Глава восьмая, заключительная

ПРЕДИСЛОВИЕ

Общеизвестны слова великого русского композитора Петра Ильича Чайковского: «Я желал бы всеми силами души, чтобы музыка моя распространялась, чтобы увеличивалось число людей, любящих ее, находящих в ней утешение и подпору». Как бы откликаясь на них, выдающийся исследователь творчества Чайковского академик Б. В. Асафьев писал: «Через душевную и впечатляющую силу того неуловимого качества, что делает музыку великим созданием искусства именно данного человека, таланта, гения, - Чайковский ещё при жизни своей становится для многих и многих верным другом, угадывавшем самое глубокое, тайное, интимное в сердцах».

Сам композитор дал ключ к пониманию основной направленности своего творчества в одном из писем 1891 г.: «Обратите внимание на выбор, который я всегда делал... — это всегда сюжеты. в которых действуют человеческие существа из плоти и крови, с их страстями, их горестями, их слезами и их радостями!"

Итак, человек, его судьба, его борьба за жизнь, за свое место в ней - вот суть музыки Чайковского.

Каковы же истоки такой направленности творческой мысли композитора? Разумеется ответ не может быть однозначным. В нем множество слагаемых: это и социально-исторический, художественный фон эпохи, и внешняя среда, в которой рос, воспитывался гений, и в первую очередь, самое изначальное, что влияло на формирование личности Чайковского – семья, ее уклад, ее атмосфера.

Перед вами книга, которая показывает Петра Ильича в его семейном кругу. Самое сокровенное в душе композитора, пожалуй, нигде не обнаруживалось более конкретно, как в общении со своими братьями, в переписке с ними, особенно с младшими Анатолием и Модестом. Потому-то книгу о братьях Чайковских можно рассматривать как ещё одну грань в постижении внутреннего мира одного из корифеев русского классического искусства.

Каждый из четырех братьев композитора, несомненно. был незаурядной личностью, но настоящий очерк не претендует на обстоятельное освещение жизненных путей и личностей братьев; книга посвящена. главным образом, их контактам с Петром Ильичом.

Документальные источники о жизни и деятельности близких П. И. Чайковского выявлены еще недостаточно полно. Но и то, что известно чайковсковедению и на основе чего создавался предлагаемый читателям очерк, позволило довольно чётко прорисовать характеры братьев Чайковских и роль Петра Ильича в их судьбах.

Очерк — не научное исследование У него иная задача — расширить представление о личности гениального художника, приблизить к нам П. И. Чайковского-человека. В книге много цитируемого материала. И композитору, и его братьям часто предоставляется право говорить самим о себе, поэтому каждый из персонажей очерка воспринимается достоверно, по-человечески тепло и живо.

Автор очерка — заместитель директора по научной работе Воткинского Дома-музея П. И. Чайковского, коллектива, который уже несколько лет занимается изучением родословной композитора, традиций семьи Чайковских, судеб ближайших родственников гения – всего того, что должно было найти отражение в П. И. Чайковском-человеке, а значит, в известной мере, и в Чайковском-художнике. Первым итогом этой кропотливой работы стал коллективный сборник об отце композитора («Илья Петрович Чайковский. Очерки жизни и деятельности». Изд. 2-е Ижевск 1979). Материалы этого сборника со всей очевидностью показали, что унаследовал Петр Ильич от отца, а именно: трудолюбие, честность, способность сочувствовать чужому горю, стремление помочь, поддержать человека на многотрудном жизненном пути.

Книга «Братья Чайковские» - новый, пусть и скромный, вклад в разработку вышеназванного направления в исследовательской работе музея П. И. Чайковского на родине композитора. И поскольку работа эта продолжается, поскольку с течением времени обнаруживаются неизвестные прежде документы, относящиеся к Чайковским, хочется пожелать, чтобы эта небольшая книга стала своеобразным эскизом к последующим основательным работам о всех достойных представителях рода Чайковских.

К. Ю. Давыдова,

заслуженный работник культуры

РСФСР, внучатая племянница П. И. Чайковского.

Глава первая, вступительная

«...ОТВЕЧУ ВАМ НА ВОПРОС О МОЕМ СЕМЕЙСТВЕ...»

Личная жизнь П. И. Чайковского сложилась неудачно. 6 июля 1877 г. он женился на Антонине Ивановне Милюковой, ученице Московской консерватории по классу фортепиано. В мае 1877 г. он получил от нее письмо. «Из этого письма я узнал,— писал Петр Ильич,— что она давно уже удостоила меня своею любовью. Письмо было написано так искренно, так тепло, что я решился на него ответить... Я пришел к заключению, что если... я внезапно отвернусь от этой девушки, то сделаю ее действительно несчастной, приведу ее к трагическому концу...»

Однако брак оказался трагедией прежде всего для самого Чайковского. «Я провел две недели с женой. Эти две недели были рядом самых невыносимых нравственных мук. Я впал в отчаянье. Я искал смерти; мне казалось, что она единственный исход...»

Он стремился найти успокоение в Каменке, живописном местечке степной Украины, где жила сестра Александра. Тщетно. «Если б я сказал, что нормальное состояние духа вернулось ко мне, то солгал бы».

И снова Москва, снова общество супруги, у которой «как в голове, так и в сердце абсолютная пустота». «...Ни единого раза она не высказала при мне ни единой мысли и ни единого сердечного движения... Она ни единого раза не обнаружила ни малейшего желания узнать, что я делаю, в чем состоят мои занятия, какие мои планы, что я читаю, что люблю в умственной и художественной сфере. Она не знала ни единой ноты из моих сочинений. Этот факт меня поставил в совершенный тупик...».

Оставаться рядом с человеком, чуждым по духу, оказалось невозможным. Через два месяца после свадьбы Чайковский бежит от жены в Петербург, затем — за границу.

К счастью, неудавшийся скоропалительный брак не лишил Петра Ильича возможности ощущать семейное тепло, быть любимым и нужным кому-то. Он не чувствовал себя одиноким. Поэтому в конце 1877 г., пожалуй, самого тяжелого в его жизни, писал своему лучшему Другу, известной русской меценатке Надежде Филаретовне фон Мекк: «Теперь отвечу Вам на вопрос о моем семействе (разрядка моя.—Б. А.)... Глава моего семейства — мой отец, старик 83-х лет. Отец мой служил очень долго в горных инженерах и управлял, между прочим, очень долго Камско-Воткинским заводом Вятской губернии, где я и родился... Моя мать скончалась в 1854 от холеры. Она была превосходная, умная и страстно любившая своих детей женщина. В 1865 г. отец женился в 3-й раз.[1] Мачеха моя, [2]полуобразованная, но очень умная и необычайной доброты женщина, сумевшая внушить всем самое искреннее уважение своей нежной, беззаветной преданностью своему старому мужу. Мы все, т. е. сестра и братья, любим ее от всей души... Братьев у меня четыре. Старший, Николай, служит по железным дорогам и живет в Харькове. Он женат, но бездетен. После него иду я, а после меня брат Ипполит, живущий в Одессе, женатый... Затем идут известные Вам близнецы: Анатолий и Модест... Меня соединяет с ними одна из тех взаимных привязанностей, которая и между братьями встречается редко...

Сестер у меня хотя две, но первая (от первой жены отца) гораздо старше меня, живет на Урале, и я ее очень мало знаю. Что касается моей настоящей, родной сестры, то я уже писал Вам о ней. Это в полном смысле слова безупречная, чудная женщина...».

Об Александре Ильиничне, «безупречной, чудной женщине», стоит сказать особо. Она была на год моложе Петра Ильича. С ней он делил детские забавы, ей поверял самые сокровенные мечты юности. «Я начал заниматься генерал-басом (гармонией. - Б. А.), и идет чрезвычайно успешно, — писал он ей, — кто знает, может быть, ты через года три будешь слушать мои оперы и петь мои арии»... «Не подумай, что я воображаю сделаться великим артистом,— я просто хочу только делать то, к чему меня влечет призвание; буду ли я знаменитый композитор или бедный учитель,— но совесть моя будет спокойна, и я не буду иметь тяжкого права роптать на судьбу и на людей...»

Сын - Александры Ильиничны Юрий Львович Давыдов вспоминал, что мать «верила в гениальность Петра Ильича»: «Она говорила, что, будучи совсем еще маленькой, считала лучшими минутами, когда, забравшись с ногами на кресло и свернувшись калачиком, слушала, как Петя импровизировал... Свое убеждение в гениальности Петра Ильича Александра Ильинична сумела внушить своему мужу, его матери, сестрам и, конечно, своим детям... Для нее муж, дети и брат Петр были самыми дорогими существами, и невозможно сказать, кого она любила больше...»

Александра Ильинична вышла замуж за Льва Васильевича Давыдова, сына декабриста В. Л. Давыдова, в 1860 г. Год спустя молодые супруги поселились в Каменке.

Впервые Петр Ильич побывал у сестры в 1865 г. С того времени Каменка неудержимо влекла к себе композитора. В многочисленном, дружном и веселом семействе Давыдовых он проводил, пожалуй, самые светлые и безмятежные дни своей жизни. А после кошмарного 1877 г. он надолго обрел родной кров у сестры. «Я нашел в Каменке то ощущение мира в душе, которого тщетно искал в Москве и в Петербурге». Дни и годы проходили в постоянных поездках из страны в страну, из города в город, но в Каменке были его вещи, книги, в Каменке были его дом, его семья. «...Сестра моя вместе со своим мужем составляют живое опровержение того мнения, что безусловно счастливых браков нет. Они... живут... в таком абсолютном единении двух душ, что между ними разлад немыслим даже в мелочах... Их счастье до того совершенно, что иногда делается страшно за них. А что если судьба приготовит им один из тех сюрпризов, которые иногда падают как снег на голову в виде болезни, смерти и т. п.? Как бы то ни было, но созерцание этого ничем не нарушаемого и прочного (насколько, вообще, может быть прочно все земное) счастья,— весьма благотворно действует на человека, недовольного жизнью».

В Каменку наезжали и братья Петра Ильича. Именно здесь чаще всего они и могли встречаться все вместе. Николай, Ипполит, Модест, Анатолий... Такие разные в характерах, привычках, воззрениях, они были схожи в одном — в известной неустроенности домашней жизни. И их в молодые годы жизнь заставляла часто менять квартиры, города, и им недоставало устоявшегося домашнего уюта, такого желанного, по-матерински теплого взгляда сестры, что можно было встретить только в Каменке.

Александра Ильинична — милая, способная все понять и утешить Саня, — принимавшая живое участие в судьбах всех своих близких, достойна отдельного очерка. Вероятно, когда-нибудь чайковскиана и пополнится работой о любимой сестре композитора.

Нас же сегодня интересуют братья Петра Ильича. И даже не столько их личная жизнь, их собственное дело, сколько место и роль композитора в судьбе каждого из них.

Братья были едины в страстной привязанности к Петру Ильичу. В ней — и безотчетное обожание, и глубокое уважение, а для близнецов еще и готовность следовать каждому слову, совету любимого брата. И он платил «своему семейству» столь же щедрыми и искренними чувствами любви и заботы.

 

 

Глава вторая

РОДИТЕЛИ

Чайковские не могли похвалиться ни древностью, ни знатностью своего рода. Прадед композитора по отцу был украинским казаком. Один из сыновей его, Петр, обучался в Киевской академии, но впоследствии решил посвятить себя медицине. Врачебное искусство он постигал в Санкт-Петербургском военном госпитале. В послужном списке лекаря Чайковского — участие в русско-турецкой войне 1768—1774 гг., медицинская практика в Перми, Кунгуре, Вятке. В 1785 г. он был приписан к дворянскому сословию, и вскоре врачебное дело было оставлено. Начались годы хлопотливой чиновничьей- службы дворянским заседателем в Вятском совестном суде, городничим Слободского, Глазова.

Женат Петр Федорович Чайковский был на Анастасии Степановне Посоховой, дочери поручика, служившего в Кунгуре. Девять детей родилось у Чайковских. Младшему из пяти сыновей, Илье, суждено было стать отцом композитора.

Илья Чайковский — личность незаурядная. Трудовой путь он начал в 1808 г. тринадцатилетним мальчиком на Ижевском и Воткинском заводах. После окончания в 1817 г. Горного кадетского корпуса в Петербурге И. П. Чайковский занимал ответственные посты в департаменте горных и соляных дел, управлял Онежским соляным правлением, Камско-Воткинским горным округом, Алапаевскими частновладельческими заводами, стоял во главе Петербургского технологического института. И всюду проявлял себя талантливым инженером, блестящим организатором промышленного производства, оставив о себе добрую память в истории отечественной промышленности и технического образования.

Велик был авторитет Ильи Петровича в семейном кругу как человека доброго, честного, справедливого. Особенно велика его роль в судьбе гениального сына. Достаточно сказать, что Илья Петрович, страстно любя музыку и драматический театр, счел родительским долгом одобрить и поддержать решение Петруши — «жемчужины семьи» — о вступлении на артистический путь. «Не могу без умиления вспоминать о том,— писал впоследствии композитор,— как мой отец отнесся к моему бегству из Министерства Юстиции в Консерваторию. Хотя ему было больно, что я не исполнил тех надежд, которые он возлагал на мою служебную карьеру, хотя он не мог не огорчиться, видя, что я добровольно бедствую ради того, чтобы сделаться

музыкантом, но никогда, ни единым словом не дал мне почувствовать, что недоволен мной. Он только с теплым участием осведомлялся о моих намерениях и планах и ободрял всячески. Много, много я обязан ему. Каково бы мне было, если б судьба мне дала в отцы тиранического самодура, какими она наделила многих музыкантов».

Способствовала музыкальному развитию Пети Чайковского и мать.

Александра Андреевна родилась в Петербурге в семье крупного таможенного чиновника, уроженца Саксонии. В шесть лет она лишилась матери. Отец поместил Сашу в училище женских сирот (впоследствии Патриотический институт), где она получила блестящее

по тем временам образование.

Александра Андреевна хорошо владела фортепиано, обладала чудесным голосом. Петр Ильич через всю свою жизнь пронес воспоминания о том, как мать пела романсы русских композиторов, о минутах совместного музицирования с нею.

Дополним портреты супругов Чайковских словами их сына, Модеста Ильича: «...это был необыкновенно, по отзывам всех знавших его (Илью Петровича.— Б. А.), симпатичный, жизнерадостный и прямодушный человек. Доброта или вернее любвеобильность составляла одну из главных черт его характера. В молодости, в зрелых годах и в старости он совершенно одинаково верил в людей и любил их. Ни тяжелая школа жизни, ни горькие разочарования, ни седины не убили в нем способности видеть в каждом человеке, с которым он сталкивался, воплощение всех добродетелей и достоинств. Доверчивости его не было границ и даже потеря всего состояния, накопленного с большим трудом и утраченного благодаря этой доверчивости, не подействовала на него отрезвляюще... Разочарования огорчали его до глубины души, но никогда не в силах были поколебать его светлого взгляда на людей и людские отношения. Благодаря этому упорству в идеализации ближних, как уже сказано, Илья Петрович много пострадал, но с другой стороны редко можно найти человека, который имел в своей жизни так много преданных друзей, которого столь многие любили за неизменную ласку и приветливость обращения, за постоянную готовность и умение войти в положение другого.

...В противоположность своему супругу Александра Андреевна в семейной жизни была мало изъявительна в теплых чувствах и скупа на ласки. Она была очень добра, но доброта ее, сравнительно с постоянной приветливостью мужа ко всем и всякому, была строгая, более выказывавшаяся в поступках, чем на словах.

Когда сорокалетний человек по взаимной любви женится на молодой девушке, то естественно ожидать полного подчинения жены вступающему в тень старости мужу. Здесь было наоборот. Мягкосердечный, несмотря на годы увлекающийся, как юноша, доверчивый и слегка расточительный Илья Петрович совершенно подчинился во всем, что не касалось его служебных обязанностей, без памяти его любившей жене, которой природный такт и уважение к своему супругу помогали это делать так, что внешним образом, для посторонних, ее влияние не было заметно; но в семье все, трепеща перед нею, не страха, а любви ради — в отношении к главе семейства тоже питали любовь, но с оттенком собратства. Для домашних нужно было совершить поступок в самом деле предосудительный, чтобы Илья Петрович, изменяя своей обычной приветливости, вышел из себя, и тогда он, как это бывает с очень мягкими людьми, становился грозен. Наоборот, нужно было очень много, чтобы заставить Александру Андреевну выйти из обычно холодно-строгого отношения к окружающим и вызвать ласку, но тогда не было пределов счастья для лица, удостоившегося ее».

Семейные отношения Александры Андреевны и Ильи Петровича отличались исключительной гармонией. Им сопутствовало взаимное уважение, понимание внутреннего мира и духовных устремлений друг друга. Не случайно их дети сохранили самую светлую память о родительском доме, о семейной атмосфере, наполненной безмятежным счастьем, теплом, уютом.

 

Глава третья

НИКОЛАЙ ИЛЬИЧ

Первенцем А. А. и И. П. Чайковских была дочь Катенька, умершая во младенчестве. В мае 1838 г. у них родился сын Николай.

Николай Ильич и Петр Ильич были почти ровесниками. Разница в два года — композитор родился в Воткинске 25 апреля (7 мая нового стиля) 1840 г. — почти не замечалась в детском кругу семьи Чайковских. Фанни Дюрбах, гувернантка детей Чайковских в Воткинске, в самом конце XIX в., рассказывая Модесту Ильичу о детстве композитора, невольно сопоставляла двух мальчиков и тем самым контрастно оттеняла своеобразие их натур.

Самым любимым из всех своих питомцев Фанни неизменно называла Пьера. Страстная привязанность к Пете проявилась в молодой француженке едва ли не с первого общения с ним в классной комнате воткинского дома. Предпочтение Пете было отдано сразу и безоговорочно, несмотря на то, что прежде Фанни восхитил шестилетний Коля и что именно это обстоятельство во многом заставило Фанни решиться ехать из Петербурга в далекий Воткинский завод.

В августе 1844 г. Александра Андреевна с Николаем приехала в столицу, чтобы в числе прочих многочисленных дел подыскать и гувернантку для подрастающих детей. В своих поисках Александра Андреевна остановила выбор на двадцатичетырехлетней Фанни: девушка имела хорошее педагогическое образование, отличалась добротой и строгостью нравственных правил.

В глазах Фанни промелькнул испуг, когда она узнала, что предстоит преодолеть почти две тысячи верст по осенним дорогам, что нужно будет жить в невероятной глуши в окружении людей незнакомого образа мыслей. Однако приветливость госпожи Чайковской, детская подкупающая красота и хорошие манеры ее сына помогли преодолеть страх и решительно принять предложение.

В дороге они сдружились. Утомительный путь сближает людей, и нет случая лучше узнать человека, чем провести с ним три недели в одном экипаже.

Природная проницательность подсказала Фанни, что госпожа с ее сдержанностью и практичностью занимает главенствующее положение в семье. Шестилетний Николай учтивостью и серьезностью напоминал мать.

На всю жизнь Ф. Дюрбах запомнила день своего приезда в Воткинск: «Когда мы, наконец, подъехали к дому... навстречу выбежала масса людей, начались восторженные объятия, поцелуи, и трудно было в этой куче людей отличить родных от прислуги. Неподдельная, живая радость сравняла всех; все одинаково ласково и тепло приветствовали возвращение хозяйки дома. Г-н Чайковский подошел ко мне и без всяких фраз обнял и поцеловал, как дочь. Эта простота и патриархальность отношений сразу ободрили меня и поставили в положение почти члена семьи. Я не то что приехала, а будто тоже, как г-жа Чайковская и ее сын, «вернулась домой». На другой день утром я приступила к занятиям без малейшего волнения и страха за будущее».

Учениками Фанни стали Николай и Лидия — дочь брата Ильи Петровича Владимира, оставшаяся сиротой, но нашедшая у дяди свою вторую семью. Третьим учеником был Веничка Алексеев — сын одного из инженеров завода. Остальные дети Чайковских были вверены бонне Каролине.

Неожиданно для всех четырехлетний Петя потребовал, чтобы ему тоже позволили сидеть на уроках рядом со старшими. Свое желание он отстоял горькими слезами, а в шесть лет догнал в учении старших и с неизменной, поразительной для ребенка доброжелательностью был готов помогать им.

Фанни не могла не заметить, что этот мальчик занимал совершенно особое положение в семье. На первый взгляд, в нем не было ничего исключительного. Внешне он был прямой противоположностью элегантному Николаю, отличаясь рассеянностью, неряшливостью. Но именно его отец выделял среди других детей, говоря о Пете: «Наш общий любимец, жемчужина моей семьи». Этому сыну больше уделялось и материнского внимания. Петечку до страсти обожали родственницы Ильи Петровича дряхлеющая тетушка Надежда Тимофеевна Вальцева и «сестрица» Настасья Васильевна Попова, исполнявшая в доме роль экономки.

Фанни поразилась, когда, упрекнув утром братьев в том, что скверно выполненной задачей они не жалеют отца, который трудится, зарабатывая деньги на их воспитание, вечером застала Пьера плачущим. Он оправдывался и клялся в своей любви к отцу, в то время как на Николая утренний выговор не произвел удручающего впечатления.

В другом случае Фанни наказала расшалившихся мальчиков.

— Вы, Веничка, за ваше непослушание пойдете сказать кучеру, чтобы он запрягал и отвез вас домой.

Провинившийся разрыдался.

— Вы забыли, что у Венички нет матери и что вы, заменяя ее, не имеете права прогонять сироту, — взволнованно сказал Пьер.

— Значит, Пьер, мои ученики могут быть непослушными и я лишена права наказывать их?

— Накажите таким же наказанием, как нас, а не придумывайте особенного. Мы все трое виноваты, и все должны быть наказаны одинаково.

Присмотревшись к Пете, Фанни смогла, наконец, понять, в чем заключался секрет его притягательности. И это ей принадлежит определение Пьера как «стеклянного ребенка», тонкая душа которого мгновенно реагировала на каждое явление жизни. Невозможно было представить более ранимого существа. Любое, даже невзначай оброненное слово, приводило его к раздумьям, поискам смысла и значения сказанного.

Умен, добр, прилежен, учтиво внимателен к окружающим, по-своему обаятелен — таков и Коля Чайковский. Но душе этого мальчика не были свойственны те обостренные чувства, тот накал эмоций, та пронзительная любовь ко всему сущему, которые жили в Пете. В детском облике подтянутого, примерного в исполнении всех предписываемых правил и норм поведения, и равным образом готового на безотчетные мальчишеские шалости Николая, наверное, можно было угадать невозмутимо прямолинейное восприятие мира, своего места в нем, которое в зрелые годы счастливо бережет человека от болезненных сомнений, мучительных исканий и ошибок.

Действительно, Николай Ильич вряд ли когда-нибудь роптал на судьбу. Вся его жизнь — честное исполнение своего долга человека и гражданина. И душу его вряд ли посещало мрачное чувство разобщенности между мечтой, идеалами, призванием и действительностью.

Будущее братьев Николая и Петра родителям представлялось вполне определенным. Пост горного начальника Камско-Воткинского округа, личные заслуги Ильи Петровича давали основание надеяться, что дети могут быть зачислены в Горный институт на казенный кошт, что было весьма желательно для далеко не зажиточной семьи Чайковских.

В октябре 1846 г. приказом по Корпусу горных инженеров восемь мальчиков — сыновей инженеров и чиновников Воткинского завода — зачисляются «кандидатами для поступления в горный институт на штатное содержание: Николай и Петр Чайковские действительными, а все прочие условными».

Александре Андреевне и Илье Петровичу оставалось радоваться счастливому стечению обстоятельств.

В августе 1850 г. Николай Чайковский сдает вступительные экзамены и зачисляется во 2-й подготовительный класс Горного института. Для Пети же в самый последний момент родители избрали Училище правоведения пожелав увидеть в любимом сыне крупного чиновника, поднявшегося на верхние ступени общественной лестницы. А путь наверх через привилегированное Училище правоведения казался куда более прямым, чем через Горный институт.

Но не оправдались мечты родителей о блестящем будущем Петра Ильича на государственной службе. В 1863 г. чиновник департамента Министерства юстиции Чайковский подал прошение об отчислении от штатного места, чтобы всецело посвятить себя музыке. По господствующему в аристократических кругах мнению, музыка могла быть только родом досуга, но никак не профессией. И потому-то поступок Петра Ильича не мог не огорчить близких. Сокрушался дядя будущего композитора: «А Петя-то, Петя! Какой срам! Юриспруденцию на гудок променял!» До конца жизни так и не смог свыкнуться Илья Петрович с мыслью, что его любимый сын не видный чиновник, а композитор, хотя и признанный. Вот что пишет Модест Ильич о присутствии отца на премьере оперы Чайковского «Опричник» в Мариинском театре в апреле 1874 г.: «Успех оперы с внешней стороны был большой. Композитора стали вызывать после второго акта очень шумно и единодушно. В настроении публики замечалось то возбужденное состояние, которое вернее вызовов определяет успех.

В ложе второго яруса сидел Илья Петрович с семьею. Старичок сиял от счастья. Тем не менее на мой вопрос: «что лучше, по его мнению, для Пети — переживать этот успех или, будучи чиновником, получить орден Анны первой степени?» отвечал: «Все-таки Анненская звезда лучше». Это был один из редких случаев, когда обнаруживалось, что в глубине души Ильи Петровича все-таки таилось сожаление о том, что Петр Ильич не чиновник. Не мелкое тщеславие и прозаичность вожделений для детей руководили отцом в этом случае, а мудрое сознание, что судьба обыкновенных людей счастливее и покойнее...»

Именно счастливой и покойной мог считать Илья Петрович судьбу своего старшего сына.

По окончании института Николай Ильич не долго служил по горной части. В России бурно развивалась железнодорожная сеть, и в железнодорожном деле инженер Чайковский смог найти достойное применение сил и ума. Он работал в специальной комиссии по изучению состояния и перспектив железных дорог, принимал участие в составлении железнодорожного Устава, был автором нескольких научно-технических исследований в этой области. Претендовал Н. И. Чайковский и на посты в правительственных учреждениях. В октябре 1885 г. он просил Петра Ильича: «Если, как мне кажется, ты в хороших отношениях с нашим, знаменитым писателем А. Н. Островским, то не найдешь ли возможным написать ему, чтобы он напомнил своему брату Министру государственных имуществ о моем существовании (он меня знает, несколько лет тому назад я ему подносил мою книгу — хозяйство железных дорог) по следующему поводу. По этому министерству открывается вскоре новая должность— член Совета по железнодорожным делам: Ввиду того, что эта должность требует специальных познаний... я обращался с просьбой о назначении меня членом Совета».

«А. Н. Островскому написал сейчас же,— отвечал Петр Ильич,— хотя как-то и странно было в письме от музыканта к драматургу писать о министерстве государственных имуществ. Однако ж написал и послал».

Не чуждался Николай Ильич и искусства. Заметим, кстати, что в детстве его учили фортепианной игре вместе с Петром Ильичом. В зрелые годы он не упускал возможности посетить театр и, конечно, с пристрастием следил за творчеством брата: «Пожалуйста, дай мне знать заблаговременно, когда будет назначено первое представление твоих «Черевичек» в Москве и оставь за мной одно кресло. Я непременно, если ничто не помешает, приеду нарочно для этого в Москву».

Николай Ильич был в курсе работы брата над «Черевичками» — второй редакцией ранней оперы «Кузнец Вакула». Не лишенный от природы чувства юмора, иногда давал композитору «советы»: «Жаль, что я не успел тебя в свое время предупредить, что финал арии Вакулы вместо бемольно-контрапунктического диапазона следовало бы написать более выдержанным диссонансом реалистического строя». В таком же духе отвечал ему Петр Ильич: «Благодарю тебя за совет «Черевичек». Твоя поправка, конечно, будет принята к сведению.

Да! я забыл. На днях, гуляя, я сделал открытие насчет механизма в локомотиве и спешу сообщить его тебе. По-моему, котел не так до сих пор устанавливался, и, по-моему, дымогарную трубу А никоим образом нельзя смешивать с шатуном третьей верхней заклепочки в кривошипной горизонтальности его...»

Не только шутливыми советами был обязан композитор старшему брату. Страстный почитатель средне-русской природы, большой любитель деревенской жизни, Петр Ильич всегда с восторгом вспоминал дни, проведенные в Уколове — имении Николая Ильича в Курской губернии. Летом 1891 г. П. И. Чайковский познакомился здесь с А. А. Фетом, соседом Николая Ильича по Уколову. «Уколово и жизнь у Коли мне очень понравились. Провел у них четыре дня чрезвычайно приятно. Ездили в Коренную Пустынь, а один день провели у Фета. Я видел его первый раз в жизни и нашел очень интересным... Сад их привел меня в восторг».

А. А. Фет был любимейшим поэтом композитора. В письме К. К. Романову, великому князю, поэту и музыканту-дилетанту, П. И. Чайковский в 1888 г. предельно точно и емко охарактеризовал поэзию Фета; и свое отношение к ней: «Я... считаю его поэтом безусловно гениальным, хотя есть в этой гениальности какая-то неполнота, неравновесие, причиняющее то странное явление, что Фет писал иногда совершенно слабые, непостижимо плохие вещи... и. рядом с ними такие пьесы, от которых волоса дыбом становятся. Фет есть явление совершенно исключительное; нет никакой возможности сравнивать его с другими первоклассными или иностранными поэтами, искать родства между ним и Пушкиным, или Лермонтовым, или Ал. Толстым, или Тютчевым (тоже очень большая поэтическая величина). Скорее можно сказать, что Фет в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область. Поэтому часто Фет напоминает мне Бетховена, но никогда Пушкина, Гете, или Байрона, или Мюссе. Подобно Бетховену ему дана власть затрагивать такие струны нашей души, которые недоступны художникам, хотя бы и сильным, но ограниченным пределами слова. Это не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом».

С Фета началась творческая биография Петра Ильича. Юношей, в середине 50-х гг., он написал свой первый романс «Мой гений, мой ангел, мой друг» на стихи Фета. На слова поэта в 70—80-е гг. были написаны совершенные вокальные сочинения «Пойми хоть раз», «Уноси мое сердце в звенящую даль», «Не отходи от меня», «Я тебе ничего не скажу». Так стоит ли пояснять, насколько счастливым и памятным для композитора стал день 18 августа 1891 г., проведенный с Фетом! В тот день Афанасий Афанасьевич подарил ему стихотворение

 

ПЕТРУ ИЛЬИЧУ ЧАЙКОВСКОМУ

 

Тому не лестны наши оды

Наш стих родной.

Кому гремели антиподы

Такой хвалой.

Но, потрясённый весь струнами

Его цевниц,

Восторг не может и меж нами

Терпеть границ.

Так пусть надолго Музы наши

Хранят певца

И он кипит, как пена в чеша

И в нас сердца!

 

Благодаря Николаю Ильичу, в жизни композитора состоялась еще одна встреча, едва ли не самая волнующая и памятная на склоне лет. Можно полагать, что именно Н. И. Чайковский в 90-х гг. первым начал переписываться с Фанни Дюрбах. В августе 1891 г. он писал брату: «На днях получил ответное очень милое письмо от Fanny Durbach, наполненное напоминаниями и вопросами о тебе. Не навестишь ли ее теперь в Monbelliar'e. Как там не говори, а все-таки эта почтенная особа играла некоторую роль в нашей жизни».

Петр Ильич встретился с Ф. Дюрбах в декабре 1892 г.

«Милый мой Ильич! Пишу тебе под впечатлением поездки в Монбельяр и, думая, что это тебе очень интересно, расскажу, как произошло свидание с М-11е Fanny...Хотя ей теперь 70 лет,— но на вид она гораздо моложе и, в сущности, как это ни странно, мало изменилась... Немедленно начались бесконечные припоминания прошлого и целый поток всяких интереснейших подробностей про наше детство, про мамашу и всех нас. Затем она показала мне наши тетради (мои, твои и Веничкины), мои сочинения, твои и мои письма, но, что интереснее всего, несколько удивительно милых писем Мамаши. Не могу сразить, до чего очаровательное, волшебное чувство я, слушая эти рассказы и читая все эти письма и тетради. Прошлое со всеми подробностями До того живо воскресло в памяти, что казалось, я дышу воздухом воткинского дома...»

Как знать, не встреча ли с Фанни Дюрбах, не воспоминания ли о светлом минувшем были причиной того, что размышления о сути и смысле жизни захватили П. И. Чайковского в конце 1892—начале 1893 гг. с небывалой силой? Именно тогда в сознании композитора конкретизировался замысел о «грандиозной симфонии», «которая была... как бы завершением... сочинительской карьеры». Шестую, свою последнюю симфонию, Чайковский считал «наилучшей и в особенности наиискреннейшей» из всех прочих сочинений: «Я ее люблю, как никогда не любил ни одно из других моих музыкальных чад».

После первого исполнения симфонии в Петербурге 16 октября 1893 г. в разговоре с двоюродной сестрой Анной Петровной Мерклинг Петр Ильич как будто пояснил содержание гениального произведения, сказав, что в нем — вся его жизнь, что первая часть — детство и смутное стремление к музыке, вторая — молодость, третья — жизненная борьба и достижение славы и финал — De profundis.

Идея и образы симфонии значительно сложнее и глубже пояснений автора, дошедших до нас в воспоминаниях современника. Но в побочной партии первой части звучит выразительная мелодия просветленной грусти. Словно воспоминания об отрадном прошлом согрели измученную душу в преддверии трагического конца. Это прошлое — мгновения счастья, они безмятежны и лучезарны, какими могут быть только дни безоблачного детства…

Н. И. Чайковский был женат на Ольге Сергеевне Денисьевой. Счастливый брак омрачался лишь отсутствием детей. Однако и здесь судьба оказалась по-своему благосклонной к старшему из братьев, дав ему испытать радости отцовских забот.

Случилось так, что Петру Ильичу пришлось принимать большое участие в личных делах своей племянницы Татьяны Львовны Давыдовой, девушки с обостренной психикой, неуравновешенным характером, с трагически оборвавшейся жизнью.

В апреле 1883 г. Татьяна Львовна родила внебрачного сына Георгия (Жоржа). И беременность, и роды, происшедшие во Франции, тщательно были скрыты от родителей. Тайну знали совсем немногие. Все же заботы о племяннице и ребенке взял на себя Петр Ильич.

Через день после рождения Жоржа он писал Модесту Ильичу: «...Вскоре после того, как я пришел, Таня позвала меня. Ребенок (мальчик) лежал около нее и спокойно спал... Еще со вчерашнего дня я начал чувствовать к этому ребенку, причинившему нам столько тревог, какую-то нежность, желание быть его покровителем. Тут я почувствовал это с удесятеренной силой и сказал Тане, что пока я жив, она может быть спокойна на его счет».

До трех лет мальчик жил в семье Оклеров под Парижем. В 1886 г. Петр Ильич посвятил в тайну его рождения Николая Ильича и Ольгу Сергеевну, предложив им усыновить Жоржа. Летом того же года ребенок был перевезен в Россию, «...теперь он уже водворен у брата Николая. Вчера крестили его,— сообщал Петр Ильич Модесту Ильичу,— и я был крестным отцом. Мне очень грустно потерять права отца на этого милейшего мальчика, но нельзя не радоваться, что он в хороших руках».

Для непосвященных Жорж еще долго оставался «чужим» французским ребенком. «Ипполит гостил У Ник[олая] Ильича и несколько раз с удивлением замечал, что Ж[орж] похож на Таню, а впрочем, ничего не подозревает»,— писал Петр Иль

12Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: