 |
Примечание редактора 6 страница
|
|
|
|
[142] Отмечу, что почти общепринятая проекция этнонима из IX в VI в. и ранее наталкивается на серьезные трудности. Различные формы записи самоназвания славян в латинских и греческих источниках VI–VII вв. (Sclaveni, Sclavini, Sclavi, Σ κ λ α β η ν ο ί, Σ κ λ α υ η ν ο ί, Σ κ λ α β ο ί и др. с обязательной эпентезой [k] между [s] и [l]) дают без исключений корневое [а] и заставляют реконструировать праформу *slavē ne. Об этом определенно, хотя и недостаточно четко высказался авторитетный лингвист С. Р. Тохтасьев: «Sclaveni, Σ κ λ α β η ν ο ί и другие сходные формы – общеславянский этноним. Впервые он зафиксирован Иорданом (Кассиодором) и достаточно адекватно отражает этимон *slavē ne (slově ne). < …> Следует допустить и возможность у славян VI в. параллельной формы *Slavi… в качестве краткой формы к *Slavē ne…» (Тохтасьев 1998: 30, 31). Подробную аргументацию и развитие этого положения см. в: Кулешов 2012: 128–133. В итоге следует считать, что в VI в. и ранее общий этноним славян звучал и должен был быть записан как *slavē ne (славене), а к IX в. и позднее он принял форму *slově ne (словене). Такой терминологии я и придерживаюсь в этой статье.
[143] Приношу благодарность Д. А. Браткину за консультации при работе над уточненным переводом рассматриваемого текста.
[144] Текст здесь и ниже дан в переводе Анфертьева (1991: 106–109, 110–111) с не‑ сколькими уточнениями и пояснениями, сделанными мной; квадратные скобки А. Н. Анфертьева, круглые – мои.
[145] В комментарии к этому месту А. Н. Анфертьева более выразительно обозначено некоторое насилие над смыслом рассматриваемого текста, выраженное в таком варианте его перевода: «tria… nomina – „три [народа, имеющих каждый свое] название“» (Анфертьев 1994: 154). Многоточие заменяет опять‑ таки выпущенное и в латинском тексте, и в переводе словечко nunc «ныне», которое говорит в пользу того, что в IV в., в эпоху Херманарика, обозначенную словечком tunc «тогда», был единый народ и единое его именование, а ныне (nunc), в VI в., из одного корня порождены три его названия. Да и из перевода в комментарии явствует, что в тексте есть только «три названия», а все связанное с «народами» – умозрительная вставка. Другое дело, что, когда Иордан говорит о названии, он имеет в виду и обозначаемый им «народ» – существовавший как нечто единое, с его точки зрения, в основном в прошлом (венеты) или действующий ныне (склавены, анты).
|
|
|
А. Н. Анфертьев пытается подкрепить свою зыбкую позицию ссылкой на авторитетного Моммзена: «nomen как „народ“ понимал, видимо (! – Д. М. ), и Моммзен (MJ, 193)» (Анфертьев 1994: 154). Но из соответствующего места MJ явствует, что Моммзен понимал nomen как «имя, название», поскольку он указывает на другой случай употребления этого слова у Иордана, где nomen «имя, название» явно противопоставлено понятию gens «род, племя» – ex quorum nomine vel genere. Это место (Iord. Get. 48) Е. Ч. Скржинская обоснованно переводит «от их имени и рода» (Скржинская 1960: 74).
[146] Примечательно, что пример из Тацита, который сам Анфертьев приводит в упоминаемом экскурсе о народах и племенах (Анфертьев 1994: 103–105) – nationis nomen, non gentis (Tac. Ger. 2), прямо подтверждает правоту Д. А. Мачинского в вопросе о переводе nomina как «имена, названия».
[147] Какая‑ то незначительная, не упоминаемая в источниках VI–IX вв. группа славян могла сохранить как самоназвание, данное германцами, имя «венеты» или его производное (вятичи – вентичи, пришедшие от «ляхов»), но она должна бы была, вероятно, проживать на территории, занятой первоначально германцами и освоенной славянами не ранее середины V–VI в., – например, в Повисленье (об этом – ниже), а никак не в Подесенье (колочинская культура).
|
|
|
[148] Подобное понимание соответствующего экскурса Иордана впервые выражено мной в 1974 г., однако тогда я делал акцент не на Golthescytha, а на этноним Coldas, считая его также вариантом передачи этнонима «голядь» (Mač inskij 1974). В более поздних работах я помещал к северо‑ востоку от черняховской культуры и Golthescytha, и Coldas, считая их разными огласовками одного этнонима (Мачинский 1976; Мачинский, Тиханова 1976). И лишь в последней статье территория Левобережья верхнего и отчасти среднего Днепра и верхней Оки, в соответствии с текстом Иордана, рассматривается как область именно и только Golthescytha, а Coldas помещается в Прикамье и предлагается другая этимология этого этнонима (Мачинский, Кулешов 2004). Кстати, подобная локализация Golthescytha, а также их вероятная балтоязычность и территориальная соотнесенность с некоторыми локальными вариантами киевской культуры – это единственный случай, когда мои позиции сближаются с позициями В. В. Седова (Седов 2002). В ряде моментов мое понимание проблемы Golthescytha перекликается со взглядами В. Н. Топорова (Топоров 1979; 1983).
[149] Более того, реально Гавритухин, очерчивая «искомый ареал», неявно исходит из существования «зоны археологической пустоты» на его месте в предшествующий период ранее середины IV в. Его «ареал» отнюдь не полностью совпадает с территорией распространения «пражских» памятников фазы 0. Два из них не попадают в него: Бернашевка на Днестре и Оболонь на Днепре. И понятно почему. На месте этих памятников в предшествующее время нет «археологической пустоты»: Бернашевка расположена в зоне черняховской культры, а Оболонь – на северной ее границе и в районе, где в III в. существовали ранние памятники киевской культу‑ ры. А из черняховской и даже из достаточно изученных вариантов киевской культуры ранняя фаза пражской культуры, судя по работам того же Гавритухина, не выводится. Для возникновения этой культуры явно необходим иной, еще не выявленный культурный контекст, складывающийся во второй половине I – начале IV в. в той «зоне предшествующей пустоты», которую Гавритухин и очерчивает графически и словесно в границах, уже давно намеченных мною и М. Б. Щукиным.
|
|
|
[150] Статья И. О. Гавритухина «посвящена вопросам расселения народа, называвшегося „славяне“» (выделено мной. – Д. М. ) (Гавритухин 2000: 72). Из приведенной фразы даже неясно, говорит ли автор о самоназвании или об имени, данном из‑ вне. Но никакого «народа, называвшегося „славяне“» в IV–VI вв. не существовало нигде. По данным лингвистики это самоназвание реконструируется как *slavē ne (позднее – *slově ne), а историки готов Кассиодор и Иордан в рассказе о событиях IV в. называли именем Venethi тот этнос, большая часть которого позднé е (в конце V–VI в. ) стала известна под именем Sclaveni (Sclavi и т. п. ), т. е. собственно *slavē ne, а другая часть – под именем Anti (Antes). К сожалению, недостаточно точны формулировки и в начальной, установочной части статьи И. О. Гавритухи‑ на: «Следует различать народы и племена, говорящие (настоящее время. – Д. М. ) на языках славянской подгруппы индоевропейской языковой семьи, от вполне конкретного народа, называвшегося (прошедшее время. – Д. М. ) „славяне“. < …> Общепринято соотнесение народа славяне с носителями традиций, фиксируемых пражской археологической культурой». Нужно ли делать акцент на отличии современных (? ) славяноязычных народов от славен IV–VI вв., соотносимых с корчакско‑ пражской культурой? Важнее было бы отметить, что по представлению составителей «Повести временных лет» (далее – ПВЛ) все известные им в XI в. словенские племена (из которых произошли современные нам славянские народы) произошли от одного «пранарода», именумого «словене». Такой точки зрения, по свидетельству автора «Баварского географа», придерживались в IX в. и сами cuncte gentes sclavorum «все в целокупности словенские народы», четко знавшие конкретное и ограниченное в пространстве место своей прародины.
[151] При этом даются ссылки исключительно на работы лингвистов, в той или иной мере выражавших сомнения в стабильности «буковой границы», при отсутствии ссылок на современные работы палеоботаников и палеоклиматологов (Popowska‑ Taborska 1991: 107). Еще безапелляционнее высказывается С. Е. Рассадин (2005: 5), утверждая, что восточная граница бука «в древности… была иной, достигая лишь Эльбы», и ссылаясь только на работу лингвиста С. Б. Бернштейна, который, в свою очередь, опирался лишь на ныне устаревшие анализы пыльцы растений в торфе. Естественно, что С. Б. Бернштейну, отводившему гигантскую территорию славянской прародине на рубеже эр – от Одера до Десны – и, вопреки всем данным языкознания, утверждавшему, что уже в I–II вв. существовало два праславянских диалекта (от Одера до Западного Буга и от Западного Буга до Десны), нужны были лишь данные в пользу того, что «буковая граница» находилась не восточнее Эльбы (Бернштейн 1961).
|
|
|
[152] Подзаголовок редактора.
[153] С известной долей безнадежности и скуки должен отметить, что те взгляды, которые я отстаиваю ныне, во многом совпадают с тем, что было мной написано в ранних работах, начиная с 1965 г., и что не встретило аргументированных возражений. Некоторые принципиальные положения этих статей не были даже замечены почти никем, кроме М. А. Тихановой, М. Б. Щукина и К. В. Каспаровой. Для примера предлагаю невнимательным читателям прочесть тезисы моего доклада на I Международном конгрессе славянской археологии в Варшаве в 1965 г. (Мачинский 1965б: 10–13; Мачинский 1969), где я настаиваю на генетической преемственности между поморской и зарубинецкой (в которую я включаю и поенештский вариант) культурами и фиксирую отсутствие прямой генетической преемственности между поморской и пшеворской культурами (такую преемственность тогда большинство исследователей считали доказанной трудами Ю. Костшевского и его автохтонистской школы, а меньшинство не выражало сомнений печатно). Там же я отказываюсь признать славянскими и пшеворскую, и зарубинецкую культуры и предполагаю, что «на очень плохо исследованных территориях между Вислой и Днепром может скрываться еще одна, пока не выделенная как самостоятельное целое археологическая культура конца I тысячелетия до н. э. и первых веков н. э., которая может оказаться славянской» (Мачинский 1965б: 13). (За такую культуру я позднее признал (Мачинский 1973а; 1981; 1989б) поздний этап культуры штрихованной керамики, которая как «самостоятельное целое» (культура поздней штрихованной керамики середины I в. до н. э. – начала III в. н. э. ) была выделена (Егорейченко 2006) совсем недавно. ) Мои тезисы были помещены третьими сразу вслед за тезисами П. Н. Третьякова, который определенно признавал зарубинецкую культуру славянской, и Ю. В. Кухаренко, считавшего ее балтской.
Мои тезисы по недосмотру были включены в «Тезисы советской делегации», но в Варшаве глава нашей делегации Б. А. Рыбаков передал мне через посредника, что запрещает делать соответствующий доклад на конгрессе. Я, поддерживаемый польскими коллегами (T. Dą browska, L. Okulicz и др. ), возмущенными этим запретом, сообщил ленинградским коллегам, что не собираюсь подчиняться ему, но уважаемый мной П. А. Раппопорт умолял меня не делать этого, так как этим я наврежу всему Сектору славяно‑ русской археологии ЛО ИА. Я уступил – а зря.
|
|
|
В тезисах 1965 г. (которые я намеревался развернуть и проиллюстрировать в докладе) была выдвинута «рабочая гипотеза»: во II в. до н. э. «в бассейн Одера, Вислы и Эльбы проникает какое‑ то новое население, что приводит к гибели кельтского населения Средней Силезии и к отливу большей части „поморского“ населения на восток, где его появление отражается в возникновении памятников зарубинецкого типа. Захват кельтского оружия и, возможно, ремесленников придает особую окраску культуре населения бассейна Вислы и Одера (а частично и Эльбы), в состав которого входят как частично оставшееся „поморское население“, так и население пришлое, которое сыграло важную роль в создании и развитии пшеворской культуры». Эта «гипотеза» о ведущей роли северо‑ западного «третьего этнокомпонента» как катализатора этнокультурных процессов ныне, начиная с 1980‑ х гг., в основных чертах подтверждена тщательными исследованиями польских ученых (Niewę gł owski 1981; Dą browska 1988: 192–229, 315, 316, 319), хотя я в 1965 г. придавал (и придаю) еще бо́ льшее значение этому компоненту в феномене внезапного возникновения поразительной по яркости пшеворской культуры. Единственное, что я знал уже тогда, но, щадя «национальные чувства» польских и советских коллег, не сказал прямо (хотя это определенно следует из логики текста тезисов), – это то, что «третий компонент» вторгается явно с севера и северо‑ запада (Ютландия, острова Балтики, Южная Швеция) и является явно северогерманским. Иными словами, я неявно указывал на участие ясторф‑ культуры в событиях, связанных с возникновением пшеворской и зарубинецкой культуры, только делал акцент на ее северных локальных вариантах. М. Б. Щукин, пересказывая суть моих тезисов 1965 г., свидетельствует, что в беседах с ним я тогда говорил именно это (Щукин 1993: 89). Мое «первопроходство» в этом «открытии» он также полностью признает, сам склоняется к приятию этой концепции (в отношении «пшевора») и не предлагает альтернативной (Щукин 1994а: 104–107). Основные положения этих тезисов отнюдь не были найдены «интуитивно», а базировались на изучении всей доступной литературы, в которой уже тогда содержались достаточные фактические основания для построения той концепции, которую я из осторожности назвал «рабочей гипотезой». Ошибочны в этих тезисах только более поздние, чем принятые ныне, датировки, но в этом я следовал общепринятой тогда хронологии Я. Филипа и Р. Хахманна.
[154] Предпочитаю этот термин, заимствованный (zdobiona fibula) у польских коллег (T. Dą browska и др. ), названию «расчлененная фибула», от которого «попахивает» прозекторской.
[155] Как и в 1966 г., я (как и В. Е. Еременко в 1997 г. ) использую только результаты раскопок R. Vulpe, поскольку монография, содержащая результаты раскопок могильника Поенешти (Babeş 1993), еще не проработана мной.
[156] Для краткости объединяю все фибулы с шариками в один тип, хотя среди них можно выделить два варианта.
[157] Все отмеченные мной сосуды из Велемичей I В. Е. Еременко почему‑ то относит к группе «импортов», что совершенно безосновательно (Еременко 2000б: табл. 9), и никоим образом не сопоставляет отмеченные выше сосуды из Поенешти, Велемичей I и Головно II (Еременко 1997). Любопытно, что и С. В. Пачкова ни разу не воспроизводит в бесчисленных таблицах своей обстоятельной монографии эти сосуды, даже тогда, когда она пытается найти зарубинецкие аналоги поморским сосудам с высокой горловиной, отделенной уступом от тулова. Так, на рис. 75, 7, 8 она сопоставляет поморский сосуд с сосудом погребения № 63 Отвержичей, хотя ему несомненно ближе по пропорциям и орнаментации (правда, резной) нижней половины тулова сосуд погребения № 105 Поенешти, а сосуд из Отвержичей явно представляет более поздний этап в развитии сосудов этого типа. В итоге получается, что и откровенный миграционист, и умеренный автохтонист сходятся в игнорировании целого горизонта древностей, важных для понимания истоков и зарубинецкой культуры, и культуры поенешти.
[158] Эти датировки я черпаю в основном из монографии М. Б. Щукина «На рубеже эр», которая, помимо других своих достоинств, является надежным сводом различных хронологических систем латена и раннеримского времени, дополненных разработками самого автора.
[159] Благодарю В. Т. Мусбахову за уточненный перевод этого свидетельства Плиния.
[160] Приводимые здесь и далее тексты Ливия и Орозия даны в переводе Г. Г. Зоргенфрея (SC I: 44–49; 400).
[161] «Когда дарданы заметили, что бастарны не только не уходят из их пределов, < …> но и становятся все более невыносимы, опираясь на вспомогательные силы соседних фракийцев и скордисков, они < …> отовсюду сходятся к городу, лежавшему ближе всего к лагерю бастарнов. Стояла зима, и они выбрали это время года, чтобы фракийцы и скордиски удалились в свои пределы. < …> они делят войска на две части, чтобы одна шла прямым путем, открыто вызывая врага на бой, а другая напала с тыла < …>. Впрочем, сражение произошло раньше, чем они успели обойти лагерь неприятеля; дарданы были побеждены и загнаны в город, отстоявший от лагеря бастарнов на 12 миль. Победители тотчас последовали за ними и окружили город, не сомневаясь, что на другой день или враги под влиянием страха сдадутся, или они возьмут город силой. Между тем другой отряд дарданов, совершивший обход, не зная о поражении своих, захватывает оставленный без прикрытия лагерь бастарнов» (Liv. XLI, 19, 4).
[162] Здесь и далее с небольшими изменениями приводится перевод Г. А. Стратановского.
[163] Отметим, что Аппиан, называя все народы от Истра до Танаиса, не называет могущественных роксолан, видимо, как и Страбон, считая их частью «воинственных бастарнов». О вероятно тесном союзе между собственно бастарнами и роксоланами я писал и ранее (Мачинский 1974).
[164] Этой книге мы, в частности, обязаны тем, что М. Б. Щукин, прочитавший ее на первом курсе, избрал темой своих фундаментальных и уникальных исследований германо‑ кельто‑ славяно‑ балтские и иранские соотношения и взаимовлияния от эпохи латена до великого переселения народов (Браун 1899; Щукин 2005: текст на задней обложке книги).
[165] Оговорюсь, что в свое время я определял дату конца классической зарубинецкой культуры в промежутке между 40 и 70 г. н. э. (Мачинский, Тиханова 1976). Этой точки зрения я придерживаюсь и ныне, опираясь на собранные мной новые аргументы, родственные тем, которые приведены в статьях А. М. Обломского (1983 и др. ), несмотря на то что поздняя К. В. Каспарова (1986; 1989) и ныне В. Г. Белевец (2007) ограничивают ее 20–30 гг. н. э.
[166] С огорчением должен свидетельствовать, что предположение Посидония о том, что кимвры дошли до Меотиды (Str. VII, 2, 2), основанное лишь на созвучии «кимвры – киммерийцы», опровергается самим Посидонием, описавшим движение кимвров с севера через земли бойев, скордисков, таврисков, гельветов в Галлию (Там же). Крайне грустно, что на основе этого ошибочного сопоставления В. Е. Еременко построил целую гипотезу о миграции кимвров в Поднепровье, к сожалению привлекши в качестве соавтора М. Б. Щукина (Еременко, Щукин 1994: 150–151).
[167] Смею утверждать, что в потаенной сути своей (неведомой и самому Тациту) это сочинение – о наличествующих и потенциальных этногосударственных (Рим) и этнических (германцы) силовых полях, при взаимодействии которых при Таците и зачиналась Европа как не только географическая (в античном понимании от Атлантики до Дона), но и историко‑ культурная энергетическая общность, сыгравшая позднее ведущую роль в объединении человечества.
[168] В квадратных скобках даются поясняющие слова, в круглых – латинские слова и варианты их перевода.
[169] Jastorf‑ Kultur в широком смысле охватывает всю современную Северную и Среднюю Германию, страны Бенилюкса, полуостров Ютландию и южную часть Скандинавского полуострова. Локальные ее варианты возникли за счет переселений и влияний из ее центрального ядра на нижней Эльбе.
[170] Упомянутые Тацитом «горы» – это Западные Карпаты, отделяющие германцев от даков и отчасти от небольшой группировки сарматов‑ языгов в среднедунайской лесостепи, с которыми у германцев было налажено военно‑ политическое сотрудничество и не было никакого «обоюдного страха» (подробнее – Much 1967: 29–37).
[171] Возможно, незадолго до написания «Германии», т. е. в правление Домициана в пределах 80–90‑ х гг., имела место и какая‑ нибудь другая внутригерманская война с участием восточных германцев, в которую были вовлечены римляне и описание которой не сохранилось в дошедших до нас источниках. Менее вероятно, что речь идет о войне 51 г., когда против ставленника Рима короля квадов Ванния выступили «лугии и другие племена (готоны? – Д. М. )» (Tac. Ann. XI, 29).
[172] К такой же датировке основного корпуса сведений Тацита о германцах и их соседях приходит и А. Б. Черняк (Черняк 1991).
[173] Варианты понимания: «находят удовольствие в упражнении и быстроте ног; передвигаются пешими и притом с большой быстротой».
[174] В приведенном переводе использованы сопоставленные с латинским текстом переводы С. П. Моравского (Древние германцы 1937), А. С. Бобовича (Тацит 1969), Ф. В. Шелова‑ Коведяева (Шелов‑ Коведяев 1991). Перевод намеренно не обработан литературно, в круглых скобках даны некоторые ключевые латинские термины и выражения и варианты их перевода, в квадратных скобках – добавления, проясняющие смысл фразы.
[175] Не аргументируя, предлагаю гипотезу: атмоны – полесско‑ волынская зарубинецкая культура, сидоны – среднеднепровская, певкины – «зарубиноидные» памятники Подолии и поенештская культура; памятники последней расположены к северу от Нижнего Дуная, хотя и не достигают его дельты, – но у Страбона и не сказано, что все певкины живут в дельте. Они лишь «удерживают» там остров Певка, видимо, контролируя дунайскую торговлю.
[176] Сарматами здесь и далее, в соответствии со словоупотреблением Тацита, называются все ираноязычные кочевники Северного Причерноморья.
[177] Я принимаю чтение peditum (пехота), имеющееся в ряде манускриптов и положенное в основу перевода Ф. В. Шелова‑ Коведяева, в то время как преобладающее чтение pedum (ног) считаю умозрительной конъектурой. «Peditum» в значении «пехота» присутствует и в Tac. Germ. 6. Однако нет оснований для такого перевода всего оборота: «имеют преимущество в тренированности и быстроте пехоты» (Шелов‑ Коведяев 1991: 39, 45), да еще с пояснением, что они «имеют преимущество» именно перед сарматами.
[178] Решительное преобладание пехоты отмечается только у хаттов, но это обученное строевое войско, оснащенное, кроме оружия, еще и саперными инструментами для создания земляного укрепления на ночь (Tac. Germ. 30).
[179] К сожалению, я до сих пор не собрался обновить и опубликовать давно написанную статью об этом архаическом свидетельстве в труде Плиния («К вопросу о венедах Плиния Старшего» 1970 г., архив автора) и потому воспроизвожу здесь ее выводы, использованные мной в других работах (Мачинский 1976: 83–84; Мачинский, Тиханова 1976: 63; Мачинский, Кулешов: 2004: 29, карта, рис. 1).
[180] С благодарностью вспоминаю Марию Ефимовну Сергеенко, которая когда‑ то перевела для меня с листа этот текст.
[181] Благодарю Д. А. Браткина за помощь в уточнении перевода.
[182] Так во всех списках. Благодарю за консультацию П. В. Шувалова.
[183] Существует версия, что имя ставанов‑ стлаванов стало известно античной традиции не через посредство западных соседей (галиндов и судинов), а через восточных – аланов. Исходя из всего этногеографического и политического контекста второй половины I – начала II в., западная версия представляется мне более вероятной.
[184] Имя venethi у Тацита, видимо, также перекрывает, хотя бы частично, и территорию днепро‑ двинской культуры, носители коей были, вероятно, северной группой балтов, проникающих в I–II вв. даже в Приильменье.
[185] В дальнейшем при сравнении двух культур и в предлагаемой мной их этнической интерпретации я буду опираться в первую очередь на итоговую монографию Егорейченко (2006) как ведущего специалиста в этой области. При этом, естественно, я буду корректировать концепцию А. А. Егорейченко по некоторым спорным вопросам.
[186] Правда, и А. Лухтан, и А. А. Егорейченко полагают, что наркунайские кельты, соответствующие найденным литейным формам, принадлежат «акозинско‑ меларскому» типу и поступали сюда с северо‑ востока, из западных районов ананьинской культуры. Типологические изыскания, однако, убеждают в том, что это меларские кельты, свидетельствующие о связях древнейшей культуры ранней штрихованной керамики со Скандинавией (Благодарю В. С. Бочкарева за консультацию по этому вопросу).
[187] Дата этих имитаций совпадает и со временем получения Тацитом сведений о северо‑ восточных германцах и их соседях, в том числе об эстиях. После рассказа о свионах, которые сильны своим гребным флотом, он сообщает: «Что касается правого побережья Свевского моря, то здесь им омываются земли, на которых живут племена эстиев, обычаи и облик которых такие же, как у свевов» (Tac. Ger. 5). Из этого следует, что земли свионов были для Тацита левым берегом Балтики, а побережье эстиев лежало напротив него, и, судя по тексту, именно к нему в первую очередь могли направляться (мимо Готланда) корабли свионов. Как далеко на север простиралось это «правое побережье», явствует из того, что уже источники Плиния знали п‑ ов Курземе, а к началу II в. н. э. Марину – Птолемею были известны устья рек вплоть до Пярну в Эстонии (Браун 1899: 248, 253). Распространение гривен‑ подражаний лучше, чем какой‑ либо другой археологический материал, иллюстрирует эти данные Тацита. Во‑ первых, оно говорит о подвлиянности всей Юго‑ Восточной Прибалтики импульсам, исходящим из Скандинавии, население которой Тацит относит к свевам. Особо многочисленные находки бронзовых гривен именно в самом юго‑ восточном углу Балтики (от Кенигсберга до Паланги) расположены на самом морском побережье; видимо, сюда и прибывали чаще всего корабли скандинавов. Но, кроме того, такие гривны, возможно, по речным путям (Кулаков 2003) распространялись на территории всей Балтии, до южного берега Финского залива, демонстрируя впервые, вопреки разнородности археологических памятников на этой территории, известное ее единство, соответствующее обобщенным представлениям Тацита об эстиях всего правого берега Балтики.
[188] Я глубоко благодарен Вяч. С. Кулешову, помогшему мне обнаружить бесценные, на мой взгляд, «гидронимические свидетельства» в пользу славянской принадлежности культуры поздней штрихованной керамики.
[189] Эта аргументация была представлена в докладе В. С. Кулешова на X Чтениях памяти Анны Мачинской (Старая Ладога, 24–25 декабря 2005 г. ), однако сборник материалов конференции был выпущен лишь в 2012 г., после ухода Д. А. Мачинского.
[190] Подобное неумение и нежелание серьезно работать с письменными источниками и лингвистическими данными, к сожалению, характерны для очень многих восточнославянских археологов, занимающихся эпохами, для которых такие источники и данные актуальны. В результате «в сухом остатке» имеем либо, в лучшем случае (каким, несомненно, является случай данного автора), некую археологическую абстракцию, сопротивляющуюся любым попыткам включить ее в восстанавливаемую на стыке дисциплин историческую реальность, либо, в худшем случае, некую псевдостройную концепцию, по тем или иным причинам приятную или удобную для ее авторов.
[191] Мне просто как‑ то неудобно перед Тацитом и Кл. Птолемеем – если бы А. А. Егорейченко отвел столько же места на разбор их данных, то выводы из его монографии были бы содержательнее.
[192] Что же произошло между 1985 и 1991 г. такового, что позволило К. Годловскому сформулировать свое окончательное осторожно‑ благожелательное отношение к моей концепции? Произошла первая и, увы, последняя наша личная трехдневная встреча с Казимежем в июне 1990 г., начавшаяся с его прихода ко мне домой вместе с Михалем Парчевским, продолжившаяся во время поездки с ними в Старую Ладогу и закончившаяся длительной беседой в квартире М. Б. Щукина. За это время мы успели с книгами и картами в руках обсудить проблему, и К. Годловский признал, что исключать территорию КШК из области славянской прародины невозможно – что и отражено в его статье 1991 г. При первой же встрече он подарил мне свою статью, написанную в 1983 г. и имеющую подзаголовок «Odpowiedz profesorowi Konradowi Jaż dż ewskiemu», т. е. являющуюся ответом на возражения главы польской автохтонистской школы. Статья подписана так (в переводе): «Дорогому пану Димитрию Мачинскому с благодарностью за аргументы, которые я смог использовать в этой работе, и с выражением искренней симпатии. 16. VI. 1990. К. Годловский».
|
|
|
