Этапы становления экономической социологии: доклассический, классический и современный, основные концепции и персоналии

Классический этап становления экономической со­циологии это этап ее теоретической подготовки, формирования исходной методологии: принципов ана­лиза процессов в экономике и обществе с точки зрения взаимосвя­зи экономики и общества, разработки понятий, категорий, необ­ходимых для описания и объяснения этих взаимосвязей. «Клас­сической экономической социологией», аме­риканский исследователь Ричард Сведберг называет этап ее развития с середины XIX до начала 20-х годов XX в. Главными ее представителя­ми считает К. Маркса, М. Вебера и Т. Веблена. Особенность этого этапа он видит прежде всего в постановке и теоретическом анализе наиболее крупных проблем, лежащих «на стыке» экономики и общества, в разработке социологической альтернативы чисто эко­номическому взгляду (подходу) на развитие экономики. На данном этапе выделяют также вклад французского социолога Эмиля Дюркгейма (1858 – 1917), немцев (представителей т.н. молодой немецкой исторической школы) Густава фон Шмоллера (1838 – 1917), Вернера Зомбарта (1863 – 1941)и Георга Зиммеля (1858 – 1918) и экономистов так называемого "нетрадиционного толка" – одного из основоположников институционализма, (признаваемого наряду с М. Вебером) Торстейна Веблена (1857 – 1929) и Йозефа Шумпетера (1883 – 1950).

В работах К. Маркса (1818- 1883)экономико-детерминистские элементы переплетаются с элементами социологического и философского подходов (примерами служат теория формационного развития общества, концепции отчуждения, эксплуатации, саморазвития личности). Французский социолог Арон Раймон, известный своими работами по истории социологии, назвал К. Маркса “экономистом, стремящимся быть социологом”. В. Радаев считает наоборот, что Маркс был больше социологом, считавшим себя экономистом. Маркс постоянно выходил на неэкономические вопросы и более широкие обобщения. Известный экономист Й. Шумпетер дал следующую оценку, подчеркнув междисциплинарный характер фигуры Маркса: “В Марксовой теории социология и экономическая теория пронизывают друг друга... Все основные концепции и положения являются здесь одновременно экономическими и социологическими и имеют одинаковое значение на обоих уровнях..." (Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995. С. 85).

В работе «К критике политической экономии. Пре­дисловие», опубликованной в Берлине в 1859 г., К. Маркс излагает свою социологическую концепцию, суть кото­рой состоит в том, что люди в общественном произ­водстве своей жизни вступают в определенные, необ­ходимые, от их воли не зависящие отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их про­изводительных сил. На известном этапе своего разви­тия производительные силы общества приходят в про­тиворечие с производственными отношениями (отно­шениями собственности на средства производства прежде всего) внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития эти отношения превращаются в их "оковы", и тогда наступает эпоха со­циальной революции.

Ни одна общественная формация (общественно-экономический строй, основанная на определенном способе производства. - ОА), согласно К. Мар­ксу, не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые производственные отношений не появятся и не утвердятся раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах старого общества. Поэтому человечество ставит перед собой только такие задачи, которые оно может разрешить; при ближайшем рас­смотрении всегда оказывается, что задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются или, по крайней мере, находятся в про­цессе становления.

В качестве исходного пункта своей общественной теории он выдвигает “общественно-определенное производство индивидуумов”. Человек, согласно Марксу, выступает продуктом конкретно-исторических условий. Определяется им как “совокупность всех общественных отношений”, на определенном уровне развития общества. Экономические законы также не являются вечными и универсальными. Это означает также, что бытие человека в качестве homo оeconomicus — состояние преходящее. Современный человек порабощен разделением труда. Но его предназначение (“родовая сущность”) заключено в том, чтобы быть целостной (“гармонично развитой”) личностью. Достижение материального изобилия и освобождение от труда как необходимости обеспечат тот скачок в “царство свободы”, который будет означать преодоление, или самопреодоление “экономического человека” (Радаев В.В. ЭС. Курс лк, 1998. С. 37 – 38).

Понимание человека в учении К. Маркса в целом соответствует модели “экономического человека”. Как указывает В. Радаев, К. Маркс в значительной степени заимствует и экономический детерминизм Д. Рикардо, и раскритикованные им утилитаристские принципы Дж. Бентама. (Радаев В.В. ЭС. Курс лк, 1998. С. 18). Однако индивиды у К. Маркса непосредственно не являются субъектами производственных отношений. Производственные отношения у Маркса, подчеркивает В. Радаев, становятся все более бессубъектными, обезличенными. По собственному признанию К. Маркса, фигуры экономических субъектов для него “являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов”

В своем основном труде «Капитал» К. Маркс пере­ходит от идеи универсальной экономической теории к идее специфичности действия экономических законов в рамках каждого особенного общественно-экономического строя в истории. Свои экономические законы свойственны каждому общественно-экономическому строю и выражают специфику господствующих об­щественных (производственных в своей основе – ОА) отношений, вытекающих из общественного разделения труда и существую­щей социальной структуры. Так, при капитализме именно особым характером производственных отношений объясняется сущность экономической эксплуатации (присвоение прибавочной стоимости – ОА) и неизбежное саморазрушение капитали­стического общества.

Согласно тео­рии К. Маркса, стержнем социального механизма развития капиталистической экономики является классо­вая борьба пролетариата и буржуазии, основу которой составляет противоположность классовых интересов в сфере отношений к собственности на средства произ­водства, а соответственно и политической власти. В основе развития капиталистической экономики и общества (как и всех известных в истории типов обществ) лежит противоречие между производитель­ными силами и производственными отношениями. Противоречивый характер капитализма выра­жается, по К. Марксу, в том, что рост средств производства, вместо того чтобы вести к повышению уровня жизни рабочих, вызывает пролетаризацию и пауперизацию (обнищание). Капитализм непрерывно создает все более мощные средст­ва производства, но производственные отношения и отношения собственности, не перестраиваются в том же ритме. Это порождает другой вид противоречия - проти­воречие между ростом богатства и растущей нищетой большинства, которое неминуемо ведет к ре­волюционному кризису. Пролетариат, который состав­ляет и будет составлять большинство населения, объединяется в общественный класс, стремящийся к взятию власти и преобразованию общественных отно­шений. (Соколова. С. 15)

Иными словами, в «Капитале» К. Маркс, оставаясь утилитаристом, выходит за пределы индивидуального действия в сферу классовых (социально-групповых) отношений. Место индивидуальных эгоистов у него, таким образом, занимают эгоисты коллективные: классы эксплуататоров и эксплуатируемых, которые последовательно стремятся к реализации своих (в первую очередь, материальных) интересов. (Радаев. С.38)

На рубеже XX столетия жесткую критику политической экономии в стиле О. Конта продолжает Эмиль Дюркгейм (1858–1917), как минимум по четырем направлениям. Во-первых, он отрицает экономизм в объяснении социальных явлений. Так, рассматривая функции разделения труда, он показывает, как экономические результаты последнего подчиняются процессу формирования социального и морального порядка, и цементирующей данное сообщество солидарности, которую невозможно вывести из экономического интереса. Во-вторых, в работах Э. Дюркгейма мы сталкиваемся с резким отрицанием индивидуалистских предпосылок. Общество с его точки зрения есть нечто большее, чем совокупность атомизированных индивидов. Оно самостоятельно и первично по отношению к индивиду, который во многом является продуктом коллективной жизни. В-третьих, он критикует ограниченность утилитаристского подхода к человеческим мотивам. Альтруизм в поведении человека, по мнению Э. Дюркгейма, укоренен не менее, чем эгоизм, а индивидуальное стремление к счастью (и тем более к собственной пользе) ограничено. В-четвертых, Э. Дюркгейм отказывается от психологизма, процветавшего в начале века (в том числе в экономической теории), призывая искать причины тех или иных социальных фактов в других социальных фактах. В предложенной им схеме поведение человека действительно утрачивает утилитаристский характер, но в то же время сам человек как индивид заменяется социальной функцией. (Радаев В. ЭС. Курс лк, 1998. С. 38 - 39).

Линию немецких историков продолжают на рубеже веков представители молодой немецкой исторической школы. Ее лидер Густав Шмоллер (1838–1917) подчеркивает, что народное хозяйство принадлежит миру культуры и объединяется общностью языка, истории, обычаев данного народа, идей, господствующих в данной среде.

Вышедший как представитель молодой исторической школы Вернер Зомбарт (1863–1941) в своем труде “Современный капитализм” характеризует хозяйственную систему как организацию, которой присущ не только определенный уровень используемой техники, но и характерный хозяйственный образ мысли, своеобразный «дух хозяйства». Хозяйственная деятельность – одухотворенная, а не чисто технологическая деятельность. В. Зомбарт ставит задачу отыскания “духа хозяйственной эпохи”, или уклада хозяйственного мышления. В отличие от некой абстрактной “человеческой натуры” классических политэкономов (например А. Смита), этот “дух” есть нечто укорененное в социальных устоях, нравах и обычаях данного народа, причем, характерное для данной конкретной ступени хозяйственного развития. В целом ряде трудов В. Зомбарт показывает, как капиталистический хозяйственный уклад вырастает, по его выражению, “из недр западноевропейской души”, из "фаустовского духа" — духа беспокойства и предприимчивости, соединяющегося, в свою очередь, с жаждой наживы. В. Зомбарт также подчеркивает, что возникающий капитализм специфичен для каждого национально-государственного устройства: в Германии он один, а в Китае — совсем другой. И нет никаких “общих моделей” капитализма или любых других общих хозяйственных укладов

Сильное влияние историческая школа оказала и на немецкого социолога, историка Макса Вебера (1864–1920). В его трудах экономическая социология впервые получает системное изложение. В своем труде “Sozialökonomik” Вебер пытается найти выход из тупика методологических дебатов между неоклассиками и историками. Дает понятие экономического действия. Разворачивает систему социологических категорий экономического действия. Последнее представляется им как форма социального действия, вбирающего в себя властные и социокультурные элементы (подробнее см. лекции 3 и 4). В результате таким экономическим категориям, как рыночный обмен и хозяйственная организация, деньги и прибыль, придается качественно иное содержание. Обосновывает конкретно-исторический характер формирования экономических интересов социальных субъектов. Хрестоматийной в этом отношении стала его работа “Протестантская этика и дух капитализма”, в которой М. Вебер показывает вызревание западного предпринимательского духа в недрах протестантизма (подробнее см. лекцию 6). В отличие от Э. Дюркгейма, М. Вебер стоит на позициях методологического индивидуализма. Социальный порядок у него не образуется внешними нормативными ограничениями, а оказывается проекцией индивидуального осмысленного действия, которое не исключает внутренние ценностные конфликты (столкновения личностных ценностных ориентаций). (Радаев, с. 40 – 41).

Заслугой М. Вебера (наряду с признанным основоположником "старого институионализма" Торстейном Вебленом - ОА)яв­ляется разработка теории социальных институтов и определение роли этих институтов в регулировании экономики. В центре М. Вебера влияние трех институтов — политики, этики и религии — на развитие экономики капитализма. В во­просе о месте политических и культурных структур в экономической жизни выводы М. Вебера радикально отличаются от выводов К. Маркса. М. Вебер придавал основополагающее значение усилению определенных внеэкономиче­ских условий, при которых возник и процветал про­мышленный капитализм западного типа.

Подчеркивая роль внеэкономических факто­ров, М. Вебер считал, что в экономике нельзя строить объяснение на одних внутренних (собственно экономических – ОА) эле­ментах: в систему теоретических представлений необходимо вводить и существенные внешние (внеэкономические – ОА) влияния.

Основной вклад М. Вебера в теорию происхождения капитализма содержится в его труде «Протестантская этика и дух капитализма». В нем он подчеркивает, что самостоятельное функционирование идей является су­щественной основой для экономического роста. Эф­фективное функционирование капитализма, доказывал М. Вебер, предполагает, что для человека духовный и материальный аскетизм сами по себе обладают ценно­стью. Он считал, что подъем аскетического протестант­ства (особенно кальвинизма) создал социальные и пси­хологические предпосылки возникновения современного промыш­ленного капитализма западного ти­па. «При ознакомлении с профессиональной статисти­кой любой страны со смешанным вероисповедным со­ставом населения неизменно обращает на себя внима­ние... несомненное преобладание протестантов среди владельцев капитала и предпринимателей, а равно сре­ди высших квалифицированных слоев рабочих, и пре­жде всего среди высшего технического и коммерче­ского персонала современных предприятий», - писал М. Вебер.

Кальвинист, по М. Веберу, рассматривает успех предприятия как главную цель и тем самым стремится доказать свое право называться одним из избранников божьих. Кальвинистское учение требует непрестанного труда и не допускает жизни, исполненной удовольствий. Полученный доход может быть использован лишь для новых вложений в предприятие, а такое аскетиче­ское поведение стимулирует накопление капитала. Капита­лизм превращается в «призвание», а рациональная дея­тельность предпринимателя — в осуществление божест­венных предначертаний. Следовательно, капиталист может стремиться к получению прибыли, не испытывая страха или вины; совесть его чиста.

Однако, считает англичанин Б. Селигмен, идеи М. Вебера о влиянии религии содержат опреде­ленную натяжку. Так, в XV в. в коммерческих центрах Германии и Италии капиталистические отношения по­лучили не меньшее развитие, чем в Швейцарии, а ме­жду тем там преобладает католицизм. Далее, нельзя отрицать с такой легкостью, как это делал М. Вебер, влияния, оказанного географическими открытиями и колоссальным притоком золота и серебра из Америки. Зачатки, как считает Б. Селигмен, капиталистического предпринимательства существовали еще до описанных М, Вебером изменений в религиозных воззрениях. Ка­питалистический дух и его влияние на формирование западного капитализма на самом деле оказывается гораз­до более сложным явлением, чем это готов был допустить М. Вебер.

Однако М. Вебер не утверждал, что протес­тантская религия вызвала к жизни капитализм; он просто пытался определить, в какой мере религиозные си­лы оказывали влияние на ход экономического развития. Получившая распространение на Западе рациона­листическая форма капитализма не обнаружилась, на­пример, в экономическом развитии Индии или Китая, как полагал М. Вебер. Только в Европе, на некотором этапе ее исторического развития, совпали определен­ные течения духовной жизни и материальная заинтересованность, в результате чего были вызваны к жизни определенные экономические формы. Согласно его точке зрения, при развитии капитализма в западных странах религия помогла формированию эффективного накопления богатства. …Исходя из концепции М. Вебера, решающим фактором развития капитализма явились описанные им особен­ные черты человеческого характера, помогающие чело­веку не бояться нововведений и смены традиций.

М. Вебер разработал категории «власть», «статус», «авторитет», «престиж», «бюрократия», «администра­ция», а обоснованное в марксизме (вслед за француз­скими историками) понятие «класс» дополнил поняти­ем «статусные группы», которое отражает обществен­ный престиж групп, занимающих разное классовое по­ложение. По М. Веберу, статусные группы формируют свой особый образ жизни: стиль потребления, обще­ния, особый характер заключения браков. Группы с разным статусом образуют их определенную упорядо­ченность - стратификацию. Естественно сложившаяся стратификация дополняется узаконенными привилегиям, по мере того как порядок в обществе приобретает устойчивость благодаря стабильному рас­пределению экономического влияния.

М. Вебер дает конкретную характеристику статусных привилегий и экономических условий, от которых они зависят. В частности, статусные группы в фирмах — это субъекты, превращающие рациональную экономику в бюрократизированную и пользующиеся поддержкой со стороны властных структур.

М. Вебер выделяет три типа власти и властных оснований, как узаконенного (легитимного) порядка принуждения: 1) авторитет традиции, основывающийся на священном характере институтов и их представительст­ва, которые в свою очередь опираются на опыт поко­лений;

2) правовые нормы, обеспечивающие эффек­тивное развитие экономики («железная власть инстру­ментальных юридических правил»);

3) эмоциональное признание, оказываемое вождям, обладающим исклю­чительным влиянием (т.н. харизмой).

Стабильность обществ, по М. Веберу, базируется по крайней мере на одном, а чаще на нескольких из этих типов узаконенного по­рядка. (Соколова, с. 22- 25).

Тему проекции субъективных смыслов в экономических отношениях вслед за М. Вебером развивает Георг Зиммелъ (1858–1918). Он подчеркивает культурно-символическое значение экономических процессов. В книге “Философия денег” он концентрирует внимание на элементарных человеческих взаимодействиях, которые он рассматривает как обмен. Суть последнего (социального обмена - ОА) заключена не в перемещении материальных благ, а в актах взаимного оценивания субъектами друг друга. По его словам, “обмен суть форма социализации”. Деньги как квинтэссенция (концентрированное выражение - ОА) экономических отношений, наряду с интеллектом и законом, становятся универсальным посредником в мире современной культуры. Из нейтральности (непривязанности ни к какому субъекту или духовной ценности - ОА) денег и интеллекта (как личного достояния) рождаются экономический индивидуализм и эгоизм, которые теперь попросту отождествляются с рациональным поведением, на этой же почве формируются различные и многообразные стили жизни индивидов.

Наряду с классиками экономической социологии следует упомянуть экономистов нетрадиционного толка — Торстейна Веблена (1857–1929), Йозефа Шумпетера.

Ныне широко известен так называемый «эффект Веблена», показывающий, как может возрастать спрос на потребительские товары при увеличении их цены.Веблен развил критику ограниченности экономического подхода к потреблению и посредством анализа потребительского поведения вышел на более широкие обобщения о роли институтов в регулировании экономики.

«Экономисты, - писал Веблен, — выдвинули ложный тезис о том, что потребление представляет собой конечную цель производства, но мало или совсем не уделяли внимания тому, как на деле ведут себя по­требители или какое воздействие на них могут оказать те самые товары, которые их заставляют потреблять. Коренным пороком экономической теории является отказ считать своим собственным предметом человеческие действия, т. е. нечто заведомо более сложное, чем пресловутые нормальные уравнения предложения и спроса».

Веблен утверждал, что экономи­ческая наука должна стать наукой о поведении людей в их отношении к материальным средствам существова­ния. Отмечал, что теория полезности игнорирует элементы престижа и общественного положения в потребительском поведении. Далее, Веблен отмечал, что прежние экономисты имели дело с устаревшими понятиями относительно че­ловеческой психики, поскольку они настаивали на преобладании гедонистических мотивов. Человеком, писал Т. Веблен, управляют инстинкты, склонности и привычки. В сущности, привычка определяет «...дея­тельность человека в любой области во многом так же, как если бы эти элементы привычки носили характер врожденной потребности».

Отсюда, институт с точки зрения Т. Веблена, может быть определен как укоренившийся, широко распростра­ненный обычай, т. е., институт — это образ мыслей. Он уверял, что критическое изучение истории любого института не обнаружит ничего, кроме определенного образа мыслей, который определяет рамки и характер поведения людей.

Наконец, Й. Шумпетер (1883–1950) призывает выйти за пределы чисто экономического анализа и рассматривать экономическую социологию как элемент экономической науки наряду с экономической историей и статистикой. По его мнению, “экономический анализ исследует, как люди ведут себя всегда и к каким экономическим последствиям это приводит; экономическая социология изучает вопрос, как они пришли именно к такому способу поведения”. В последнем случае речь идет об изучении не только мотивов и склонностей, но также общественных институтов и социальных классов.

Итак, классический этап развития экономической социологии выделил экономико-социологический подход как особый, отличающийся от иных подходов к анализу экономической реальности, раскрыл тесную взаимосвязь экономики и общества, экономических, хозяйственных процессов с социальными процессами, роль внеэкономических (духовных, культурных, психологических факторов) и институтов общества в механизме влияния на экономические процессы и развитие экономики. Были разработаны основополагающие понятия и конструкты, выявлены понятийные связи, предложены первые системы понятий. Тем самым была подготовлена концептуальная, идейно-теоретическая почва (основа) для дальнейшего развития экономической социологии и ее оформления в самостоятельное научное направление. Одновременно с этим шло формирование собственного методологического ядра экономической науки, запущенное «маржиналистской революцией» (1870-1880 гг. – начало неоклассического этапа в развитии экономической науки), пытавшейся очистить экономическую теорию от «посторонних примесей» в виде политических и моральных принципов. Модель «экономического человека» в собственном смысле появилась именно у маржиналистов, которые сместили фокус экономической теории в плоскость потребительского выбора, где человек предстает как максимизатор полезности. В основу его поведения кладется не столько эгоизм, сколько в возрастающей степени экономически понятая рациональность (См.: Радаев В. ЭС. Курс лк, 1998.С. 19). В целом данный этап характеризуется взаимным обособлением экономической теории и экономической социологии с одновременными попытками осуществить некий синтез экономической теории и социологии.