Глава lVIII. Отравленный поцелуй
Целых десять минут длился этот дикий концерт: кобылавизжала, как недорезанный поросенок, а собака вторила ейзаунывным воем, которому отвечало эхо по обоим берегам ручья. Эти звуки разносились на целую милю. Зеб Стумп вряд лизашел дальше и непременно должен был их услышать. Не сомневаясь, что Зеб не замедлит прийти, Фелим твердостоял ни пороге, надеясь, что незнакомка не повторит попыткивойти -- хотя бы до тех пор, пока он не будет освобожден отобязанностей часового. Несмотря на все уверения мексиканки, он все еще подозревалее в коварных замыслах; иначе почему бы Зеб так настаивал,чтобы его вызвали? Сам Фелим уже оставил мысль о сопротивлении. Ему все ещемерещился блестящий револьвер, и он совсем не хотел ссориться сэтой странной всадницей; он без разговоров пропустил бы ее вхижину. Но был еще один защитник, который более решительно охранялвход в хакале и которого не испугала бы целая батарея тяжелыхорудий. Это была Тара. Протяжный, заунывный вой собаки то и дело сменялсяотрывистым злобным лаем. Она тоже почувствовала недоверие кнезваной гостье -- поведение мексиканки показалось собакевраждебным. Тара загородила собой Фелима и дверь и, обнаживсвои острые клыки, ясно дала понять, что проникнуть в хижинуможно только через ее труп. Но Исидора и не думала настаивать на своем желании.Удивление было, пожалуй, единственным чувством, которое она вэту минуту испытывала. Она стояла неподвижно и молча. Она выжидала. Несомненно,после такого странного вступления должен был последоватьсоответствующий финал. Сильно заинтригованная, она терпеливождала конца этого спектакля. От ее прежней тревоги не осталось и следа. То, что онавидела, было слишком смешным, чтобы испугать, и в то же времяслишком непонятным, чтобы вызвать смех. На лице человека, который вел себя так странно, не былозаметно улыбки -- оно оставалось совершенно серьезным. Былоясно, что этот чудак совсем и не думал шутить. Она продолжала недоумевать, пока между деревьями непоказался высокий человек в выцветшей куртке и с длинным ружьемв руках. Он почти бежал. Он направлялся прямо к хижине. Когда девушка увиделанезнакомца, на ее лице появилось выражение тревоги, а маленькаярука крепче сжала револьвер. Это было сделано отчасти из предосторожности, отчастимашинально. И неудивительно: кто угодно встревожился бы, увидевсуровое лицо великана, быстро шагавшего к хижине. Однако, когда он вышел на поляну, на его лице появилось неменьшее удивление, чем то, которое было написано на лицедевушки. Он что-то процедил сквозь зубы, но среди все ещепродолжавшегося шума его слова нельзя было расслышать, и толькопо жестам можно было предположить, что вряд ли они былиособенно вежливыми. Он направился к лошади, которая по-прежнему визжала, исделал то, чего никто, кроме него, не посмел бы сделать -- онподнял хвост у обезумевшей кобылы и освободил ее от колючек,которые так долго ее терзали. Сразу воцарилась тишина, потому что остальные участникихора, привыкнув к дикому ржанью кобылы, давно уже замолкли. Исидора все еще ничего не могла понять и, только бросиввзгляд на комическую фигуру в дверях хижины, догадалась, чтотолстяк удачно выполнил какое-то поручение. Но от самодовольства Фелима не осталось и следа, кактолько Стумп с грозным видом повернулся к хижине. Дажеприсутствие красавицы не могло остановить потока его ругани. -- Ах ты, болван! Идиот ирландский! Для чего,спрашивается, ты меня вызвал сюда? Я только что прицелился вогромного индюка, фунтов на тридцать, не меньше. Проклятаякобыла спугнула его, прежде чем я успел спустить курок. Теперьпропал наш завтрак! -- Но, мистер Стумп, вы же сами приказали мне! Вы сказали,что если кто-нибудь придет сюда... -- Ну и дурень же ты! Неужели же это касалось женщины? -- Но откуда я мог знать, что это женщина? Вы быпосмотрели, как она сидит на лошади! Совсем как мужчина. -- Не все ли равно, как она сидит на лошади? Да разве тыраньше не замечал, садовая голова, что все мексиканки такездят? Сдастся мне, что ты на бабу похож куда больше, чем она;а уж глупее ее ты раз в двадцать. В этом я уверен. А ее я виделнесколько раз, да и слыхал о ней кое-что. Не знаю, каким ветромее сюда занесло. И вряд ли от нее это узнаешь -- она говориттолько на своем мексиканском наречии. А я его не знаю и знатьне хочу. -- Вы ошибаетесь, мистер Стумп. Она говорит ипо-английски... Правда, сударыня? -- Немножко по-английски, -- ответила мексиканка, котораядо сих пор слушала молча. -- Чуть-чуть. -- Вот те и на!-- воскликнул Зеб, слегка смутившись. --Извините меня, сеньорита. Вы немножко болтаете по-английски?Myчо боно -- тем лучше. В таком случае, вы можете сказать мне,зачем вы сюда пожаловали. Не заблудились ли вы? -- Нет, сеньор...--ответила она, помолчав. -- Так, значит, вы знаете, где вы? -- Да, сеньор... Да... Это дом дона Мерисио Зераль? -- Да, это так. Лучше-то вам его имени не произнести...Эту хижину трудно назвать домом, но он действительно здесьживет. Вы хотите видеть ее хозяина? -- О сеньор, да! Я для этого и приехала. -- Ну что ж, я не стану возражать. Ведь вы ничего плохогоне задумали? Но только -- что пользы? Он же не отличит вас отсвоей подметки. -- Он болен? С ним случилось несчастье? Вот он сказал мнеоб этом. -- Да, я ей сказал об этом,-- отозвался Фелим. -- Так и есть, -- ответил Зеб. -- Он ранен. И как paзсейчас он немножко бредит. Я думаю, серьезного ничего нет. Надонадеяться, что он скоро придет в себя. -- О сеньор, я хочу быть его сиделкой, пока он болен! РадиБога, разрешите мне войти, и я стану ухаживать за ним. Я егодруг, верный друг. -- Что же, я в этом не вижу ничего плохого. Говорят, этоженское дело -- ухаживать за больными. Правда, я сам непроверял этого с теx пор, как похоронил свою жену. Если выхотите поухаживать за ним -- пожалуйста, раз вы его друг.Можете побыть с ним, пока мы вернемся. Только последите, чтобыон не свалился с кровати и не сорвал свои повязки. -- Доверьтесь мне, сеньор. Я буду оберегать его, кактолько могу. Но скажите: кто его ранил? Индейцы? Но ведь их нетпоблизости. Он с кем-нибудь поссорился? -- Об этом, сеньорита, вы знаете столько же, сколько и я.У него была схватка с койотами. Но у него разбито колено, икойоты тут ни при чем. Я нашел его вчера незадолго до заходасолнца в зарослях. Он стоял по пояс в ручье, а с берега на негоуже собрался прыгнуть пятнистый зверь, которого вы, мексиканцы,называете тигром. Ну, от этой опасности я его спас. Но что былораньше, это для меня тайна. Парень потерял рассудок, и сейчасот него ничего не узнаешь. Поэтому нам остается только ждать. -- Но вы уверены, сеньор, что у него нет ничегосерьезного? Его раны не опасны? -- Нет. Его немного лихорадит. Ну, а что касается ран, такэто просто царапины. Когда он придет в себя, все будет впорядке. Через недельку он будет здоров, как олень. -- О, я буду заботливо ухаживать за ним! -- Вы очень добры, но... но... Зеб заколебался. Внезапная мысль осенила его. Вот что онподумал: "Это, должно быть, та самая девица, которая посылала емугостинцы, когда он лежал у Обердофера. Она в него влюблена --это ясно, как Божий день. Влюблена по уши. И другая тоже. Яснои то, что мечтает он не об этой, а о другой. Если она услышит,как он будет в бреду говорить о той -- а он всю ночь только ееи звал,-- ведь это ранит ее сердечко. Бедняжка, мне ее жаль --она, кажется, добрая. Но не может же мустангер жениться наобеих, а американка совсем его заполонила. Не ладно все этополучилось. Надо бы уговорить эту черноглазую уйти и неприходить к нему -- по крайней мере, пока он не перестанетбредить о Луизе". -- Вот что, мисс,-- обратился наконец Стумп к мексиканке,которая с нетерпением ждала, чтобы он заговорил, -- не лучше ливам отправиться домой? Приезжайте сюда, когда он поправится.Ведь он даже не узнает вас. А оставаться, чтобы ухаживать заним, незачем, он не так серьезно болен и умирать не собирается. -- Пусть не узнает. Я все равно должна за ним ухаживать.Может быть, ему что-нибудь понадобится? Я обо всем позабочусь. -- Раз так, то оставайтесь,-- сказал Зеб, как будтокакая-то новая мысль заставила его согласиться.-- Дело ваше! Нотолько не обращайте внимания на его разговоры. Он будетговорить об убийстве и мало ли о чем... Так часто бывает, когдачеловек бредит. Вы не пугайтесь. Он, наверно, будет говорить иоб одной женщине -- он все ее вспоминает. -- О женщине? -- Да. Он ее все кличет по имени. -- Ее имя? Сеньор, какое имя? -- Должно быть, это имя его сестры. Я даже уверен в том,что сестру-то он и вспоминает. -- Мистер Стумп, если вы про мастера Морисарассказываете...-- начал было Фелим. -- Замолчи, дурень! Не суйся, куда не надо. Не твоего умаэто дело. Пойдем со мной,-- сказал он, отходя и увлекал засобой ирландца.-- Я хочу, чтобы ты со мной немножко прошелся. Яубил гремучку, когда поднимался вверх по ручью, и оставил еетам. Захвати ее домой, если только какая-нибудь тварь уже неутащила ее. А то мне, может, и не удастся подстрелить индюка. -- Гремучка? Гремучая змея? -- Вот именно. -- Но вы же не станете есть змею, мистер Стумп? Ведь эдакможно отравиться. -- Много ты понимаешь! Там яда уже не осталось. Я отрубилей голову, а вместе с ней и весь яд. -- Фу! Я все равно лучше с голоду помру, чем возьму в ротхоть кусочек! -- Ну, и помирай себе на здоровье! Кто тебя просит ееесть? Я только хочу, чтобы ты принес змею домой. Ну, идем, иделай, что тебе велят. А то я заставлю тебя съесть ее головувместе с ядом и с ядовитым зубом! -- Честное слово, мистер Стумп, я совсем не хотел васослушаться! Я сделаю все, что вы скажете. Я готов дажепроглотить змею целиком! Святой Патрик, прости меня, грешника! -- К черту твоего Святого Патрика! Идем! Фелим больше не спорил и покорно отправился за охотником влес. Исидора вошла в хижину и наклонилась над постельюбольного. Страстными поцелуями покрыла она его горячий лоб изапекшиеся губы. И вдруг отшатнулась, точно ужаленнаяскорпионом. То, что заставило ее отшатнуться, было хуже, чем ядскорпиона. Это было всего лишь одно слово -- одно коротенькоеслово. Стоит ли этому удивляться! Как часто от короткого слова"да" зависит счастье всей жизни! И часто, слишком часто, такоеже короткое "нет" влечет за собой страшное горе.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
