Глава 15. Халифат Му‘авийи. Характер нового правителя

Глава 15. Халифат Му‘авийи

Характер нового правителя

Новый, шестой по счету, халиф был немолод, под шестьдесят, и неказист на вид: коренаст, коротконог, с непропорционально большой головой; большие глаза навыкате придавали лицу грозное выражение, а любовь поесть добавила к этому большой живот и толстый зад; он умел ценить острое слово и заразительно хохотал, трясясь всем телом и заваливаясь на спину.

В отличие от своих предшественников, он пришел к высшей власти с богатым административным и политическим опытом, накопленным за 20 лет управления Сирией и Палестиной. Кроме того, прожив столько лет в одной из наиболее развитых областей Средиземноморья, он обладал значительно более широким культурным горизонтом, чем его предшественники.

Характеризовать Му‘авийю как человека непросто в силу предвзятости информации, исходившей либо от шиитов или аббасидских историков, стремившихся его очернить, либо от сирийских почитателей Му‘авийи, превращавших его в идеального правителя. Му‘авийа поздно принял ислам, затем по крайней мере два года был секретарем Мухаммада и записывал его откровения, а впоследствии с его слов передавали хадисы, не подвергая сомнению их достоверность.

Му‘авийа, будучи халифом, представлял весь обширный клан Умаййи, которому принадлежал и Усман, так что династию Умаййадов следовало бы начинать с Усмана. Прочность положения в тогдашнем обществе помимо официального статуса и богатства определялась еще и численностью того круга мужских родственников, который обозначался понятием ‘ашира, включавшим в себя братьев, их сыновей и внуков. В этом отношении позиция Му‘авийи была не особенно сильна. Семья самого Му‘авийи была сравнительно невелика. Не в пример многим высокопоставленным современникам, по многу раз женившимся и разводившимся, он женился лишь четыре или пять раз, а в описываемое время имел лишь двух жен, сын одной из них, Абдаллах, был болезненным и слабоумным, и только сын другой, Йазид, мог быть надеждой отца. Увереннее в этом отношении было положение троюродного брата Муавийи, Марвана ибн ал-Хакама, у которого было 12 сыновей и 8 братьев с племянниками. Поэтому Марван нередко подчеркивал это свое преимущество перед халифом.

Му‘авийа предоставил ему почетный пост наместника Медины, который по реальной значимости не мог сравниться с наместничеством Египта, Куфы или Басры. Правда, несколько позже Му‘авийа поручил ему дополнительно управление Меккой и Таифом. Примечательно, что своим родным братьям Му‘авийа не предоставил ни одного значительного поста, предпочитая родственникам чужих, но дельных людей.

Главной причиной устойчивости его положения были личные качества: талант выбирать людей, на которых можно опереться, умение обращать в свою пользу человеческие слабости и не обращать внимания на мелкие уколы или неучтивости, если они не затрагивали главного – его власти. Он говорил о себе: «Я не применяю меча там, где мне достаточно бича, и не применяю бича там, где мне достаточно языка. Даже если бы меня связывала с людьми одна волосина, и то я не порвал бы ее: если бы они потянули ее, я бы ее отпустил, а если бы они ее отпустили, то я потянул бы ее».

Этот прием, хорошо известный удильщикам, в большинстве случаев срабатывал и в политике Му‘авии. Он старался не создавать лишних врагов и был сдержан даже по отношению к явным врагам. Умение балансировать между интересами противоположных сторон хорошо демонстрирует такой эпизод: Буср ибн Абу Арта в присутствии Зайда ибн Умара (сына халифа Умара и внука Али) стал бранить Али, Зайд ударил его палкой по голове до крови. Му‘авийа не встал на сторону своего верного Бусра, а выговорил обоим: Зайду за то, что ударил «саййида сирийцев», а Бусру сказал: «Ты бранил Али, который его дед, и к тому же он – сын амира верующих Умара, неужели ты думал, что он стерпит это? »

Этот эпизод заставляет с сомнением отнестись к широко распространенному мнению, будто Му‘авийа ввел проклинание Али с минбаров соборных мечетей, особенно, если учитывать его уважительное отношение к ал-Хасану, хотя ал-Хасан и позволял себе иногда шпильки в его адрес. Однажды на приеме (маджлис) у Му‘авийи, где разговор перескакивал с одной темы на другую, Му‘авийа выразил удивление тем, что Аиша считает, будто он занимает пост халифа не по праву. Сидевший рядом с ним, но ниже, ал-Хасан сказал: «Могу сообщить тебе и более удивительное, чем это». – «Что же? » – «А то, что ты сидишь в центре маджлиса, а я – у твоих ног». Му‘авийа расхохотался, а потом спросил, верно ли, что на ал-Хасане лежит большой долг. Услышав, что на него перешел долг отца в 100000 дирхемов, Му‘авийа распорядился погасить его и вдобавок дать лично ал-Хасану еще 100000 и столько же ему – для раздачи родственникам. Этот рассказ прекрасно свидетельствует, как Му‘авийа умел «отрезать языки подарками».

Единственное прямое свидетельство проклинания Али в первые годы правления Му‘авийи содержится в его наставлении Мугире ибн Шу‘бе при назначении наместником Куфы: «Не уставай бранить и порицать Али и призывать милость и прощение [Аллаха] на Усмана, порочить сторонников Али, прогонять их и не прислушиваться к их жалобам». Но наставления подобного рода – наиболее ненадежная часть сведений средневековых источников, к тому же данный текст приводится без ссылки на информатора.

Следует отметить еще одну черту характера нового халифа – его веротерпимость. Предшествующие халифы тоже не воздвигали гонений на иноверцев на подвластных территориях (что не исключало жестокостей во время завоеваний), но у них не было возможности, сидя в Медине, лично соприкасаться с христианским миром, в гуще которого 20 лет жил Му‘авийа. Его доверенным секретарем, ведавшим всей канцелярией, был христианин Сарджун (Сергий). В Дамаске действовали 12 церквей, и в праздники по его улицам шли крестные ходы, он, как мы видели, молился у христианских святынь Иерусалима, молился как мусульманин, но выказывал им почтение и, вероятно, имел представление о связанных с ними верованиях.

Христианство на Ближнем Востоке было представлено шестью независимыми друг от друга церквами: мелькитской, тремя монофизитскими (коптской, якобитской и армянской), монофелитской (маронитской), компромиссной между мелькитской и монофизитскими, и несторианской, распространенной на территории бывших сасанидских владений. Каждая из этих церквей имела своего главу, патриарха или католикоса. Коптский патриарх располагался в Александрии, якобитский патриарх, официально именовавшийся антиохийским, постоянной резиденции не имел, пребывая в той же обители, в которой монашествовал до избрания. В Антиохии же была резиденция мелькитского антиохийского патриарха. Иракские якобиты по традиции, идущей со времени их обособленности в Сасанидской империи, имели собственного главу, который хотя и не носил титула патриарха, но отдельно избирался иракскими епископами и имел резиденцию в Текрите. Несторианский католикос имел престол в Ктесифоне (ал-Мадаине). Иерусалимский патриарший престол, занимавшийся мелькитами, после смерти Софрония оставался вакантным в течение 29 лет, до 6-го года правления Му‘авийи.

Как уже говорилось, с приходом арабов мелькитская церковь утратила статус государственной. Для мусульман все христиане были равны, но это не сняло остроты догматических разногласий между ветвями христианства и острых диспутов о вере. Представители всех церквей старались заручиться поддержкой Му‘авийи для ущемления своих противников, тем более что в материальных спорах между церквами суд чужого патриарха не имел бы силы, действенным могло быть только решение высшей светской власти.

Мусульмане в ту пору были еще далеки от религиозно-философских тонкостей, все споры вокруг халифской власти были чисто политическими, хотя и опирались на аргументы о чистоте веры и праве на власть того или иного претендента. Мусульманские источники не зафиксировали интереса к религиозным спорам христиан и не отмечают влияние их на формирование зарождавшегося мусульманского богословия. Тем более интересно упоминание анонимной маронитской историей присутствия Му‘авийи на диспуте маронитов с якобитским патриархом Феодором и епископом из Киннашрина Себохтом в июне 658 г. Видимо, он выступал арбитром, так как по окончании диспута признал якобитов побежденными и обязал патриарха выплатить штраф в 20000 динаров. Маронитский историк говорит, что якобитов обязали и в дальнейшем ежегодно выплачивать эту сумму с раскладкой по монастырям. Однако якобитские историки о такой дополнительной тяготе не упоминают и отмечают справедливость правления Му‘авийи, бравшего только законные налоги.

Можно думать, что обращение к халифу как к арбитру в межконфессиональных спорах не ограничивалось упомянутым случаем, поскольку западноевропейский паломник Аркульф, посетивший Иерусалим около 670 г., упоминает обращение к Му‘авийи христиан и иудеев за решением спора о реликвии, связанной с Иисусом. Жизнь Му‘авийи в стране с преобладающим иноверческим населением, принадлежавшим к более высокой культуре, не только сделала его более веротерпимым, но и внушила иные представления о функциях и статусе правителя задолго до того, как он стал духовным главой общины. Хариджитские покушения 661 г. показали опасность нахождения правителя в мечети бок о бок с рядовыми мусульманами, и он распорядился соорудить в мечети специальное огороженное место (максуру) для халифа, защищающее его от нападения.