 |
Теория параллельных пространств 1 глава
|
|
|
|
Когда я подбегал к вагону, у меня кололо в боках от спешки. Но вот уже совсем близко, вот я вижу: щели светятся. Значит, Глеб там, значит, все в порядке.
Там был не только Глеб. Рядом с ним сидели на лежанке и беседовали Юрка и Янка. Спокойненько так. Будто и не уходили. Значит, не успели мы разойтись, как они снова сюда!
Сами отпросились, а меня опять не позвали!
Но Янка сказал:
— Мы как раз хотели за тобой бежать. Спорили, отпустят тебя или нет.
— Да? — обрадовался я.— А я вот он! Мама на всю ночь отпустила.
— Мы хотели, чтобы ты атласы деда прихватил,— объяснил Юрка.— Чтобы по ним проверить: наша эта галактика или другая?
А-а, значит, не я ему нужен. Атласы нужны…
Я сел на сундук Еремы и сказал, глядя на фонарь:
— Это глупо по двум причинам… Даже по трем.
— Первая— то, что тебя опять какая-то курица клюнула,— отозвался Юрка.— Какая?
— Не в курице дело. Просто бабушка эти атласы никому не дает из дома выносить. Это раз…
— А два? — усмехнулся Юрка.
— Ты думаешь, в атласах все галактики и туманности напечатаны? Их миллиарды… А третье— это как раз даже курице ясно, а тебе, Юрочка, нет: откуда в атласах возьмется наша Галактика? Кто ее мог снять со стороны? Люди не выходили за ее границы.
— Эскадер-три выходил,— быстро сказал Юрка. Он смотрел прищуренно, как при стрельбе из лука.
— «Тройка»? Ха! Кто это докажет? Они сами не знали, что с ними было! Может, вынесло из Галактики, а может, им показалось. Фокусы субпространства… Про это еще в третьем классе объясняют.
— Но не говорят, что они сделали снимок,— возразил Юрка.
— Потому что это научно не доказанный снимок. И в атласах его не печатают…
— Ну и дураки, кто не печатает,— хмуро огрызнулся Юрка.— Если не верить скадерменам, зачем посылать их в пространство?
|
|
|
Янка тихо сказал:
— Наверно, поэтому и не посылают больше. Говорят, что скадеры вообще запретили строить.
Юрка недовольно проговорил:
— Никто не запрещал. Просто они очень дорогие… Все равно строят помаленьку. «Девятку» заложили недавно.
— Братцы!— взмолился Глеб.— Может, вы мне объясните? То и дело слышу: скадеры, скадермены! А что это такое?
— Ты и этого не знаешь?— изумился Янка.
— Что же это за дыра твой Колыч? — сказал Юрка.
Глеб жалобно поморщился, и мне стало обидно за него.
— Глеб, скадер— это тип звездолета. Суперкрейсер дальней разведки. Сокращенно— СКДР. Их мало строят, потому что спор идет: нужны они или нет? Многие ученые говорят, что не нужны. Мой дедушка, например, был против…
— Ну и Гелий Травушкин тоже, конечно, против,— поддел Юрка.
Я пожал плечами. Против я или за, меня все равно не спросят. Но вообще-то я в самом деле не люблю, когда кто-нибудь улетает надолго.
Юрке я сказал:
— Скадер построить— дороже, чем несколько городов. Но дело даже не в этом. Просто есть другая теория, академиков Скальского и Коцебу. Мне наш знакомый рассказывал, дедушкин ученик. Можно разорвать пространство, не покидая свою планету…
— Моментальный разрыв пространства— это, наверно, еще дороже, чем скадер,— задумчиво сказал Янка.
— Зато быстрее,— возразил я.— Не надо ждать кучу лет, пока крейсер вернется. Туда и обратно — как на соседнюю улицу
— А-а, все это треп,— отозвался Юрка.— Это старая теория параллельных пространств.
Я сразу вспомнил скважину в Ярксоне и папу.Что там? Может, правда поехать?
— Параллельные пространства— это совсем другое,— сказал я Юрке.— Это когда на одной планете может быть несколько разных миров. И они никогда не пересекаются.
— Значит, так в самом деле бывает?— быстро спросил Глеб.
Юрка зевнул:
— Много чего придумают в академиях. Только доказать не могут. Это сказки.
|
|
|
Я опять подумал про скважину.
— Если бы…— сказал я.
— Если бы…— повторил Глеб.— А давайте-ка ложиться, ребята! Завтра на рассвете надо освобождать гостиницу…
Мы погасили «сатурн» и легли на тугие надувные матрацы. На нижних нарах. Я слева от Глеба, Юрка и Янка справа. Стало тихо, в щели полезла трескотня ночных кузнечиков.
«Пора»,— опять подумал я и приготовился заговорить о Клоуне. Наконец-то!
Янка сказал в темноте:
— Все кажется, что сейчас закряхтит в углу Ерема…
— Да,— согласился Глеб.— Скажет: «Пойду подышу на площадке».
— Ладно вам, и так тошно,— проворчал Юрка.
— Если тошно, разве обязательно молчать? — возразил Янка.
Глеб сказал ему:
— Жаль, что ты не взял сегодня скрипку… Может, было бы легче на душе.
«Вот сейчас расскажу про клоуна, будет вам легче»,— подумал я. И сказал:
— Янка может и без скрипки. Он играл и на лунных лучах…
— Сейчас новолуние,— заметил Юрка.
Мы помолчали. Кузнечики надрывались за стенками вагона.
— Это неважно…— вдруг сказал Янка.
— Что? — спросил я.
— Что новолуние…
— Но лучей же нет.
— Я могу хоть на чем…
— Янка… это как «хоть на чем»? — осторожно спросил Юрка.
— Ну… на всем, что похоже на струны.
— И на проводах?
Я разозлился: чего Юрка придирается? Ну, ко мне это понятно, это по привычке. А к Янке-то зачем?
Янка сказал:
— Ну… пожалуйста.
— Разве до них дотянешься? — спросил я.
— Это неважно.
— Смычка нет,— напомнил я.
— Для этого не обязательно. Для такой музыки.
Тогда я спросил, будто меня толкнул кто-то:
— Янка… А на рельсах?
— Ну… пожалуйста. Только это будет не такая музыка…
— Какая не такая? — спросил Глеб.
— Не знаю… Не как на скрипке. Наверно, просто музыка рельсов… Нет, не знаю.
Глеб зашевелился.
— Янка… а как это — музыка рельсов?
Янка сказал:
— Зажги фонарь.
Свет «сатурна» ударил по глазам. Янка легко вскочил, пошел в угол к Ереминому сундуку, снял с гвоздя куртку (Ерема был без куртки, когда погиб, она так и осталась в углу). Я удивился: зачем она Янке? Но оказалось, что под курткой висит на гвозде длинная металлическая линейка. Ерема ею пользовался, когда чертил Ваську. Янка взял линейку и пошел к выходу на площадку. Мы за ним. Янка попросил Глеба:
|
|
|
— Пожалуйста, возьми фонарь.
Глеб повесил фонарь на крючок под крышей площадки. Свет разлетелся далеко-далеко, трава у вагона сделалась очень зеленой. На путях — и ближних, и дальних — заискрились рельсы. На рельсах задвигались наши вытянутые тени.
Янка сказал, будто извиняясь:
— Вы, пожалуйста, сядьте. Надо, чтобы только моя тень…
— Лучше сойдем,— предложил Глеб.
Мы спустились в траву. Встали у ржавых буферов. Было очень тихо. Кузнечики молчали, испуганные неожиданным светом. Янка встал на краю площадки, у подножки. Его тень выросла, вытянулась поперек путей. Взметнула великанскую руку с линейкой. Или со смычком? Тень смычка легла на рельсы длинной полосой, замерла. Потом шевельнулась, прошла по блестящим рельсам, как по струнам…
И это словно добавило тишины.
— Ничего не слышу,— прошептал Юрка.
— Помолчи,— сказал Глеб.
Я тоже ничего не слышал. Кроме тишины. Кроме того, что за горизонтом пропел сигнал локомотива. Красивый такой и печальный. Сигнал растаял в ночи, а ночь будто вздохнула, и вздох отозвался под небом, как внутри громадной гитары. Что-то совсем негромко зазвенело вокруг— в траве, в дальних тополях, в черной высоте надо мной. Зазвенело и запело еле слышно…
Это Янка играл? Или мне показалось? Не знаю. Только мне очень захотелось в дорогу. В дальнюю. Куда-то идти, ехать, лететь. И чтобы не знать, что там впереди…
Может быть, это в самом деле была музыка рельсов?
…Мелодия затихла, и мы молча поднялись в вагон. Повесили фонарь на гвоздь, вбитый в край верхней полки. Сами сели на нижнюю. Рядышком.
— Если так…— медленно проговорил Глеб.— Если есть эта теория, эти параллельные пространства, тогда ясно… Я уже думал про такое. Через Старые Горы идет железнодорожная линия. Через Колыч тоже. Идут себе параллельно, ничего не знают друг про друга. Старогорск и Колыч тоже… живут параллельно и ничего друг про друга не знают. А где-то есть стрелка. Соединение рельсовых линий. Где-то мой поезд эту стрелку проскочил и привез меня сюда. Все очень просто.
— Вовсе даже не просто,— сказал я.— Параллельные пространства нигде не пересекаются. И не соединяются. Параллельные линии тоже. Про это в первом классе учат.
|
|
|
— В бесконечности могут пересекаться,— возразил Глеб.— Это всякий школьник тоже знает.
— В бесконечности! А ты ехал всего два часа. Янка засмеялся:
— На этот раз бесконечности хватило двух часов.
— Наверно,— сказал Глеб.— А может быть, и в другой раз хватит?
— Скучаешь по Колычу? — спросил Юрка.
— Скучаю?.. Я уже про это говорил: здесь я робинзон, а там на своем месте.
— Можно и здесь работу найти,— сказал я. Потому что не хотелось, чтобы Глеб куда-то уходил.
— Я, ребята, всю жизнь мечтал книжку написать. А здесь… Я не знаю.
— Значит, хочешь искать стрелку? — спросил Янка.
— Только неизвестно, на каком поезде туда ехать,— усмехнулся Глеб.
Янка встал.
— А зачем поезд? Мы и так на колесах.— Он запустил пальцы в кармашек на клетчатой рубашке Глеба. Выдернул ампулу с искоркой. Быстро пошел в конец вагона, сел там на корточки. Оглянулся на нас.
— Ось под полом где-то здесь, да?
Мы подскочили к Янке. Он осторожно вложил ампулу в мелкую выемку на дощатом полу… И ничего не случилось.
Сначала— ничего. Только я услышал гудение, как в перегретом энергосборнике. Потом «Курятник» задрожал, и под полом раздался скрежет (уже после я сообразил, что это отдирали себя от рельсов приржавевшие колеса). Вагон дернулся. Так дернулся, что я полетел с ног. Юрка упал на меня. Мы вскочили. Пол встряхивало, фонарь на гвозде сильно качался и разбрасывал тени.
— Едем! — крикнул Янка.
Глеб стоял, расставив ноги, и задумчиво держался за бородку.
— А что? — сказал он.— Может, это действительно выход?
МЫ ЕДЕМ В БЕСКОНЕЧНОСТЬ
— Может, это действительно выход? — спросил Глеб и обвел нас блестящими очками.— А, ребята?
— Ничего себе выход,— сказал я, постукивая зубами от тряски.— Сейчас как хряпнемся…
Рельсы были старые, на гнилых деревянных шпалах. Вагон колотило на частых стыках.
— Сейчас выйдем на основной путь,- сказал Юрка.
— Ага, пока выйдем…— сердито начал я.
Но тут под колесами сильно щелкнуло, тряска сразу кончилась. Рельсы загудели ровно и спокойно. Это вагон проскочил стрелку. И пошла главная колея — сплошные рельсовые нити на могучих бетонных шпалах. Сразу выросла скорость. В дверь передней площадки рванулся ветер, у Янки взлетели и разлохматились волосы. Янка засмеялся.
Но мне было что-то не смешно.
— А как обратно? — спросил я.
Янка, не перестав смеяться, ответил:
— Да очень просто! Перенесем искорку к задней оси, она и заведется на обратный ход.
Я был в этом совершенно не уверен. Я вообще ни в чем не был уверен.
|
|
|
— А куда нас несет-то?
— Как куда? В бесконечность,— беззаботно отозвался Янка.
И Юрка, который всегда с ним соглашался, весело засвистел.
Я сказал с досадой на их глупость:
— Вот врежемся во встречный поезд, тогда уж точно будет бесконечность и вечность…
Янка возразил:
— Встречный пойдет по левой колее, здесь двойной путь.
— В это время не бывает никаких поездов,— сказал Юрка.
Я не стал с ними больше разговаривать, взглянул на Глеба. У него-то ума больше!
Глеб озабоченно дергал бородку.
— Ребята, Гелька прав. Нужен какой-то сигнал. Давайте-ка вывесим фонарь.
Он опять понес на переднюю площадку «сатурн». Янка и Юрка пошли за ним. Я плюнул с досады и остался посреди вагона. В полумраке. Потом взял с ящика маленький фонарик и включил.
Глеб вернулся.
— Гелька… Ты что? Опять обиделся?
— Нет,— сказал я.
— Тогда что?.. Боишься?
— Еще чего!— сказал я.— То есть да, боюсь. Вдруг не вернемся к утру? Дома знаешь что будет!
Глеб положил мне на плечо горячую ладонь. Покачал меня туда-сюда.
— Вы вернетесь, Гелька… Если до полуночи никуда не приедем, все равно двинем назад. До рассвета будете дома.
Эти слова меня слегка успокоили. Правда, я сердито подумал, что если Глебу приспичило отправляться в свою бесконечность, мог бы ехать один. Зачем нас-то с собой тащить? Но это была совсем свинская мысль. Я даже откачнулся, чтобы Глеб ее не угадал. Он не виноват, никого он никуда не тащил, это все Янка придумал. И Янка с Юркой Глеба все равно не оставили бы. А я… я опять остался бы сам по себе?
Да что я, такой трус, что ли?.. Да ни черта я не боюсь! Если я и спорил, то из упрямства. Потому что поехали, меня не спросили.
Ровно гудит вагон, и в гудении этом прорезается струнный голос. Как отголосок Янкиной музыки рельсов! Как я мог забыть? Ведь совсем недавно я хотел мчаться в дальние дали, открывать какие-то тайны!..
Вот и хорошо, что едем. И что не знаем, чем это кончится, тоже хорошо! Должны же быть в жизни приключения!
Одно только портит мне радость: Юрка и Янка опять ушли вдвоем, не позвали меня. Но эта горечь — уже несильная и привычная, как боль от разбитого утром локтя.
— Глеб,— сказал я,— ты за меня не тревожься, я сам знаю, что такое дальняя дорога.
Он еще раз качнул меня за плечо — хорошо так, будто молча сказал спасибо. И в это время зашелестели вокруг листы.
Ветер врывался с передней площадки, мчался через вагон и, закрутив спиральные вихри, улетал в заднюю дверь. Завихрения подняли с ящика и с полки стопки Глебовых бумаг.
Мы кинулись собирать их…
К счастью, не улетел ни один лист.
— Ну, все,— сказал Глеб, когда была собрана растрепанная стопа.— Вот… Слушай, Гелька, я тут еще кое-что понаписал… Может, дать тебе и эти страницы?
— Ты их тоже в двух экземплярах печатал?
— Конечно.
— Тогда дай,— сказал я и подумал, что, может быть, скоро Глеб окажется далеко-далеко.— Обязательно дай. А то… вот укатишь в свой Колыч… на веки веков…
Глеб на секунду прижал меня своей пятерней к рубашке. Потом взял у меня фонарик и шагнул в угол, где на гвозде шевелилась, как живая, Еремина куртка. Глеб снял ее, сунул свернутые листы во внутренний карман.
— Вместе с курткой и заберешь.
— Я сразу, чтобы не забыть…
Куртку я накинул на плечи. Она была большущая— обшитый кожей подол зачиркал по коленям. От куртки пахло Еремой— теплым металлом, смазкой и пластмассовой изоляцией. Я незаметно погладил у куртки отворот. Бедный Ерема! Не слишком ли быстро мы успокоились после его гибели?
И никто не знает, что погиб он, скорее всего, не случайно!
— Глеб!
— Что, Гелька?
— Нет… ничего.
Поздно. Глебу нельзя говорить про это. Он испугается за нас и не станет искать свой Колыч. Останется без дома. Получится, что я его задержал. А какое я имею право?
Глеб отошел от меня. Наверно, подумал: «Гелька загрустил о Ереме, а грустить лучше в одиночку». Я сел в проеме боковой двери, свесил наружу ноги. Теплый ветер ударил по ногам, забрался под куртку. Сильно пахло полынью. В той стороне, куда мы ехали, светил слабенький закат, а над головой и северным горизонтом небо стало совсем черным. Звезды были большие и белые. Гораздо ярче огоньков, которые мигали на краю земли.
Недалеко от линии тоже светились огоньки— фонари и окна какого-то поселка. И вот что удивительно! Обычно, когда едешь в поезде, близкие огни проносятся назад, а звезды остаются неподвижными. Здесь же было наоборот: огоньки и фонари будто замерли, а звезды проплывали над головой, будто небо плавно вращалось. Что за неразбериха? А, я понял! Наверно, вагон делает какой-то хитрый разворот.
И я перестал думать о звездах.
Потому что подошел Юрка.
Фонарик лежал рядом со мной и светил вверх, на Юрку. Юрка стоял в метре от меня и почему-то опять казался похожим на страусенка Антона из мультфильма.
— Ты чего? — спросил я.
— На площадке сесть негде. А за день-то натопался…
Я подвинулся. Но Юрка не сел. Он рассеянно смотрел на небо и теребил у пояса краешек серебристого галуна. Этот блестящий лампас был пришит вдоль коротенькой штанины, и верхний кончик у него отпоролся. Юрка дергал, дергал его, а потом вдруг сильно потянул вниз и с треском оторвал весь галун. Кинул по ветру.
— С ума сошел? — спросил я.
— Не-а…
— Влетит,— сказал я.
— С чего? Эту форму нам насовсем подарили.
— А завтра как будешь без лампаса?
Юрка оторвал галун с другого бока.
— Никак. Я оттуда ушел.
Юрка зевнул и сел наконец рядом со мной.
— Почему ушел? — изумился я.
— А!.. Из-за одной дуры. Сперва у нас нормальный руководитель был, помнишь, толстенький такой, Виталий Гаврилыч… Потом он замотался с концертами, и сегодня к нам пришла эта… Вредная такая, голос — будто сирена на стадионе. Только и знает, что орать команды и ругаться… Я где-то палочку потерял, а она завелась: «Это что за отношение к делу! Таким людям вообще здесь не место!..» Не место? Ну и ладно. Поставил я барабан, положил на него накидку и берет, сверху— палочку, ту, что осталась. И пошел…
Услыхав про палочку, я, кажется, покраснел. И понял: теперь-то надо начать про все: про то, как от палочки разлетелся гипсовый гребец; и про то, что, наверно, не случайно мы рядом с тем гребцом падали; и про Клоуна.
— Юрка! Та палочка… тут вот что…
— Да не в палочке дело! Все не так.
— Что не так?! — в сердцах спросил я.— Будешь ты меня слушать?
— Ну, валяй…
«Валяй? Не скажу я тебе ничего!» И я сказал о другом, с досадой и ехидцей:
— Что-то я не пойму. Стоило ли записываться в барабанщики, чтобы уйти вот так…— Я чуть не сказал «так бесславно».
— А чего ж…
Я заметил, что Юрка улыбнулся.
— Там было хорошо. Пока не пришла эта… мадам фельдфебель… Знаешь, Гелька, что-то есть в этих маршах. Когда все вместе… А самое главное — в том, что я выяснил один вопрос.
— Какой?
Юрка молчал. А что молчать? Начал, так говори. Янке-то небось уже все рассказал…Кстати, где Янка? А, вон они на площадке с Глебом. О чем-то говорят, бойко так…. А теплый ветер все летит навстречу, и вагон гудит басовой струной… И я уже думать забыл, как это странно: вагон без тепловоза, мчимся неизвестно куда… Кажется теперь, что в обычном дачном поезде едем. Не страшно нисколько. Разве так ездят в бесконечность?
Только одно удивительно: звезды продолжают лететь назад и закат почему-то стал ярче, будто мы догоняем его в пассажирской ракете.
А сколько времени мы едем? Я взглянул на часы.
Опять стоят, что ли? Вагон свой путь начал ровно в десять, я заметил, а сейчас десять ноль две… Надо спросить у Глеба или у Янки (у Юрки не хочу).
Я собрался вскочить, но Юрка остановил:
— Подожди. Я же не рассказал про свой вопрос…
И я остался сидеть. Смирно-смирно.
Юрка затеребил на груди аксельбант и начал говорить:
— Я в конце мая в Нейск ездил, к матери. Помнишь?.. Как-то раз вижу: она всякие бумаги и открытки перебирает, на меня не глядит. Вдруг со стола карточка упала. Старый такой снимок, даже не цветной. Я поднял, а мать почему-то испугалась.
«Дай сюда!»
«На,— говорю,— а что здесь такого? Посмотреть нельзя?»
На самом деле, что такого? Двор какой-то снят, девчонка тощая и трое пацанов. Маленько на нас похожие. С палками, с саблями деревянными, вроде как мы тогда в мушкетеров играли. А один с барабаном самодельным. Видно, что из бачка, но все как надо сделано, шнуры натянуты… Я спрашиваю:
«Кто это?»
Мать заулыбалась, потом говорит, будто в чем-то признаться решила:
«Это я»,— и на девчонку показывает.
Я даже заморгал: забавно так…
«А ребята эти кто?»
«Ну, кто… Мальчишки с нашего двора. Уж и не помню, как звали».
Странно, да? Вместе играли — и не помнит… Двое рядом с ней стоят, а тот, что с барабаном, чуть в сторонке. Оглянулся на них, голову повернул, будто окликнуть хочет. Локоть чуть отвел, ждет чего-то…
Мать говорит:
«Ну, давай карточку».
«На»,— говорю. Повернулся, протянул ей. И себя в зеркале увидел… Знаешь, Гелька, сходства в лице никакого. Но вот голова повернута, рука откинута… Я сразу и спросил:
«Выходит, ты его с детства знала?»
«Кого?!»
«Отца».
Ну, сперва шум, крик: «Дурак, что ты выдумал, что за бред!..»
Я опять спрашиваю:
«А что, он в ваших играх был барабанщик?»
Она вдруг в слезы и отвечает так… ну, не то что со злостью, а будто болит у нее что-то: «Всю жизнь он был барабанщик…»
«А он где?»
«Господи, откуда я знаю! Кто на Земле может сказать, где он и что с ним?..»
«А почему не может?»
«Отстань! Я тебе раз и навсегда запретила об этом говорить!»
«Он же отец».
«Да не отец он! Он даже не знал, что ты есть на свете!»
И опять в слезы… Тут пришел этот, «зампапаша». Ну, и конец разговору...
Юрка еще раз дернул аксельбант и замолчал.
— Дальше-то что?
— А дальше… Когда в парке меня в барабанщики позвали, я подумал: пойду. Если получится из меня барабанщик, значит, я в отца. Значит, парнишка тот и вправду отец. Ниточка будет…
Я сидел насупившись. Потому что не получился из Юрки барабанщик. Так я и должен ему сказать. Если решусь…
— Я знаю,— сказал Юрка.— Ты думаешь, что я сбежал и бросил ребят.
— Барабанщики не уходят из-за таких пустяков…— пробормотал я.
— Барабанщики не должны подчиняться горластым теткам.
— Спорил бы! Пусть ее прогонят!
Юрка хмыкнул:
— Восстание затевать? Здешние барабанщики не для боя, а для карнавалов… А восстания почти никогда не кончаются победой. Можно только уйти.
— Если вместе. А ты один…
— Я думаю, сегодня вечером ушли многие.
— Откуда ты взял?
— Раз говорю — знаю…
— Все ты знаешь… А вот про палочку, которую потерял…
— Гелька! Юра! — Это Глеб. Он помахал нам из дверей.— Давайте сюда, скорее!
Мы вышли на переднюю площадку. Здесь ветер был плотнее, он бил в лицо и распахивал на мне куртку. Рельсы блестели от фонаря и мчались под вагон. И закат… он правда приближался! Ясный, розово-желтый.
— А левой колеи уже нет! — громко сказал Янка.— Мы мчимся по однопутке!
— Зато справа,— сказал Глеб,— я видел… ребята, честное слово! Я видел огни и газовый факел завода «Богатырь»!
Справа за черными летящими кустами замелькала и побежала навстречу нам цепочка желтых квадратов. Поезд! Он промчался в сотне метров от нас.
— Значит, там тоже линия! — сказал Юрка.
— Конечно,— радостно отозвался Глеб.
— Я же говорил — доберемся! — обрадовался Янка.
Я спросил:
— Так что же? Мы едем в бесконечности?
Глеб засмеялся:
— Не знаю. Я сказал:
— У меня часы встали. Сколько сейчас? Глеб и Янка разом глянули на циферблаты.
— Десять ноль три.
— Да вы что? Мы едем всего три минуты?
Янка отозвался без всякой тревоги:
— А кто ее знает, эту бесконечность…
Закат сиял впереди, а над ним громоздилась резкая темнота, словно вечернюю зарю придавили черные тучи. Но это были не тучи, потому что в темноте сияли звезды. Они все еще двигались, но уже тише. Линия, которая шла справа от нас, делалась все ближе. Вдоль нее изредка мелькали фонарики. Наконец мы увидели, что рельсы этой линии побежали совсем рядом. Вот-вот пересекутся и сольются с нашими.
— Стрелка! — крикнул Янка. Метнулся в вагон и тут же вернулся. Он держал на ладони ампулу с искоркой.
НА СТРЕЛКЕ
Вагон гасил скорость. Правая рельсовая колея, прибежавшая из неведомых далей, где был город Колыч, плавно сошлась с нашей. Мелькнул столбик с фонарем и рычагом. Защелкало под колесами. Вагон прошел еще метров двадцать и встал, будто уперся в упругую подушку.
Мы соскочили в траву.
После вагонного шума показалось, что кругом тихо-тихо. Только наше дыхание и шепот. Было очень тепло, и по-прежнему пахло полынью. Янка вполголоса сказал:
— Пойдемте к стрелке.
Мы обогнули вагон и по шпалам подошли к фонарю на низком столбике. Фонарь горел неярким желтым светом. Это был жестяной ящик с круглым отверстием, в котором светилось ребристое стекло — как у фары старинного автомобиля. Казалось, за стеклом не лампа, а свечка. А может, так и было.
— Ручная стрелка,— тихо усмехнулся Глеб.— Рычаг для соединения пространства на границе мирозданий… Как я в прошлый раз прозевал этот механизм?
Из-под фонаря торчала метровая рукоять с противовесом. Янка расставил ноги и крепко ухватился за нее. Оглянулся на нас. Его лицо освещал закат, и в глазах блестели светлые точки. Как искорки.
— Переведем стрелку,— сказал он.— Потом проводим Глеба до Колыча. Верно, ребята?
— Подожди,— попросил Глеб.
Он тихонько отодвинул Янку от рычага. Постоял. Потом пошел к вагону. Мы двинулись за ним. Глеб вскочил на площадку под «Сатурном», исчез в «Курятнике», но тут же вышел снова с сумкой на плече. Зачем-то выключил фонарь. Сумерки подступили к нам вплотную, а закат сделался еще ярче. Рельсы засветились. Они были очень прямые и убегали в дальнюю даль. Мы приехали в бесконечность, где соединились параллельные линии от Старогорска и Колыча, а отсюда колея уходила еще дальше. Ну и правильно. Ведь у бесконечности нет ни конца ни края! И может быть, эти две стальные нити потом тоже соединяются в одну? И пойдет сквозь Галактику тонкий сверкающий монорельс…
Я смотрел вдоль убегающей под закат линии, и опять зазвенела в тишине Янкина музыка рельсов. Ее слушали головки высокой травы, которые четко рисовались на желто-розовом горизонте. И казалось, что рельсы сливаются не так уж далеко от нас.
Но куда они бегут? Кто их проложил?
Глеб сказал:
— Вот что, ребята. Не будем трогать стрелку… Если разобраться, что мне делать в Колыче? Наверно, уже и не ждет никто. Пойду-ка я вперед.
Мы молчали.
Пахнущая полынью бесконечность, в которой начали потрескивать кузнечики, обнимала нас. И то, что сказал Глеб, не показалось мне странным.
Янка напряженно спросил:
— Ты решил? Ты ведь хотел домой.
— Я хотел делать свое дело… И сейчас хочу. И вот смотрю — эта дорога. Кто-нибудь знает, что там впереди? Нельзя, братцы, идти назад, когда впереди такая дорога. Потом всю жизнь себе этого не простишь… А может, это и есть главное дело — узнать, куда она ведет. Может, про эту дорогу я напишу свою книжку…
— Если вернешься,— тихо, но жестко сказал Юрка.
— Ну… это уж как получится. Зато не надо метаться и выбирать.
— Что выбирать? — спросил я.
— В Старогорске я думал о Колыче. В Колыче грыз бы локти: зачем ушел из Старогорска… от вас ушел… А теперь все ясно — дорога одна.
Я опять посмотрел вдаль, куда собрался шагать Глеб. Закат бледнел, рельсы угасали. Мне показалось, что на горизонте из-за темных трав встали какие-то тени, будто очертания странного города. Но наверно, это поднимался туман.
Глеб сказал:
— Все нормально, ребята. Одно плохо: надо прощаться с вами…
— Может, еще увидимся,— прошептал я.
— Может быть,— согласился Глеб.— Ну… давайте ваши лапы.
Мы сложили руки в его огромную пятерню. Он сжал их все разом, тряхнул, выпустил. И сразу стал уходить от нас, шагая быстро и широко — не со шпалы на шпалу, а через одну. Длинный, большерукий, сутулый. Хороший такой наш Глеб…
— Глеб, подожди!
Это крикнул Юрка.
Глеб замер шагах в двадцати. Оглянулся.
— Глеб, я с тобой…
Юрка быстро пошел к нему. И мы с Янкой, ничего не понимая, поспешили следом.
— Ты что? — сказал я Юрке.
— Все как надо,— откликнулся он.— Все получается в самый раз.
«Зачем? — чуть не закричал я.— Неужели тебе плохо с нами? Юрка…»
И сказал:
— Дома будет тарарам. Станут искать.
— Не станут. Тетка решит, что я уехал в Нейск. Пока разберутся…
— Но ведь разберутся же!
— К тому времени, может, и я разберусь.
— В чем?
— Да во всех этих пространствах и бесконечностях… Может, там его и найду…
— Кого? — тупо спросил я.
— Отца… Он же наверняка мотается с экипажем в субпространстве. Где же их искать, если не в бесконечности?
«Дурак ты, Юрка,— думал я.— Что ты плетешь? Что ты выдумал?..» Но сказать это «выдумал» я не мог. Не смел. А Янка? Он-то что молчит?
Янка молчал. Я сказал тогда отчаянно:
— Ну с чего ты взял, что он был скадермен?
— Мать же проговорилась: «Кто на Земле может сказать, где он?» А если не на Земле, тогда где?.. Я пойду.
«А как же я? Юрка! Не уходи! Ну ладно, будь с Янкой, не обращай на меня внимания, только останься в Старогорске! Юрка-а!! Если хочешь, снова делай меня человеком! Называй Копейкиным! Только останься…»
Он шагнул ко мне.
— Гель, ты это… В общем, ты на меня не злись…
— Ну зачем ты идешь…— прошептал я.
— Надо,— вздохнул он.
— Ну и убирайся! — крикнул я.
Он молчал. Не сердито, а как виноватый страусенок Антон.
— Черт с тобой,— сказал я.— Все равно через две недели я уеду в Ярксон. К отцу.
Юрка отыскал под курткой и покачал мою повисшую руку, повернулся к Янке:
|
|
|
