Корреляционизм как теория свидетельства

Корреляционизм, как я утверждаю, лучше всего трактовать как теорию свидетельства. Краткий экскурс в эту теорию прояснит вопросы, связанные со «свидетельствами некоррелированного». Для реалистического корреляциониста — например, гуссерлевского феноменолога — (идеальным) стандартом свидетельства является самоочевидность или данность. Как пишет Гуссерль в четвертом «Логическом исследовании», «явленный объект заявляет о себе как о самоданном» в «изначальной дающей интуиции» — этот объект явлен, по его формулировке, «во плоти»[77].

Объект, как он дает о себе знать в восприятии, свидетельствует о своем присутствии и, мы могли бы добавить, даже о своей онтологической независимости от собственной явленности. Для Гуссерля часть значения явленности мирского объекта заключается в том, что он выходит за пределы своей явленности. Однако, как и в случае с любой другой познаваемой характеристикой мира, эта онтологическая независимость подтверждается через способы ее данности. Феноменологический анализ делает явными образ и способ его данности.

Данность, или самоочевидность, не ограничивается восприятием, которое, тем не менее, остается для феноменолога образцом. Многие вещи самоочевидны за пределами перцептивных объектов, включая математические идеальности, смысл доказательств и теоретические сущности. Общим для всех форм данности является то, что они включают в себя идеальное содержание или смысл. В случае настоящего восприятия смысл (формулируемый как логическое утверждение) присущ его явленности. Смыслы, однако, могут плавать свободно от восприятий, которые делают их значимыми. Чтобы понять смысл такого утверждения, как «кошка лежит на коврике», Гуссерль должен знать, какое состояние восприятия сделало бы это предложение самоочевидным.

Гуссерль называет это движение от языка к смыслу «реактивацией». Чтобы добраться до смысла наших высказываний, мы должны быть способны, хотя бы в принципе, вернуться к первичным самоочевидностям, на которых эти высказывания построены. Например, мы реактивируем смысл евклидовой геометрии, когда просматриваем доказательства и пробуждаем те когнитивные самоочевидности, которые вдохновляли Евклида, когда он свои доказательства писал. Реактивация важна для научной деятельности, в частности, из-за длинных цепочек инференциальных рассуждений и суждений, вовлеченных в научную работу и коммуникацию. [78]

Так же как данность не ограничивается настоящим восприятием, свидетельство, строго говоря, не ограничивается формами непосредственной данности. Корреляционист допускает вторичную форму свидетельства: более того, она ближе к повседневному употреблению этого термина. Свидетельство либо дается само по себе, либо является тем, что Гуссерль называет «указательным». Однако указательное свидетельство является свидетельством лишь постольку, поскольку оно ведет обратно к форме возможной данности. То есть, указание указывает наблюдателю на отсутствующую или прошлую форму присутствия. Это, так сказать, вместилище смысла. Смысл любого указательного знака никогда не заключается в его первичной данности — в том, как он непосредственно явлен, — и принимать его таким, каким он дан, значит упускать из виду, что он свидетельствует о чем-то — короче говоря, что он является знаком чего-то[79].

Указание предполагает инференциальный скачок от отсутствия к присутствию. Неприсутствие — это часть способа, каким указательное свидетельство «дает» себя. Пример Гуссерля: когда мы видим дым указательно, мы воспринимаем его как указание на «присутствие» (перцептивно отсутствующего) огня. Разница между непосредственным восприятием дыма (поскольку он дает себя) и указательным восприятием дыма не «присуща» явленному объекту (то есть дыму); разница заключается в том, как воспринимающий «берет» или «намеревается» воспринимать объект (как данность или как знак). Так, например, когда дендрохронолог (анализирующий и датирующий кольца роста деревьев) обнаруживает всплеск углерода-14 в кольцах дерева, он распознает это присутствие как метку или след прошлого события, скажем, солнечной вспышки. Затем он может датировать событие солнечной вспышки, зная, что каждое кольцо дерева отмечает земной год. Смысл любого указательного знака заключается в том, на какую более изначальную, первичную форму присутствия он указывает. Этот смысл устанавливается не знаком, а умозаключениями обученного познающего. Действительно, как пишет Гуссерль в «Идеях I», «природа существует только будучи конституированной в регулярных связях сознания»[80].

Указательное свидетельство, таким образом, не более трансцендентно для познания, чем другие первичные формы данности. Оно требует видеть нечто как свидетельство или как знак чего-то другого, что, в свою очередь, требует создания таких ассоциаций, которые приведут обратно к (форме) возможной данности. Различие между указательным свидетельством и данностью заключается в том, какого рода доказательную гарантию дает каждое из них. Данность, уточняет Гуссерль, является аподиктической или самоочевидной. [81] Указание, напротив, никогда не бывает самоочевидным. Нам необходима целая паутина ассоциаций и эмпирических корреляций, чтобы понять нечто как указательное.

Обходной путь через корреляционистскую теорию свидетельства завершен. Нам понадобилось различие между указательным свидетельством и свидетельством «во плоти» или данностью, чтобы точно понять, почему корреляционист не может согласиться на указательное свидетельство о доисторическом.