Рождение цивилизации

«Коммуна народа» — эти красивые слова не должны вызывать иллюзий. История не руководствуется соображениями гуманности, природе недоступны высокие понятия. Коммуна была всего лишь од­ним из проявлений начинающегося Сжатия: популяция Великой Рав­нины приблизилась к границам экологической ниши, и города стали местом скопления «лишних людей».

С помощью обмена города притягивали к себе все излишки про­довольственных ресурсов, — все, что оставалось у господ и у неко­торых крестьян. Но Сжатие нарастало, «лишних людей» становилось все больше, а продовольствия — все меньше. Ремесленники соревно­вались между собой, перебивая друг у друга кусок хлеба. Стремясь не допустить в свою среду посторонних, они объединялись в замкнутые

корпорации, цехи. Бездомных бродяг-«иньминь» встречали все бо­лее сурово, и их участь становилась все более тяжелой. Они жили в землянках, в заброшенных гончарных печах за городом, нищенствовали, подрабатывали сегодня в одном месте, завтра — в другом. Они были готовы продать душу и тело, женщины занимались проститу­цией, а мужчины как могли развлекали толпу на улицах. Бродячие певцы ходили по деревням, пели народные песни и просили милос­тыню. Постепенно они научились слагать новые песни и разучивать новые танцы — так возникло профессиональное искусство. Оно воз­никло вместе с Частной Собственностью, Торговлей, Ремеслами и Го­родами — и все это были порождения одного начала — Сжатия. Мир изменялся и становился все более близким к привычному нам образу цивилизации. Появление искусств и наук было последней чертой, до­полнившей этот образ.

Искусства и науки были одинаково обязаны свом появлением нищим простолюдинам и обедневшим господам. Младшим сыновьям младших братьев зачастую уже не находилось места в кланах «дафу». Они шли в города, пытались торговать, становились наем­ными солдатами или наемными чиновниками. Они учили горожан обычаям благородных — тому, что считалось «хорошим воспита­нием» и составляло «шесть искусств». Это были собственно не искусства, а навыки, необходимые каждому рыцарю: умение ез­дить на колеснице, стрелять из лука, знание этикета и ритуалов, умение писать и считать. Когда-то обычаи господ составляли табу для простолюдинов, теперь же им можно было научиться за небольшую плату у частного учителя или в частной школе.

Одним из первых таких учителей был знаменитый Конфуций, Учи­тель Кун. Предки Конфуция когда-то владели поместьями в Сун, но смуты заставили их бежать в княжество Лу. Рано оставшись без отца, Конфуций воспитывался матерью, потом с трудом переби­вался на мелких должностях: был хранителем амбаров у баронов Цзи, смотрителем за стадами, помощником жреца в кумирне. На последней должности он приобрел обширные познания в ритуалах и в конце концов решился завести у себя на дому частную школу.

Конфуций учил главным образом обрядовой музыке («юэ») и ри­туалам («ли»). Он приглашал всех желающих и брал весьма уме­ренную плату, иногда ограничиваясь лишь связкой сушеного мяса. Среди его учеников встречались сыновья купцов и чиновников, но в основном это были молодые аристократы. С незапамятных времен ритуалы были основным проявлением духовной жизни «благород­ных». Они заключали в себе не только гадания о воле Неба или обряды в честь мертвых, но и правила этикета, регулировавшие отношения между животными. В конечном счете учение о «ли» было для аристократов учением о традиционных нормах общественной жизни. «Нельзя смотреть на то, что противоречит «ли», нельзя слушать то, что противоречит «ли», нельзя говорить о том, что противоречит

«ли», — учил Конфуций. В то время считалось, что «законы пред­назначены для простолюдинов, а «ли» для благородных». Пости­гая вместе со своими учениками премудрости ритуалов, Конфу­ций проделал большую работу по их записи и систематизации. Эта работа продолжалась и после его смерти, ее результатом стал огромный трактат «Ли цзы» — «Книга обрядов», или «Записки о пра­вилах поведения». Современный текст этой книги содержит 49 глав и занимает восемь томов. Это был «madna opus» учителя Куна, смысл и цель его жизни. Остальные его работы были гораздо скромнее и имели вспомогательный характер.

Помимо «Ли цзы» Конфу­цию приписываются утерянная ныне «Книга музыки» («Юэ цзин»), сборник ритуальных и народных песен «Ши цзин» («Книга песен»), сборник ста­ринных летописей «Шу цзин» («Книга истории») и летопись княжества Лу «Чунцю» («Весны и осени»). Конфуций был не автором, а составителем и редактором этих книг. «Я пере­даю, а не создаю, — говорил он. — Я верю в древность и люблю ее». В этих словах — весь Конфуций. Он был каби­нетным ученым, эрудитом и со­бирателем древностей. Это ему мы обязаны сохранением бес­ценных памятников китайской поэзии и обрядности. Сопри­касаясь повсюду с историей, он жил прошлым, и его отношения к настоящему выражалось одной фразой: «Преодолевай себя и восстанови чжоуское «ли» Во всем что не касалось настоящего, он был большим ученым, можно сказать. Первым Ученым. Любители древностей, аристок­раты, помогли ему к старости создать школу с большим залом и с общежитиями для студентов. У Конфуция было около трех тысяч учеников, некоторые из них еще при его жизни стали «дафу» и министрами. Самого же Конфуция не допускали к решению политических вопросов, потому что мир менялся, а Учитель оставался в далеком прошлом. Мы знаем, что представляло собой это прошлое дорогое сердцу Учителя «чжоуское ли». В соответствии с ним: — Государь должен быть государем, сановник — сановником, отец — отцом, сын— сыном...

— Народ нужно заставлять идти должным путем, но не следует объяснять, почему...

— Старший брат должен быть добр, а младший покорен...

— Старшие должны добросовестно, как домашних животных, кор­мить младших...

Все это были хорошо известные истины арийского государства, еще живые, но уже покрытые сединой. Конфуций лишь слегка смяг­чил их, отождествив господ с отцами-«старшими братьями», а ра­бов — с сыновьями-«младшими братьями». С назидательностью кабинетного ученого-теоретика он рекомендовал воспитывать в ра­бах «сыновью почтительность» и «братскую любовь». Редко слу­чается, чтобы люди, обладающие сыновней почтительностью и ува­жением к старшим братьям, выступали против вышестоящих», — объяснял его ученик Ю-цзы.

Учитель Кун призывал к любви между «старшими» и «младшими» и осуждал массовые захоронения рабов вместе с господами. Этот наивный призыв к любви между господами и рабами был единствен­ным новшеством Конфуция, небольшой уступкой прошлого настоя­щему. В остальном же Учитель твердо придерживался древних обы­чаев Инь и Чжоу. «Благородный боится трех вещей, — наставлял Конфуций. — Он боится велений Неба, боится великих людей, боится слов совершенномудрых... ». Веления Неба и слова совершен-номудрых гадателей — это почти одно и то же. Вы помните «Шаншу»? «Если у тебя [вана] большое и трудное дело, то сначала подумай сам, потом посоветуйся с цинши («великими людьми»), посоветуйся с шуминь и обратись к гаданию на бирках и черепашьих панцирях». Перед глазами Конфуция все еще стоял призрак демократии силь­ных у жертвенного костра, призрак Чэн-тана, внимающего словам жреца в окружении своих воинов! Он видел себя этим жрецом и он искал Чэн-тана...