, но прежде, чем его привести, раскроем, о чём там идёт речь. Речь идёт об использовании холодных водных процедур для энергетического развития (совершенствования) человека. Кратковременное купание в холодной воде или обливание холодной водой вызывает в организме энергетический всплеск в виде резкого возбуждения кожного тонуса и соответствующей ему общей реакции организма. Вот эта способность организма к повышению энергетического тонуса и тренируется (но не способность умения стойко синеть от последующего «закаливающего» переохлаждения, чего всячески избегают). Для того, чтобы избежать «закаливания», то есть привыкания организма отвечать защитной отрицательной реакцией на холод после всплеска тонуса, тренировки делают кратковременными и вначале редкими, начиная с двух-трёх раз в неделю, и очень постепенно увеличивают их количество, доводя до ежедневных, до многоразовых за день (но на это уходит много лет), в конечном счёте обливаются ледяной водой через каждых полчаса, и организм в ответ не синеет, а только пышет жаром. Так организм переводят на постоянную работу в качественно более высоком энергетическом режиме.

И вот такой диалог. Человек думающий и способный понимать суть дела утверждает: «Даже с помощью холодной воды можно достичь совершенства». «Если бы это было так, то лягушки были бы самыми совершенными существами» – отвечает ему критически настроенный поверхностный собеседник. Это типичный ответ левого человека. По сути, он говорит бряксус, нелепость, но сам вполне этим удовлетворяется и считает такой свой ответ очень даже остроумным. За этим стоит отсутствие способности видеть реальный мир и видеть за поверхностью слов суть дела (и за этим стоит присутствие кое-кого, кто к такому отсутствию подталкивает).

Ну, а также следует говорить об отсутствии способности понимать слова как символы, всего лишь помогающие раскрывать реальность, как действительно вторичный, вспомогательный инструмент.

И левый человек руководствуется не восприятием мира, а описанием мира, именно вторичной информацией о мире, опосредованным представлением о нём. Этот посредник есть речь, или, как говорят физиологи, вторая сигнальная система. Первая же сигнальная система у левого человека сигналить отказывается, и низведена у него к простейшему животному восприятию мира органами чувств и к некоей туманной подсознательной интуиции, в которую превратился вытесненный в подсознание некогда основной способ восприятия мира, потерявший своё назначение давать цельное и всеохватное представление о мире. И даже интуиция настолько заглушена, что срабатывает она у большинства левых лишь в экстремальных ситуациях и лишь для того, чтобы сказать: «Да, теперь уже всё». Она включается тогда, когда карась уже прыгает на сковородке. И всё потому, что карась этот живёт не реальным миром, а описанием реального мира, своими внутренними, вторичными представлениями о мире, живёт грёзами. Он загипнотизирован своей вторичной сигнальной системой, сконцентрировался на ней и превратил её в свою первую систему представлений о мире. Он потерял реальность и создал реальность из собственных грёз, возникающих от перевозбуждённой способности словесно-логического описания мира.

И хотя его понимание реальности крайне поверхностно, зато его ни в чём не переговоришь. Взбеленившаяся в нём разговорная функция всегда найдёт, и что формально сказать другим, и как загипнотизировать самого своего хозяина.

А потом они учат нас тому, что речь, оказывается, создала и самого человека.

Глава 2. Тип интеллигента

 

И вот, всё дело в том, что левые не просто живут сами по себе, они ещё и создают свою культуру. Пишут какие-то книги, излагают какие-то взгляды, раскрывают своё видение мира в художественных произведениях, и так далее, и тому подобное – свою левую культуру они создают довольно активно, потому что за ними стоят активные руги, которые их на этот труд активизируют. И в этой работе они значительно активней правых, активней уже потому, что им эта работа даётся проще: правый, прежде чем какие-то взгляды изложить, многократно их выверит и перепроверит, долгое время будет их вынашивать в себе, выстрадает их истинность – а иначе ему не позволит совесть, левый же лишён подобного «тормоза», он, как удачно говорят, отвязан, и он будет блудить что попало, лишь бы покрасочней получалось. В том числе будет заимствовать и взгляды правых и даже будет куда более красочно их излагать, заодно с этим на свой манер их и искажая.

Но главное в этом деле не то, что они о чём-то там говорят, в конце концов, почему бы разнообразия ради и красочных балаболок не послушать, главное то, что любой информации соответствует своя энергетика, и, создавая своё информационное поле, они тем самым создают соответствующее ему энергетическое поле, по сути, энергетическое поле дьявола. И вся культура в этом энергетическом поле корёжится и переформировывается на такой вот, хоть и красочный, но дьявольски извращённый манер. И на такой же извращённый манер переформировывается и человеческая психика.

И когда человек стремится подняться выше базового обывательского уровня, когда он стремится развиться и стать культурным человеком, то он попадает в информационно-энергетическую ловушку дьявольской левой культуры – это первое, что с ним происходит. И это главное, что с ним происходит. Подавляющее большинство людей из этой ловушки уже не выбирается. Для того чтобы из этой ловушки выбраться, необходимо иметь в себе изрядный потенциал для самостоятельной интеллектуальной работы и значительную часть своей жизни посвятить перелопачиванию и отвержению всего этого культурного «псевдо», которое так изощрённо и так удачно выдаёт себя за истинность. Но и потенциала мало. Необходимо быть представителем определённого психотипа, а конкретно, быть явно выраженным яйцеголовым человеком, то есть сложившимся в ментальном отношении человеком, иначе всё остальное окажется напрасным. Такие люди преодолевают навязываемую дьяволом обществу культуру ругайи и становятся интеллектуалами, но, увы, их мало, значительно меньше, чем можно было бы предполагать. Остальные же остаются в плену у этой левой культуры и становятся интеллигентами.

Ну, а что представляет собой тип интеллигента, долго и объяснять не надо. Народ давно уже эту породу раскусил и только сокрушается по её поводу: «Ох, уж эта гнилая интеллигенция».

Положиться на интеллигента ни в чём нельзя. Не выполнит обещаний, сподличает, обманет и даже предаст, но при этом задним числом найдёт себе очень убедительно выглядящие оправдания и предстанет даже праведником или героем. И всё это не потому, что он такой коварный, просто он вообще такой. Никакой. Одни только позы. Личины, которые он довольно неплохо умеет к себе примерять. Начитанность и раскованность воображения позволяют ему это довольно успешно осуществлять. И, в зависимости от того, как поворачивается ситуация или складывается разговор, он предстаёт совершенно разным и даже противоположным человеком, таким, каким ему представляется наиболее удачным в данном положении выглядеть – но всё это видимость. Сути там нет. Сути в нём вообще нет. И потому главная, глобальная проблема интеллигента – как быть, а не казаться. Он кажется кем угодно, но, по сути, он никем не является.

И всё его стремление к истинности оборачивается в конечном счёте стремлением к тому, как удачно солгать. Впрочем, и к истине он всерьёз вряд ли стремится, он стремится к тому, чтобы быть культурным человеком. А поскольку культурность предполагает и озабоченность поисками истины, то он согласен поиграть с истиной в прятки. Но кто от кого там прячется, так сразу и не поймёшь. Его больше интересует среда обитания. Та среда, в которой он чувствовал бы себя по-обывательски уютно и комфортно, и при этом имел бы вид умного человека, потому как без этого комфорту никакого. Своему соглашательству с удобным вместо истинного он даже термин придумал мягкий и обтекаемый – конформизм. «Что вы, мы не подлецы, мы всего лишь конформисты».

Но конформизм этот странного свойства: без критики всего, что только можно раскритиковать, интеллигент не будет интеллигентом, и в своей упоённости критикой он способен забыть и о комфорте, и о соглашательстве, и обо всём остальном на свете, и даже перспектива восхождения на плаху не угасит разошедшейся в нём жажды обличения. Самолюбования при этом будет предостаточно, но движущей силой его всё же является не борьба за правду или справедливость, а жажда критики сама по себе. За ним стоят руги, и критика его является всего лишь замаскированной формой ругани, происходящей от желания руг всё ошельмовывать и ничтожить. Да и сама ругань, то есть в прямом смысле матерщинная ругань, не сходит с его интеллигентских уст. Это, казалось бы, довольно странный феномен, и многих он озадачивает и даже шокирует – как так, культурные люди, и должны были бы следить за своей речью, а ругаются, как последние отщепенцы; но, тем не менее, это реальность – нигде не услышишь столько матерщины, как на самом дне и в интеллигентной среде. Разница только в том, что на дне ругаются без разбору, а интеллигент всё же знает, где он может позволить себе напрямую отвести душу, а где ему лучше придержать язык и перейти на замаскированную форму ругани.

Когда же дело коснётся уничтожения тех самых интеллектуалов, которые от природы таковы и до уровня интеллигента не опустились или же его в себе перебороли, то тут у интеллигента пропадёт покой и сон. От рвения, разумеется. Многие отмечали, что интеллигенция «готова утопить в ложке воды лучших из себя». Вот только топит она не «лучших из себя», топит она тех, кто не имеет с ней ничего общего, тех, кто является представителем настоящей, от природы существующей элиты, и кого она ненавидит лютой ненавистью, хотя и боится сама себе в этом признаться, потому что всячески их при этом копирует и имитирует и норовит оказаться на их месте. Естественно, вытеснив и уничтожив их самих.

Людям, далёким от среды творческой интеллигенции, это может показаться преувеличением, но именно так обстоят дела: те немногие яйцеголовые представители высшего психотипа, которые как раз и могли бы дать обществу более всей остальной тужащейся в убогих потугах якобы творческой массы, этой массой всячески шельмуются и изживаются, а если они и удерживаются, то только вложив в преодоление всяческих дрязг большинство своих сил и даже вопреки всему на свете. На практике интеллигенция оказывается агрессивной средой, которая в значительно большей степени разрушает культуру, чем поддерживает её. И вся чего-либо стоящая культура создаётся интеллигенции вопреки.

Хорошо известен очень странный феномен: для того, чтобы талантливого человека признали, он должен вначале умереть. Признают у нас только посмертно. Но если правильно понимать роль интеллигенции в обществе, то ничего странного здесь нет. Напротив, всё вполне закономерно. Призвание интеллигента в том, чтобы ничтожить как таланты, так и всё прочее, что исходит от Бога, а поскольку здесь, на русских землях, мы имеем интеллигенцию как явно оформившийся и сплочённый культурный класс, то такое своё призвание она выполняет успешней, чем где бы то ни было.

А потом уже, уничтожив творящего от Бога созидателя, она подстраивается под то, что этим созидателем было создано и вопреки ей, интеллигенции, всё же прижилось, и считает это достоянием своей интеллигентской среды. И очень гордится при этом собой: «Посмотрите, как нас все вокруг топчут, а мы всё же вопреки всему создаём культуру! Ай да мы, интеллигенция!». Как бы не так.

На самом деле, если присмотреться, то они явно отличаются друг от друга – те, кто создаёт культуру, и те, кто создаёт культурную среду, пробавляясь при этом игрой в то, что роль созидателя им не чужда. Это разные типы людей, и типы эти вполне различаются анатомически, и один из наиболее явных признаков – достаточная сформированность головы. У создателей культуры голова, а вместе с ней и мозги, достаточно сформированы, у этих, у других… они, конечно, сформированы тоже, но не так, чтобы очень. И вот, если не проводить между ними чёткой границы, если уравнять их и смешать их всех вместе в одну категорию культурных людей, то тогда и получается та адова закваска, которую мы имеем.

Те, у которых мозги «почти сформированы», это люди поверхностные и мозг их хорошо работает в режиме восприятия чужих мыслей, но не в самостоятельном мышлении. Когда они мыслят самостоятельно, то, кроме поверхностных суждений, они ничего не производят, поэтому они могут бесконечно судачить о чём угодно, но к истине от этого они не приближаются (хотя, как это и свойственно поверхностным людям, считают себя очень умными людьми). Они даже не замечают, как оказываются в гипнотическом плену всевозможных красочных дьявольских заморочек, которым для гипнотичности главное поярче выглядеть и возбуждать побольше чувственности, и сами становятся проводниками всей этой дьявольщины. И они при этом и в самом деле кажутся довольно умными людьми, потому что используют в своих суждениях и те истины, которые действительно глубоки и которые были раскрыты для них другими людьми, но в их изложении эти истины становятся всего лишь спекуляциями, используемыми в угоду дьявольской материи.

Возможно, именно по этой причине в изначальном Древнем Египте знания были тайной и за их разглашение полагалась смертная казнь, потому что иначе всё профанировалось и превращалось в одно большое непотребство, от которого не было никакого спасения. Впрочем, их и это не спасло, и очевидно, что это не метод. Метод в осознании, вот мы и ничтожимся всем обществом в угоду интеллигенции, и так будет до тех пор, пока на уровне всего общества не возникнет осознания того, что интеллектуальную элиту следует сознательно формировать по жёстко обозначенным психофизиологическим критериям, а не по умению успешно блудить словами с использованием накопленного человечеством багажа знаний, что такую интеллектуальную элиту следует юридически выделять как отдельную среду со своими правами и обязанностями, и среду просто культурную с ней ни в коем случае не уравнивать и не смешивать, что эта «просто культурная среда» должна, безусловно, поощряться в своих созидательных устремлениях, но уже под контролем элиты, и при этом должна существенно ограничиваться в своём критическом рвении, вплоть до уголовной ответственности за случаи явно демонстрирующей себя разрушительной критики.

В оправдание же интеллигенции можно сказать, что её интеллигентская типология проявляет себя в ней далеко не всегда в полной мере. Причина этому естественна: в культурные люди в массе своей устремляются люди изначально вполне положительные, и интеллигентское начало подминает под себя их доброкачественность не всегда достаточно успешно. Интеллигенция постоянно пополняется из народа, из обывательской трудящейся массы, которая по наитию своему держится рамок добропорядочной обывательской жизни и хранит в себе эту, пусть иногда и совершенно малокультурную, но доброкачественность. И становясь интеллигентами, эти люди стараются впитать в себя всё лучшее из того, что культурным людям присуще, а если и попадают под влияние худшего, то пытаются его понять и как худшее осознать, чтобы потом его из себя изжить. Поэтому интеллигент, пожалуй, не всегда такой страшный зверь, как это представляется из его обобщённого облика. Но, тем не менее, как раз этот обобщённый облик, этот портрет интеллигента как такового это портрет самого лукавого.

⇐ Предыдущая28293031323334353637Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: