 |
Празднование в Стоунхендже
|
|
|
|
НИЛ ШУСТЕРМАН
ТЕНЕВОЙ КЛУБ
Моим родителям, в чьих глазах я никогда не был вторым,
и Элейн,
с которой я прошёл весь круг
Полагаю, вы хотите узнать всё о нас, не так ли? Узнать все ужасные, отвратительные подробности злых дел, которые мы творили...
Вообще-то, всё обстояло совсем не так... во всяком случае для нас... во всяком случае вначале. Нас просто занесло. Мы были хорошими ребятами, на самом деле хорошими. Ни один член Теневого клуба никогда не делал ничего дурного. Поначалу.
Я до сих пор не могу понять, как это всё случилось. Мы потеряли контроль. Слишком много горьких чувств слились воедино и закрутились убийственным торнадо, и никто из нас, членов Теневого клуба, не знал, как остановить этот смерч или хотя бы куда он несётся.
Я никому ещё не рассказывал всей истории полностью. Не люблю говорить об этих событиях — страшно становится. Кошмары преследуют. Когда я был маленьким, мне снились жуткие сны об оборотнях и прочей нечисти. Теперь герой моих кошмаров — я сам.
Пролог
Полагаю, вы хотите узнать всё о нас, не так ли? Узнать все ужасные, отвратительные подробности злых дел, которые мы творили. Как разрабатывали планы, какие интриги плели против тех, кто становился у нас на пути. Ведь именно это вы желаете услышать, верно?
Вообще-то, всё обстояло совсем не так... во всяком случае для нас... во всяком случае вначале.Нас просто занесло. Мы были хорошими ребятами, на самом деле хорошими. Ни один член Теневого клуба никогда не делал ничего дурного, и в нашем обществе не было ни одного злонамеренного человека. Поначалу.
Я до сих пор не могу понять, как это всё случилось. Мы просто потеряли контроль — ну, знаете, как бывает: слишком много горьких чувств слились воедино и закрутились убийственным торнадо, и никто из нас, членов Теневого клуба, не знал, как остановить этот смерч или хотя бы куда он несётся.
|
|
|
Я никому ещё не рассказывал всей истории полностью. Не люблю говорить об этих событиях — страшно становится. Кошмары преследуют. Когда я был маленьким, мне снились жуткие сны об оборотнях и прочей нечисти. Теперь герой моих кошмаров — я сам. После всего случившегося я, бывает, ловлю на себе взгляды других ребят — вопросительные, опасливые, словно я наяву стал монстром из собственных ужасных снов. Но это неправда! Я не знаю, как им доказать, что я — это по-прежнему я. Просто я теперь стал умнее, вот и всё.
Итак, я никому этого ещё не рассказывал, но больше не в силах хранить свою тайну. Иначе сойду с ума.
Поэтому слушайте внимательно. Я поведаю вам всё о Теневом клубе... но обещайте, что не возненавидите меня, когда моя история будет окончена.
***
Я расскажу всё с самого начала — задолго до первых ужасных происшествий, до того, как я принялся шпионить за Тайсоном Макгоу, до нашего первого собрания. Когда торнадо был ещё даже не лёгким бризом, а лишь его идеей, несколькими тайными мыслями в глубине нашего сознания, мыслями, которые, по нашему убеждению, никто, кроме нас, не был в состоянии понять.
Всё началось в тот день на кладбище...
Дурацкий разговор
Шла свадьба. Надо сказать, тот, кто придумал проводить здесь венчания, был болен на всю голову. Наш городишко — наверно, единственное место во всём мире, где венчания происходят на кладбище.
Итак, был первый день сентября. Мы собрались в розарии на самом краю мемориального парка Шейди-Блаф и, потягивая пунш из маленьких бумажных стаканчиков и закусывая крошечными сырными канапе, ожидали начала церемонии. Мама Шерил выходила замуж.
Шерил нервно покусывала край своего стаканчика, пока не изжевала весь, и всё время проверяла не растрепалась ли причёска. Понятно, почему она так волновалась — это ведь была свадьба её матери, и у Шерил теперь появится новый папа — но этим её беспокойство не исчерпывалось.
|
|
|
— Вот чует моё сердце — они попросят меня спеть, — еле слышно пробормотала Шерил.
— Что? — спросил Рэндал, её младший брат.
— Спеть. Они точно попросят меня спеть!
— Не глупи, — сказал брат. — На кладбищах петь не положено.
(В этом он, как ни крути, прав.)
— Нет, я имею в виду позже, дома, за праздничным обедом. Меня вечно просят петь.
Рэндал с такой силой закатил глаза, что можно было почти услышать скрип, с которым они проворачивались в его черепной коробке.
— И когда это тебя просили?
Шерил подумала мгновение, а потом на её лице появилась лукавая усмешка:
— На твоём дне рождения, вот когда! — с триумфом выпалила она, затем оглянулась на меня, но я не торопился совать свой нос в эти дела. Моему носу частенько доставалось за то, что он встревал туда, где ему быть не полагалось. Пусть брат с сестрой сами разбираются.
— Ага, и знаешь что? — проговорил Рэндал. — У меня для тебя новость — тебя никто не просил. Ты сама вылезла и запела, по собственной инициативе.
— А вот и неправда! — оскорбилась Шерил. — Просил!
— Кто?
— Н-не помню. Да разве это важно? Важно, что меня просили... и насколько мне помнится, все хлопали.
— Все захлопали, потому что я как раз свечки задул, — сказал Рэндал.
— Ну, и поэтому тоже... Но всем понравилось, как я запевала «С днём рожденья тебя»! Я всех держала в тоне.
— Вернее сказать, ты орала громче всех, вот и всё. А на стул так и вовсе незачем было залезать. Я чуть не сгорел со стыдухи.
— Кому-то же надо было запевать! — настаивала Шерил. — Это ж всё равно как национальный гимн на бейсбольном матче. Кто-то должен лидировать, иначе все пойдут кто в лес кто по дрова, собьются с тона, и всё — пиши пропало!
В этот момент я счёл за лучшее оглохнуть и отключиться от этой парочки. Конечно, Шерил и Рэндал — мои друзья, но ведь мозги у человека не безразмерные, слишком много дурацкого трёпа в них не влезет; а уж если братец с сестрицей заведутся, то не остановятся, пока языки не отвалятся. Такое у меня правило: приглушать звук, когда мои родители или друзья заводят разборки между собой.
|
|
|
С Шерил я был в большей дружбе, чем с Рэндалом. Собственно, можно сказать, Шерил — мой лучший друг. Она была им всю мою жизнь — во всяком случае, сознательную. Наша дружба началась в том возрасте, когда маленькие мальчики и девочки дружат, не вызывая перетолков и косых взглядов — ведь разница между полами тогда не осознаётся; и мы пронесли нашу дружбу сквозь годы, несмотря на насмешки сверстников: мол, мальчики должны заниматься мальчишечьими делами с мальчишками, а девочки — девчачьими делами с девчонками. Сейчас нас уже никто не доставал, потому что к четырнадцати годам все понемногу набираются ума. К тому же народ завидовал нам — все были уверены, что между нами нечто гораздо большее, чем существовало на самом деле. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Другие ребята всегда так думают, когда ты дружишь с девочкой.
Возвращаясь к сказанному: ни Шерил, ни Рэндал не умели заткнуть рты вовремя, не знали, когда пора остановиться; а всё потому, что каждый из них был убеждён, что правота всегда за ним/за ней. Брат с сестрой выясняли отношения долго и нудно, словно законники в суде — у них это явно от матери, адвоката по профессии. Однако на этот раз я, фактически, признавал, что Рэндал прав. Никто не просил Шерил петь на той гулянке. Кого на самом деле попросили спеть — так это двоюродную сестру Шерил и Рэндала, Ребекку; к счастью, как раз в это время Шерил отлучилась, не то бы ходила кислая весь вечер. Шерил ненавидела Ребекку примерно с той же силой, с какой я ненавидел Остина Пэйса... но об этом потом.
— Вот увидишь, — сказала Шерил. — Мама обязательно подойдёт ко мне и попросит спеть, когда они с Полом будут танцевать свой первый танец. Давай на спор?
— Идёт! — согласился Рэндал. — Я бы даже на деньги поспорил, но не буду. Тебе и так придётся несладко, зачем же мне ещё больше портить тебе жизнь?
— Вот и хорошо, — вмешался я, лишь бы положить конец перепалке. — Выигравший не получит денег, зато сможет долбать сопернику мозг своей победой всю оставшуюся жизнь. Договорились?
|
|
|
— Договорились, — сказали оба в один голос.
— Отлично. А теперь заткнитесь. Похоже, начинается.
***
Через пару минут Рэндал с Шерил ушли, чтобы присоединиться к процессии — невеста со свитой скоро начнёт шествие к алтарю. Меня нашли родители, и мы вместе отправились на свои места — туда, где перед увитой плющом беседкой, в которой должна была состояться церемония, располагались ряды стульев.
Воздух был по-летнему тёплым, словно позабыл о скором наступлении осени; зато об этом хорошо помнили деревья. Было заметно, что ещё чуть-чуть — и листья начнут менять окраску. Чудесный день для венчания.
Шерил шла по проходу в числе других подружек невесты. Я знал, что она ненавидит весь этот макияж и навороченные причёски, но должен признаться: ещё никогда я не видел её такой красивой — даже ещё красивее, чем её мама в свадебном платье. Само собой, Шерил я об этом и словом не обмолвлюсь — у неё склонность набрасываться с тумаками на тех, кто смеет обозвать её красавицей.
Началась церемония. Я увидел на той стороне прохода Ребекку, кузину Шерил. Она сидела там разряженная, словно маленькая принцесса — именно маленькая, потому что росту в ней было всего фута четыре — и выделывалась по-чёрному, прикидываясь самой большой лапочкой на земле. Такое впечатление, что она брала уроки у самой Ширли Темпл[1]. Её словно окутывал этакий флёр всеобщего обожания, как будто она была единственной из родни Шерил, в которой поголовно все души не чаяли, и она прекрасно об этом знала. Не удивительно, что Шерил терпеть её не могла — а кто бы смог? Кто бы выдержал ужимки этой жеманной куколки? Особенно раздражало Шерил то, что на следующей неделе состоится торжественное вступление Ребекки в стены нашей неполной старшей школы[2], после чего эта коротышка уж конечно постарается превзойти все достижения Шерил.
***
Венчание прошло без сучка без задоринки, и так же хорошо прошла первая половина вечеринки в саду Шерил. События начали происходить, когда музыканты вернулись после перерыва.
Шерил, казалось, веселилась вовсю, танцевала и щебетала со всеми подряд; похоже, она забыла о своём пари с Рэндалом на кладбище. Наверно, о нём вообще никто бы не вспомнил, даже сам Рэндал... если бы не случилось кое-что.
Мы с Шерил много танцевали, потому что оба любили это занятие, и уже чуть не падали с ног, когда солист бэнда закончил очередную песню и заговорил:
— Ну что, друзья, нам весело? — спросил он гостей.
В толпе отозвались:
— Да, здорово!
— Отлично! — провозгласил солист. — А теперь... К нам поступил специальный запрос. Насколько я понимаю, здесь среди гостей есть некая юная леди, обладающая прекрасным голосом...
|
|
|
— Что я говорила! — сказала Шерил и полдюжины раз прокашлялась.
—...и к нам обратилась сама невеста. Она просит эту юную певицу взойти на подиум и исполнить песню... — продолжал певец.
Шерил хрустнула костяшками, отчего меня передёрнуло, и снова прочистила горло. Рэндал, стоявший в противоположной части сада, встретился с ней взглядом, в котором светилось удивление: похоже, его сестрица и вправду сейчас выиграет их спор.
—... итак, — продолжал солист, — если мы хорошенько попросим её, она споёт для нас!
Шерил закусила губу и качнулась вперёд, уверенная, что глаза всего мира смотрят сейчас на неё.
Солист надел на лицо широченную улыбку:
— Просим тебя... Ребекка!
Шерил сделала шаг вперёд и... тут до неё дошло. Можно было почти что услышать, как её челюсть упала на землю. Народ разразился аплодисментами, а Рэндал захохотал. Повернувшись к Шерил, он издевательски поскрёб в голове и скорчил ей обезьянью рожу. Шерил проигнорировала его и обернулась ко мне. На долю секунды в её глазах появилось выражение, которое можно увидеть в фильмах про людей, одержимых дьяволом, и тут же пропало. Она вздохнула и проговорила:
— Чего и следовало ожидать.
— Пойди и спой вместе с ней, — посоветовал я.
— Нет, — отрезала Шерил, — меня никто не звал. Чёрта с два я стану выставлять себя на посмешище, как эта маленькая...
Ребекка встала перед бэндом. Ей было двенадцать, но выглядела она на девять, а прелестное платьице, в которое она была облачена, придавало ей ещё более юный вид. Уроки Ширли Темпл.
Бэнд заиграл, и Ребекка принялась строить из себя рок-звезду. Лично я считаю, что Шерил поёт лучше, но кто я такой, чтобы судить?
Не стоит говорить, что мы с Шерил с не пошли танцевать. Вместо этого мы присели у чьего-то столика. Ой, что-то мне нехорошо. Наверно, не стоило так отплясывать на полный желудок. А может, меня тошнило от завываний Ребекки.
— Знаешь, — сказала Шерил, — если ты не самый лучший, если ты только второй, то никто тебя не ценит, даже собственные родители.
— Ты вовсе не вторая, — возразил я.
— Вторая, вторая. Они правы — она поёт лучше меня.
Шерил стала крутить в пальцах валявшуюся на чужой тарелке десертную вилку — видимо, тот кто сидел за этим столом до нас, пошёл танцевать.
— Знаешь, что больше всего бесит? — сказала Шерил. — Пение — это лучшее из того, что я умею делать. Я хочу сказать, если бы у меня были ещё какие-то другие реальные таланты, тогда это было бы не так унизительно. Но я только и умею, что петь, понимаешь?
Она несколько раз стукнула по столу вымазанной в креме вилкой, а затем на её лице расцвела улыбка.
— Жаль, что мы сейчас не на кладбище, — произнесла она.
— Почему?
— Потому что в этом случае крошка-Ребекка так и осталась бы там навсегда! — И Шерил разразилась мрачным смехом, этаким «му-ха-ха», которым закатываются в фильмах ужасов сумасшедшие учёные.
— Брось, ничего бы ты ей не сделала, и ты сама это прекрасно знаешь! — сказал я.
— Да, но ведь можно же хотя бы представить, как я с ней расправляюсь... — Она положила вилку и на мгновение задумалась. — Ну-ка, ну-ка... что б нам такое сделать... Ну например... э... перевить проволокой её брекеты, чтобы она и рта не могла раззявить! И пришлось бы ей тогда петь с закрытым ртом!
— Классно, — улыбнулся я. — А как насчёт налить ей соляной кислоты в пунш?
— Нет, нет, нет! — Шерил вошла во вкус. — На Хэллоуин мы раздобудем громадную пробку, обмажем её суперклеем и бросим в таз, когда придёт её черёд хватать яблоко зубами![3]
Я рассмеялся:
— Постой-ка... м-м... Давай перепугаем её так, что она будет орать, орать, орать, сорвёт голос и больше никогда не сможет петь! Чисто и не подкопаешься!
— Здорово! — расхохоталась Шерил. — Ты просто гений! А вот ещё: послать бы её вырезать гланды, а в направлении написать, чтобы ей вместо гланд вырезали голосовые связки!
— Ф-фу! Шерил, ты извращенка!
— Кто бы говорил, Джаред!
Мы закатились смехом, потом взглянули на маленькую мисс Золотое Горлышко, державшую микрофон так, будто родилась с ним, и заржали ещё пуще.
— Послушай, ты никогда не представлял себе, как учиняешь что-нибудь пакостное людям, которые тебя достают? — спросила Шерил. Над этим вопросом мне даже и задумываться не надо было.
— Да чуть ли не каждый день, — сказал я.
— Кажется, я догадываюсь, о ком речь!
Она хихикнула. Ещё бы ей не догадываться — тут большого ума не требуется. Остин Пэйс. Мой хороший друг Остин Пэйс. Дружбан — не разлей вода. Товарищ по команде. Кореш на все времена. Это так странно — ненавидеть своего друга. Не знаешь, то ли тусить с ним, то ли набить ему морду. Нет, я, конечно, не стал бы драться с Остином. Просто иногда тебе представляется, что ты делаешь что-то эдакое, вот и всё. Типа как навтыкать иголок в чьё-нибудь изображение.
Песня закончилась, и все захлопали. Затем солист снова дорвался до микрофона:
— Поблагодарим Ребекку как следует!
Народ захлопал сильнее. Шерил скривилась.
— Может быть, на бис? — предложил солист. Шерил воззрилась на меня с выражением, явно говорящим: «О Боже, только не это!» — но аплодисменты стали ещё громче. Ребекка что-то промычала бэнду, лабухи кивнули и заиграли снова — очередной большой танцевальный номер. Ребекка опять принялась выделываться, вышагивать по подиуму, выпячивая грудь (мечтай-мечтай, больше тебе ничего другого не остаётся. Вы понимаете, о чём я). А потом кто-то из стариков-родственников вынул из вазы цветок и бросил его Ребекке; та заложила его за ухо. Ну и комедия. Уродство.
— Кажется, меня сейчас стошнит, — сказала Шерил.
Остин Пэйс
В нашем городке старшая школа начинается не с девятого класса. Лет сто назад кто-то из отцов-основателей постановил, что с седьмого по девятый класс — это неполная старшая школа, и с того времени никто не почесался внести изменения.
Итак, в выпускном классе неполной старшей наступило утро первого учебного дня, а Остин уже тут как тут — пришёл задолго до начала занятий и теперь бегал на школьном стадионе. Тренер Шулер ещё не явился, так что Остин, рисуясь в своих прошлогодних спортивных шортах, наворачивал круги напоказ всему миру. Я был уверен, что он делал это именно затем, чтобы каждый ученик, проходя мимо него, мог воскликнуть: «Вот это да, Остин, ты такой целеустремлённый!»
Если уж на то пошло, я тоже целеустремлённый, только не выставляю себя вот так на публику.
Остин многое делает хорошо. Достаточно хорошо, чтобы люди замечали его достижения, но не настолько, чтобы к нему прилепились ярлыки типа «умник», или «качок», или «задрот», или ещё что-нибудь в этом роде. Короче говоря, Остин — это то, чем хочет быть каждый нормальный парень, или, во всяком случае, чем всегда хотел быть я. Он своего рода ходячее совершенство, и сам об этом знает. Я ненавижу его. А вот этого он не знает. Для Остина я — всего лишь один из его многочисленных приятелей. Если бы он был на год-два старше, то стал бы для меня, пожалуй, примером для подражания — нет, можете вы это себе представить, а? Он обожает, когда детишки помладше взирают на него как на своего кумира. Но я не только не моложе его, я на три месяца старше. И на самом деле он никогда не относился ко мне как другу или хотя бы просто как к равному. Я для него просто червяк. Или, по крайней мере, он делает всё, чтобы я чувствовал себя червём.
Одно время я думал, что причина в том, что я дал ему обидную кличку, славно попортившую ему жизнь: Остин-Спесь.
Прозвище приклеилось, и ему никак не удавалось от него избавиться. Да, я когда-то считал, что Остин обращается со мной так из-за клички, но на самом деле причина лежала глубже. Видите ли, не в пример остальным я очень близко подобрался к тому, чтобы стать для него чем-то вроде угрозы.
Как я уже сказал, Остин во многом достиг успеха, но была одна вещь, в которой он оставался непревзойдённым. Он был отличный бегун. Даже когда он был малявкой, все знали — Остин самый быстрый. Его постоянно вызывали на спор, и сколько я себя помню, он всегда побеждал.
И сколько себя помню, я неизменно прихожу вторым. Я тоже быстрый, но всегда уступаю Остину. И всё бы ничего, если бы не одно «но»: подобно Шерил с её пением, бег был тем, что мне удавалось лучше всего. Я не был ни первым учеником в классе, ни самым популярным парнем в школе. Середнячок во всём, что ни возьми. Таких, как я, обычно не замечают. Когда мне было десять и я ходил в продлёнку, меня так и называли: «этот-как-его» — потому что никто из воспитателей никогда не помнил моего имени. Я ничем не выделялся из себе подобных.
Но я умел бегать; и если ты отличный бегун, то тебе известно это потрясающее чувство, когда набираешь скорость, когда реально ощущаешь, как твоё тело устремляется вперёд всё быстрей и быстрей; и тогда ты вдруг осознаёшь, что ветер — это вовсе не ветер, это ты сам прорезаешь воздух, словно пуля. Это ни с чем не сравнимое удовольствие — знать, что отлично делаешь своё дело, и никто не может забрать у тебя это чувство.
Никто, кроме Остина Пэйса.
С этим он справлялся просто здорово — и не столько тем, что побеждал меня на дорожке, но тем, что намеренно обставлял это так, что я чувствовал себя ничтожеством. Он очень хорошо подбирал слова, которыми давил меня, будто таракана. Например: «Может, у тебя кроссовки плохие — потому ты такой тормоз» или «Может, на следующий год твои ноги подрастут, тогда, глядишь, и у тебя появится шанс» — в таком роде. А то и вовсе лишь одаривал меня своей высокомерной улыбкой, побив в очередном забеге — и я на лопатках.
Не знаю почему, но мне кажется, что тренер Шулер нарочно выставлял нас обоих вместе на одни и те же соревнования. Мы всегда брали первое и второе место; но в наших с Остином забегах не было первых-вторых мест, были только победитель и проигравший, и я всегда, без исключений, оставался лузером.
Только один раз я стал лучшим — когда папаша Остина, профессор, устроил всему своему семейству увеселительную поездку по Южной Америке длиной в целый год. Это случилось в седьмом классе — на первом году неполной старшей школы, и вот тогда я наконец пересёк линию финиша первым и ощутил, как ленточка натягивается на моей груди. Вот когда я взлетел, стал героем, достиг популярности — словом, получил всё то, о чём всегда мечтал.
А потом произошло неизбежное — Остин вернулся.
Помню начало восьмого класса — тренер тогда ещё не знал, кто такой Остин-Спесь. Он построил нас всех на старте, и Остин обернулся ко мне с этой своей улыбочкой, словно говорящей: «Ты ничтожество, Джаред Мерсер... и я это сейчас докажу». Тренер дал старт, Остин рванул вперёд и побил меня на шестидесяти ярдах, как младенца. Опередил чуть ли не на полсекунды! Вы, наверно, думаете, мол, какие пустяки — полсекунды, да только в забегах на короткие дистанции значение имеют сотые доли.
С этого момента я опять превратился в серую мышь, в «этого-как-его», живущего в огромной тени, отбрасываемой Остином Пэйсом. Только отныне всё стало намного хуже, потому что теперь я знал, каково это — ходить в победителях, а Остин-Спесь был решительно настроен не позволить мне снова ощутить вкус победы.
— Ты принимаешь всё это слишком близко к сердцу, — говаривал мой отец. — Ну, он быстрее, чем ты, и что? Держу пари, есть вещи, которые у тебя получаются лучше, чем у него.
Нет таких вещей. Папа просто ничего не понимал. Дело не только в том, что Остин был быстрее меня; проблема в том, что я всё время был вторым, а никому на свете нет дела до тех, кто вечно приходит следом за победителем.
***
В это первое утро нового учебного года я наблюдал за Остином с трибун. Он знал, что я слежу за ним. Как же ему не знать — я торчал там один-одинёшенек. Он кружил и кружил по гаревой дорожке в своих снежно-белых кроссовках, к которым, казалось, не прилипала никакая грязь. Можно было подумать, что он так и будет носиться, как заведённый, до самого первого звонка, но тут Спесь сошёл с дорожки на зелёный овал травяного поля и остановился в его верхнем конце. Я знал, что за этим последует — он всегда так поступал. Его школьная сумка лежала там же, на траве. Остин взял свой голубой электронный секундомер — подарок тренера после прошлогоднего финала — и установил на ноль. Затем снял кроссовки и носки и уставился на что-то, видимое только ему одному — прямо через центр зелёной площадки в её противоположный конец. Принял стартовую позицию, щёлкнул хронометром и сорвался с места босиком.
Сердце сжимается при виде такой скорости. Он летел по траве, словно чистокровный рысак, и не успел я глазом моргнуть, как он уже был у того конца овала.
Он взглянул на секундомер и только потом сделал вид, что заметил меня. Помахал ручкой. Я помахал в ответ. Он порастягивал ноги, затем пересёк овал, подхватил свою сумку, влез в кроссовки и подошёл к трибуне.
— Как жизнь, Джаред? — спросил он. — Лето как провёл?
— Неплохо. А ты?
— Просто классно! — Спесь упёрся стопой в нижнюю скамью и помассировал икроножную мышцу. — Нравятся мои кроссовки? — спросил он. — Это «аэропеды». Самые лучшие! Стоят две сотни баксов.
Я кивнул.
— Если бы у тебя были такие, — продолжал Спесь, — то ты, пожалуй, и смог бы составить мне конкуренцию в этом году. Как думаешь?
— Пожалуй, — ответил я, но это было вовсе не то, что я в действительности хотел бы ему сказать. Лучше не буду передавать вам, что именно.
— Тренировался летом? — спросил он.
— Да.
Я сказал чистую правду. Тренировался каждую свободную минуту.
— Молодец. Я тоже. Всё лето, каждый день — в Национальном легкоатлетическом лагере для юниоров. И знаешь что?
— Что?
— Может, по своим результатам я смогу попасть на юниорский чемпионат Национальной ассоциации студенческого спорта.
— Да что ты.
— Угу. Крутые соревнования, но моё время на шестидесяти ярдах теперь на четверть секунды лучше, чем квалификационное время в прошлом году, и я попытаюсь ещё его снизить. Папа говорит, что если я пройду на этот чемпионат, то на следующий год он наймёт мне частного тренера, и тогда я буду готовиться по программе Олимпийских игр. — Он блеснул своей «ах-куда-там-тебе-до-меня» улыбкой. — Ну, а ты чем занимался?
— Я? О! Был в Европе, в тренировочном лагере для легкоатлетов. Знаешь, таком, где целыми днями бегаешь кроссы по Альпам в компании знаменитых олимпийцев.
— Что, правда?
Я вздохнул.
— Нет. На самом деле я всё лето торчал здесь, работал в Бургер-Кинге — делал гамбургеры. Тяжёленькая работка. Зато знаешь, какие у меня теперь мускулистые пальцы!
— Могу себе представить, — сказал Остин.
— Кстати, ты знаешь, что я самый молодой их всех, кто когда-либо работал в этом Бургер-Кинге?
— Оно и понятно, — усмехнулся Остин. — Я хочу сказать: кого ещё они могли бы поставить на такую тупую, грязную работу, как не школьника, так ведь?
После этакого высказывания мне расхотелось вести дальнейший разговор.
— Ладно, мне переодеться нужно, — сказал Спесь. — На первый сбор сегодня вечером придёшь?
— Само собой.
— Смотри не опоздай, — сказал он, снова осчастливливая меня своей крокодильей улыбкой. — Сегодня выбирают капитана команды. Мне бы не хотелось, чтобы ты пропустил это мероприятие.
Он повернулся и побежал в раздевалку.
Вот оно что, выборы капитана. Я словно поджаривался на медленном огне. Остин в своём репертуаре: всего лишь пять минут — и я разложен под его двухсотдолларовыми кроссовками и расплющен, как сигаретный окурок.
— У тебя против него ни единого шанса, — прозвучал вдруг голос в двух шагах от меня.
Около трибуны стоял Тайсон Макгоу. В нашей школе немало всяких придурков, но Тайсон по этой части переплёвывал всех. Шапка свалявшихся сальных волос, вечно грязная физиономия, а левая ноздря гораздо больше правой, потому что он практически не вынимал из неё пальца. Тайсон вообще никому не нравился, и уж тем более он не тот человек, с которым бы мне сейчас пришла охота поговорить. Не после унижения, которому меня подверг Остин-Спесь.
— Не суй нос не в своё дело, Тайсон! — рявкнул я. — Ты что, не понимаешь — людям не нравится, когда за ними шпионят.
— Я не шпионил! — огрызнулся Тайсон. Он выплёвывал слова злобно, с вызовом — наверняка провоцировал на одну из своих знаменитых драк. Странная он был птица, этот Тайсон. Половину времени вёл себя как полный тормоз, глухой к реальности и погружённый в свой собственный грязный мирок, а другую половину посвящал тому, чтобы задирать остальных и устраивать мордобои, изображая из себя крутого. Вот только этого мне и не доставало — в первый день учебного года ввязаться в разборку с Тайсоном Макгоу. Не то чтобы я не смог его побить — это-то как раз не проблема: он, в общем-то, был слабоват, тощий такой, хлюпик. Просто он дерётся как-то не по-человечески. Как животное. Лягается, царапается, кусается...
— Да пофиг, шпионишь или нет, называй как хочешь, просто кончай с этим. По крайней мере, не лезь ко мне, потому что я этого не люблю!
Я сошёл с трибуны и направился к зданию школы.
— Не, у тебя и правда нет и шанса, — пробубнил Тайсон, когда я проходил мимо него.
Вот достал!
— А ты почём знаешь? — проорал я ему в морду. — Ты же не в команде! Ты вообще отщепенец, тебя никуда не берут! Вечно суёшь свой поганый нос куда не просят! Заняться нечем, что ли? Что там между мной и Остином — не твоё собачье дело, понял?!
Тайсон заткнулся. Кажется, он не ожидал, что я так разъярюсь.
— А ну вали с глаз долой, Тайсон! И раззевай пасть только тогда, когда тебе есть что сказать!
Я развернулся и пошёл дальше. Тайсон пробурчал себе под нос какую-то гадость, но я решил, что с меня хватит, и сделал вид, что не услышал.
Пока я шёл к зданию школы, мой гнев с Тайсона перекинулся обратно на Остина. Больше всего меня злило, что Тайсон, скорее всего, был прав: наглый, чванливый Остин-Спесь наверняка станет капитаном, и я ненавидел его за это ещё больше. Ух, как было бы здорово, если бы кто-нибудь организовал против Остина Пэйса заговор...
***
— Так вот, зарубите себе все на носу: наша команда — это вам не детский сад! — заявил тренер Шулер, поигрывая свистком. — Если ты член нашей команды, то должен бросить всё остальное — все эти бейсболы, футболы и прочую дребедень. Это, может, и не старшая школа, и мы, может, и не тренируемся пять раз в неделю, но спросите любого, и любой вам скажет: я требую настоящей самоотдачи. Работать, как вол! Правильно я говорю, Джаред?
— Правильно! — отозвался я, удивлённый тем, что тренер обратился именно ко мне.
— Так что если кто из вас намеревается дурака валять — уходите сейчас.
Где-то в заднем ряду встали двое семиклассников, которые за один день уже умудрились заработать репутацию паршивцев, и, хихикая, почесали на выход. Один из них обернулся и сказал:
— Адиос, команданте!
Кто-то из семиклашек прыснул. Но из тех, кто знал тренера Шулера, ни одному не пришло в голову засмеяться.
Шулер заглянул в свой блокнот.
— Значит так: юноши собираются по понедельникам и средам, девушки — по вторникам и четвергам. Все желающие могут тренироваться с обеими командами...
Тренер говорил, а мои мысли начали уплывать куда-то вдаль. Я обводил взглядом помещение. Здесь пахло новьём, но особенных отличий от прежнего спортзала я не заметил. А ведь можно ожидать, что когда старый сгорел, то возведённый на его месте будет выглядеть по-иному, но куда там. Новый спортзал был точной копией сгоревшего.
Каждый уголок помещения был занят — там проходили сборы различных команд; и ещё больше спортсменов толклось на улице. Всего легкоатлетов насчитывалось около сорока — мальчиков немного больше, чем девочек. К исходу следующей недели от этого количества останется половина. Нет, тренер никого не отсеивал; народ сам терял интерес и бросал тренировки.
Остин-Спесь сидел шагах в десяти от меня, среди семиклассников, таким образом утверждая себя в качестве Самого Великого Героя для всех новобранцев.
Шулер перелистнул страницу блокнота.
— Как видите, у нас отличный новый спортзал. И, как вам известно, после случившегося в прошлом году пожара доступ сюда без учителя закрыт. Дверь будет заперта на замок. То же касается актового зала и прочих безнадзорных помещений. Вы, конечно, уже услышали эту новость от других учителей, а теперь слышите от меня.
Он снова перевернул страничку.
— Дальше. В этом году у нас приготовлено кое-что новенькое. Думаю, это вам понравится. Ряд близлежащих школьных округов заключил соглашение об организации своего рода мини-олимпийских игр, и, разумеется, лёгкая атлетика включена в программу.
Собравшиеся, включая и меня, разразились ликующими возгласами.
— Это хорошая новость, — продолжал Шулер. — Но есть и плохая: каждый школьный округ выставляет единую команду, и это означает, что от каждой школы принять участие в соревнованиях сможет только один бегун.
Раздаются многочисленные «у-у-у...». Я помалкиваю. Остин наверняка тоже. Чувствую, как в солнечном сплетении образуется ледышка.
— А теперь, перед тем как распределить шкафчики, ещё одно важное дело.
— Капитан! — выкрикнул Мартин Брикер, восьмиклассник с отличными шансами стать капитаном на следующий год; вот только ему втемяшилось, будто он сможет получить эту должность уже в этом году. Как же, разбежался.
— Верно, — ответил Шулер. — Участвуют только старые члены команды. Вот вам карандаши и бумага. По моей команде каждый из старых участников подходит сюда и заполняет бюллетень. То есть пишет на бумажке имя возможного капитана — вот и всё.
— Что — вот так вот, без кампании? — спрашивает Спесь.
— Да, вот так вот, без кампании, — передразнивает его Шулер. — Вы друг друга отлично знаете, нечего зря тратить время на пустопорожние дебаты. Один капитан для юношей и один для девушек. Юноши голосуют за юношей, девушки — за девушек. Если кто не знает, к какому полу относится, пусть спросит меня, я определю.
Кто-то поднял руку Сары Дозер. Та ткнула нахала локтем под рёбра.
— Итак, подходите. Вот вам ящик для бюллетеней, и будьте любезны — ставьте карандаш обратно в банку!
На своей бумажке я написал имя Мартина Брикера. Мне кажется, голосовать за себя самого — это недостойно спортсмена, а за Остина я, уж конечно, голосовать не собирался.
Остин подошёл к ящику для голосования, обернулся ко мне и сверкнул своим знаменитым крокодильим оскалом, словно говорящим: «Эй ты, лузер!». Я немедленно улыбнулся в ответ, словно говоря: «Мы ещё посмотрим, кто тут лузер!»
— А когда станут известны результаты? — поинтересовался Мартин.
— Завтра ко времени ланча будут вывешены на главной доске объявлений.
Все застонали.
— Да ладно вам, всего один день подождать. А теперь я называю имена, каждый подходит сюда, и я даю ему номер его шкафчика.
***
Этим вечером мы с Шерил устроились в их старом домике на дереве — болтали и пытались отвлечь меня от выборов. Что-то я не помню, чтобы эта хижина раньше была такой маленькой. Уверен, теперь даже Рэндалу здесь сидеть неудобно. Иногда мне нравится, что я расту, а иногда — лучше бы оставаться маленьким. Помню, когда-то я мог вытянуться на полу домика в полный рост. Бывало, мы все трое: я, Шерил и Рэндал — укладывались тут в спальных мешках, и места хватало всем. Глухими ночами мы рассказывали страшилки и попивали шоколадный коктейль — его я люблю до сих пор. Эх, хорошие были времена...
А сейчас я даже ноги здесь вытянуть не могу. Последний раз я забирался в эту хижину почти год назад. Мы с Шерил живём рядом, на одной улице, просто у нас больше нет особенных причин для того, чтобы уединяться в домике на дереве.
Собственно, это Шерил предложила: «Давай залезем в хижину и поговорим!», а я ответил: «Давай» — думал, что это как-то меня подбодрит. Вот и сидим здесь уже целый час; сумерки перетекли в вечер, а со стороны океана накатывают волны ранней сентябрьской прохлады.
— А ещё? — сказала Шерил. — Придумай ещё что-нибудь!
— Да не знаю я, больше что-то ничего не придумывается.
— У тебя что, воображения нет?
— Нет.
— А ты постарайся! — потребовала она.
— Ну ладно. Тогда... — Я поднатужился. — Тогда... я бы подвесил его за щиколотки... вниз головой... над медвежьим капканом!
Шерил засмеялась:
— Вот это да! Ты просто садист какой-то!
— Сама просила. Твоя очередь.
— Ладно... В следующий раз, когда она запоёт... я забросаю её розами — ну, как тот мужик. Пусть закладывает их себе за уши! Только я прослежу, чтобы на розах была уйма шипов!
Я скорчил гримасу.
— А теперь ты, — сказала Шерил.
— Я бы бросил Остина в вольер к львам. Вот тогда бы мы посмотрели, как быстро он умеет бегать! Следующий!
— О-о-о! Какой ты злодей! Ну-ка, ну-ка... Я бы... я бы налила ей в термос, который она берёт с собой в школу, серной кислоты!
— Не мухлюй, — одёрнул я. — Я уже это говорил во время свадьбы.
— Хорошо. Тогда... как насчёт подкинуть ей в коробку с завтраком королевскую кобру?
— Не-не, постой... Я для тебя придумал. А давай организуем ей свиданьице с... Тайсоном Макгоу!
— Ого! Лучше смерть!
Мы чуть животы не надорвали от смеха, представляя себе Ребекку на свидании с Тайсоном Макгоу. Вот это была бы парочка!
— Надо же, никогда бы не подумал, что мы такие злонамеренные личности, — сказал я, отсмеявшись.
— Нет, но скажи — правда же весело? — хихикнула Шерил.
Это действительно было весело. Всё равно как как смотреть фильм ужасов. Они же такие отвратительные, кровавые и мерзкие, и тем не менее все их любят.
|
|
|
