 |
Глава 6. Пламя да разгорится ярче!
|
|
|
|
Мелкие пакости продолжали случаться время от времени, злодейка судьба, роковая, обиженная на жизнь и мир женщина, подкладывала почти каждый день то беседы с неприятными преподавателями, то ухмылки от профессоров, непредсказуемые такие улыбки-оскалы. То брат снова приехал в Симферополь и неожиданно, не предупредив, заявился вместе со своей компанией, и потребовал четыре спальных места; к счастью, на один день. То новые улицы и неизвестные адреса, то крупные осы, залетевшие в крошечный кабинетик. Но я преодолевала их с лёгкостью, улыбкой и поднятой головой! Скажи кто-нибудь год назад, ни за что бы ему не поверила. Так изменилось всё, точно щёлкнуло, в один день. После того, как Он прилетел, и того, как мы стали вместе. Как мелькнула сиреневая искра…
Кто она такая, откуда пришла в этот мир? Что она? А вопросов становилось всё больше. Я старалась не тратить зря время на рассуждения подобного рода, ведь ответ всё равно окажется столь неожидан, что его и не предсказать. Продолжала неожиданно для всех, неожиданно для себя открывать тягу к жизни, замечать улыбку на лице, улыбаться и днём и вечером.
27 мая, пятница
…И оказалось, тьма может озаряться светом, даже если это огромная тьма и самый крошечный свет. Одного лучика порой достаточно. Возвращаясь домой после ещё одного, скажем, не самого лёгкого дня, не буду уточнять, почему; не смотря на все сложности и преткновения, на все разногласия и печали, связанные с учёбой, с дальнейшей работой, вдруг словила себя на том, что улыбаюсь – и улыбка никак не сходила с лица. Она была такой большой и настолько солнечной, что в это просто не верилось: нет, не могло так быть.
|
|
|
Я улыбалась от внезапно пришедшей мысли о фениксе, о том, что какая он всё-таки невероятная по красоте птица и как мне с ним повезло! А улыбка кривилась ещё выше, потому что перед глазами уже вспыхивали один за другим новые образы: смеясь, я видела, как следующим завела бы коня, но обязательно единорога. Прискакала бы на таком в университет, оставила бы на время пар пастись в ботаническом саду. Только хорошо наказав не съесть ничего ценного и заморского, иначе… А потом отправилась на единороге назад – как мы бы скакали вдоль дороги, вдоль трассы, по лугам, маковым полям и крымским лесам, пока не добрались до Балаклавы. Долгий бы проделали путь, а заодно цветов в поле набрать – каждый день новый букет: то пионы, то васильки, то маки вместе с ромашками.
Я смеялась от мысли, улыбалась и восхищалась ней одновременно. Вдохновлялась и, преумножая вдохновение, видела дальше уже не лошадь вместе с собой, а дракона. Маленький чешуйчатый дракончик, наверно, хорошо бы смотрелся с Феником, они играли бы вместе и… А если дракончик вырос? Он обязательно вырос, вырастет. Теперь он едва помещался в небольшой комнате, и мы с однокурсницами усиленно думали, куда же его девать. О сокрытии дома опасного зверя речи уже не шло; все были в курсе такого жителя. Все смеялись и одновременно боялись, решая, в чьей комнате будет жить задняя нога, передняя нога, средняя лапа, хвост или голова дракона? Сошлись бы на том, что зверя стоит отправить жить на балкон. И опять бы начали споры.
Феникс, единорог и дракон… А потом возвращалась в реальность и понимала, что вокруг меня – отнюдь не мечты, и порой ожившая реальность лучше любых мечтаний.
1 июня, среда
…А сегодняшним вечером мы вышли в сад, и вся округа была залита чарующим мягким огненным светом. Это Феник сидел на моём плече – и не нужен был ни фонарь, ни иной светильник. Так тихо. Прекрасная тишина. Помню, мне особенно врезался в душу этот короткий, но казавшийся вечным миг. Как мы ходили между витиеватых тёмных деревьев, как сидели на лавочке, как я гладила его, словно кота. Пух некоторых недлинных перьев по ощущениям напоминал самую настоящую шерсть, ей уступала разве что мягкость кролика.
|
|
|
Сколько мы сидели в саду: час, может, больше? Я не взяла часы и радовалась тёплому дню. В погоде давно наступило лето, и опасаться простуды казалось просто смешно. Феник тоже, едва не посмеиваясь, то восседал важной и тёплой кучкой на коленях, то просился на руки, то вспыхнул и – вдруг – один раз сорвался на ветку соседнего дерева.
Это был инжир, или что-то подобное, я не сильно обратила внимания, да и не разбиралась в деревьях, только знала, что в этом саду растёт абсолютно всё. Тёмные силуэты изогнутых по-восточному листьев рассыпались тысячами осколков теней по земле и огромному саду. Округлые, многопалые – всё же инжир. А нам было так тепло, так хорошо! Так хотелось отдать по-настоящему всё, лишь бы только навек (нет, ещё больше) задержать, удержать мгновение. Схватить его навсегда. Прижать к самому сердцу, слиться, раствориться с ним, стать одним целым…
А потом оставить в покое и посадить рядом с баночкой с сиренью, позволить отдышаться, поесть, если устал – обязательно прийти в себя. Позволить стать ночником и подарить сладкий аромат весны жизни…
Замечать только себя и его; это, оказалось, не эгоизм, это – возможность выжить…
***
2 июня, четверг
Только феникс и давал силы жить. Не представляю, что б было без феникса.
Бывают не просто тяжёлые дни, бывают тяжёлые недели, а порой месяцы. И если начнётся тёмная полоса, белую за ней разглядеть сложной. Не потому, что не хочется видеть, человеку нравится своё состояние, нет, не потому…
Дорогой дневник! И тот, кто, возможно, прочтёт мои тайные строки. Я только сейчас задумалась над тем, что человеку, с которым мы не знакомы, будет неясен один очень важный момент. Он для меня ясен, потому что это уже стало привычной обыденностью, а обыденное не замечаем. Сколько ни пиши книгу о своей жизни, даже со всеми подробностями, всё равно это будет не вся картина. Я говорила, писала, что учусь в Литературном институте. Не московском, как уже поняли, но тоже неплохом заведении. В Институте имени Инез Камрич*, студентки, воображением которой мы обязаны возникновению этого заведения… Она мечтала, чтобы появился такой творческий профиль, и его сделали, идею, к нашему счастью, поддержали, она многим понравилась – красивый итог. Но по жизни я больше психолог, чем литератор.
|
|
|
И сейчас расскажу, почему…
Снова тяну слова…Заметила, так бывает, когда не хочешь приступать к главной цели, не хочется лишний раз переживать то, что недавно пережил, не хочется вспоминать… Но помнить надо, не запишешь сразу – и не пройдёт дня, как история обрастёт совершенно иными подробностями: и сам забудешь, как было, и никому не сможешь потом объяснить, а после и поверишь иным событиям.
Так почему не прозаик, а психолог? Все писатели много или немного психологи, но дело снова не в этом; не имея большого количества друзей, не имея страстного желания общаться, многие, однако, хотели поговорить со мной. О себе. Но люди не делились советами, а чаще начинали рассказывать грусть: жаловались на жизнь, печалились, перевешивали на другого свои проблемы.
Почему я слушала их? Во-первых, потому, что сначала это всё виделось интересно, согласитесь, другой человек – другие истории и целый мир, порой такой, что напрасно захочешь и не придумаешь! Нет, не мир, миры! Некоторые истории вдохновляли, а рассказы становились в числе любимых работ. Во-вторых, все мы не без проблем, и подобное может случиться с каждым, чужой опыт может помочь в решении: может, да не всегда.
Или просто это такой характер, не сумев один раз сказать «нет» один раз, заинтересовавшись, пусть даже искренне, можешь потом попасть в презабавную ситуацию. Да, я признаю, оно и не было в тягость! Дашь пару советов в месяц, напишет один-два человека в неделю – это не сложно, но…
Может, чаша терпения переполнилась? Может, не знаю. Проблемы пусть и чужие, но создают собой фон, и постепенно этот фон начинает давить, а самое главное, самое главное! – что есть ещё и свои проблемы. Сложности, препятствия, обстоятельства.
|
|
|
Почему это случилось? Сейчас? Или всё к тому медленно шло? С зимы почти полностью пропало вдохновение, а все мысли заняли собой эти бесконечные истории, безумные и безрассудные, грустные и трагические. Все эти истории, что были похожи и были различны, и суть ни коим образом не кроется в какой-то из них. Только все, только вместе, они составляли ту массу чёрного ужаса, в которую меня затягили друзья. А всё почему? Они знали, Вика обязательно подскажет, поможет им, Вика всегда всех спасёт!
Иногда приходили мысли всерьёз задуматься сменой профессии, особенно, если случалось что-то необычное, нестандартное: пытаясь понять чужой мир, в своих далёких и немного опасных путешествиях, интересной казалась тема тоски. Такой интересной, что спасая других, не заметила, как сама там оказалась. В какой-то степени ожидаемо…
Но если раньше психологом приходилось быть лишь по дружбе, то после того, что случилось сегодня, кажись, это – единственный путь!
…И говорить не хочется, но уже начала – значит, надо сказать. Расстроенная, задумчивая, с ночи переполненная вся волнением и бессонницей, я не заметила, как подошёл четверг, а по четвергам у нас стоял предмет Практика текста. Хороший предмет, мой любимый, да всё хорошо, не в нём дело. Всё хорошо, если бы! Если бы!.. Наоборот: какой год учусь, с первого курса, как поступила, мечтала о чём-то подобном. Говорили, в Камрич творчество обязательно будет. «Здесь исполняются ваши мечты». И вот… Бойтесь своих желаний, они сбываются.
Словом, всё было бы хорошо, если б не Тая. И понимаю, не виновата она, и так сложилось, что косвенно её вина здесь присутствовала. Мы болтали всю ночь. Она снова резала руки. От тяжёлой жизни, от суровой осиротевшей действительности. Помню, сколько раз рассказывала, как всё изменилось. С тех пор прошло пять или шесть лет, но осознание, как известно, оно – не сразу. После смерти мамы всё изменилось. И думала, со временем боль пройдёт, притупится, а затем привыкнет, сможет пройти через это. Да не смогла…
Она рыдала, не плакала, а рыдала, запершись где-то на летней кухне, в одних шортах, без куртки, без одеяла, а ещё ведь не так тепло. Рыдала, говоря, что прощается, и попрощалась. А я зашла в тот же час – совпало, не спалось. Сон исчез, больше глаз сомкнуть не получилось. Всё-таки подруга! Столько прошли вместе, особенно в детстве, столько пережили. А вдруг сотворит что? Если скажут: «Ты видела, в каком она была состоянии? Потому и повесилась, порезала руки, отравилась… Ты последняя видела, видела и не помогла. И вот её больше нет. Единственный человек, что оказался рядом, прошёл мимо. Теперь это твоя вина». Моя – не моя, а пройти мимо не позволяли ни совесть, ни воспитание.
|
|
|
Мы говорили так часто, не в первый раз. Прежде уже случалось: увы, не один раз. А сколько мы прощались «на век» - пальцев одной руки, что вы, двух рук! – двух не хватит. Но страшное могло случиться, произойти в любой день. И скажут люди – не скажут, а каково самому жить с этим? Каково будет без конца сравнивать, что ты старше, ты остался, а её уже нет, а может, и твоё время близко?
Разные мысли, и хорошие, и очень плохие. Мы так болтали до зари, аж до того, что Феника разбудило солнце, и пришлось немножко рассказать про него. Спорю, Тая подумала про метафору… Она тоже училась в Камрич, только одним курсом ниже и на поэзии. И до сих пор не могу отделаться от мысли, что злодейка-судьба неслучайно спутала наши судьбы.
А я такая эгоистка, ещё жалуюсь на Паулу, на предметы, радуюсь птичьим песням и иным сугубо птичьим делам…
В двух листах и не рассказать, что случилось, только в общих чертах, очень кратко, надо возвращаться в реальность, а преподавателю как рассказать? Как специально ещё Марья Сергеевна пребывала в крайне скверном оттенке своего настроения. Крайне препрескверном. Видела её за все годы такой буквально раз или два.
Гадать нечего! И у неё точно что-то случилось! Если день задался «хорошо», таким он уже будет до вечера: я говорю не потому, что настраиваю себя, а из опыта. Увы, если день не заладится сразу… Так и вышло.
И Феник как знал! Не зря никак не мог расстаться, тёрся, подпрыгивал, постоянно садился на голову. Если б он мог ещё что-то сказать… Или не хотел, или не мог, ведь в целом его речь пару раз слышала. Или чувствовал что-то очень плохое, а выразить это в словах не решался. Если б он знал, как был прав…
Марья Сергеевна дала понять, что таким, как я, здесь не рады.
Почему?
Мне некому больше это сказать…
Слова врезались в память, запомнились, точно выбитые на мраморе.
- Где работа?
- Я не написала рассказ. Простите. Обязательно напишу!
- Я спрашиваю ещё раз: где работа?!
- Не поймите меня неправильно, но вдохновению не прикажешь! Я очень хотела написать что-нибудь новое.
- Так и поверила…
- …Но не успела! Я обязательно сдам.
- Если хотела бы – сделала.
- Простите, Марья Сергеевна…
- Мне не нужна будет завтра ваша нулёвая работа, Виктория! Если вы до сих пор ещё не поняли, в каком заведении учитесь… Как тяжело сюда попасть, и как много других желающих… А знаете вы, что в год к нам направляют заявления более тысячи абитуриентов, а мест у нас только сто?
Разговор приобретал весьма прескверный оттенок. Старая карга не обманула на прошлом занятии, когда обещала разогнать всех, кто не сможет ничего написать. А уж о том, какими нелицеприятными словами выражалась эта, гм, старушка…
И надо такому статься? Пять лет учёбы, последний курс, любимый, повторю ещё раз, любимый предмет, долгожданный! И я, перфекционист, с детства ботаник и трудоголик… И… Из-за Таи? Да у меня своих проблем хватало, и своё море слёз. Обвинить её в этой двойке будет непростительно и жестоко. И в тоже время… Слова про желание – правда. Время было. Дело не в том.
А раньше было иначе. Раньше всегда могла. Работы прошлых лет не были хуже, не писались на скорость, нет; в них наоборот было куда больше и мысли, и жизни. А что случилось потом? Как дошло до такого? Чёртов кризис… Или некоторые свечи сгорают, растаяв полностью. Рука могучего Автора не вылепит свечу второй раз.
И я стала оправдываться, сначала давя на жалость, просить, а после – неожиданно для себя – стала спорить. Последнее, что надо делать в Литературном Институте – переходить на открытые конфликты с преподавателями. То, что казалось страшным сном и прежде касалось других, неожиданно пришло и коснулось.
Правду никто не доказал. Правду никто не хотел принимать. Вроде бы профессор, а даже слушать про творческий кризис ничего не хотела. Как будто так не бывает, а если случилось – закат и могила.
- У нас серьёзное заведение! Здесь обучаются только самые талантливые, повторюсь: са-мы-е. Не можете учиться у нас – никто никого не держит! Найдутся более достойные, чем вы! Виктория, сколько есть иных профессий! Здесь не прикрываются вдохновением – хочу напишу, а хочу – нет, его ждать можно и десять лет, а работа мне была необходима сегодня. Что скажет декан, если зайдёт к нам? А если попросит посмотреть именно вашу работу? А, работы-то нет?
- Но это именно та специальность, где без вдохновения нет огня. Вы должны меня понимать…
- А я вот такая старая уже, не понимаю!
- Марья Сергеевна…
- Я говорила о том с первого дня. Сегодня – экзамен. Всё. Уходите.
Одним словом: конец, позор.
- Признайте уже, наконец, что вам не о чём написать! Нет таланта.
Когда человеку плохо, он не хочет ничего говорить. И я не хочу. Закрылась на ключ. Завтра заберу документы. С первого дня нового предмета возникали подобные мысли. И прямо же так не скажешь: «Спасибо, лишь благодаря Вам! Пять лет талант был, и другие все видели. Одна вы не захотели понять уважительную причину, так, может, проблема в вас? » До того отсутствие вдохновения, действительно, называлось причиной. Качество и количество – известные разные вещи.
Но почему так обидно? Если дело в ней, почему обидно так мне? А если оставаться, как мириться, как решать эту ситуацию?.. Она не права. Так каждый иначе может судить друг друга. Но она – профессор, а это – авторитет… И кто такая просто студентка? Понимаю, то, что я сказала, иногда этим прикрываются, когда забыли сделать задание или по-настоящему не смогли. Вспомнят, спишут на следующий день, а скажут: «Пришла моя муза! »
Понимаю, и ведь так тоже нельзя. Всякие бывают ситуации. Всякие, разные. Да, кому-то живётся ещё хуже, но дело не в том! Кто-то спокойно переносит всё, а иного подкашивают чужие подробности.
- Я устала, просто устала!
- Что вы написали в последний раз?
- Я…
- Когда?
Из слёз буквально текли слёзы.
- Когда вы писали в последний раз? Именно так, как говорите, «с вдохновением? »
- В прошлом году, в декабре, вернулась к одной повести…
- Что за повесть?
И вместо того, чтобы сказать, о чём, сдуру ответила:
- Это старая работа, начала ещё два года назад! У нас был тогда другой преподаватель, интересный такой, Алексей Дмитриевич. Может, знаете… Вдохновил, очень вдохновил меня своими мыслями, когда делился о жизни…
Ну, вот так и сложилось впечатление: лодырь, бездарь, идей нет – одну работу пишет два года. Ещё закончила или нет – неизвестно. И идея, скорее всего, не её, а перепев слов уже состоявшегося автора. Преподавательница фыркнула и только махнула рукой. А если учесть, что она высказывала о фантастике на прошлом занятии… Ой, не все в этом мире, жаль, работают на своих местах.
Я могла. Только нужно успокоение. Спокойствия нет. Тишины нет. Как не Лена, так Павлик, так Тая, так Паула… И белка по кругу. И белка в чёртовом колесе.
- …Вы сами говорили, что «главное – это желание»? Отпираться хоть здесь не будете, да?
- Да…
- У вас было желание? Спрашиваю так, чтобы хоть примерно понять масштаб нашей трагедии. Да уж, и кто только учится, набрали тала-а-антливую молодёжь… Не показывайте никакие грамоты! Видела, знаю, тоже могу сама себе выписать. Да хоть Нобеля, нет, не надо.
И дальше один конфликт.
Как объяснить сложному человеку, что ты тоже сложный? Что ты не робот, а муза – тем более? Нет, это не я, бездарная, глупая и тупая, и такая-сякая, не могу написать под заказ, а музы с таким отношением к ним не работают?
- Ваша однокурсница, Лена Лавленко, не глупее вас, а за этот месяц предоставила сразу пять работ!
«Лена… Опять любовь. Значит, опять влюбилась…» Но меня убила последняя фраза:
- Понимаю… Хочется ведь чего-то высокого, преоригинального, только «вашего». А жанр не имеет значения. Навыки развиваются каждый день. Мечтая о высоком, но ничего не делая, вы оскорбляете стены нашего заведения своим присутствием. Да разве я много прошу? Всего лишь выполнения одной экзаменационной работы? Да не надо уже ничего сверх. Маленький простенький рассказ. Хоть бы и про любовь. Лена часто о любви пишет – согласна, и пусть банально, и пусть, вероятно, просто влюбилась. И пусть нечто подобное до неё сто раз писали. А вы разве так не могли???
«Нет, не могла! »
- Я не могу писать без вдохновения! Вы осуждаете меня, а сами ведёте себя ещё более непрофессионально! Зачем вы без конца сравниваете меня с Леной? У нас разные жанры, я не хочу писать о том, что она пишет.
- Не хотите или не можете?
- Я не люблю в целом любовь, не вынуждайте меня, пожалуйста, сказать ещё что-нибудь лишнее, что за что придётся после жалеть!
- А вы, значит, профессионально судите, ставя свои жанры выше темы любви, выше реальности? Да любовь – это вечная тема!..
«Вечная, вечная… И самая простая. Влюбился, женился, или она вышла замуж. Сначала не могли быть вместе, а после смогли. Любовь разбила все преграды. И жили они долго и счастливо. Или кто-то один остался, второй погиб, второй помнил его до конца своей жизни. Сказка».
- Но проблема ведь не в любви. Вы пытаетесь снова нас сравнивать… К чему? Авторский стиль уникален.
- Я не понимаю одного: вы сейчас из последней попытки пытаетесь выгородить себя и свои жалкие вытворы?
Она всё воспринимала слишком лично, всё могла повернуть против… «Эх, Марья Сергеевна, Марья Сергеевна! А почему бы вам не уйти на пенсию и не написать любовный роман? Вот не хочется говорить плохо и не хочется обвинять, но из-за вас я тем более больше не коснусь этой темы…»
…Стоит ли говорить, что было дальше? Как кричали друг на друга где-то ещё час. Она стояла на своём, давно перейдя все мыслимые и профессиональные границы. Была не в духе? Просто не её день? А сорвалась на первом попавшемся студенте, что всего лишь не пошёл за толпой и не принёс сочинение? Кстати, не я одна не сделала ей работу. Но с предвзятостью, тут как с любовью, если она свалится на вашу голову – бегите, куда глаза глядят. Мы не поладили едва ли не с первого дня. Из-за чего?
Но какая уже разница, если завтра забирать документы?
…С Феником что-то случилось! Он точно заболел, сидел ведь день, не шевелясь, лишь незаметно переступая с лапы на лапу. А потом как загорелся, полыхнул весь. И весь мир погас, ноги подкосились, а дальше лишь темнота…
В первый раз в жизни упала в обморок. От жары ли, внезапно наступившей вчера вместе с календарным летом, или от нервного истощения. Хватит, хватит уже испытывать! Не смогла – значит, по-настоящему нет больше сил! Сколько можно ещё испытаний, судьба? Дай хотя бы минутку расслабиться!
…На жердочке, где обычно сидела птица, больше не было никого. Опаленные прутья ещё немного дымились, горячие, раскалённые до красна. Он умер? Ах, что мы наделали все! Что я наделала? Что теперь делать? Соединилась энергией, свыклась, влюбилась, а потом так… Нет, нет!
- Феник! – крикнула ему и с отчаянием начала бегать по комнате. – Феник, ты где?! – крик переходил в вопль, в после истошный плач.
Всё, что угодно можно было бы пережить, перенести, и на другую специальность, наконец-то, пойти, и… И… Только не это!..
Может, не закрыла окно? Убежал? Пока рыдала, не обратила внимания? Посмотрела и под кроватью, и даже – от переутомления – перепутала шкаф с холодильником. Нет и всё. Как сквозь землю! Окна закрыты.
Значит, умер он. Значит, умер…
А под вечер пропажа нашлась. Я забыла уже напрочь про Марию Сергеевну. Снова заперлась у себя, не отвечала на звонки соседки. Сидела под столом, от бессилия опёршись спиной о стенку. А потом не выдержала, написала Тае, позвонила Лене, рассказала Лене всё от начала до конца…
А потом посмотрела наверх, взгляд красных глаз нехотя упал снова на клетку. А Он был там. Сидел наверху. Как ни в чём не бывало…
Ты жив!!!
Лена сообщила, что про инцидент уже знает вся кафедра. К счастью или несчастью, рядом проходил наш куратор. Она не смогла пройти мимо, уж слишком были громки голоса, подслушивала под дверью, записала на диктофон, рассказа декану. Декан приказал отправить Марью Сергеевну «принудительно» на пенсию, а меня отправили на пересдачу – дали ещё один шанс. «В Камрич ещё никого не исключали за отсутствие вдохновения! То, что его вдруг не стало – может быть нашим упущением. Но мы стараемся вдохновлять изо всех сил, значит, у человека что-то случилось в жизни. Или вы несерьёзно подходили к своей работе. Нельзя из-за одних проблем прибавлять человеку другие», - способные возвращать к жизни слова.
***
…А потом я поняла, ради чего было это всё. Задыхаясь, едва в силах говорить и писать, я торопилась набросать эти строки, точно от них зависела судьба целого мира. Точно огромный надзиратель со спичками (или крыльями взамен них) сейчас вырвал бы блокнот и расправился сначала с записями, затем – с автором.
Нет, пока тихо. Удивительно тихо. Продолжали цвести цветы, и через балкон и открытое на балконе окно доносился их удивительный нежный запах, а в глазах до сих пор пестрели яркие пятна красок, увиденных на клумбах пару часов назад. В один миг всё мирское и обыкновенное стало забыто, а перед глазами появился только один Он.
Огненное зарево начало разгораться до невиданных размеров, и в тоже время на самом деле не полыхало ни одного огонька. Вы спросите, как же так и как такое возможно? Что случилось, Вика, что случилось, в конце концов?! А я поняла, для чего это было. Поняла, поняла всё.
Тяжёлая и трудно решаемая прежде ситуация в действительности казалась теперь ничтожной. Проблемы на учёбе и дома представились мелочью из мелочей, суетой сует, не стоящей даже секунды моего времени. Поняла, что в такой (нет, любой ситуации! ) нельзя сидеть, сложив лапки, спрятав голову или опустив крылья. Особенно опустив крылья! И тут я увидела суть… Эту параллель, возникшую только что в сознании, или случайность, или не совпадение? …И птица, взявшаяся словно из ниоткуда, да причём не простая голубка, или скворчиха, а именно птица феникс…
И я ощутила мощь, вспомнила, как он сидел на руках, как наполнял невиданным ощущением, которое всегда было – с первого дня – да никогда толком полностью не понималось. Оно уходило, верно, за грань, и оставалось за гранью понимания и представления. А теперь оно жило, оно здесь. …Не будет преувеличением или метафорой сказать, что к сегодняшнему дню и я уже начинала ощущать себя фениксом, и по венам начинал разливаться всепобеждающий жидкий огонь.
…За окном правила ночь, я лежала у себя на кровати, ещё недавно утопая в слезах, а затем не верила ни мыслям, ни ощущениям. Казалось, прошла тысяча лет, или как минимум день или больше, а посмотрела на часы – даже меньше, чем час; но это не могло случиться с человеком так быстро!
Я продолжала лежать, среди мрака, тишины, синей бархатной ночи, лишь иногда решавшей подарить лучик отражения проезжающего автомобиля; фонарь горел, замирая, и тишина в доме усиливалась беззвучным блужданием теней по стенам, а личный золотой фонарь прямо сейчас горел под кроватью (клетка оказалась практичной только для еды). Я лежала среди прежде всегда холодного и казавшегося чужим дома, в комнате, что вечно утопала в холоде, даже когда наступало лето, и чувствовала себя налитой, заполненной до краёв кубиками чуждого льда; прежде вечно холодная Вика, Снежная королева, вдруг приняла себя и поняла свою стихию.
Тут же вспомнился День рождения и глупые мысли из детства, как хотелось иметь праздник месяцем раньше и почему-то именно девятого марта, как десятилетняя девочка мечтала родиться «рыбой»… Настал миг и холодная девочка приняла свой огонь. И она поняла, что это она – есть птица. Она способна парить над любой ситуацией, нет проблем, не существует никаких преград, нет проблем для неё! Птица из огня и света способна перелететь через всё, а если не вылететь – спалить дотла и оставить после всего один пепел. Так будет со всем и со всеми, а в хорошие дни она будет светить, Прометей. Одно перо, заключённое в баночке, перевесит сотни свечей. Потому что она – эта птица, потому что она – огонь! Это даже немножко неудивительно… Или этого ждали многие. Это ждали. И это произошло.
Открою страшный секрет: кровь из золотого огня делает человека непобедимым. Бывает такая. И это была не Его кровь, а моя…
И пропал лёд. Спали оковы, что были прежде. И бойтесь люди!.. Ведь огонь – это я, точно ведьма огня. Такой Виктории Д. вы ещё в жизни не видели!
Эпилог
18 августа, четверг
А потом Он исчез… Одним днём. Улетел или убежал, или нашёл другой дом. Опустела мисочка, которую каждое утро по расписанию встречали хлопья и молоко, опустели деревья, больше не озаряемые дивным светом, больше не встречались на полу перья нереального золото-лилового цвета, и не горела огнём его небольшая горячая шубка…
Стало пусто и грустно, и так одиноко! И хотелось выть, и особенно невыносимыми казались первые сутки после разлуки.
Мы столько пережили, сблизились, право слово, влюбились! А он!.. Ты!.. Теперь… Я боялась думать о том, что это мог быть не побег, а нечто намного хуже. Он не мог. Нет. Он не мог поступить со мной так. Он не мог, он… потому… И мысли путались, и казалось, в воспалённом от горя сознании мелькали совершенно новые образы.
Вдруг вспомнился вечер. Тот самый, июньский, когда мы провели вдвоём первый вечер в саду. Как было тепло. Даже жарко! Как разлетались в разные стороны мотыльки, рассыпались точно искрами тени и отражения. Как замолчали стремительно почти все птицы, как начал свою песню он, и как другие все смолкли, точно преклонившись пред божеством…
Теперь, спустя какое-то время, необычная птица помнилась молодым человеком. И как я сразу не поняла?.. Да ведь Феник – оборотень. Он обрастал перьями и скрывался, возможно, от кого-то бежал. Возможно, у него были проблемы, а то есть на то причины. Возможно, у него… Нет. Никакой он не оборотень. Простой феникс. Феникс с большими синими и почти человеческими глазами, всего-то…
Сознание прекрасно знало о том, что представляет собой такая птица и что могло сулить его пусть и недолгое пребывание. Понимала и отказывалась озвучивать мысли известными всем словами. Потому всё было понятно без слов.
А тем временем в душе покинутого, вновь одинокого человека уже зарождалась первая рыжая ласточка…
9 сентября, пятница
Прошло ещё пару недель, и то, что показалось первой ласточкой, первой искрой, переросло в огромный, просто нереальных размером костёр. Так бывало, когда вдохновение переходило границы физически ограниченного тела, когда духовный и душевный порыв превышал его в пару раз, или в тысячу.
…И из огня, золотых слов и листов, всего из нескольких листов обычного дневника в мире родился ещё один феникс. Он носил тоже имя, тот же характер и аналогичную внешность, он согревал теплом и утешал в минуты разлуки, нежно опуская свою головку на руки, точно даваясь себя погладить.
Рождались сцены, которых не было прежде, но они едва уступали живым, они так же были настоящими, они жили. Разные ситуации: мелкие и незначительные, важные и едва ли не самые важные в моей жизни, всё мы проходили отныне вместе, и никто не бросал друг друга.
Перья горели огнём, вспыхивали, сгорали и снова возрождались из пепла. А смешная мордашка Феника снова взлетала и на лету пыталась открыть кухонный шкаф, хозяйничала среди чайных пакетиков и печений. Теперь мы ели не только хлопья, но и попробовали зефир, вместе смеялись и обсыпали друг друга беленькой сладкой пудрой рахат-лукума, пили через трубочку чай, бросали палочки корицы в горячую или тёплую воду. Иногда, в особенно тяжёлые и напряженные дни, когда не помогал чай, пили кофе.
И всё как-то наладилось само собой. И одновременно ничего не произошло, и одновременно столько всего изменилось… Конец истории, или только начало новой главы? Впереди не повесть и не роман, а сотни романов о будущей Вике. И это всё лишь теперь, только с ним. Теперь, потому что навеки вместе. Теперь, когда ощущения радости и надежды слились почти воедино. Теперь, когда кажется, что не было никакой удивительной птицы, когда казалось, что птица – я, или моя фантазия, теперь казалось, что только я – тот удивительный феникс. Теперь, клянусь, да начнётся совершенно новая жизнь!
***
…Там ещё росло дерево, огромное такое, массивное, которое одним видом своим заставляло невольно вздрагивать и восхищаться – не то от страха, не от вдохновения, не то от страха пред вдохновением (знаете, и такое бывает), или и того, и другого. Я помню, что стояла перед ним, стояла долго, молча и выдержанно. Перед такими деревьями нельзя иначе стоять – ты превращаешься в муравья и не имеешь даже права казаться больше; такие деревья всем дарят силу и показывают её; на ветке этого дерева особенно часто любил отдыхать мой Феникс.
А теперь его нет, а дерево, как и вечность назад, осталось, и будет ещё вечность стоять, взорвись и развейся снова хоть вся Вселенная, да хоть две; его нет, а дерево стояло, осталось. Не помню, в каком порыве я сделала позже то, что сделала. Не помню, из-за чего захотела сделать именно так. Я помню лишь, как подошла к молчаливому великану и поклонилась, низко, почти до земли, так кланяются от великой любви, от любви или от благодарности. Оно имеет право знать, оно должно знать, каким осталось знаком для человека и какую память будет теперь дарить. Ведь каждая его веточка, каждый листочек… Когда Он был здесь, Он видел их, трогал, даже клевал. Значит, теперь и дерево также стало сакральным, великим; и иначе не может быть.
19 октября, среда
…С улыбкой на лице, я продолжала строить теории, думать. И лёгкость, тепло и уверенность приносили эти минуты, погружённые в марево грёз, оранжевых, фиолетовых, лиловых и нежно розовых. Эти грёзы напоминали лепестки роз, или не роз, лаванды и колокольчиков? Они убаюкивали, расслабляли и заставляли забыть весь мир. И весь мир исчезал. И то ли птица, то ли одна мысль о ней становилась горящим Солнцем.
Мы не знаем настоящих причин, никогда ничего не знаем, то, что случается – не случайно, и в тоже время имеет сотню деталей. Мы никогда не дойдём до истинной сути – разве что угадаем или приблизимся к ней, насколько она сама к себе пустит. Если некоторые вещи вообще разрешено знать…
***
Тишина и лишь свет Луны. Всё закончилось вроде бы. Едва слышно качались ветки деревьев. Я вышла с тоской на балкон, зная, что никто уже не прилетит на плечо и не споёт свою песенку. Молча смотрела в даль, считала на синем фоне последние чёрные листья. Всё было тихо. Красиво и… хорошо. Новый день обещался прийти снова в полночь, новый рассвет последовать за ним через пару часов. А пока в метре от протянутой вдаль руки колыхались ветви после дождя и снова разливался этот таинственный сладостный аромат свежести.
Всё было, как прежде, ничто не изменилось для мира. Мир остался на прежнем месте, не сорвался, не улетел, а я… А для меня изменился весь, всё так быстро и безвозвратно изменилось.
Стояла тихая прекрасная и такая сладкая ночь…
…А потом приснился сон, точно поставивший точку между грустью реальности и иным таинственным миром, показал истину, расставил всё на места. В этом сне я была девой-фениксом, стояла на невиданной высоте, руки утопали в огне, который не обжигал, и сами были огнём, и огромные огненные крылья, пылая, развивались за спиной. И, даже когда они были сомкнуты, ничто в этом мире и всех мирах уже не могло заставить пережить боль, ибо в эту ночь боль преклоняла колени. И крылья сияли над миром Солнцем.
Золотые крылья, красный огонь, крылатый. А затем лиловые, и вдруг полностью фиолетовые. Уверенность, сила, тепло. И моими устами вдруг сказанное: «Отныне да будет так»!
Моими? Кто теперь я?..
Та ли птица, что ушла в неизвестность, не сказав ничего на прощание и одновременно дав невиданно много всего? Тот ли феникс? Я феникс? От одного пламени да упала искра, и разгорелось новое пламя. У него тоже был и есть свой долгий путь! Я – лишь один из отрезков, миг в бесконечно длинной, если не вечной жизни. Кто для него я, и кто для меня Он? Несравнимо больше, чем мир, больше, чем жизнь, больше, чем время, больше, чем все мысли о нём, поцелуй самой тайны Вселенной.
Севастополь, март – 9 июня 2022, 511
Инез Камрич* - отсылка к рассказу Ориби Каммпирр «Факультет творчества» (2021), главная героиня рассказа, предложившая ввести творчество в обучение. События происходят примерно за десять лет до сюжета «Истории феникса».
|
|
|
