 |
Маленькая девочка из Мак-Артур-Парка 9 глава
|
|
|
|
— Добрый день, миссис Кауфман! — радостно сказала Бонни, входя в палату на четвертом этаже.
При появлении Бонни лицо Этель Кауфман озарила улыбка. До недавнего времени пожилая женщина отказывалась участвовать в занятиях по живописи и рисунку и настольных играх, не ходила на выступления клоунов и спектакли кукольного театра, считая их глупыми и бессмысленными. Она хотела спокойно умереть, вот и все. Но Бонни отличалась от остальных волонтеров. У девочки был сильный характер; кроме того, Этель нравились ее искренность и живой ум. Они долго притирались друг к другу, но теперь не могли представить свою жизнь без регулярных встреч. По сложившейся традиции вначале они болтали обо всяких пустяках. Этель расспросила Бонни о занятиях в университете и о том, как идет подготовка к шахматному турниру, а потом девочка вынула из сумки книгу.
— Сюрприз! — выкрикнула она, показывая красивое издание.
У Этель болели глаза, и Бонни с удовольствием читала ей вслух. Несколько недель они провели, погрузившись в удивительный мир первого тома «Трилогии ангелов».
— Я не удержалась и прочитала несколько глав. Так что сейчас перескажу их и буду читать дальше, хорошо?
* * *
«The Coffee Bean & Tea Leaf» [76] Небольшое кафе в Санта-Монике 9.00
— Кажется, я кое-что нашла! — воскликнула Кароль. Она сидела за столиком, склонившись над ноутбуком. Мило с чашкой карамельного латте придвинулся ближе.
Вводя в поисковике различные ключевые слова и словосочетания, Кароль вышла на страницу «www.ebay.com», где был выставлен на продажу экземпляр романа, за которым они охотились.
— С ума сойти! — воскликнул Мило, вылив на рубашку полчашки кофе.
— Думаешь, это та самая книга?
— Конечно! Тираж уничтожен, сейчас в мире всего одна книга с такой обложкой, — ответил он, рассматривая фотографию.
|
|
|
— Черт, продана! — разозлилась Кароль.
Роман выставили на продажу несколько дней назад, и его тотчас купили за смехотворную цену в четырнадцать долларов.
— Можно найти продавца и узнать адрес покупателя.
Не теряя времени, Кароль зашла в раздел с информацией о пользователе: annaboro73, зарегистрирована шесть месяцев назад, положительные отзывы.
Молодая женщина тут же отправила письмо, объясняя, что ищет покупателя книги. Друзья подождали пять минут без особой надежды на ответ. Наконец Мило потерял терпение и составил недвусмысленное послание, обещая тысячу долларов в награду за сведения.
— Все, пора на работу, — сказала Кароль, посмотрев на часы.
— А где твой напарник?
— Заболел, — ответила она, выходя из кафе.
Мило тоже вышел и сел на пассажирское сиденье полицейского автомобиля.
— Ты не имеешь права находиться здесь. Я на работе, а это патрульная машина. Мило пропустил ее слова мимо ушей и как ни в чем не бывало продолжил разговор:
— Какой у нее никнейм?
— Annaboro73, — ответила Кароль, включая зажигание.
— Скорее всего, Анна — это имя.
— Логично.
— Тогда Боро — часть фамилии. Она же написала не «Borrow», а «boro». Наверное, что-то немецкое.
— Скорее польское. Например, Боровски.
— Да, возможно.
— А цифра? Может, год рождения?
— Вполне, — согласился Мило.
Он уже открыл справочный сайт на телефоне, но в одном только Лос-Анджелесе жило больше десяти женщин по имени Анна Воровски.
— Дай-ка мне рацию, — попросила Кароль. Мило не удержался от небольшой импровизации:
— Земля, Земля, прием, говорит капитан Кирк, корабль «Энтерпрайз», просим разрешения приземлиться на базу.[77]
Кароль ошеломленно посмотрела на него.
— Что такое? Не смешно?
— Мило, это было смешно в восемь лет…
Она выхватила рацию и заговорила властным голосом:
|
|
|
— Прием, прием, говорит сержант Альварес, номер 364В1231. Мне нужен адрес Анны Боровски 1973 года рождения.
— О'кей, сержант, будет сделано.
* * *
Париж
Сен-Жермен-де-Пре
Двухкомнатная квартира находилась на последнем этаже, а окна выходили на ту самую
тенистую площадь, где нас высадило такси. Едва открыв дверь, мы почувствовали себя
«дома».
— Прогуляемся? — предложила Билли.
Кажется, Париж хорошо на нее действовал. Волосы, конечно, оставались седыми, а лицо бледным, но она потихоньку приходила в себя.
— Не забывай, мне нужно написать пятьсот страниц…
— Всего ничего! — пошутила она, подходя к окну и подставляя лицо солнцу.
— Ладно, только ненадолго. Покажу тебе окрестности, и домой. Я надел куртку, Билли слегка напудрилась.
Мы вышли и, как настоящие туристы, которыми, собственно, и являлись, отправились бродить по узким улочкам квартала Сен-Жермен, останавливаясь перед витринами книжных магазинов и антикварных лавок, изучая меню во всех кафе и роясь в металлических ящиках букинистов на набережной Сены.
Хотя модные бутики постепенно вытесняли книжные, квартал еще не совсем растерял былое очарование. В этом лабиринте улочек даже дышалось по-другому, казалось, воздух насыщен любовью к книгам, поэзии и живописи. Улицы и здания напоминали о богатом культурном прошлом. В «Прокопе»[78]работал Вольтер, а Верлен приходил туда пить абсент; на улице Фюрстенберг творил Делакруа; на улице Висконти жил Расин, а Бальзак открыл там типографию, которая в конечном итоге разорила его; Оскар Уайльд умер в нищете и одиночестве в дешевом отеле на улице Бозар; на улице Гранз-Огюстен Пикассо написал «Гернику»; на улице Сен-Бенуа играл Майлз Дэвис; на улице Сены жил Джим Моррисон…
У меня закружилась голова.
Билли лучилась счастьем: она порхала по городу с путеводителем в руках, наслаждаясь солнцем и внимательно следя за тем, чтобы не упустить ничего интересного.
В полдень мы сели отдохнуть на террасе кафе. Я один за другим пил эспрессо по- итальянски, а Билли радостно уплетала поджаренные хлебцы со сметаной, медом и клубникой. Наши отношения резко изменились. Агрессия бесследно исчезла, сменившись близостью и пониманием. Мы стали союзниками и старались заботиться друг о друге, понимая, что еще немного, и расстанемся навсегда.
|
|
|
— Зайдем в эту церковь? — предложила она, показывая на колокольню Сен-Жермен.
Я еще только доставал кошелек, чтобы расплатиться, а Билли уже допила горячий шоколад и вскочила из-за стола. Как непослушный ребенок, она побежала через дорогу, не обращая внимания на едущую навстречу машину.
Внезапно Билли рухнула как подкошенная прямо посреди проезжей части.
* * *
Сан-Франциско Больница Ленокс
Бонни разочарованно перевернула несколько страниц и убедилась, что они девственно чисты.
— Боюсь, сегодня мы не узнаем, чем все заканчивается.
Этель Кауфман нахмурилась и внимательно посмотрела на книгу. Повествование обрывалось на двести шестьдесят шестой странице прямо посреди фразы.
— Типографский брак, не иначе. Сходи в магазин и попроси поменять книгу.
— Я купила ее через Интернет!
— Значит, тебя надурили.
Бонни стало обидно. Она почувствовала, как краска заливает щеки. Вот досада! Такой увлекательный роман, да еще эти изящные акварельные иллюстрации.
— Обед!
Сотрудник больницы толкнул дверь палаты и внес подносы с едой.
Бонни тоже получила свой паек: овощной суп, брюссельскую капусту и вареную треску. Стиснув зубы, она заставила себя съесть несколько ложек. Откуда в тарелке с рыбой эта мутная водичка? Почему суп из зеленой фасоли такого отвратительного коричневатого
цвета? А салат, кажется, забыли посолить… фу!
— Не бог весть что, — скривилась миссис Кауфман.
— Да, нечто среднее между «жуткой отравой» и «ужасной гадостью», — согласилась Бонни.
Пожилая женщина слегка улыбнулась.
— Я бы дорого заплатила за шоколадное суфле. Это моя маленькая слабость.
— Никогда не пробовала! — облизнулась Бонни.
— Хочешь, напишу рецепт? Дай мне ручку и книгу! Пусть от нее будет хоть какая-то польза.
Она открыла роман и каллиграфическим почерком вывела на чистой странице:
Шоколадное суфле
200 г черного шоколада 50 г сахара
5 яиц
30 г муки
500 мл молока средней жирности
1) Разломать шоколад на кусочки и растопить на водяной бане…
* * *
Париж
|
|
|
Сен-Жермен-де-Пре
— Ну же, открой глаза!
Билли лежала посреди дороги.
«Рено Клио» вовремя затормозил, чудом избежав столкновения. Движение на улице Бонапарта замерло, вокруг молодой женщины уже собирался народ.
Я наклонился к ней и поднял ноги, чтобы кровь прилила к мозгу, затем повернул голову набок и расстегнул воротник, в точности следуя инструкциям доктора Филипсона. Наконец Билли пришла в себя, на щеках появилось подобие румянца. Приступ был коротким, но неожиданным, точно так же, как в Мексике.
— Не радуйся, я еще не умерла, — пошутила она. Я сжал ее запястье — пульс едва прощупывался.
Билли дышала с трудом, на лбу блестели капельки пота.
Встреча с профессором Клузо, которого рекомендовала Аврора, была назначена на следующий день. Я изо всех сил надеялся, что он оправдает мои ожидания.
* * *
Лос-Анджелес
— Откройте, полиция!
Анна через глазок наблюдала за молотившим в дверь офицером.
— Мисс Боровски, я знаю, что вы дома! — крикнула Кароль, показывая удостоверение. Анна повернула ключ и приоткрыла дверь, с тревогой глядя на полицейского.
— Что вам нужно?
— У нас есть несколько вопросов по поводу книги, которую вы недавно продали через Интернет.
— Я ее не крала! Она лежала в мусорном баке, — стала оправдываться Анна. Кароль взглянула на Мило, передавая ему инициативу.
— Нам нужен адрес человека, которому вы отправили роман, только и всего.
— Думаю, это студентка.
— Почему?
— Она живет в кампусе Университета Беркли.
* * *
Сан-Франциско Больница Ленокс 16.00
Этель Кауфман не могла уснуть. После обеда и ухода Бонни она ворочалась с боку на бок, а сон все не шел. Что-то не так. Сегодня ее мучил не только рак, постепенно съедающий легкие…
Дело в книге. Вернее, в том, что она написала на чистых листах. Поднявшись повыше на подушках, Этель взяла с тумбочки роман и открыла на той странице, где аккуратным почерком вывела рецепт любимого с детства десерта. С чего вдруг этот всплеск ностальгии? Может, потому, что смерть неизбежна и с каждым днем подбирается все ближе? Вероятно, все дело в этом.
Ностальгия… Она ненавидела это чувство. Жизнь была так коротка, что она решила никогда не оглядываться. Этель жила настоящим, стараясь абстрагироваться от прошлого: не покупала сувениров, не праздновала дни рождения, переезжала каждые два-три года, чтобы не привязываться ни к людям, ни к местам. Это казалось ей необходимым условием для выживания.
Но сегодня прошлое внезапно постучалось в дверь. Этель с трудом встала и доковыляла до металлического шкафа, где лежали ее вещи. Она вытащила закрывающийся на «молнию» чемоданчик из грубой кожи, который принесла племянница Катя в свой последний визит. Там лежали вещи, которые девушка нашла в родительском доме перед тем, как продать его.
|
|
|
С первого снимка, датированного 1929 годом, смотрела влюбленная пара, гордо позирующая с тремя детьми. Мама держала на руках Этель, а брат и сестра, близнецы, на четыре года старше ее, стояли с двух сторон от отца. Красивая одежда, искренние улыбки, дружеская атмосфера — фотография дышала добротой и любовью. Этель положила карточку рядом с собой на кровать. В последний раз она рассматривала ее несколько десятилетий назад.
Потом она обнаружила пожелтевшую газетную вырезку с несколькими фотографами сороковых годов: люди в нацистской униформе, колючая проволока и ужасы войны. Журнальная заметка напомнила Этель историю собственной жизни. Ей едва исполнилось десять лет, когда они с братом оказались в Соединенных Штатах. На следующий день после того, как они уехали из Кракова, немцы превратили часть города в гетто. Сестра должна была присоединиться к ним позднее, но ей не повезло — она умерла от тифа в Плашуве.[79] Родители попали в концентрационный лагерь Белжец и тоже погибли.
Этель продолжила путешествие по своему прошлому. Вот черно-белая открытка со стоящей на пуантах балериной. Это она в Нью-Йорке. Она провела детство в семье дедушки по материнской линии, который обнаружил в ней танцевальные способности и помог развить их. Вскоре девушку заметили и пригласили в труппу нью-йоркского городского балета, незадолго до этого созданную Джорджем Баланчиным.
Этель исполняла главные партии в «Щелкунчике», «Лебедином озере» и «Ромео и Джульетте». Но в двадцать восемь лет она сломала ногу, кости срослись неправильно, и с тех пор она ходила, неловко прихрамывая. Карьера окончилась.
От этих воспоминаний у нее пробежал мороз по коже. На обороте открытки Этель обнаружила программу спектакля. После несчастного случая она преподавала в Школе американского балета и участвовала в постановке мюзиклов на Бродвее.
На следующий снимок она не могла смотреть без боли даже по прошествии стольких лет. С фотографии на нее смотрел ее тайный любовник. В тридцать пять она влюбилась в человека, который был на десять лет младше. Несколько часов эйфории обернулись годами страданий.
А дальше…
Дальше шел кошмар…
Кошмар начинался со светлой, слегка размытой фотографии, которую она сделала сама, стоя перед зеркалом. Фотографии ее круглого живота.
Почти в сорок Этель, сама того не ожидая, забеременела. Это был подарок судьбы, который она приняла с бесконечной благодарностью. Она никогда не была так счастлива, как в те полгода. Ее, конечно, тошнило, и она умирала от усталости, но «бамбино», росший в животе, изменил ее.
Однажды утром, когда до родов оставалось три месяца, у нее без видимой причины отошли воды. Этель отвезли в больницу и сделали необходимые анализы. Она помнила каждую минуту того кошмарного дня. Ребенок все еще был в животе. Она чувствовала, как стучит его сердце, как он дергает ножками. Потом дежурный врач сказал, что плодный пузырь порвался, а без амниотической жидкости зародыш не может существовать. Пришлось вызвать преждевременные роды. Так началась чудовищная ночь, когда она родила ребенка, у которого не было будущего. Несколько часов тяжкого труда — и она подарила младенцу смерть, а не жизнь.
Этель видела его, трогала, целовала: маленького, но уже такого красивого. К тому моменту она еще не выбрала имя и называла его про себя «бамбино», «мой бамбино».
Бамбино прожил всего минуту, и его сердце остановилось. Этель навсегда запомнила те шестьдесят секунд материнства. Шестьдесят секунд сюрреализма. После этого она не жила, а существовала. Весь свет, вся радость, вся вера покинули ее, словно исчерпавшись за одну минуту. Ее силы угасли вместе с бамбино.
Слезы текли по щекам Этель Кауфман и капали на небольшой конверт из плотной бумаги перламутрового цвета. Дрожащими руками она открыла его и достала прядь волос своего бамбино. Слезы лились и лились, но ей становилось легче, словно тяжесть, долгие годы лежавшая на сердце, вдруг исчезла.
Теперь она ощущала лишь усталость. Но прежде чем лечь спать, повинуясь внезапному порыву, пожилая женщина открыла книгу на чистых листах и наклеила туда фотографии, газетную статью, открытку и прядь волос. Краткое содержание ее жизни заняло каких-то десять страниц.
Что бы она изменила, случись ей начать жизнь заново? Этель отогнала от себя этот вопрос. Он не имел смысла. Жизнь не компьютерная игра. Время идет, мы следуем за ним и с возрастом все чаще делаем то, что можем, а не то, что хотим. Судьба направляет нас, время от времени вмешивается удача. Вот и все.
Этель положила книгу в большой конверт из крафт-бумаги и, позвав дежурную медсестру, попросила передать сверток Бонни дель Амико, когда она придет в следующий раз.
* * *
Общежитие для девочек Кампус Беркли
19.00
— И не ешь в Риме слишком много тирамису! В нем миллион калорий, если не больше, а ты и так поправилась за последнее время, — советовала коварная Ю Чан.
— Не беспокойся за меня. Кажется, мальчикам это нравится… — ответила Бонни, закрывая чемодан.
Девочка выглянула в окно. В темноте она заметила, как мигает фарами приехавшее за ней такси.
— Все, пора.
— Удачи! Сделай этих идиотов! — подбодрила ее китаянка.
Выйдя из общежития, Бонни отдала чемодан шоферу, тот положил его в багажник.
— В аэропорт?
— Да, но сначала заедем ненадолго в больницу Ленокс.
Бонни села в машину и погрузилась в раздумья. Почему ей так захотелось навестить перед отъездом миссис Кауфман? В полдень, когда она уходила, пожилая женщина выглядела уставшей и слегка расстроенной. Да еще эти торжественные прощания и объятия
— совсем не похоже на нее!
«Как будто мы больше не увидимся…» Такси припарковалось во втором ряду.
— Я оставлю сумку? Мне буквально на пять минут.
— Не спешите. Я подожду на стоянке.
* * *
Общежитие для девочек Кампус Беркли
19.30
— Откройте, полиция!
Ю Чан подпрыгнула от неожиданности. Воспользовавшись отсутствием Бонни, она включила компьютер соседки и хотела почитать ее переписку. На несколько секунд китаянку охватила паника, она даже подумала, не установлена ли в комнате скрытая камера.
Поспешно выключив монитор, она открыла дверь.
— Офицер полиции Кароль Альварес.
Кароль прекрасно знала, что не имеет права врываться в кампус.
— Мы ищем Бонни дель Амико, — добавил Мило.
— Бонни только что уехала в аэропорт. Она летит в Рим на шахматный турнир, — выдохнула Ю Чан.
«В Рим! Вот черт!»
— У вас есть ее номер телефона? — спросил Мило, доставая мобильник.
* * *
Стоянка у больницы Ленокс 19.34
На заднем сиденье в лоскутной сумке Бонни зазвонил телефон, но, сколько он ни надрывался, таксист ничего не слышал. В ожидании пассажирки он включил на полную громкость радио, где шла трансляция матча между «Метс» и «Брэйвз».
Бонни выскользнула из лифта и на цыпочках пошла по коридору.
— Время посещения закончилось! — остановила ее медсестра.
— Я… я хочу попрощаться с миссис Кауфман перед отъездом.
— А-а-а… Так вы волонтер? Бонни кивнула.
— Этель Кауфман спит. Она просила передать вам конверт.
Расстроенная Бонни вошла вслед за медсестрой в кабинет и взяла сверток.
По дороге в аэропорт она с удивлением обнаружила фотографии и сделанные пожилой женщиной подписи. Бонни так разволновалась, что даже не подумала проверить телефон.
* * *
Международный аэропорт Сан-Франциско Взлетная полоса № 3
Рейс 0966
21.27
«Добрый день, дамы и господа.
С вами говорит командир корабля. Я рад приветствовать вас на борту „Боинга 767“, совершающего рейс Сан-Франциско — Рим. Время в пути составляет тринадцать часов пятьдесят пять минут. Посадка окончена. Внимательно ознакомьтесь с инструкцией по безопасности, находящейся в кармане на спинке впередистоящего кресла. Сейчас экипаж продемонстрирует…»
* * *
Международный аэропорт Сан-Франциско Зал отбытия
21.28
— Рейс в Рим? К сожалению, посадка только что закончилась, — сообщила сотрудница аэропорта, глядя в монитор.
— Не может быть! Кажется, мы никогда не найдем эту чертову книгу. Набери еще раз!
— разозлилась Кароль.
— Я оставил два сообщения. Наверное, телефон стоит на виброзвонке.
— Позвони, прошу тебя.
* * *
Взлетная полоса № 3 Рейс 0966
21.29
«Дамы и господа, наш самолет готов к взлету. Просим вас пристегнуть ремни безопасности, привести кресла в вертикальное положение и выключить мобильные телефоны. Напоминаем, что в салоне самолета и в туалетах курение строго запрещено».
Пристегнув ремень, Бонни порылась в сумке и вытащила надувную подушку для
путешествий, маску для сна и книгу. Она собиралась выключить мобильник, но тут заметила на экране сигнал, означающий новое текстовое или звуковое сообщение. Ей стало интересно, кто бы это мог быть, но укоризненный взгляд стюардессы заставил ее умерить свое любопытство.
* * * Париж Полночь
Десяток свечей, расставленных в гостиной нашей небольшой квартирки, заливали ее мягким светом. Вечер прошел в тишине и покое. Билли заснула, лежа на диване, а я с тоской включил компьютер и открыл старый текстовый редактор. На мониторе снова появилась чудовищная белая страница, а вместе с ней, к сожалению, хорошо знакомые тошнота, ужас и паника.
«Постарайся!»
«Постарайся!» Нет.
Я встал из-за стола, подошел к дивану и взял Билли на руки, чтобы перенести в спальню. Она в полусне пробормотала, что слишком тяжелая, но не стала сопротивляться. Было прохладно, батарея почти не грела. Я укрыл девушку найденным в шкафу запасным одеялом и подоткнул его, как если бы укладывал ребенка.
Уже по дороге к двери я услышал:
— Спасибо.
Я задернул шторы, чтобы свет уличных фонарей не мешал ей спать, и мы оказались в полной темноте.
— Спасибо за заботу. Никто еще так не заботился обо мне.
* * *
«Никто еще так не заботился обо мне».
Когда я вернулся к письменному столу, фраза все еще звучала в голове. Я смотрел на монитор, где издевательски мигал курсор.
Откуда берется вдохновение? Классический вопрос, который чаще всего задают читатели и журналисты. Я никогда не знал, как ответить на него. Создание книг требовало определенного аскетизма: я писал по четыре страницы в день, просиживая за компьютером пятнадцать часов кряду. Для этого не требовалось ни волшебства, ни особого рецепта: нужно просто отрезать себя от остального мира, сесть за стол, надеть наушники, включить джаз или классическую музыку и убедиться, что дома достаточно кофе. В удачные дни у меня выходило десять страниц, и в эти благословенные периоды я убеждал себя в том, что все истории уже существуют на небесах и ангел нашептывает мне их на ухо. Но такое происходило нечасто, и одна мысль о том, чтобы закончить толстенный том за несколько недель, повергала меня в ужас.
«Спасибо за заботу».
Тошнота прошла. Страх сменился волнением. Тем волнением, которое испытывает актер на сцене перед началом спектакля.
Я положил руки на клавиатуру, и они сами собой забегали, нажимая на нужные кнопки.
Чудесным образом на мониторе появились первые строчки.
Глава I
Бостонец не помнил, когда в последний раз была такая холодная зима. Уже месяц весь
город лежал в снегу и инее. Разговоры в кафе вертелись вокруг так называемого глобального потепления, о котором талдычили СМИ: «Какое еще потепление? Бред все это!»
Билли Донелли спала беспокойным сном в своей квартирке в Южном Бостоне. До сих пор жизнь обходилась с ней сурово. Билли еще не знала, что скоро все изменится.
Ура, получилось!
Я тут же понял, в чем дело: чувства, которые пробудила Билли, сняли тяготевшее надо мной проклятие. Она вернула меня к жизни и помогла найти ключ от двери, захлопнувшейся за воображением.
Белая страница уже не казалась такой страшной.
Пальцы снова застучали по клавиатуре. Я работал всю ночь.
* * *
Рим
Аэропорт Фьюмичино На следующий день
«Дамы и господа, говорит командир корабля. Наш самолет приземлился в аэропорту Фьюмичино в Риме, температура за бортом шестнадцать градусов. Приносим свои извинения за небольшую задержку. Просим оставаться на своих местах и не отстегивать ремень безопасности до полной остановки самолета. Будьте осторожны, открывая багажные отсеки, и не забывайте личные вещи в салоне. Компания „Юнайтед Эйрлайнс“ желает вам хорошего дня и надеется, что вы снова воспользуетесь нашими услугами».
Бонни дель Амико с трудом открыла глаза. Всю дорогу она спала беспокойным сном — один кошмар сменял другой, и она ничего не могла с этим поделать.
Она вышла из самолета, толком не проснувшись, и не заметила, что книга, которую передала ей Этель Кауфман, осталась в кармане стоящего впереди кресла.
Лабиринт жизни
Нет ничего трагичнее, чем встретить задыхающегося от усталости человека, заблудившегося в лабиринте жизни.
Мартин Лютер Кинг Понедельник, 13 сентября 15-й округ Парижа
9.00
Мы вышли на станции «Балар», конечной остановке восьмой линии метро. Было по- осеннему тепло, и, как часто бывает в это время года, в голову лезли воспоминания о первых школьных днях.
Европейская больница Мари Кюри занимала огромное здание на окраине парка Андре Ситроена. Одетый в стекло главный фасад следовал изгибу улицы, и в нем, словно в огромном зеркале, отражались растущие рядом деревья.
В брошюре, которую я прочитал, говорилось о том, что новая больница включает в себя различные отделения старых парижских лечебных заведений и считается одной из лучших в Европе; особенно славится центр кардиологии, где священнодействует профессор Клузо.
Мы три раза ошиблись дверью, довольно долго блуждали в большом внутреннем дворе и только потом обратились за помощью к сотруднику. Он отправил нас к целой батарее лифтов, и вскоре мы оказались на предпоследнем этаже.
Хотя мы заранее записались на прием, пришлось прождать минут сорок, если не
больше. Коринна, секретарша доктора Клузо, сообщила, что профессор живет прямо в здании больницы, но он только утром вернулся из Нью-Йорка, где два раза в месяц читает лекции в престижной Гарвардской медицинской школе.
Мы терпеливо ждали, сидя под присмотром Коринны в роскошном кабинете с деревянной и металлической мебелью и удивительным видом на Сену и крыши Парижа. Подойдя к огромному окну во всю стену, можно было смотреть на кораблики, неспешно скользящие по реке, мост Мирабо и копию статуи Свободы, возвышающейся на оконечности Лебединого острова.
Наконец в помещение ввалился человек, больше напоминавший инспектора Коломбо, нежели всемирно известного ученого: растрепанные волосы, одутловатое, заросшее щетиной лицо, мятый плащ наброшен на плечи, как средневековая накидка. Из-под грязно-зеленого свитера торчит клетчатая рубашка, на вельветовых штанах в рубчик выделяются подозрительного вида пятна. Встреть я этого типа на улице, наверняка подал бы милостыню. У меня в голове не укладывалось, что он руководит не только отделением больницы, но и целой командой врачей и инженеров, уже пятнадцать лет работающих над созданием автономно работающего искусственного сердца.
Пробормотав что-то невнятное, он сменил плащ на несвежий халат и, очевидно еще не придя в себя от смены часовых поясов, рухнул в кресло.
Я читал, что при знакомстве с новым человеком наш мозг за одну десятую секунды решает, стоит доверять ему или нет. Этот процесс происходит так быстро, что никакие умозаключения не успевают повлиять на первую, «инстинктивную» реакцию.
Несмотря на неряшливый вид доктора Клузо, я почувствовал, что не сомневаюсь в нем. Билли тоже ничуть не смутил его облик. Она уверенно перечислила свои симптомы:
обмороки, сильная утомляемость, бледность, тошнота, жар, резкая потеря веса, изжога и возникающая при малейшем физическом усилии одышка.
Он что-то записывал, время от времени еле слышно хмыкая. Я протянул папку, которую мне вручил доктор Филипсон. Профессор надел очки с бифокальными стеклами, какие носили в семидесятых годах, и недоверчиво просмотрел бумаги. Его глаза за круглыми стеклами блестели, выдавая живой ум.
— Все переделать! — заявил он, бросая картонную папку в корзину для мусора. — Я не верю результатам исследований, сделанных в клинике при мексиканском отеле. А история с
«бумажной девушкой» из чернил и целлюлозы — вообще бред.
Билли заволновалась:
— Почему же я теряю сознание? И мои воло… Он грубо перебил:
— Думаю, ваши обмороки вызваны резким снижением объема мозгового кровотока. Скорее всего, проблемы с сердцем или сосудами. Если так, вам повезло: отдел, которым я руковожу, специализируется на этом.
На бланке для рецептов он нацарапал список анализов, которые надо было сделать сегодня же, и велел прийти вечером.
* * *
Рим
Аэропорт Фьюмичино
«Боинг 767», прибывший из Сан-Франциско, стоял в парковочной зоне. Пассажиры вышли полчаса назад, и обслуживающий персонал занимался уборкой салона.
Пилот гражданской авиации Майк Портой закончил отчет о полете и закрыл ноутбук.
«Задолбала эта писанина!» — подумал он, зевая.
Долгий полет вымотал его, и отчет получился довольно халтурным. Взглянув на экран телефона, он обнаружил нежное послание от жены. Чтобы не перезванивать, Майк отправил одно из стандартных сообщений, хранившихся у него в папке с шаблонами. Сегодня его ждало кое-что поинтереснее болтовни с женушкой: вечер с Франческой. Всякий раз, бывая в Риме, он пытался охмурить прекрасную сотрудницу бюро находок. Он сходил с ума при мысли об этой сексуальной двадцатилетней девушке с аппетитными формами. До сих пор она не реагировала на ухаживания, но он чувствовал, что сегодня все изменится.
|
|
|
