 |
Сорок второй. Наташа Орлова. Мальчик из блокады. В защиту детей. За что фашист немецкий решил меня убить?
|
|
|
|
Сорок второй
Не назову счастливым детство,
Безрадостным не назову,
И не найду, куда мне деться
От дум, которыми живу.
Воспоминаний целый кузов
И в день, и в ночь идут ко мне.
Родился я в краю арбузов,
А вырос я в краю камней.
Смерть берегла меня упрямо.
Я не сидел бы среди вас,
Когда б не мать моя, не мама,
Меня спасавшая не раз.
Ты знаешь, что такое голод?
Ты знаешь только по кино.
Сорок второй. Январский холод.
Нет электричества — темно.
Пораньше спать в углах мостились.
Не потому, что света нет,
А потому, что ночью снились
Хлеб довоенный и паштет.
Однако, сыт не будешь снами.
И утром вновь гудел наш дом.
Мать никогда не ела с нами,
Всё говорила: «Я потом…»
И ты, привычка лет голодных,
Жила в ней до последних дней.
Ни модных шляп, ни туфель модных
Так и не видел я на ней.
Не знали мы — «родные крошки» —
Последствий страшных той зимы…
Мать ела драчны из картошки,
А хлеб и сахар ели мы.
П. Реутский
Наташа Орлова
Она пришла на фабрику весной,
Четырнадцатилетняя Наташа.
— Здесь до войны работал папа мой,
И эту фабрику мы называли нашей.
Он был регулировщиком машин —
Орлов Сергей Петрович, знали, может?
— Лицом ты вся в него, — Сказал один.
Суровый, на учителя похожий.
— В одном полку я был с твоим отцом,
Из госпиталя в цех вернулся снова. —
Наташа подала письмо бойцов:
Рассказ о гибели бойца Орлова.
И человек читал письмо, темнел
Над каждою оплаканной строкою,
И долго он на девочку глядел.
Обняв ее единственной рукою.
— Я мастер цеха, много у меня
Таких, как ты, на год, на два постарше.
Что ж, будешь с ними с завтрашнего дня
|
|
|
Мстить за отца. —
Так он сказал Наташе.
Взволнованная шла она домой.
Но дома не с кем чувством поделиться:
Мать на работе в швейной мастерской, —
Поди, горюет мама-мастерица.
Бойцам писала девочка ответ.
Как будто клятвою клялась суровой.
Идет весна. Вчера пятнадцать лет
Исполнилось стахановке Орловой.
В большом ряду гремит ее станок.
Скрежещет сталь упрямая, литая.
И знает мастер:
Сдаст детали в срок
В халате синем девочка простая.
Еще он знает:
Вечером она
Домой пойдет вдоль Университета
И в блеске залпов будет ей видна
Гряда окон…И ни в одном нет света.
Пускай ей вспомнится поток огней,
Пускай живут в душе мечты былые!
Не зря могучих невских батарей
Так яростны удары громовые.
А. Решетов
Мальчик из блокады
От голода не мог и плакать громко,
Ты этого не помнишь ничего,
Полуживым нашли тебя в обломках
Девчата из дружины ПВО.
И кто-то крикнул:
«Девочки, возьмемте! »
И кто-то поднял бережно с земли.
Вложили в руку хлеба черствый ломтик,
Закутали и в роту принесли.
Чуть поворчав на выдумку такую,
Их командир, хоть был он очень строг,
Тебя вписал солдатом в строевую,
Как говорят, на котловой паек.
А девушки, придя со смены прямо,
Садились, окружив твою кровать,
И ты вновь обретенным словом «мама»
Еще не знал, кого из них назвать.
И. Ринк
* * *
Надо мною — блокадное небо.
Ленинград. Мне одиннадцать лет.
Я гадаю над пайкою хлеба:
До конца её съесть или нет?
Дом соседний — кирпичная гpyдa.
Скоро ночь. Бомбы вновь запоют.
Не оставить? Что завтра есть буду?
Не доесть? Вдруг сегодня убьют?
А. Романов
* * *
Блокадные дети не знали игрушек
Читая взахлёб пожелтевшие книжки.
Блокадные дети не слышали пушек,
Блокадным девчонкам не снились мальчишки.
Штабелями лежали трупы
|
|
|
От бомбёжек дрожали улицы.
Жизнь, завернутая в тулупы,
Лишь со смертью пока рифмуется.
И блокадные перекрестки
От воздушных тревог оглохли,
Не обстрелян Васильевский остров,
Ленинградский остров эпохи.
Там вывернулась память наизнанку,
Исчезло поле Марсово с лица.
И зажигая свечи на Фонтанке
Бойцам блокады, узникам, отцам.
Там Ладожское озеро стонало…
В дороге жизни сколько полегло.
Сколько людей на веки замолчало,
Сколько живых в блокадный лёд ушло.
Георгиевских ленточек не счесть.
Раздать живым, а мёртвым не досталось,
И ни в каких архивах не прочесть
О без вести пропавших, их не мало.
Блокадные дети не знали игрушек
Читая взахлёб пожелтевшие книжки.
Блокадные дети не слышали пушек,
Блокадным девчонкам не снились мальчишки.
О. Романова
В защиту детей
Я помню первого снаряда
Протяжный свист, зловещий вой,
А дети с нами были рядом
На ленинградской мостовой.
Мы заслоняли их собою,
Но мы не всех могли спасти
В суровый час, в разгаре боя,
В начале страдного пути.
Нет, Разум Века горд не этим,
И атом не затем разъят,
Чтоб им гроз или нашим детям,
Как нашим правнукам грозят.
И мы встаем стеною грозной
У мракобесов на пути,
Чтобы детей —
пока не поздно, —
Чтоб человечество спасти!
Е. Рывина
За что фашист немецкий решил меня убить?
Минули дни блокады,
И вспомнил я, товарищ,
Далёких дней осады
Седой туман пожарищ.
Как взрывы сотрясали
Столетние фасады,
Как заревом пылали
Бадаевские склады.
Как от шальной шрапнели
Летели стёкла рамы,
А на моей постели
След от осколка ржавый.
Как мой умишко детский
Не мог сообразить,
За что фашист немецкий
Решил меня убить?
Как обжигал ладони
Декабрьский мороз,
Когда домой в бидоне
С Невы я воду нёс.
Как нас теплом немножко
Буржуйка выручала,
В фанерное окошко
Её труба торчала.
Как кипяток глотали,
Как побеждали смерть,
Когда в огонь бросали
Всё, что могло гореть.
Пайка сырой комочек
В мои двенадцать лет
Был маленький кусочек
На завтрак — и обед.
Горчичные лепёшки,
Похлёбка из ремней
Теперешней окрошки
|
|
|
Казались мне вкусней.
Тот сон кошмарный слишком
Мог лишь в бреду присниться:
Как умирал братишка,
Едва успев родиться.
Как в одеяльце старом,
Глотая слёз комок,
С отцом, как равный, рядом
Я нёс братишку в морг.
Как санок вереница,
Плетущихся чуть-чуть,
Родных своих и близких
Везла в последний путь.
Кровь застывала в жилах,
Цингой болела мать,
Отец лежал, не в силах
Топор в руках держать.
С весенними лучами,
Признаюсь, не стыдясь, я,
Прибавку получали
И плакали от счастья.
Пусть с той поры блокадной
Минуло много лет,
Но подвиг легендарный
В сердцах оставил след.
Л. Садкова
|
|
|
