 |
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 11 глава
|
|
|
|
— Теперь хочу взглянуть на землю! — вдохновенно продолжала она. — А потом и на недра. Потому что я богиня земных недр! Ты запомнил мое имя?
— Запомнил…
— Теперь иди, Корсаков, тебя ждут.
— Кто ждет? — чуть невпопад спросил он.
— Та женщина!
Роксана указала на гологрудую и сама пошла в сторону резиденции румынской королевы.
В этот миг Марат случайно встретился взглядом с плакатно-партийным и убедился, что интуиция не подвела — это были они. Видимо, тоже вздумали подкорректировать свои планы и явились сами…
Чингиз Алпатов позвонил вечером, когда Смотрящий ехал к себе в загородный дом. И звонок его застал как раз на повороте, где Корсаков взрывал «мерседес» шефа. Вскоре после всяческих следственных действий на обочине появился железный крест с венком — такие стало модно ставить на месте автокатастроф. То ли районные власти расстарались и установили этот памятный знак, то ли бесчисленные и изощренные враги поспешили хоть таким образом похоронить реформатора — в любом случае это не понравилось и водитель получил задание снести крест. Поручение было исполнено следующей же ночью, однако наутро, когда Сторчак поехал на работу, обнаружил его на прежнем месте, причем новенький, только что сваренный из труб и со свежим венком искусственных еловых лап и цветов. Водитель не подозревал об имитации покушения, считал, что им тогда повезло, броня спасла от гибели, и каждый раз потом, проезжая мимо, набожно крестился, однако прекословить шефу не посмел, на его глазах вырвал крест из земли, унес в лес и где-то спрятал. Но вечером там уже стоял другой, причем теперь выше прежнего и, мало того, залитый у основания в свежий бетонный раствор. Как-то сразу стало понятно, что это дело рук многочисленных ненавистников. Тем не менее Смотрящий, поскольку суеверием и мнительностью не страдал, давно привык к угрозам, а к подобным знакам относился с усмешкой, даже начальника охраны не стал напрягать по этому поводу — махнул рукой и перестал замечать, что там, на обочине.
|
|
|
Звонок Хана застал его возле креста.
Не объявлялся Хан, пожалуй, месяца два — с тех пор как вернул Церковеру захваченные танкеры и приехал извиняться. Тогда Сторчак еще не знал о существовании продвинутого психолога, работающего на Оскола, и вообще скептически относился к этой модной профессии, такой бесполезной для России, где более потребны отряды вооруженных бойцов, а уж никак не знатоки тонких человеческих струн. Но старый бизнесмен и тут шел впереди всех, используя новейшие приемы разрешения конфликтов, и, надо сказать, в том преуспел. По крайней мере, эффект тогда Сторчака поначалу изумил: распоясавшийся, дерзкий Чингиз, посмевший окрыситься на него, вновь превратился в робкого молодого специалиста-нефтяника, который даже назывался по-русски, Анатолием, чтобы не резать слух своим громким именем. И зачем-то подчеркивал свое пролетарское происхождение — дескать, со времен монголо-татарского нашествия все поколения его рода были московскими старьевщиками и дворниками.
С повинной Чингиз явился со всеми четырьмя женами и девятью детьми, которые едва влезли в лимузин, без охраны и даже водителя — сам сидел за рулем. Высыпав из машины, жены и дети попа́дали на колени, а среди них была даже старшая дочь — красивая, безголосая, но раскрученная звезда шоу-программ!
Сам Хан снял тюбетейку, подошел и склонил голову:
— Прости, ата! — И глаз не смел поднять. — Во имя Христа и Аллаха прости и не сердись! Я подлый шакал, посмел на тебя худое слово сказать. Будь я трижды проклят! Брось в меня камень!
|
|
|
И все его семейство заголосило хором.
Умел просить прощение: вдруг с акцентом заговорил, тюбетейку надел, и обычаи вспомнил, и богов — вроде бы даже сам готов был пасть на колени и ноги целовать. В искренность и истинность чувств Хана Сторчак тогда не поверил: во всем проглядывала определенная театральность, нарочитый восточный обычай раскаяния, продемонстрированный с умыслом, дабы и повиниться, и одновременно за ширмой лицедейства сохранить лицо. Не случайно же прихватил старшую дочку-красавицу, которая хоть и стояла на коленях, да улыбалась затаенно и мечтательно.
Столь внезапное его преображение Сторчак тогда с работой психолога не связывал, а решил, что Чингиз одумался после того, как началась у него полоса неудач: сначала на Балтике, у берегов Германии, потонул танкер с нефтью — Церковер все-таки накаркал. Случился разлив в открытом море, на ликвидацию последствий Хан изрядно потратился и потом еще штрафы платил. А вскоре американцы заблокировали его счета в банках, заподозрив, будто он финансирует «Аль-каиду». Едва Хан доказал, что к терроризму непричастен, как на вертолете разбился его родной брат, занимавшийся транспортировкой нефти. Вероятно, потомственный дворник и заборзевший Хан решил, что прогневил богов, либо свои несчастья отнес к жестокой мести Смотрящего — так подумал Сторчак. Но несколькими днями позже, подхихикивая и розовея от удовольствия, Оскол рассказал, как засылал к Чингизу молодую хрупкую женщину с маленькими ножками, после визита которой злобный пират превратился в ягненка, пригнал баржи, принес извинения, добровольно, без судов, оплатил неустойку и на личном самолете отправился в Мекку совершать хадж.
Сторчак тогда скрыл от него семейное покаяние Алпатова, впрочем как и то, что Чингиз показывал ему зубы.
На сей раз прощенный Хан вежливо напросился на встречу, и Смотрящий, в своем доме принимавший редко, не отказал. Искупая вину, уже без всякой театральности, Чингиз пожертвовал на технопарк огромную сумму, и первый транш уже был на счету Осколкова. Сторчак по этой причине тайно злорадствовал — знал бы волчонок, на что пойдут его деньги! Однако встретиться с ним согласился по иной причине: он давно ждал подвижек в среде нефтегазовых компаний, другой реакции на открытие технопарка, по которой можно было бы судить, дошел ли до них слух о настоящем назначении Осколкова, знают ли они, на каком дубе хранится сундучок с яйцом, в коем заключена их смерть.
|
|
|
Отслеживать информированность компаний по результатам торгов на биржах, по стоимости акций, при постоянных искусственных скачках цен было невозможно. А Церковер спал и видел, как однажды, проснувшись, мановением руки своей обрушит не только цены, биржи и транснациональные компании — экономику многих стран, особенно ближневосточных, одним только заявлением, что владеет технологией альтернативного топлива. Его до крайности возбуждала сама мысль, что это однажды случится, поэтому еще недавно жадный до всевозможных утех и развлечений Оскол вел почти аскетичную жизнь, ходил, как Майкл Джексон, с повязкой на лице, тратился только на врачей и собственную безопасность. Он перестал выезжать и уж тем более вылетать на вертолете с территории технопарка, окончательно поселившись в скромном особняке на краю кукурузного поля, занимался физкультурой, проводил курсы лечебного голодания и воздерживался от всех прочих излишеств. Если у него где-то там кольнуло, заныло, засвербило, собирался консилиум, а прислуга немедля мчалась за Сторчаком. Церковер боялся умереть внезапно, не успев отдать наказов, последних распоряжений и некоего устного завещания, которое намеревался озвучить только Смотрящему и на смертном одре за миг до того, как душа покинет тело.
Особой тайны тут не было: после провала операции Оскол занимался розысками Алхимика только с помощью своей личной службы и никого более не подпускал. Люди Филина все чаще куда-то уезжали на микроавтобусе с тонированными стеклами, часто сам начальник разведки снисходил и просил у Смотрящего автомобиль с мигалкой, после чего исчезал вместе со своим портфелем на целый день. Сторчак даже с облегчением избавился от этой обузы, контролировал лишь своего подчиненного Корсакова, бывшего в Болгарии, и молился, чтобы с Церковером ничего не случилось.
|
|
|
И все-таки несколько раз Смотрящий поддавался на его провокации, приезжал на зов, однако Оскол умирающим не выглядел — просто старику становилось одиноко в окружении врачей и сиделок. Судя по заключению врачей, телесному здоровью Церковера могли завидовать двадцатилетние юноши. А вот что касается рассудка, то его увлечения конспиралогией настораживали.
«Вы еще простынете на моих похоронах», — говорил Сторчак сакраментальную фразу.
Он ждал момента, когда пройдет первый сигнал по нервной системе сырьевой экономики. И не обвал цен, а именно этот знак можно было считать поворотом в новую эру глобальной энергетики будущего. Даже пока не имея в руках топлива и технологий, а всего лишь одну реальную надежду на близкий успех, можно было уже управлять всеми рыночными процессами. А кто будет стоять ближе всех к истоку, тот и возьмет в руки рычаги. Если бы Сторчак сам не видел эти несколько зерен, добытых в квартире Алхимика, и более того — последующий пожар в Осколкове, он не поверил бы в такую возможность. Железный столп, восставший из руин корпуса, был зримым и осязаемым свидетельством и символом начала новой эпохи — топливо и его беспредельные энергетические перспективы существовали! Остальное было делом времени, техники и собственной разворотливости.
После торжественного открытия технопарка бывшие узколобые соратники недоумевали, с какой стати Сторчак оставил атомную энергетику и производство, кинувшись в непонятную, маловразумительную и научную отрасль нанотехнологий. Они посчитали, что карьера Смотрящего входит в глубокий закат, коли он согласен возглавлять столь темные направления в экономике. С таким успехом можно опуститься до директора банно-прачечного комбината, и уж лучше тогда не позориться и отойти в сторону. Кто хоть немного соображал и видел чуть дальше собственного носа, насторожились и стали пытливо присматриваться к Сторчаку и его новому окружению. Там, куда ступал Супервизор, начиналось движение, революционный процесс, качественный сдвиг. Они расценивали его как маршала Жукова на фронте — куда приехал, там жди наступления. Но такие соображающие были в мизерном меньшинстве, по своему статусу относились скорее к ярым врагам, чем к друзьям, и более всего годились для прикрытия — фигура Смотрящего им казалась зловещей. Среди них сразу же возникло стойкое убеждение: Сторчака кинули на это направление, дабы раз и навсегда покончить с новейшими технологиями в России. Или на отмывку каких-то астрономических черных капиталов, ибо черная нанотехнологическая дыра способна поглотить любое их количество, выбросив чистенькими где-нибудь в офшорных зонах.
|
|
|
Сторчак никого и никогда не переубеждал, и если приходилось выслушивать разные суждения, лишь улыбался, отлично понимая, что его улыбка в любой ситуации вызывает неприятие и ненависть. А эти сильные чувства затмевали все остальные и тоже годились для прикрытия.
Хан был нефтяником, ни к какой категории не относился, и по нему, как по эталону, можно было определять, наступил ли тот миг поворота в умах сырьевиков или еще можно потянуть время. Чингиз тешил очень маленькую, легко достижимую ханскую мечту — быстро разбогатеть, завести несколько жен, толпу детей, много ненужного движимого и недвижимого имущества и восточного почтительного, подобострастного преклонения. Ему даже было невдомек, что Смотрящему все равно, скалятся ли на него, тайком устанавливая крест на обочине, кусают дающую руку или ее лижут. Он ожидал иных, одному ему понятных судьбоносных знаков и им следовал.
Визит Чингиза совпал с еще одним событием, случившимся далеко от Москвы. Пока отечественные разжиревшие нефтяники ради русской забавы «кто кого больнее огреет шапкой» сва́рились с правительством, поднимая цены на заправках и возбуждая толпу, на Западе почуяли кислородный аромат алхимических опытов. Организованная утечка информации почти мгновенно возбудила потребителей углеводородного сырья, и специальный агент Сторчака доложил, что по инициативе некой иностранной разведки вошел с ней в контакт. По его мнению, люди, представляющие англо-американские интересы, настойчиво ищут неофициальный выход на Смотрящего и его новую контору в Осколкове. Неудача с захватом Алхимика и его исчезновение, конечно, подрубили сук, и хотя провал операции был в какой-то степени предсказуем — аналитики Церковера предупреждали о возможном проявлении третьей силы, — Сторчак в панику не впадал и решил послать Корсакова для установления этих связей. Однако несмотря на мнение Церковера, он сразу же отказался от мысли использовать бывшего начальника охраны «всветлую», то есть поставив определенную задачу.
Еще по опыту имитации покушения на себя Смотрящий убедился, что Марат проявляет инициативу и успешно решает оперативные вопросы, только когда все делает спонтанно, не зная конечной цели, а лишь повинуясь порыву. Грубый прокол с Алхимиком был тому доказательством — планировать его действия оказалось невозможно, все получалось наигранно и коряво. Редчайшая способность абстрагироваться от собственной личности и чувств, которая вводила в заблуждение даже полиграф, была давно оценена Сторчаком и как нельзя кстати годилась для такой операции. Корсаков и свихнувшаяся агентесса должны были сыграть роль не только связников, но еще и неких искусителей, прямых претендентов на вербовку, поскольку оба на протяжении длительного времени вступали в прямой контакт с гением, а агентесса — и вовсе в сексуальный. Они могли стать приятной добычей, неожиданным приобретением для западных спецслужб, ищущих путь к секретам Осколкова. Кто еще, как не эта парочка, мог удостоверить существование Алхимика, обрисовать его, рассказать о привычках, увлечениях и прочих деталях, делающих из мифа живого человека? А самое главное — подтвердить важнейший факт: неведомый гений находится на территории России, а не в Китае, как может казаться потребителям углеводородов. И не где-нибудь — в Осколкове, в ведении Смотрящего.
Сторчак сейчас ожидал, что Чингиз принесет ему отраженную в кривом западном зеркале информацию об Алхимике, — другого пути узнать о нем у отечественных нефтяников не было.
И тот оправдал ожидания.
— Михаил-ата, я пришел к вам с единственной целью, — с порога начал Алпатов. — И много времени не отниму. Развейте мои опасения. В узких информированных кругах наших потребителей распространяется дурной слух. Будто уже ведутся работы по производству альтернативного топлива. Мы стоим на пороге невиданного кризиса, и надо ждать резкого и бесповоротного падения цен на углеводородные энергоносители. Что вы мне скажете?
Сигнал прошел, и нервная система отреагировала. Теперь оставалось ждать, когда она напряжется, натянется до некой средней точки и начнет звенеть. Лишь тогда ее можно будет настраивать, как струну на музыкальном инструменте.
— Врут все, — коротко ответил Смотрящий и улыбнулся. — Цены сбивают. Не поддавайся вражеским проискам партнеров, Чингиз. Чего тебе опасаться?
— Не хочу, чтобы мои дети снова пошли мести московские улицы и скупать старые вещи.
— Даже твоим правнукам это не грозит.
Олигархи, кажется, начали думать не о сегодняшнем — о грядущем дне, чего раньше у «голодных» не наблюдалось в принципе.
— Но ведь когда-нибудь это произойдет?
— Непременно, — согласился Сторчак. — Это произойдет. Когда-нибудь.
Хан, который, вероятно, перед этим ночей не спал, измученный тяжкими мыслями, отер уставшее, одутловатое лицо и возложил руки на круглый, спущенный книзу, ханский живот, лежащий в штанах, как глобус.
— Мне кажется, очень скоро, — обреченно вымолвил он. — И это не происки партнеров.
— Что же тебя напугало?
Будучи Анатолием, Чингиз так старался выпутаться из нищеты и подняться, что вместе с производством успевал еще серьезно заниматься наукой, защитил докторскую диссертацию и среди своей братии слыл человеком ученым, что подтверждало его эталонные качества.
Сейчас он не спеша извлек из барсетки две бархатные коробочки, в коих обычно держат украшения, поочередно раскрыл их и выставил перед Смотрящим. А у того сначала даже промелькнула мысль, что Алпатов сошел с ума и притащил взятку в виде каких-то драгоценностей, хотя еще со школы капиталистического труда знал, что Сторчак никаких подобных подношений не принимает.
— Полюбуйтесь, уважаемый Михаил-ата, — прежним тоном проговорил Чингиз. — Как вы думаете, что это?
Содержимое коробочек находилось в запаянных стеклянных пеналах: в одном какая-то серебристая стружка в виде запятой, в другом — крупная, массивная печатка.
— Если вам трудно рассмотреть, я могу разбить стекло. — Он достал молоточек. — Хотите? И дам лупу. Я проводил экспертизу…
Сторчаку не нужно было ничего разбивать и показывать. Этот металл он мог узнать даже беглым взглядом, поскольку в ящике его рабочего стола лежал целый брусок, так же запаянный в стеклянную ампулу.
— Химически чистое железо, — прокомментировал Хан. — Здесь образец в виде стружки. А здесь уже ювелирное изделие.
Смотрящий пожал плечами:
— Откуда это у тебя?
— Помощники прикупили по случаю, через интернет-магазин. Диковина…
— А что, теперь модно?
— Скорее, престижно. Исключительно гламурные вещицы. Только не говорите, будто видите впервые. Полагаю, каждый день заходите в зеленую пирамиду и любуетесь на этот металл.
Сторчак в тот момент понял, что недооценил нервные связи «голодных» отечественных олигархов и научных сотрудников Осколкова. И что Чингиз не выглядит озабоченным и перепуганным беспризорником, у которого вырывают изо рта корку хлеба. Вместо ожидаемого смятения и шока процесс начался сразу со второй, агрессивной, фазы.
— Да, мы проводим кое-какие опыты, — однако же уклончиво сказал Смотрящий, словно не заметив состояния визитера. — Но они никак не связаны с будущим твоего бизнеса.
— Это высокие технологии. Очень высокие. Не следует подниматься так высоко, Михаил-ата. Не стоит опережать время. Это не нужно ни нам, ни нашим партнерам. Это не нужно никому! И вам в том числе. Пожалуй, будет правильно, если эту мысль донесете наверх вы, а не кто-либо другой.
Это уже было не просто предупреждением — явной угрозой. Чингиз словно забыл о своем покаянии, будто не ломал тюбетейку, положив к ногам Смотрящего свою семью. Он говорил и очень знакомо, по-сторчаковски, улыбался — научился скрывать свои чувства потомственный старьевщик…
— И передайте вот это, — Чингиз указал на коробочки, — великим князьям на память от татарского хана. Пусть помнят, от кого получали ярлык на княжение.
После визита Чингиза Смотрящий был несколько возмущен и обескуражен, хотя это не помешало трезво осмыслить ситуацию.
Аналитики технопарка Осколково работали всю весну и исследовали столп, восставший из пожарища, вдоль и поперек. Они отобрали множество проб, в основании даже просверлили сквозные отверстия, чтобы изучить внутреннюю структуру. Спектральный анализ металла выявил следы многих марок стали, меди, алюминия и даже чугуна, под воздействием топлива перевоплощенных в чистое железо, однако установить технологические тонкости, объяснить, каким образом из металлолома возник не встречающийся в природе металл, не представилось возможным. И все-таки старые ученые, практики и теоретики, быстро сообразили, что этот материал, вопреки всем теориям и практикам металловедения, послужил основой для последующего производства серебра и золота. Тот же вывод подтверждали пробы, полученные в результате анализа соскобов из тигельной печи и инструментов, которыми пользовался Алхимик. Серия опытов, проведенная аналитиками, также показала перспективность их размышлений, но все попытки сварить из железа серебро, используя тепло высокочастотного электричества, угля, газа и прочих известных энергоносителей была тщетной. К тому же переплавка металла нарушала его свойства и химически чистое железо на воздухе почти мгновенно превращалось в ржавчину, тогда как под воздействием топлива оно покрывалось тончайшей антикоррозийной пленкой черного цвета и напоминало черненое серебро.
То есть для получения драгоценных металлов требовалось опять же чудодейственное неведомое топливо, которое иным ученым довелось даже подержать в руках. И все равно эксперименты продолжались, благо что исходного материала было достаточно — по подсчетам, около трех десятков тонн, а еще несколько монет и серебряная гребенка. Однако к этому богатству относились бережно, как к лунному грунту. Каждый последующий опыт обсуждался на коллегии под руководством Церковера и им же благословлялся. Весь технопарк, включая «кукурузную» поросль и даже охрану, замирал, когда производился очередной эксперимент. Особенного результата ждали от обратного процесса, пытаясь из серебряного пятирублевика сварить железо, чтобы найти некие алгоритмы. Затем пожертвовали одним золотым полтинником, намереваясь проследить путь перевоплощения его в серебро, после чего попробовали сплавить их в единое целое, обрабатывали кислотами и щелочами, варили в вакууме и под высоким давлением, воздействовали разночастотными токами, лазерами, радиоактивным облучением и погружали в плазму.
Или ничего не происходило, или в итоге получали щепоть ржавчины.
Подняли всю мировую литературу по опытам средневековых алхимиков, изучили работы по физике, металловедению и теплотехнике авторов позапрошлого века, в том числе Ломоносова, открыв для себя много нового; прочитали десятки научно-фантастических романов, исследовали загадочную жизнь и деятельность Николы Теслы и выдвинули полторы сотни версий, каждая из которых могла бы стать докторской диссертацией. Однако по условиям контракта сотрудники секретной зоны Д не имели права ничего писать и публиковать; впрочем, к этому особо и не стремились. Церковер когда-то собирал их как аналитиков, чтобы проводить научную экспертизу чужих идей, мыслей и проектов, добывая рациональные зерна, — и они таковыми оставались, осознавая, что одни лишь аналитические способности не всегда полезны для прикладной, экспериментальной науки будущего.
Для прорыва требовались иное мышление, другой склад ума, свежие, не отягощенные старой школой мозги и новый взгляд. Старики, узкие специалисты, прошедшие через горнило бесчисленных оборонок и НИИ советских времен, хорошо это понимали, поэтому вырезали из основания эталонный блок загадочного металла, положили его в стеклянный аквариум и откачали воздух, дабы сохранить в первозданном качестве. И только после этого с ведома Церковера сделали пространный доклад о результатах своих опытов и с началом лета наконец-то допустили к феномену молодых, подающих надежды ученых, которые, взирая на старшее бестолковое поколение, выпускали сатирическую стенгазету «Кукуруза» и, по оперативным данным, тайно готовили самый настоящий бунт.
Если работу своих аналитиков Церковер в большей степени финансировал сам, намереваясь удержать научный процесс в своих руках, то на изыскания молодых Сторчак выбил деньги из бюджета и специального фонда. Срочно отремонтировали два корпуса под новые лаборатории, закупили импортное оборудование, материалы, увеличили штат технических работников и принялись за дело. Будущие гении сразу отказались от метода «тыка», составляли компьютерные модели экспериментов, программировали, просчитывали эффект и в конечном итоге тоже выскребали, вырезали и высверливали кусочки для анализов и опытов из щедрой железной руки. Разочарованные Братья Холики вновь вдохновились и теперь лично курировали Осколково, ожидая в скором времени положительного результата. Аналитикам было велено не вмешиваться в процесс, не контролировать и не давать никаких советов, чтобы полностью развязать руки молодым талантам и дать волю их творческому воображению.
Лаборатории работали круглыми сутками и даже в выходные дни, эксперименты производились самые невероятные, которые и в голову не могли прийти старшему поколению, впрочем как и объяснение природы некоторых явлений. Например, после окуривания образца ладаном и чтения молитвы кусочек чистого железа без всякого иного воздействия превращался в серебро высокой пробы, напрочь выбивая почву из-под ног безбожных стариков. Для чистоты эксперимента призывали посредников, которые проделывали религиозные манипуляции, священников и даже людей со стороны — все получалось. Объяснить чудотворство было невозможно, и все же это посчитали за промежуточный результат, с подачи Братьев Холиков продемонстрировали сопровождающим исследования летописцам, которые отсняли целый фильм про очевидное и невероятное для строго служебного пользования. Уникальное явление киношники относили к разряду непознанного и сравнивали с ежегодным чудесным сошествием благодатного огня в Иерусалиме, намекая на то, что и альтернативное топливо Алхимика имеет ту же природу. Де-мол, гению удается каким-то образом управлять этим процессом, превращать то, что невозможно осмыслить и растолковать с точки зрения науки, в определенную технологическую цепочку и получать горючий концентрат этого благодатного огня, называемого соларис.
Буквально через неделю та же группа молодых гениев научилась превращать серебро в золото наложением рук — и тогда заговорили о чудодействе, выдвинули целые теории, объясняющие природу явления. Молодые гении обещали в следующий раз вообще ошарашить допущенную к секретам публику тем, что покажут сам процесс производства топлива, аналогичного тому, из-за которого случился пожар в Осколкове. Все замерли в ожидании, по распоряжению одного из Братьев Холиков на территории технопарка заложили и освятили фундамент храма, однако группа продвинувшихся ученых внезапно исчезла. Сразу же заподозрили похищение, во всем винили американскую Силиконовую долину, но вскоре молодые гении объявились в Литве, откуда сделали заявление, что все их открытия — безвинный розыгрыш, инспирированный старшей дочкой Хана, якобы затеявшей новое шоу на телеканале.
Церковер после такой шутки своих воспитанников слег с приступом гипертонии. Под руководством личного батюшки он постился, учил молитвы и готовился принять крещение, как только в Осколкове возведут церковь. Бледный от голода и воздержания, иногда он проговаривал вслух свои тайные мысли — дескать, а не Божие ли это провидение? Что, если Алхимик послан Всевышним и топливо — благодать небесная, манна, просыпанная на землю, дабы насытить алчущих и спасти недра земли от расхищения? А может быть, он дьявол, бес-искуситель, пришедший в образе безвинного кудесника, дабы смутить умы ложными надеждами? Его религиозность Сторчак тоже отнес к старческому маразму, ибо еще тогда заподозрил, что все это устроенное в Осколкове чудотворство — умышленная, спланированная дискредитация научных работ, попытка нефтегазовых компаний выдать их за мракобесие. Правда, смущал слишком уж изощренный способ, явно придуманный не самими молодыми гениями.
Чудотворцев без особых хлопот вытащили из Литвы, поместили в зону Д, там поработали с ними и установили вполне реальных заказчиков и размер гонорара, выплаченного за столь изобретательную акцию. Нефтяники тут были ни при чем, хотя дочка Хана оказалась в этом шоу не случайно; как выяснилось, это всполошились банкиры, ювелиры и золотодобытчики, заподозрив, что в Осколкове ведутся секретные работы по производству драгоценных металлов с использованием древних алхимических рецептов.
Этот случайный переполох тоже годился как прикрытие, поэтому шутников наказывать не стали, посадили под надзор охраны на территории технопарка, и так образовалась вторая шарашка — первой считалась аналитическая группа Оскола.
После встречи с Чингизом Сторчак лично порыскал по Интернету и очень скоро отыскал магазин, где торгуют образцами чистого железа и изделиями из него по цене золота. И судя по заказам, от покупателей нет отбоя.
Он не рискнул в очередной раз тревожить Церковера столь неожиданным открытием (тот еще проходил курс реабилитации и жил под наблюдением врачей в своем особнячке), однако же о визите Хана доложил подробно, чем обрадовал старика.
— Теперь побольше интриги! — оживился Оскол и добавил странную фразу, словно уже знал о хищениях: — Даже сор, вынесенный из избы, должен приносить пользу.
По негласному приказу Смотрящего железную руку немедленно обследовали, и оказалось, что при внешней целостности вся сердцевина ее вырублена: юные гении нашли способ, как можно через маленькое отверстие выбирать нутро. В один день охрана изъяла больше десятка хитроумных, на уровне технических изобретений, радиоуправляемых роботов-трансформеров, которых запускали в дырки, чтобы добывать драгоценную стружку. Иные вчерашние студенты так преуспели, что приезжали в Осколково уже на роскошных автомобилях и байках.
И тут впервые Сторчак увидел ветерана экономического шпионажа Филина бедным, несчастным и безутешным. Вечно невозмутимый, этот человек с портфелем, числившийся начальником внутренней охраны Осколкова и отвечавший за безопасность лично, ползал по пепелищу, заглядывал в отверстия железной руки и, перемазанный пылью, пеплом и сажей, подсчитывал убытки. Оказывается, он даже ругаться умел, причем как старый энкавэдэшник.
— На Соловках сгною! — скрипуче ворчал он. — Гении, мать вашу… Молодые таланты, вундеркинды… Я вам такую шарашку устрою!
По его приказу над пожарищем вместо сетчатой пирамиды немедленно возвели стальную, поставили сейфовые двери с замками, охрану и ввели пропускной режим, а воровитых вундеркиндов также поместили во второй лабораторный корпус-шарашку.
Выносить сор из избы в период агрессивной фазы нефтяников Смотрящий все же не решился. Опыты с чистым железом резко сократили, открывали пирамиду и показывали памятник только в исключительных случаях под присмотром Филина и определенным лицам — министрам, академикам и зарубежным партнерам, да и то с соблюдением мер безопасности. Однако вездесущая пресса, скорее всего по наущению нефтянки, быстро вычислила, откуда идет утечка химически чистого железа, поразительно точно связала его с пожаром в Осколкове и принялась возбуждать общественное мнение, утверждая, что от железной руки уже ничего не осталось, и требуя публичной экспертизы. Сторчак немедленно реанимировал давно умерший скандал с несуществующей в природе красной ртутью и так же запустил в прессу, как запускают встречный пал во время лесного пожара. Вкупе эти два пламени непременно погасят друг друга, и несчастный Церковер успеет окончательно поправиться.
|
|
|
