Глава 1 Власть после октября 1917 Г. Изменения

Диктатура пролетариата или диктатура партии?— Советская власть. — Партия и государство.

Политическая власть и государственный строй в России после октябрьского переворота претерпели наиболее радикальные изме­нения. На смену авторитарному царскому строю и недолгому правлению буржуазного по своей сути Временного правительства к власти пришла РСДРП (б), которая провозгласила в соответ­ствии со всеми канонами теории социализма превращение импе­раторской (а с сентября 1917 г. —республиканской) России в го­сударство диктатуры пролетариата. Официальной идеологией это­го государства стали большевистские представления о социализме, а целью — создание в соответствии с ними нового общества.

Естественно, что власть и характер государства стали другими, хотя и не вполне соответствовали или совсем не соответствовали тому, что предусматривало учение К. Маркса. Вместе с тем по­следнее стало определять содержание социально-экономической политики новой власти. Само по себе понятие диктатуры проле­тариата в марксистской теории не носило той одиозной трактовки, которую впоследствии приобрел этот термин как обозначение дик­татуры в ее крайних формах. Под ним в теории понималась сущ­ность государства, в котором господствующим классом становится пролетариат. По логике политическое господство большого класса, создающего значительную часть материальных ценностей, каза­лось бы, означало наступление царства демократии, т. е. —с уче­том мелкого и среднего крестьянства и трудовой интеллигенции — власти основной части народа.

Однако после взятия власти диктатура пролетариата стала рас­сматриваться лидерами Российской коммунистической партии не как собственно господство победившего класса, призванного опре­делить основы экономической и политической жизни государства, а преимущественно как инструмент революционного ниспровер­жения старого строя, позволяющий удерживать власть и подав­лять сопротивление противников. Поэтому диктатура пролетари­ата трактовалась ими прежде всего с точки зрения выработки конкретной подходящей формы осуществления власти, лишь тео­ретически увязывавшейся с представлениями о классовом харак­тере государства. Н. И. Бухарин в работе «Теория пролетарской диктатуры» (1919 г.) выводит необходимость «режима диктатуры

вооруженного пролетариата» из тактической задачи: как можно скорее одержать победу «в ожесточенной борьбе не на живот, а на смерть». В условиях гражданской войны, полагал он, «тип госу­дарственной власти неизбежно должен быть диктаторским. Но это определение есть определение формальное. Важен классовый характер государственной власти. И поскольку государственная власть находится в руках пролетариата, постольку до его решаю­щей победы во всем мире она неизбежно должна носить характер диктатуры». Диктатура же, в его понимании, представляет собой «форму власти, наиболее резко выражающую классово-репрессив­ный характер этой власти».¹ В другой, более поздней своей рабо­те — «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925 г.) он оценивает сущность диктатуры пролетариата в эпоху военного коммунизма как «форму военно-пролетарской диктатуры», кото­рая, по его мнению, функционировала не на основе строгого вы­полнения законов, а на основе «приказов и распоряжений» и по сути очень медленно изменялась и в годы нэпа.²

Понятие «диктатура пролетариата» сходным образом трактова­лось и в тезисах И. В. Сталина, представленных им комиссии по подготовке Конституции РСФСР 1918 г. и принятых большин­ством голосов. В них он предлагал рассматривать Конституцию как документ временного характера, рассчитанный на переход к социализму, и в связи с этим был больше озабочен вопросом об организации власти как «выражении» диктатуры пролетариата, чем придании этому термину какой-либо конституционной харак­теристики.³

По-видимому, среди главных политических деятелей нового, режима не было особых разногласий и относительно меры допу­щения «буржуазной» демократии при диктатуре пролетариата. Наиболее отчетливо это выявилось в связи с ограничением демо­кратических свобод, и в частности избирательных прав населения. В этом смысле Конституция 1918 г. в соответствии с российской традицией (например, куриальной системой), хотя и «временно», ограничивала избирательные права некоторых категорий граждан или лишала их вовсе. «Руководствуясь интересами рабочего класса в целом..., — записано в ней, — Республика лишает отдельных лиц и отдельные группы прав, которые пользуются ими в ущерб интересам социалистической революции».⁴

В результате были лишены избирательных прав многие зажи­точные крестьяне, выходцы из прежних состоятельных сословий, торговцы, люди, живущие «на нетрудовой доход», бывшие сотруд­ники правоохранительных органов, служители культа, дети пред­ставителей этих слоев общества и т. д. Число «лишенцев» колеба­лось в зависимости от политической конъюнктуры и резко увели-

¹ Бухарин Н. И. Избранные произведения. М., 1988. С. 11, 17.

² Бухарин Н. И. Путь к социализму. Новосибирск, 1990. С. 73—76.

³ Тезисы И. В. Сталина см. в кн.: Гурвич Г. С. История советской конституции. М., 1923. С. 33, 146—147.

⁴ Конституция и конституционные акты РСФСР: (1918—1937). М., 1940. С. 24.

чилось в связи со свертыванием новой экономической политики. Конституция устанавливала и явное неравенство избирательных прав между рабочими и крестьянами. Последние избирали в Со­веты всех уровней своих представителей по сравнению с рабочими

по квоте 1 к 5.

Ограничение и лишение избирательных прав в Конституции по классовому признаку было освящено программой партии, при­нятой в 1919 г.: «Советское государство, по самой своей сущности, направлено к подавлению сопротивления эксплуататоров, и совет­ская Конституция, исходя из этого... не останавливается перед отнятием у эксплуататоров политических прав».⁵

Примечательно, что В. И. Ленин в своей речи о программе партии на VIII съезде РКП (б) заявил, будто «теоретически» дик­татура пролетариата, подавляя буржуазию «на каждом шагу», мо­жет не лишать ее избирательных прав. В то же время он утверж­дал, что подобные меры «Конституция... записала после того, как они были введены в жизнь». Буржуазию де до Октябрьской рево­люции и после нее никто из Советов не изгонял: она сама ушла из них. Столь же невразумительно и его объяснение неравенства прав рабочих и крестьян, закрепленного Конституцией: «Наша Конституция... вынуждена была ввести это неравенство, потому что культурный уровень слаб... Но мы не превращаем этого в иде­ал, а напротив, по программе партия обязуется систематически работать над уничтожением этого неравенства более образованно­го пролетариата с крестьянством, неравенства, которые мы отвер­гнем, как только нам удастся поднять культурный уровень. Тогда мы сможем обойтись без таких ограничений».⁶ Н. И. Бухарин, ко­торый был членом конституционной комиссии, целиком поддер­живая закон о лишении и ограничении избирательных прав, вы­сказывался даже и позднее куда более определенно. Неравенство в пользу рабочего класса он считал необходимым, чтобы «дать ему добавочную страховку» как опоре политического строя.⁷

Если идет речь о «политической страховке» целого класса, уме­стным становится вопрос: какова же была его подлинная роль в осуществлении государственной власти? По-видимому, какое-то время после Октябрьской революции в большевистском руковод­стве еще существовали определенные надежды или расчеты на прямое использование диктатуры пролетариата в форме довольно широкого привлечения представителей этого класса к руководству государством. Они, в частности, связывались с коротким периодом эйфории, вызванной повсеместным введением рабочего контроля, а также тем значением, которое стихийные действия рабочих и солдат приобрели в первые месяцы установления и утверждения советской власти. Выражалось это и в преувеличении роли проф­союзов в организации и управлении народным хозяйством: еще

⁵ КПСС в резолюциях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд. М.,

1983. Т. 2. С. 76—77.

⁶ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 172—173.

⁷ Бухарин Н. И. Путь к социализму. С. 86; Десятый съезд РКП (б): Стеногра­фический отчет. М., 1963. С. 220—222.

сказывалось влияние идей ленинской работы «Государство и рево­люция» о поголовном участии населения в управлении государ­ством и хозяйством при социализме, подтвержденных программой партии 1919 г.⁸ Но уже в 1920 г. Ленин отходит от своих прежних в сущности утопических, взглядов. Во время дискуссии о профсо­юзах 1920—1921 гг. он резко и определенно ставит вопрос о не­способности рабочих в своей массе руководить сложными процес­сами жизни государства. «Разве знает каждый рабочий, как управлять государством? — спрашивал он. — Практические люди знают, что это сказки. Мы даже неграмотность не ликвидировали. Мы знаем, как рабочие, связанные с крестьянами, поддаются на непролетарские лозунги. Кто управлял из рабочих? Несколько ты­сяч по всей России и только».⁹ Специально проследивший эволю­цию ленинских взглядов по этому вопросу видный публицист и общественный деятель Н. Валентинов (Вольский) приходит к сле­дующему выводу: «Произошел явный поворот на 180 градусов?... Профсоюзы могли вмешиваться в производство только на первых порах революции, когда нужно было действовать тараном, выго­нять силою прежнюю администрацию, пробовать кое-что заме­нить. Тогда для разжигания энергии рабочих можно и нужно было говорить о передаче в их руки всего управления индустрией. Но как только „мавр" сделал предназначенную ему черную работу, роль его была окончена. Параллельно этому процессу шла и ме­таморфоза понятия диктатуры пролетариата. Сначала под нею по­нимается акция, действие революционных миллионов, напор бед­ноты, творческая воля массы пролетариев, поголовно организую­щихся в союзы... Однако наступает момент, когда даже самый тупой человек понимает бессмысленность мысли об управлении государством и индустрией миллионами еле грамотных людей... Нужно было два с половиной года экспериментов Советской вла­сти, чтобы уточнить понятие диктатуры пролетариата».¹⁰

8 большевистском руководстве нашелся и хорошо подготов­ленный политик, чтобы теоретически обосновать невозможность сколько-нибудь значительного участия рабочих в организации политической власти и управлении государством, — Н. И. Буха­рин. В большой статье «Буржуазная революция и революция про­летарская», написанной в конце 1921 г. и опубликованной летом 1922 г., он выступил против традиционной марксистской посылки о вызревании социализма в недрах старого капиталистического об­щества. Бухарин отмечал, что развитие оппозиционной буржуа­зии при феодализме опирается на ее собственную материальную, техническую и культурную базу, которая способствует формиро­ванию из представителей этого нового класса профессионального административного, управленческого слоя. Пролетариат же при капитализме остается классом, лишенным не только материаль-

^в См.: КПСС в резолюциях... Т. 2. С. 84—85, 107.

⁹ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 253.

¹⁰ Валентинов Н. (Вольский Н.). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина: Годы работы в ВСНХ во время нэп. Воспоминания. М., 1991. С. 50.

ной основы для своего развития, но и условий для получения об­разования, и поэтому, в отличие от буржуазии, неспособен подго­товить себя к организации всего общества, а пригоден поначалу только «к разрушению старого мира». Как организатор общества он вызревает лишь в период своей диктатуры.¹¹

Однако это «вызревание» происходило в таких условиях, когда стартовый уровень численности фабрично-заводских рабочих цен­зовой промышленности составлял менее половины даже весьма малого их числа ко времени революции 1917 г. (он не достиг его даже к середине 1920-х годов). Кроме того, во время гражданской войны и особенно после нее наблюдался зловещий процесс деклас-сирования пролетариата, приведший к утрате им в значительной степени классовообразуюших признаков, которые рассматрива­лись большевиками как главные критерии для признания за ним ведущей роли в политической жизни общества и руководстве го­сударством.

Естественно, власть не дожидалась, пока «вызреет» тот класс или слой общества, который, согласно теории, должен был высту­пить его «социальноорганизующим» элементом и руководящей си­лой государства. Диктатура пролетариата была провозглашена, Советы как ее государственная форма были определены, власть стала осуществлять политику. Как же сами наиболее влиятельные политические деятели нового режима в России оценивали харак­тер власти и механизм принятия государственных решений? Ка­ково было соотношение между органами признанной теоретически диктатуры пролетариата и той партией, которая привела его к по­беде революции, между законодательными и исполнительными органами власти в государстве, между принимающими решения партийными инстанциями и аппаратом для их исполнения?

Практическое решение всех этих вопросов в течение относи­тельно небольшого периода после Октябрьской революции приве­ло к складыванию той партийно-государственной системы, кото­рая в своей основе сохранялась в России и СССР почти до конца 1980-х годов XX в. При этой системе подлинная власть в стране стала монопольно принадлежать коммунистической партии. Ее господствующее положение в государстве и обществе давно уже получило в западной литературе определение — «диктатура пар­тии».

Следует специально остановиться на самом термине «диктату­ра партии» и отношении к нему в высших партийных кругах Рос­сии. Можно сказать, что этот термин употреблялся достаточно определенно вместо термина «диктатура пролетариата» как тож­дественный ему (либо это подразумевалось), отражая действи­тельное положение дел в Советской России — в речах всех наибо­лее видных политических руководителей партии и государства и в целом ряде партийных решений до середины 20-х годов.

¹¹ См.: Вухарин Н. И. Некоторые вопросы экономической политики: Сб. ста­тей. М., 1925. С. 77; За ленинизм: Сб. статей. М.; Л., 1932. С. 306—310; Буха­рин Н. И., Рыков А. И. Партия и оппозиционный блок. М.; Л., 1926. 2-е изд. С. 57—58.

Начиная с 1919 г. В. И. Ленин и другие руководители РКП(б) неоднократно обращались к вопросу о роли коммунистической партии в руководстве государством и обществом и о соотношении между ее монопольным положением и диктатурой пролетариата В докладе о партийной программе на VII съезде РКП (б) Ленин пожалуй, впервые отмечает, что Советы как органы государствен­ной власти при диктатуре пролетариата не выступают реально в качестве подлинного инструмента руководства в руках широких рабочих и трудящихся масс. Иначе говоря, субъектом государст­венной власти является не пролетариат, организованный как гос­подствующий класс, а представляющий его интересы «тонкий слой».¹² В июле того же 1919 г. В. И. Ленин впервые употребляет сам термин «диктатура партии». «Когда нас упрекают в диктатуре одной партии, — заявил он в речи на I Всероссийском съезде ра­ботников просвещения, —и предлагают... единый социалистиче­ский фронт, мы говорим: „Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем, потому что это та партия, которая в течение десятилетий завоевала положение авангарда всего фабрично-заводского и промышленного пролетариата"».¹³ В феврале 1920 г. в инструктивном письме партийным организаци­ям о подготовке IX съезда РКП (б) В. И. Ленин фактически уже признал, что именно партия осуществляет функции диктатуры пролетариата.¹⁴

Известным тезисом В. И. Ленина в работе «Детская болезнь „левизны" в коммунизме», в сущности, обосновывается правомер­ность диктатуры партии как политической силы, которая руково­дит классом и действует от его имени или вместо него. Но, кроме того, партия в свою очередь не управляет как единое целое. Это делается «более или менее устойчивыми группами наиболее авто­ритетных, влиятельных, опытных» лиц, «называемых вождями».¹⁵ В выступлениях В. И. Ленина начиная с 1920 г. неоднократно подчеркивается «главенствующая роль партии» и ее руководящее место в государстве и обществе. Наконец, на X съезде РКП (б) он делает вполне резонный вывод: «Мы после двух с половиной лет Советской власти перед всем миром выступили и сказали в Ком­мунистическом Интернационале, что диктатура пролетариата не­возможна иначе, как через Коммунистическую партию».¹⁶

Если обратиться к высказываниям других руководителей пар­тии того времени, то многие из них также сводили —прямо или косвенно — функционирование диктатуры пролетариата в Совет­ской России к полновластию, или диктатуре, партии. Л. Д. Троц­кий говорил на X съезде РКП (б): «Необходимо сознание, так ска­зать, революционного исторического первородства партии, кото­рая обязана удержать свою диктатуру», даже если эта диктатура временно вступила бы в противоречие с «преходящим настроением

рабочей демократии». «Партия, —заявлял он, —в целом связана единством понимания того, что над формальным моментом стоит диктатура партии, которая отстаивает основные интересы рабоче­го класса даже при временных колебаниях его настроения».¹⁷ Можно констатировать, что в среде лидеров РКП (б) обычным бы­ло представление о главенстве партии, ее диктаторском праве при­нимать любые политические, экономические и социальные реше­ния, которые, по их мнению, соответствовали задачам диктатуры пролетариата.

Такие настроения еще до твердых формулировок XII съезда партии разделялись Л. Б. Каменевым и Н. Н. Крестинским. По­следний на IX съезде РКП (б) говорил, что октябрьский переворот сделал партию господствующей и поставил перед ней задачу ру­ководить «всем центральным правительственным аппаратом и все­ми местными советскими органами... всей конституционно устроенной Советской Россией».¹⁸

Как бы суммируя общие взгляды на вопрос о диктатуре партии как рабочей форме диктатуры пролетариата, А. В. Луначарский в своем выступлении на X съезде РКП (б) утверждал: «Мы все по­нимаем, что диктатура пролетариата есть диктатура партии, и го­сударственный аппарат должен представлять собою отражение

этой партии».¹⁹

Можно было бы предположить, что все эти представления яви­лись порождением чрезвычайной обстановки периода гражданской войны и были созвучны лишь политике военного коммунизма. Однако если даже допустить, что высказывания В. И. Ленина и других видных партийных деятелей на X съезде РКП (б) отражали еще в какой-то мере переходную стадию развития государства и общества в связи с только что провозглашенным нэпом, то все по­следующее позволяет утверждать, что эти взгляды чем дальше, тем больше получали свое воплощение в организации власти. От­кровенное обоснование феномена «диктатуры партии» принадле­жало Г. Е. Зиновьеву. Еще на XI съезде РКП (б) он, выступая с одним из основных докладов — об укреплении партии — заявил: «Наша партия есть партия, руководящая государством. Наша пар­тия является прообразом для целого ряд других партий». Далее он призывал, чтобы съезды «ни в коем случае не идеализировали тех рабочих, которых мы имеем сейчас на наших фабриках и заво­дах», — деклассированные массы, с разрушенным кадровым яд­ром, рассеянные по стране, где промышленность находится в со­стоянии разрухи, и т. п. Поэтому задача партии по отношению к рабочему классу состоит в том, чтобы помочь ему «стать на ноги», «излечиться». Сама же партия обладает «монополией легально­сти», «отказывая в политической свободе нашим противникам».²⁰ Некоторые мысли этого доклада Г. Е. Зиновьева получили офор-

¹² Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 170.

¹³ Там же. Т. 39. С. 134.

¹⁴ Там же. Т. 40. С. 140.

¹⁵ Там же. Т. 41. С. 24, 102—103.

¹⁶ Десятый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 575.

¹⁷ Там же. С. 350—351.

¹⁸ Девятый съезд РКП (б): Стенографический отчет. М., 1920. С. 22.

¹⁹ Десятый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 152.

²⁰ См.: Одиннадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1922. С. 342, 351—353, 356—357.

мление в принятой на XI съезде РКП (б) резолюции «Об укрепле­нии и новых задачах партии».²¹

Однако наиболее полное и развернутое изложение концепции «диктатура партии» было дано в политическом докладе Г. Е. Зи­новьева на XII съезде РКП (б), где он сразу приступает к весьма категорическому формулированию своего подхода к вопросу. «Мы должны сейчас добиться того, чтобы и на нынешнем новом этапе революции руководящая роль партии, или диктатура партии, была закреплена. У нас есть товарищи, которые говорят: „Диктатура партии — это делают, но об этом не говорят"... Почему мы долж­ны стыдиться сказать то, что есть и чего нельзя спрятать? Дикта­тура рабочего класса имеет своей предпосылкой руководящую роль его авангарда, т. е. диктатуру лучшей его части, его партии. Это нужно иметь мужество смело сказать и защитить, особенно теперь, когда беспартийные рабочие это видят совершенно ясно. Вот почему в этой области нам нельзя допускать никаких реви­зий».

Основной довод сохранения диктатуры партии после окончания гражданской войны по крайней мере на ближайшее десятилетие, по мнению Зиновьева, — внутренние трудности и капиталистиче­ское окружение. Он свою речь закончил такими выводами: «Мы не собираемся пересмотреть формулу диктатуры»; «мы никак этой диктатуры, которую знали до сих пор, изменять не можем. И это не потому, что мы особенно ужасные диктаторы, а потому, что все соотношения сил не позволят этого».²²

Выступая в конце прений по отчету ЦК 19 апреля 1923 г., Г. Е. Зиновьев еще более заостряет формулировки. Диктатура партии, в сущности, рассматривается им в виде «единого, сильно­го, мощного ЦК, который руководит всем»: Советами, профсою­зами, кооперативами, губисполкомами, всем рабочим классом. «В этом и заключается его руководящая роль, в этом выражается дик­татура партии», — говорит оратор. Следовательно, диктатура пар­тии в этом рассуждении в свою очередь сужается до диктатуры ЦК. Мысль вполне понятная, если учесть, что Г. Е. Зиновьев в это время не без основания мог претендовать на ключевую роль и в «триумвирате» (И. В. Сталин, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев), и в руководимом им ЦК РКП (б). В заключение он сделал свой главный вывод: «Диктатура пролетариата в форме диктатуры на­шей партии есть абсолютно неизбежная необходимость, если мы не хотим, чтобы Россия пошла вспять».²³

Следует специально остановиться на позиции И. В. Сталина, выступившего на съезде с организационным отчетным докладом ЦК 17 апреля 1923 г. Не употребляя самого термина «диктатура партии», Сталин, без сомнения, разделял позицию Зиновьева от­носительно полновластия партии в руководстве государством и об­ществом. Он лишь выстроил весьма удобную схему осуществления

²¹ КПСС в резолюциях... Т. 2. С. 500—501.

47.

²² Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1923. С. 40—42,

²³ Там же. С. 207—208.

этой диктатуры через систему «щупальцев», проникающих во все поры жизни страны: «В политической области для того, чтобы осу­ществить руководство авангарда класса, т. е. партии, необходимо, чтобы партия облегалась широкой сетью беспартийных массовых аппаратов, являющихся щупальцами в руках партии, при помощи которых она передает свою волю рабочему классу, а рабочий класс из распыленной массы превращается в армию партии». Кроме то­го, в докладе Сталина звучал настоящий гимн партийному аппа­рату, исполнительным органам партии, секретариату и специаль­но Учетно-распределительному отделу ЦК, без которых, по его мнению, сама по себе партийная «политика теряет смысл, превра­щается в махание руками». Сталин смотрел гораздо дальше общих деклараций о диктатуре партии, он мечтал о том, чтобы во всех звеньях политического аппарата «стояли люди, умеющие осуще­ствлять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие проводить их в жизнь». Будущее он связывал с таким положением, когда всепроникающий партийный аппарат обеспечит партии «полное овладение всеми передаточными аппа­ратами массового характера».²⁴

Важно отметить, что при обсуждении проекта резолюции XII съезда РКП (б) по отчету ЦК не было высказано ни одного за­мечания относительно формулы «диктатура партии», и решение было принято единогласно.²⁵

В январе 1924 г. Н. И. Бухарин, выступая на пленуме ЦК РКП (б) по вопросам дискуссии с Л. Д. Троцким и обращая вни­мание на опасность «политической демократии», говорил: «Чтобы поддержать диктатуру пролетариата, надо поддержать диктатуру партии».²⁶

Следующий, XIII съезд РКП (б), прошедший в мае 1924 г. уже без Ленина, не принес в этом отношении каких-либо изменений. По-видимому, совершенно неожиданным оказалось выступление И. В. Сталина об итогах XIII съезда РКП (б) на курсах секретарей уездных комитетов при ЦК РКП (б) 17 июня 1924 г. с критикой концепции диктатуры партии: «Нередко говорят, что у нас „дик­татура партии"... Видимо, кое-кто из товарищей полагает, что у нас диктатура партии, а не рабочего класса. Но это же чепуха, товарищи... стоит на минуту подумать, чтобы понять всю несооб­разность подмены диктатуры класса диктатурой партии».²⁷

Как представляется, этот демарш был предпринят в следующих целях. Во-первых, стремление показать себя достойным преем­ником Ленина в качестве теоретика. Во-вторых, с разгромом троцкистской оппозиции, закрепленным в решениях XIII съезда РКП (б), Сталин, очевидно, приходит к мысли об устранении от власти в партии двух своих соперников, соратников по «три-

²⁴ Там же. С. 49—62; Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 197—222.

²⁵ Двенадцатый съезд РКШб): Стенографический отчет. С. 210—214.

²⁶ Цит. по: Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия: Политический портрет И. В. Сталина. М., 1989. Кн. 1. Ч. 1. С. 197.

²⁷ Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 258.

умвирату». Выпад против вчерашних союзников по поводу дикта­туры партии и был пробным шаром, который открывал полутора­годичный период борьбы с ними, маскируемой в том числе теоре­тическими разногласиями, завершившийся в декабре 1925 г. раз-

" 1 Й

громом новой оппозиции/⁸

Что касается термина «диктатура партии», то его использова­ние все усиливавшимся сталинским руководством в ЦК и Полит­бюро постепенно сошло на нет. Арьергардные бои в защиту пра­вомерности такой оценки характера власти в Советской России ве­ли лишь оппозиционеры в выступлениях на съездах партии, в Коминтерне и в записках в Политбюро ЦК ВКП(б) (Зиновьев, Ка­менев, Троцкий). Сталин и его окружение, например В. М. Моло­тов и Л. М. Каганович, употребляли лишь термин «диктатура про­летариата», фетишизируя, по мнению Троцкого, понятие «рабо­чего государства», чтобы освятить с его помощью данное государство.²⁹

В записке Л. Д. Троцкого в Политбюро от 6 июня 1926 г. го­ворилось: «Сталинская постановка вопроса о диктатуре класса, противопоставляемой диктатуре партии, ведет неизбежно к дик­татуре аппарата, ибо класс с дезориентированным авангардом (от­сутствие свободного обсуждения, контроля над аппаратом, выбор­ности...) только и может, что стать объектом руководства центра­лизованного аппарата».

Советы формально были провозглашены как органы власти при диктатуре пролетариата. По свидетельству Бухарина, Советы оце­нивались большинством видных деятелей РКП (б) не только как «специфически национальная, чисто российская» форма пролетар­ской диктатуры, но и как «универсальная, всеобщая» ее форма.³¹ Между тем сами Советы после Октябрьской революции пережи­вали явный процесс превращения в инструмент диктатуры партии. Сложная обстановка гражданской войны и послевоенного времени привели к резкому сужению демократических начал в работе Со­ветов и постепенному перемещению властных функций от Сове­тов всех уровней к партийным инстанциям.

Свертывание первоначально наметившейся полновластной дея­тельности Советов на широкой коллективной основе стало про­ходить весьма стремительно и сразу по нескольким направлени­ям. На городском, губернском и уездном уровнях наблюдалось падение роли съездов, конференций и пленумов Исполкомов Со-

²⁸ См.: XIV съезд ВКП(б): Стенографический отчет. М.; Л., 1926. С. 455.

²⁹ Там же. С. 454—455; XV Конференция Всесоюзной коммунистической партии (Б): Стенографический отчет. М.; Л., 1926. С. 523, 666, 668; Пути мировой революции: Седьмой расширенный пленум ИККИ. М., 1927. Т. 2. С. 80—81, 203; Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификации: Поправки и дополнения к ли­тературе эпигонов. М., 1990. С. 144—145.

³⁰ Архив Троцкого: Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923—1927. Т. 1-С. 237.

³¹ Восьмой съезд РКП(б): Стенографический отчет. М.; Пг., 1919. С. 35, 36.

ветов. Власть все более либо концентрировалась во временных чрезвычайных органах, не предусмотренных Конституцией (раз­личные ревкомы, комбеды и т. п. весьма узкого по руководству состава), либо принятие большинства решений в Советах пере­ходило от представительных органов широкого состава к испол­комам Советов или их президиумам, к тому же часто в лице их председателей или двух-трех активно действующих членов. Ис­полкомы в свою очередь оказались ограниченными в своих пол­номочиях, ибо построенное в годы гражданской войны управле­ние «по вертикали»'привело к обособлению от своих губиспол-комов аппарата ряда отделов (военного, ЧК, хозяйственных и т. д.), которые фактически работали под началом соответствую­щих центральных ведомств: комиссариатов, ВСНХ, ВЧК и даже финансировались ими.

В верхнем эшелоне Советов наблюдалось такое же усиление высших исполнительных органов государства по отношению к вы­сшим законодательным. Значительная доля законодательной ра­боты сохранялась в ведении высшего исполнительного органа — Совета народных комиссаров (СНК), что, впрочем, не противоре­чило и конституции, признававшей за последним право на зако­нотворчество.

Падение реальной власти Советов, уровня демократизма и кол­легиальности при принятии решений очень скоро стали вызывать озабоченность в рядах правящей партии, стали предметом дискус­сий на ее съездах. Уже на VIII съезде РКП (б) были обозначены все основные деформации советской системы.

В выступлениях на этом съезде Н. Осинского (В. В. Оболен­ского) отмечалось смещение центра тяжести всех властных пол­номочий в Советах к их исполнительным органам и нередко — к личной политике партийных авторитетов различного уровня. В речах других представителей оппозиции система функциони­рования Советов с гипертрофированной ролью чрезвычайных или исполнительных органов называлась «исполкомией», «уми­ранием Советов», критиковалась практика «назначенства», все бо­лее вытеснявшая выборность, «централизация по вертикали» или управление «по столбикам», когда отделы исполкомов различ­ных уровней (губерния, уезд) фактически не подчинялись своим Советам и их исполкомам, а управлялись путем «ведомственной

иерархии».³²

Второй вопрос, возникший также уже на VIII съезде РКП (б), касался неправомерности, по мнению ряда делегатов, существова­ния двух параллельных высших органов государственной власти, наделенных законодательными правами: речь идет о Президиуме ВЦИК Советов и СНК. Так, опираясь на большевистское отрица­ние принципа буржуазного парламентаризма о разделении зако­нодательной и исполнительной власти, Н. Н. Осинский выступил за полное сосредоточение законодательных функций в руках вы-

³² Восьмой съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 161 — 164, 170, 172, 174—175, 262—265 (выступления Н. Осинского, Е. Н. Игнатова, В. А. Антонова-Овсеенко, Т. В. Сапронова).

сшего органа власти страны — ВЦИК.³³ В советской историогра­фии нередко представляется как достижение конституционное за­крепление именно за высшим исполнительным органом власти — СНК — права издавать также и основополагающие законы (декре­ты) по всем главным направлениям жизни государства и общества в первые послеоктябрьские годы.³⁴ Автономное положение СНК, отражавшее общую тенденцию развития партийно-государствен­ной системы в сторону усиления исполнительной власти, ограни­чения влияния на нее сколько-нибудь широких кругов изби­раемых лиц, делало вряд ли приемлемым для большевистского руководства даже перенесение его под крыло (или под весьма при­близительный контроль) выборного ВЦИК. Наконец, именно в эти годы складывалось полное подчинение деятельности Советов всех уровней, их исполнительных органов, не исключая и СНК, соот­ветствующим структурам большевистской партии. Предложение включить СНК в схему ВЦИК было решительно отклонено.

К концу гражданской войны, собственно, и сложилась абсолют­ная бесправность ВЦИК Советов как главного законодательного органа власти в стране. В этом отношении весьма характерна оценка меньшевиками работы VIII Всероссийского съезда Советов (декабрь 1920 г.) и его руководящих органов. На нем еще присут­ствовали представители оппозиции от меньшевиков — Ф. Дан, Д. Далин, С. Ежов, А. Югов, от Бунда — И. Рубин, И. Юдин. «Для характеристики настроения делегатов, — говорилось в мень­шевистском журнале, — примечательно то, что при выборах ВЦИК были забаллотированы все милитаристские чрезвычайнин-ские элементы во главе со Смилгой (герой похода на Варшаву). Стеклов не попал даже в кандидаты; снова говорят, что это начало конца. В Президиум ЦИК введены не только „либералы" типа Л. Каменева, но и заведомые оппозиционеры: Лутовников и Сапронов... О дно время возникла идея сделать Ле­нина председателем ВЦИК, чтобы поднять пре­стиж сего учреждения, но махнули рукой»³⁵ (раз­рядка наша. —Авт.). И действительно, основные законодательные права фактически перешли в руки ЦК РКП (б) и СНК, —оба воз­главлял уже к тому времени Ленин. Вдохнуть новую жизнь в увя­дающий высший орган власти никто из большевистского руковод­ства вовсе и не стремился. Состояние Советов и увенчивающего их систему ВЦИК к концу 1920 г. было хорошо охарактеризовано в речи Ф. Дана на VIII съезде Советов.

В последний раз в советское время проблема законодательных прав СНК и ВЦИК была затронута в 1922 г. на XI съезде РКП (б). В отчетном докладе ЦК, с которым выступил В. И. Ленин, была сделана вялая попытка «приподнять» роль ВЦИК в законодатель­ной работе государства. «Надо добиться, — говорил В. И. Ле-

³³ Там же. С. 164—165, 241, 243, 250—251, 265, 268—269.

³⁴ См.: Ирошников М. П. Председатель Совета Народных Комиссаров В. Уль­янов (Ленин): Очерки государственной деятельности в 1917—1918 гг. Л., 1974. С. 248—249.

³⁵ Социалистический вестник. 1921. № 2. С. 7.

нин, — чтобы ВЦИК работал более энергично и правильно соби­рался на сессиях, которые должны быть более длительными. Сес­сии должны обсуждать проекты законов, которые иногда наспех вносятся в Совнарком без обязательной надобности. Лучше отло­жить и дать местным работникам внимательно обсудить и строже требовать от составителей законов, чего у нас не делается».³⁶ Не­сколько приободренный такой в общем декларативной постанов­кой вопроса Н. Осинский вновь попытался противопоставить все­властию ЦК РКП (б и СНК своеобразный советский «парламента­ризм», предложив передать ВЦИК всю законодательную власть, оставив СНК лишь исполнительную. На первый взгляд это выгля­дело довольно радикально, но было тем не менее игрой по прави­лам и в рамках той реальной политической системы, которая оли­цетворялась в диктатуре партии. Нельзя было добиться реанима­ции подлинной законодательной власти через усиление ВЦИК Советов, если, по остроумному выражению одного из меньшеви­стских публицистов, в нем «как известно, было ноль процентов оппозиции».³⁷ Никакого обсуждения этого предложения Н. Осин-ского на съезде не было.

Наряду с ВЦИК и Всероссийский съезд Советов — этот «пол­новластный» советский парламент — превратился просто в деко­рум партийно-государственного аппарата. В

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: