 |
2. От доисторических событий к посмертным текстам: Две критики корреляционизма
|
|
|
|
2. От доисторических событий к посмертным текстам: Две критики корреляционизма
Со своей стороны, я думаю, что если бы кто-то искал одну фразу, чтобы отразить этап, на который перешла философия, то следует предпочесть «изучение свидетельств», вместо «изучения языка».
A. Дж. Айер «Философия в двадцатом веке»
Деррида и Мейясу: Две критики корреляционизма
Сегодня хорошо известна проблема корреляционизма и его актуальность для современной континентальной философии. Своей нынешней известностью этот термин, конечно же, во многом обязан книге Квентина Мейясу «После конечности» (2008). Однако, как полезно подчеркивает гуссерлианец Дан Захави, его философское использование можно проследить в более раннем, менее уничижительном контексте.
Как вспоминает Захави, Максимиллиан Бек в 1928 году охарактеризовал феноменологию как решение ряда философских антиномий:
«Корреляционизм» здесь может послужить термином для обозначения позиции, выработанной Гуссерлем и Дильтеем, согласно которой старая альтернатива между идеализмом или реализмом, субъективизмом или объективизмом, философией имманентности и феноменализмом или философией реального должна быть преодолена в пользу следующего [негативного] утверждения: Ни мир сам по себе не существует независимо от сознания, ни существует только сознание или сознательный субъект, а мир — лишь как способ (опыт, функция, содержание) сознания или субъекта. Мы не знаем мир как он есть сам по себе, т. е. независимо от нашего сознания, и не знаем лишь иллюзорный мир, за которым скрывается реальный, истинный мир, существующий сам по себе. Позитивный контртезис корреляционизма заключается в следующем: Сознание и мир, субъект и объект, Я и мир находятся в коррелятивном, т. е. взаимозависимом контексте бытия, так что упомянутые выше дизъюнкции бессмысленны[69].
|
|
|
Если, согласно Беку, «корреляционизм» обозначает позитивное решение философской проблемы — решение онтологической неопределенности того, что подразумевается под «воспринимаемым объектом», то для Мейясу он обозначает всеобъемлющую антиреалистическую основу современной философии, которая препятствует ее развитию.
Мейясу — без сомнения, невольно — переписывает «позитивный [корреляционистский] контртезис» Бека в виде: «Нет ни объектов, ни событий, ни законов, ни существ, которые не были бы всегда-уже соотнесены с точкой зрения, с субъективным доступом». [70] Этот корреляционистский тезис представляет собой проблему, поскольку он поглощает и истощает философию неразрешимой проблемой доступа. «Опыт» и «сознание» являются указателями проблемы доступа и свидетельствуют о форме философского забвения. То, что безотлагательно необходимо помыслить, — это мир в его радикальном отличии от человеческого субъекта и безразличии к нему. Для Мейясу неспособность корреляционизма представить себе радикальное отсутствие человека в большей части прошлого Земли (и его вероятное отсутствие в будущем) является достаточным основанием для отказа от тезиса корреляционизма. Этот отказ подразумевает отказ от большей части посткантианской философии:
…центральным понятием современной философии после Канта стало понятие «корреляции». Под «корреляцией» мы понимаем идею, согласно которой мы можем иметь доступ только к корреляции между мышлением и бытием, но никогда к чему-то одному из них в отдельности. Мы будем называть «корреляционизмом» любое направление мысли, которое утверждает непреодолимый характер корреляции, понятой таким образом. Поэтому можно сказать, что любая философия, которая не хочет быть наивным реализмом, становится разновидностью корреляционизма. [71]
|
|
|
Важно отметить, что Мейясу не ожидает, будто предлагаемая им критика приведет обратно к наивному реализму. То есть, если наивный реалист принимает мир, раскрытый через наше восприятие, за реальный мир, мир, каким он является независимо от нашего восприятия, то корреляционизм справедливо укажет на то, что это исключает роль и деятельность воспринимающего, которые следует учитывать. Корреляционистская критика не отстает от трансцендентальной критики. Как критика критики она ищет путь за пределы корреляционизма, который позволит нам снова представить мысль как адекватную миру. Такая критика, однако, должна сначала продемонстрировать свою необходимость. Если, по словам Бека, корреляционизм был необходим для того, чтобы преодолеть проблемы наивного реализма и описать отношение между разумом и миром, то какой философский тупик мотивирует преодоление корреляционизма?
В названии этой главы упоминаются два критика корреляционизма. Несомненно, есть и другие кандидаты, но моя цель в этой главе — доказать, что деконструкция Деррида является радикальной критикой корреляционизма, хотя это и осталось незамеченным, и действует по стратегии аргументации, схожей с той, которую предложил Мейясу.
И Мейясу, и Деррида мотивируют свою критику корреляционизма выявлением того, что я буду называть «внекорреляционной инстанцией». Как утверждает Мейясу, живое тело является необходимым условием для инстанцирования трансцендентального субъекта, а это объясняет его конечную точку зрения на мир. Таким образом, внекорреляционная инстанция — это инстанция, которая «имеет место» в условиях, логически исключающих возникновение трансцендентального субъекта. Внекорреляционной является любая инстанция, которая в принципе не может быть засвидетельствована или познана. Конечно, корреляционист будет отрицать, что такие случаи могут существовать в принципе, или, по крайней мере, будет утверждать, что любые такие случаи являются трансцендентальными иллюзиями. Аргументативная стратегия, которую я приписываю Мейясу и Деррида, заключается в демонстрации необходимости таких инстанций.
|
|
|
Мейясу утверждает, что корреляционистская эпистемология основывается на «доисторическом». Доисторическое — это событие, которое невозможно наблюдать; оно по определению имеет место до появления жизни. Например, аккреция планеты Земля пять миллиардов лет назад была бы таким доисторическим событием. Корреляционист, утверждает Мейясу, не может буквально верить в не поддающиеся свидетельству события и процессы, которые происходят до появления жизни. Вера в доисторические события требует эпистемологии, которая не подразумевает, что объекты или события за пределами возможного опыта немыслимы.
Деррида, с другой стороны, утверждает, что структура текстов внекорреляционна. Тексты, утверждает он, остаются «структурно читабельными» при абсолютном отсутствии любого возможного читателя. Корреляционизм ошибочно отождествляет условия «читабельности» с трансцендентальным субъектом. Только внекорреляционный учет этих условий позволит выявить эту структуру, которую Деррида называет пере/вы-живаинем (sur-vivance).
Критика корреляционизма у Мейясу оказалась особенно влиятельной в современной континентальной философии. В частности, она активизировала дебаты о границах феноменологии при осмыслении жизни, воплощения и материального мира. Как пишет Катрин Малабу о Мейясу: «В поисках некорреляционистских способов мышления [он] разрабатывает понятие абсолюта, который не был бы “нашим”, который оставался бы к нам безразличным». [72] Она предполагает, что идея материальных процессов, радикально отделенных от трансцендентального субъекта — само-(ин)формирующихся, неуправлявшихся и неуправляемых — находится в центре современного нового материализма. В частности, эти способы мышления отвергают внимание корреляционизма к «данности», центральную роль категории опыта от первого лица и проблему отношения мышления к миру.
Дерридианская критика, как уже упоминалось, известна меньше. Действительно, обычно ее читают не как критику корреляционизма вообще, а скорее как одобрение антиреалистического варианта корреляционизма. В результате его импульс для материалистической мысли остается непризнанным. Как я утверждала в предыдущей главе, зачастую описание текстуальности у Деррида ошибочно воспринимается как постструктуралистский вариант корреляционизма, который диагностирует Мейясу. Однако в качестве прочтения дерридианской текстуальности этой интерпретации доверять станет трудно, как только мы примем во внимание, что Деррида определяет текстуальность в терминах ее внекорреляционного статуса. Действительно, он не мог бы быть более ясным, утверждая, что письменные тексты — правильно понятые — не могут быть соотнесены ни с субъектом, ни с жизненным опытом, ни с трансцендентальной деятельностью.
|
|
|
Как «все» знают, например, что для Фуко «автор мертв», так же «все» знают, что для Деррида текст остается «читабельным» и после смерти автора. Однако в обоих случаях существует довольно большой разрыв между распознаванием высказывания и пониманием его смысла. Текст, как знаменито пишет Деррида в докладе «Подпись Событие Контекст» (1972), выживает в радикальном отсутствии любого возможного получателя, «любого возможного читателя, определенного в целом». [73] Текст (и его выживаемость) выходит за пределы своего познания; он не соотносится с читателем или какими-либо учреждающими действиями.
Параллели между утверждениями Деррида о том, что письменное сообщение остается «структурно читабельным» при «абсолютном отсутствии» каких-либо получателей, и утверждениями Мейясу о том, что доисторические события всё еще подтверждаются при «абсолютном» отсутствии каких-либо свидетелей, очевидны. Однако многие читатели Деррида умаляют его утверждение о текстах, потому что prima facie оно кажется малоубедительным. Да, это правда, что текст переживает смерть того или иного автора или читателя. В конце концов, мы регулярно читаем слова, мысли и интенции давно умерших людей. Их слова выживают благодаря письму. Однако те же интуиции, которые с готовностью допускают последнее, заставляют нас утверждать, что тексты не могут быть читабельны при радикальном, можно даже сказать окончательном, отсутствии читателей и писателей вообще.
Цель этой главы двояка. Во-первых, она демонстрирует, что текстуальность у Деррида является частью радикальной критики корреляционизма, или, как он это называет сам, «метафизики присутствия». Во-вторых, исследуется значение структурных параллелей и расхождений между критикой Деррида и Мейясу. Параллели легко доказать. И доисторическое событие Мейясу, и посмертные тексты Деррида заставляют корреляциониста признать радикальное внешнее в трансцендентальной деятельности. Оба утверждают, что абсолютная внеположность доисторического и текстуального, соответственно, не может быть понята в терминах возможного отношения к познающему субъекту. Каждый из них делает ставку на то, что демонстрация необходимой трансцендентности этих инстанций поставит корреляциониста — приверженца непреодолимости эпистемического отношения — перед кризисом их самых основных философских обязательств.
|
|
|
На этом общем уровне структурное сходство между этими двумя мыслителями может склонить нас к тому, чтобы сказать: главное различие между их подходами заключается в размещении временных разрывов с человеком, которые они вводят. Доисторические события Мейясу указывают на время, радикально предшествующее человеку (да и вообще любой жизни на Земле), тогда как посмертные тексты Деррида указывают на время, радикально последующее с точки зрения человеческой жизни. Однако более пристальное внимание к различиям между внекорреляционными инстанциями разрушает только что установленную мной гомологию. У Деррида внекорреляционная инстанция относится к структуре, у Мейясу — к событию.
|
|
|
