 |
Беспокойная ночь
|
|
|
|
Большой лесной массив почти не тронут огнем фашистской артиллерии. На опушке леса в землю зарылись артиллеристы, разведчики, связисты. Для командования в лесу сооружены просторные блиндажи с надежными перекрытиями.
Некоторое время мы удивлялись, почему гитлеровцы не обстреливают лес. Это выяснилось самым неожиданным образом. По льду реки в расположение наших войск пробрался поляк. Он был небольшого роста, весь гладенький, с брюшком, похожий на откормленного сынка. После задержания поляк потребовал, чтобы его немедленно отправили в штаб. Там он назвался управляющим имениями какого-то ясновельможного пана и попросил с командования расписку за лес, использованный нашими войсками для строительства блиндажей и укреплений.
— После войны вам придется уплатить по счету, — сказал задержанный командиру дивизии, который из любопытства сам опрашивал чудака. [147]
— А вы случайно не знаете, почему немцы не трогают вот этот участок? — спросил генерал.
— Не можно стрелять по нашему лесу. Ведь генерал фон Лютвяц — большой друг моему хозяину! Они вместе не один раз охотились в этом лесу на коз. Он не будет причинять неприятности моему шефу! — убежденно ответил толстяк.
— А почему же уничтожается тот лес? — показал на изуродованный лесной массив генерал.
Управляющий пожал плечами. Генерал усмехнулся и приказал отправить коротконогого защитника интересов ясновельможного пана в тыл, для выяснения его истинных намерений.
Поздно вечером в просторном блиндаже собралась группа офицеров. Ярко горела электрическая лампочка. Гладко выстроганные дощатые стены сверкали белизной. Аромат сосновой смолы наполнял воздух. Офицер разведывательного отдела подполковник Гришко рассказывал собравшимся о противнике. Стоя у карты, испещренной синими линиями, кружочками, цифрами, он уверенно называл номера немецких дивизий, их численность и вооружение. Многих командиров частей противника он называл по фамилиям и давал им краткую характеристику. Все это было уже известно и не вызывало у собравшихся особого интереса, офицеры рассеянно скользили глазами по карте, приколотой к стене. Но как только подполковник перешел к характеристике укреплений противника, внимание обострилось: эти укрепления надо было преодолеть в предстоящем бою!
|
|
|
Слушая рассказ подполковника, каждый из командиров невольно задумался: а вдруг эта громада стали и бетона окажется непробиваемой? Сколько жертв придется принести на подступах к немецким границам, если нам не удастся с ходу прорвать укрепленный район?..
К карте подошел грузный, уже в годах, начальник инженерных войск 69-й армии генерал-майор С. Г. Шапиро. Он пристально посмотрел на пеструю полосу немецкой обороны и медленно произнес:
— Оборона прочная! Хорошо поработали инженеры противника.
— Ты выступаешь, словно представитель немецкого командования, — перебил его кто-то из присутствующих друзей. [148]
— Я просто даю объективную оценку, — продолжал генерал. — Ведь громить слабого противника легко. А вот разбить сильного, значит — показать мастерство, стойкость, волю к победе. Недооценивать силу противника нельзя. Я смотрю на эту карту и думаю о наших саперах, тяжело им будет, такой обороны перед нами еще не было.
Шапиро выразил мысль всех присутствующих. Никто из нас не боялся трудностей. Никто не сомневался в положительном исходе сражения, но у всех было сознание большой ответственности за успешное выполнение боевой задачи. Каждый думал о солдатах: пехотинцах, саперах, танкистах, артиллеристах. Это им придется ломать укрепления противника.
|
|
|
В блиндаж вошел член Военного совета армии генерал-майор А. В. Щелаковский. Щурясь от яркого света электрической лампочки, он прямо прошел к карте, окинул ее спокойным взглядом и спросил, обратившись к генералу Шапиро:
— Вы что обсуждаете, Самуил Григорьевич?
— Просто беседуем, Алексей Варфоломеевич. Разведчик рассказывал про немецкую оборону на нашем рубеже, а теперь мы его коллективно бьем!
— Кого бьете? Подполковника или немцев?
— Фашистов! — дружно ответили офицеры.
— Значит, я пришел вовремя. Только что получили документ особой важности. Разрешите вас ознакомить.
Все присутствующие приготовились слушать.
«Товарищи! Славные и отважные воины нашего фронта! » — начал читать генерал Щелаковский обращение Военного совета 1-го Белорусского фронта к войскам. Он заметно волновался. Мы понимали его: ведь наступал важнейший этап в жизни армии — наступление. И генералу хотелось, чтобы слова обращения дошли до каждого офицера.
«Каждый из вас должен проявить на поле боя мужество, смелость, решительность, отвагу и героизм, — продолжал читать Щелаковский. — Умелым сочетанием огня и маневра взламывать вражескую оборону на всю ее глубину. Не давать врагу передышки... За нашу Советскую Родину, за наш героический народ! Вперед, боевые товарищи! Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша победа! » [149]
— Листовка уже пошла в войска, — сказал генерал в заключение. — Вам советую отдохнуть перед началом.
Блиндаж быстро опустел. Все заспешили на места, чтобы еще раз проверить готовность к началу боя. Мы с подполковником Фруктовским пошли в землянку, хотя и тесную, но прочную. У нас так же, как и в бетонном блиндаже, горел электрический свет.
— Давай ужинать, а потом уже спать, — предложил подполковник.
Хлеб, сало и термос с чаем были выставлены на небольшой, рубленный из сосновых пней столик. Только мы уселись за свой скромный ужин, как совсем рядом раздался сильный взрыв. Землянка дрогнула, за тесовой обшивкой зашумела осыпающаяся земля. Второй взрыв с еще большей силой тряхнул землянку, погас свет... Снаряды рвались один за другим, разрывы то удалялись, то приближались. Подполковник зажег свечу.
— В темноте умирать страшновато, — пошутил он.
|
|
|
— А ты что, умирать собрался?
— Нет, мне погибать нельзя. Моя профессия мирная и после войны очень пригодится, хотя сейчас работаю в оперативном отделе. Я ведь педагог, вернусь к ребятам, буду их учить. Вот вы, кадровые командиры, после войны будете не нужны. Воюй сейчас до отвала, после разгрома оккупантов будешь безработным.
Я знал, что он говорит лишь для бодрости духа.
— Может быть, они разгадали наш замысел и хотят упредить наступление, — высказал я свои опасения.
— Нет, если они и знают, то уже не могут ничего сорвать. У них не хватит пороху. Послушай: бьют в одно место, по нашему району. Позвони артиллеристам и проверь...
Я взял трубку с телефонного аппарата и попытался вызвать артиллерийского наблюдателя. Дежурная телефонистка спокойно ответила:
— Порвались провода.
— Вы не скажете точно, куда стреляют немцы?
— Стреляют по семерке. Только что об этом доложили «хозяину».
Если вы хотите иметь самую верную информацию о положении дел на фронте, обращайтесь к связистам. Они всегда в курсе всех событий. Но на этот раз я им [150] не поверил. «Семеркой» назывался блиндаж телефонной станции, и мне показалось, девушка ошибается.
Мы прилегли на лежанку, устланную душистым сеном. Но трудно уснуть, когда рядом рвутся тяжелые снаряды.
Терпеливо ждем конца обстрела и молчим. Вдруг загудел зуммер. Мы оба обрадовались телефонному звонку. Фруктовский торопливо взял трубку. Из первых траншей докладывал артиллерийский наблюдатель сержант Глобов:
— С нашей стороны виден электрический свет, немцы ведут огонь по свету.
— Девушка! Соедините меня с электростанцией! — обрадованно потребовал подполковник. — Немедленно выключите свет, — приказал он дежурному электрику. — А когда прекратится обстрел, пройдитесь по району наблюдательного пункта и разыщите нарушителя.
Стрельба понемногу затихла. Последним аккордом прозвучали лающие звуки шестиствольных минометов, которые мы называли «Геббельсами». Спать уже не было времени...
|
|
|
