Естественно-системные основы ментальности 2 глава

Менталитет сибиряков включает в себя первичное мировоззрение (отношения человек – природа, основы пространственной и временной картины мира, нравственные представления), ценностные ориентации и предпочтения, понятие жизненных перспектив и определенный настрой. Он определяет коллективные отношения и взаимодействия, жизненный стиль людей, нравственно-психологические характеристики, что позволяет говорить о сибиряках, сибирском образе жизни и его особенностях. Можно утверждать, что менталитет населения Сибири – это своеобразное сочетание представлений, ценностных ориентаций, верований, нравственных и других норм, который определяет модальные черты этой территориальной общности, личностные характеристики, стиль жизни, поведения. Это активно функционирующий феномен, который определяет специфику отношения к окружающей среде, социально-трудовую практику населения, социальную память, жизненные стратегии и их перспективы.

В менталитете проявляется особое качество населения региона, его «закодированный» опыт жизни (экология и хозяйственная деятельность), особенности чувствовать и мыслить (М. Блок), т.е. своеобразная картина мира и логика повседневной жизни.

Сибирский менталитет. кроме сказанного, характеризуется особым сочетанием культурных традиций, верований и опыта различных народов. Это фактически наднационально-территориальная форма субъективности, связанная с определенной географо-социальной территорией. Безусловно, нельзя говорить, что на всей территории Сибири существовала и существует единый менталитет. Сибирская ментальность имеет, на наш взгляд, два проявления: это ментальность русских (и других) старожилов и ментальность сибирских аборигенов. Эти формы имеют свои особенности. Например, в ментальности коренных народов Сибири преобладают черты этнической принадлежности и традиций. У них историческая территория проживания ставится ниже по значению этнического феномена. У европейцев – старожилов сибирство имеет большее значение, чем этническое происхождение. Особо выделяются «новые» поселенцы, о приверженности которых к сибирским традициям, стандартам жизни или о «сибирском патриотизме» пока говорить трудно. Поэтому среди этой категории населения Сибири наблюдается активный отток.

Таким образом, сибирский менталитет – это реальный феномен, имеющий свою структуру и функции.

В современных условиях чрезвычайно актуально изучение менталитета населения Сибири. Во-первых, это путь углубленного изучения социальной истории края, дополнение ее антропологически-гуманитарным аспектом, что сделано до сих пор недостаточно. Подобные исследования включают в историю края духовное содержание, проблемы человека. Это является основой регионально-территориальной антропологии и социологии. Только исторические, экономические, политические исследования региона недостаточны. Включение в исследовательский процесс социально-антропологического направления – основа системного представления о Сибири как особом регионе страны.

Во-вторых, это важно для выявления готовности населения к адаптации к новым формам социальных отношений, и новым практикам современного общества.

В этих условиях нужно возрождение и развитие регионального самосознания (патриотизма), достоинства, ценности жизни на этой территории, пробуждение интереса к прошлому опыту, традициям, верованиям, в целом социальной истории.

В-третьих, проблема территориально-региональной ментальности возрастает в связи с глобализацией, когда регионализация становится одной из тенденций современного развития.

При этом вместо национально-государственных образований определяющую роль начинают играть региональные структуры. Так, в Европе выделяются не государства, а такие регионы как Средиземноморье, Северные страны, Скандинавия, Балтия и т.д. Они выделяются на природно-климатической основе. Они составляют определенное культурно-историческое единство. Региональность характерна почти для всех стран, в том числе и для России. Так, в России выделяются кроме Сибири, Уральский регион, Северный, Дальневосточный, Волжский, Северо-Кавказский, Северо-Западный, Поморский и т.д.

Таким образом, актуализация ментальности один из путей системного познания территориальных общностей и основа поиска субъективно-антропологических факторов развития территорий.

 

ЕСТЕСТВЕННО-СИСТЕМНЫЕ ОСНОВЫ МЕНТАЛЬНОСТИ

Беломестнова Н.В., РГПУ им.А.И.Герцена, Санкт-Петербург

 

Одна из фундаментальных категорий культурологии, социологии, психологии и социальной философии – ментальность – все еще не нашла общепринятого и точного определения, ее дефиниции пока носят дескриптивный характер. Но, как известно, точное определение концепта не появляется на первых этапах развития науки, имеющей этот концепт своим предметом – это достояние зрелых ее форм. Не последнюю роль в определении места рассматриваемого явления в метасистеме культуры играет знание его генезиса или, как минимум, его компонент. А для выявления компонент менталитета (как это следует из закономерностей логики и психологии) требуется его сравнительно-дифференциальный анализ, проще говоря, сравнительный анализ ментальностей различных культур.

Первым описал глобальные различия менталитета суперкультур (суперэтносов – в терминологии Л.Н.Гумилева) философ и социолог П.Сорокин. Выделив чувственный, идеационный и идеалистический типы культуры, мышления или менталитета, он атрибутировал эти типы этносам и суперэтносам, введя таким способом некую обобщенную характеристику мышления (в современной психологии и философии сказали бы «стиль мышления») в дифференцирующие параметры этноспецифической культуры.

Почти одновременно Н.Н.Алексеев, ведущий философ концепции евразийства, анализируя глобальные различия «принципов восприятия и взаимодействия со средой» Востока и Запада, что мы бы обозначили «психическим складом, мышлением, ментальностью», так противопоставил их в философских дихотомических категориях. Мышлению Запада присущи «посюстороннесть» (материализм), идея движения и теоретичность, а Восточному характеру мысли «потустороннесть» (идеализм), идеал (ценность, как сказали бы сейчас) покоя и практика.

С развитием теории функциональной асимметрии головного мозга в среде биологов появились идеи корреляции способов работы левого и правого полушария и глобальных менталитетов Запада и Востока, впервые высказанные в явной форме В.А.Айрапетянцем и Б.И.Белым в 1979 году. Этот подход отражен в гипотезе В.С.Ротенберга и В.В.Аршавского, опубликованной в «Вопросах философии» в 1994 году.

Такие сугубо биологические детерминанты культуральных свойств можно было предполагать, учитывая то очевидное обстоятельство, что культура является порождением психики человека, а психика человека возникла в биологических системах, получив знаково-символические детерминанты развития на завершающих этапах ноогенеза (антропосоциокультурогенеза в терминологии М.С.Кагана). Поэтому у нас и возникло прямое предложение учитывать естественнонаучные категории в описании менталитета культур (Н.В.Васильева, О.В.Плебанек, 1998; О.В.Плебанек, 2001).

И даже представители гуманитарного знания – философы – поддержали такой подход. А.Л.Вассоевич использует заведомо психологические концепты, обобщая описание философии и литературы Ближнего Востока (он его называет классическим) в оппозиции европейскому мышлению. Европейская ориентация мышления описывается им как абстрактно-логическая, активно-поисковая, сверхсознательная, рациональная, дискретная, футуристичная. Традиция мышления классического Востока конкретно-образная, охранительная, подсознательная, иррациональная, континуальная, пассеистичная.

Занимаясь проблемами фундаментальной психологии и, в частности, структуры мышления человека, мы многократно отстаивали мысль о том, что во многих явлениях действительности, традиционно исследуемых методом спекулятивного подхода (интуитивно-логического, дискурсивного), т.е. средствами гуманитарного знания, возможно применение естественнонаучных категорий, общесистемных принципов (общих для биологических, психических и социальных систем). Так, возможен анализ операций мышления в онтогенезе, чем занимается генетическая эпистемология Ж.Пиаже. Возможно исследование соотношений логических операций в онтогенезе, что мы уже описывали (Н.В.Беломестнова, 2004).

Исследование модусов мышления в свете теории функциональной асимметрии головного мозга человека в среде биологов приняты давно. Л.И.Леушина атрибутировала полушариям головного мозга если не операции мышления, то способ обработки информации. В.Л.Бианки прямо пишет о выполнении каждой гемисферой различных логических операций (В.Л.Бианки, 1967, 1985, 1989). Н.Н.Брагина и Т.А.Доброхотова (1988) в своем труде по асимметриям человека используют именно операции мышления при описании функций обоих полушарий. В.Л.Деглин экспериментально обсновывает эту идею в прямой форме (В.Л.Деглин, 1996). А поскольку именно способ обработки информации, или способ мышления, или стиль мышления, или когнитивный стиль (термин можно выбирать, по содержанию эти понятия совпадают) считается основоположниками социологии и социальной философии одним из параметров этноспецифичного (или культуроспецифичного) менталитета, то уже из этих работ можно предполагать, что несоциальные и неслучаные (биологические) детерминанты дифференциации культур возможны.

И тогда наиболее соответствующим современному уровню знаний определением менталитета можно признать дефиницию А.Л.Вассоевича: «Менталитет есть находящий свое материальное выражение в языке и действиях человека образ мышления, определяемый как его генетическими особенностями, так и принадлежностью к конкретной этносоциальной группе» (А.Л.Вассоевич, 2001, с.7).

Таким образом, уже имеется почти столетняя традиция анализа ментальностей Востока и Запада не только в философских, социологических, личностно-психологических и культурологических категориях, но и в понятиях фундаментально-психологического знания, верифицированного экспериментальными и эмпирическими данными естественных наук.

Но как уже аргументировалось выше, в менталитет входит категолрия когнитивного стиля (стиля мышления), а этот стиль в значительной мере (если не абсолютно) детерминирован функциональными свойствами головного мозга в его функционально-асимметричной организации. Эта организация в значительной мере отражена и в морфологических индивидуально-типологических свойствах, как это было показано трудами Н.Н.Брагиной и Т.А.Доброхотовой (1980). Обильные материалы по этой же проблеме представлены в материалах симпозиума 1978 года «Функциональная асимметрия и адаптация человека». Значит, ментальность культур в каких-то параметрах может детерминироваться и естественно-системными свойствами, одним из которых и является когнитивный стиль.

 

ДУХОВНОЕ ЗДОРОВЬЕ ОБЩЕСТВА: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ

Васильева С.А., Воронова Е.А., НИИКСИ, факультет социологии СПбГУ

 

Нравственные основы личности должны быть охраняемы в каждом поколении и в каждую эпоху как источник и цель прогресса общества.

На пути обретения устойчивых духовных ориентиров современное поколение сталкивается с реальностью проповеди агрессии, насилия, разврата, культа доллара, стремления к власти, гордыни; насаждение знаний по оккультизму, сектантству, восточной мистике, экстрасенсорике, а то и колдовству в неприкрытом виде, идущее с экранов телевидения, кино, рекламы, книжных развалов. Эта массовидная «проповедь» стремится не только уничтожить культурно-исторические традиции нашего народа, но и подавить жизненную энергию нации на психофизическом уровне. (А. Мороз )

Психическое и физическое развитие ребенка нельзя рассматривать в отрыве от общества, культуры, социальной группы, семьи, где он получает свой жизненный опыт, социализацию в определенном объеме и определенного качества. Приобщение к системе духовно-нравственных ценностей начинается с рождения, именно в семье. Преломляясь через призму индивидуальной жизнедеятельности на фоне определенной морально-нравственной ситуации в семье ценности, значимые для данного микросоциума, входят в психологическую структуру личности, становясь одним из источников ее дальнейшей мотивации. Таким образом, исповедание ценностей закрепляет единство и самотождество личности, надолго определяя собой главные характеристики личности, ее стержень, ее мораль, нравственность. (1).

Когда на фоне социально-экономического упадка общества на первый план выдвинулись ценности, способствующие приспособлению к новым социально-экономическим реалиям без учета морально-нравственных ориентиров, мы стали наблюдать бурное распространение таких негативных явлений, как беспризорность, социальная и педагогическая запущенность, детский труд, детская преступность, алкоголизм, наркомания, и т.п. А в ситуации, когда международные и большинство внутрироссийских правовых документов декларируют права и социальную защищенность человека, на деле мы имеем не только проявления жестокого обращения родителей с детьми, но даже запредельные для нормального человека формы бизнеса в виде детской проституции и порнографии.

Важную группу институтов социализации традиционно образуют институты обучения. В школьном возрасте воспринимается широкий объем моделей социального поведения сверстников, родителей, других взрослых, происходит соотнесение принципов социального поведения в отношении ближайшего социально-приемлемого окружения и чужеродного сообщества, в этом возрасте происходит соотнесение ценностей декларируемых обществом, государством и фактически реализуемых в жизнедеятельности. Если система декларируемых ценностей совпадает с реальной, то она становится руководящей в реализации принципов социального поведения. Если же она не соответствует уже выработанной, то поведение личности будет противопоставляться общественно провозглашаемым принципам или будет «скрыто», замаскировано. Социально-экономический кризис, который уже привел и к снижению морали, и к обнищанию народных масс, и к процветанию коррупции и преступности, вынуждает молодежь превращать себя в товар и предлагать на рынке так называемого постмодерна, где установлены свои правила и где зачастую обертка важнее содержания, где актуальным, оригинальным и прогрессивным считается исключительно то, что продается и покупается, где самонадеянность, агрессивность и безжалостность являются качествами, способствующими продвижению вверх по социальной лестнице. (2)

В современной школе часто господствует идея сугубо образовательной направленности обучения, а в большинстве случаев воспитательный процесс сегодня проходит так, что душевное игнорируется, и в результате совесть ребенок усваивает как некую декларацию, а вовсе не как внутреннее искреннее проявление. И таким образом, на практике ребенок опирается не на духовное, не на совестливое в себе, а на установки, впитанные только сознанием. Ведь сами по себе знания не несут положительного заряда. (3). Если же эта картина дополняется неблагоприятными условиями жизни и воспитания в семье, то формирование ценностного сознания будет происходить в неблагополучной среде.

Наши опросы специалистов-экспертов, имеющих опыт работы с детьми в социально-реабилитационных учреждениях, говорят о том, что психологическое состояние детей «группы риска» характеризуется наличием серьезных личностных проблем, изменением системы моральных ценностей. Социально-психологическая дезадаптация подростков выражается в широком спектре личностных деформаций. У них искажено нравственное сознание – понятие о добре и зле, ограничен круг потребностей, примитивный характер носят и интересы.

Совместные исследования сотрудников лаборатории практического человекознания НИИКСИ и Центра научно-практической работы факультета социологии, проведенные в рамках программы МОТ/ИПЕК «Уличные дети Санкт-Петербурга: от эксплуатации к образованию», в 2000-2003 гг. показывают, что для последних характерно недоразвитие эмоциональной сферы, снижение эмоциональной отзывчивости. Это объясняется тем, что уже с раннего возраста многие из них были лишены ощущения сопереживания близкого им человека, подолгу оставались в одиночестве, их нередко били, что привело к утрате чувства психологической защиты, исходящей от взрослых.

Отношение уличных детей к чужим окружающим людям также характеризуется крайней степенью недоверия. В уличной среде дети становятся замкнутыми, настороженными, недоверчивыми, готовыми к тому, что опасность может исходить от любого человека. К этому их вынуждают условия жизни, необходимость каждый день бороться за собственное выживание. Ребенок, постоянно подвергающийся насилию (физическому, эмоциональному, сексуальному), не может испытывать доверия к людям. Это отношение дети переносят на весь остальной мир.

Необходимость постоянно бороться за собственное выживание развивает у детей такие качества, как лживость, изворотливость. В том уличном мире, который стал для них домом, существует своя система ценностей, свои жизненные идеалы и принципы. Но следует отметить, что больше половины опрошенных уличных детей считают себя верующими. Некоторые дети выражают даже готовность жить и работать при монастыре, церковном приходе. Таким образом, несмотря на негативное отношение, которое большинство из уличных детей испытывает к окружающему миру, вера в Бога занимает значительное место в их системе нравственных установок. Особенно много верующих в среде тех уличных детей, которые работают, чтобы помогать своим родителям, брату или сестре, т. е. работают на улице из благородных побуждений. (4).

Государству необходимо задуматься над созданием условий переориентации социальной среды от агрессивно-разрушающей к созидательной. Государственная политика (социальная, правовая, экономическая, культурная) должна строиться на почве поиска солидаризации с деятельностью общественных организаций и русской православной церковью, активно занимающимися духовным возрождением и социальной поддержкой неблагополучных групп населения, с уделением особого внимания подрастающему поколению.

 

Литература

1. Братусь Б.С., Сидоров Т.И. Психология, клиника и профилактика раннего алкоголизма. М., 1984.

2. Первова И.Л. Асоциальное поведение детей и подростков. СПб, 1999.

3. Гармаев А. Этапы нравственного развития ребенка. Волгоград, 2001.

4. Уличные дети: ценностные ориентации и жизненные установки // Технологии уличной социальной работы / под ред. Е.А. Вороновой, В.Н. Келасьева, Г.С. Кургановой. СПб, 2002.

 

НАРРАТИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ В ИССЛЕДОВАНИИ МЕНТАЛИТЕТОВ

Виноградов А.В., НИИКСИ СПбГУ, Санкт-Петербург,

Плейжер А.Л., Пьедмонтский колледж, Джорджия, США

 

Представляемые материалы являются предварительными результатами исследований в рамках совместных российско-американских историко-социологических проектов: «Исторические судьбы оренбургского казачества в советское время» (1997 – 2000 гг. – см. Голоса измайловцев. Воспоминания потомков оренбургских казаков. СПб., 2004) и «Битва за Ленинград в судьбах людей» (2000 – 2005 гг. – см. Битва за Ленинград в судьбах жителей города и области (воспоминания защитников и жителей города и оккупированных территорий). СПб., 2005).

Актуальность такого рода историко-социологических исследований определяется тем, что до недавнего времени голоса отдельных представителей различных социальных групп, в особенности, людей, находящихся в самом низу социальной пирамиды, редко доходили до историков и социологов. Традиционный подход к изучению социальных групп, их образа жизни, их менталитетов, как правило, ограничивался массовыми интервью с использованием сравнительно коротких и простых анкет, содержащих набор вопросов о составе семей, движимом и недвижимом имуществе, структуре бюджетов, условиях работы и досуга, об отношениях с представителями той же и иных социальных групп. При этом не только публикуемые результаты такого рода исследований подвергались жесткой цензуре, но и сами ответы часто несли на себе отпечаток самоцензуры.

Эпоха гласности, когда все, включая СМИ, без опаски обсуждают самые острые социальные, политические и бытовые вопросы, создала новые благоприятные условия для исследования реальных отношений человека и общества, его социальной позиции, ценностных ориентаций, его менталитета. Вот почему в качестве основного источника мы используем устные рассказы представителей различных социальных групп, рассказы по возможности полные, включающие не только личные воспоминания от самого детства до сегодняшнего дня, но и то, что было услышано от старших родственников, друзей, соседей.

В ходе совместных исследований у авторов сложилась специфическая методика полевых социологических исследований, суть которой сводится к следующему.

Во-первых, мы отказались от каких-либо анкет или вопросников: они вольно или невольно навязывают «респонденту» тот ответ, который запрограммировал составитель анкеты. Во-вторых, мы старались сохранить речь каждого собеседника в таком виде, в котором она звучала во время интервью, включая возможные оговорки, запинки, повторы, которые характеризуют эмоциональное состояние рассказчика, следовательно, и его отношение к описываемым событиям, и, конечно, специфику лексики. Наконец, мы отказались от самого понятия «респондент», считая, что достоверную информацию нам может сообщить только человек, доверительно, по-дружески к нам относящийся – если еще не друг, то, по крайней мере, дружелюбный собеседник. Это – очень важная установка. Если доверительные отношения с самого начала не складывались, не имело смысла продолжать интервью. К счастью, они складывались – как в Зауралье, так и в Петербурге и в Ленинградской области.

Полученные устные мемуары дают многогранную, «панорамную» историю не только отдельной семьи, но и позволяют глазами рассказчика увидеть судьбу человека в контексте истории – истории его села, города, всей страны на протяжении почти всего ХХ века – и оценивать влияние социально-исторического фактора на судьбу человека. С другой стороны, эти рассказы дают новые интересные сведения о городском и сельском быте начала минувшего века, о революции и Гражданской войне, о нэпе и коллективизации, о раскулачивании и репрессиях, о Великой Отечественной войне, оккупации Ленинградской области и блокаде Ленинграда, о самоотверженном труде колхозников в тылу и послевоенной жизни крестьян, о хрущевской «оттепели» и брежневском «застое», о горбачевской перестройке и сегодняшнем катастрофическом положении в сельском хозяйстве.

Полученные сведения показывают, насколько была фальсифицирована история в советское время. Письменные исторические источники, включая архивные документы (отчеты, донесения, справки, биографии, доносы, дневники, письма и прочие) так же, как и историческая литература (статьи, монографии, диссертации, мемуары) всегда в большей или меньшей мере субъективны, часто тенденциозны, а порою и откровенно лживы. Они созданы людьми, и в них неизбежно отражается точка зрения автора документа или сочинения. Сколько людей, столько и мнений, а в архивах всегда можно подобрать документы, подтверждающие ту или иную точку зрения.

Со второй половины 1980-х нас буквально захлестнул вал сначала публицистической, а затем и научной литературы, переворачивающий наши представления об истории советского периода. Приводимые данные нечистоплотности революционного движения, об ужасах Гражданской войны, о перегибах в коллективизации и индустриализации, о ГУЛАГе, о грубых ошибках Сталина в начальный период войны и многое другое – буквально шокируют старшее поколение, обескураживают среднее и сбивают с толку младшее поколение россиян.

Конечно, мы далеки от мысли, что нарративные источники более объективны, чем источники письменные. Каждый рассказчик субъективен, но этот субъективизм и интересен при историко-социологическом подходе: он показывает не столько истинную историческую картину, сколько картину массовых настроений в обществе или в отдельных группах.

Насколько наша выборка оказывается репрезентативной и насколько получаемые сведения оказываются непредвзятыми – можно легко понять именно потому, что мы берем не отдельный фрагмент из жизни человека, а по возможности, всю его судьбу. Репрезентативность в некоторой степени гарантируется случайностью выборки (хотя, конечно, нельзя сбрасывать со счетов и активную деятельность НКВД по уничтожению всех «враждебных» элементов, и то обстоятельство, что до сегодняшнего дня дожили далеко не все, а лишь те, чьи семьи относительно благополучно пережили раскулачивание, репрессии, войну). Степень непредвзятости может оцениваться сравнением независимых версий одних и тех же событий истории города, села, всей страны. Это позволяет частично преодолеть искажения, которые неизбежно привносит в свои воспоминания каждый рассказчик.

Их – людей, помнящих историю почти всего ХХ века, – осталось уже очень немного, и наша задача – сохранить их воспоминания для будущих поколений историков и социологов.

 

ДИНАМИКА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ ЛИЧНОСТИ И МЕНТАЛИТЕТ

Дворяшина М.Д., НИИКСИ СПбГУ, Санкт-Петербург

 

В индивидуальном развитии человека обе рассматриваемые психические структуры тесно связаны между собой. Если интеллект отражает более всего умственное развитие и обучаемость, то менталитет основывается на специфическом складе мышления, впитывающем семейные традиции, особенности национального характера и в целом общественный дух родной страны. Интеллектуальное развитие более управляемый и целенаправленный процесс, тогда как формирование менталитета человека происходит естественным образом, и подсознание играет важнейшую роль. Но если попытаться структурировать анализируемые понятия, то сразу же можно выделить такой элемент, как «склад мышления», который наличествует в обеих психических структурах.

В наших многолетних комплексных лонгитюдных психодиагностических исследованиях неоднократно выделялось понятие «склад мышления» при изучении психологических особенностей и учебной деятельности подростков и студентов. Были обнаружены сенситивные периоды формирования самопонимания, на базе которого создается мировоззренческая позиция – основа ментальности человека.

Склад мышления в структуре интеллекта более всего зависит от характеристик развивающей среды, а значит, от особенностей школьного образования, но более всего, по нашим данным, от системы высшего образования. Традиции вуза, степень многогранности студенческой жизни – основные факторы, влияющие на социализацию личности подрастающего поколения. На это указывал Б.Г.Ананьев (1968, 1972), когда выделял в специальную фазу «студенческий возраст» как возраст, определяющий гражданскую, политическую и другие позиции человека. Нельзя не упомянуть в связи с рассматриваемой проблемой его энергичные усилия в становлении такой науки как этнопсихология, где одним из предметов исследования был национальный характер, его становление и структура. И здесь отдельной темой звучит «склад мышления» и специфика жизнедеятельности разных народов.

При структурном подходе возможно выделение пересекающихся элементов интеллекта личности и ментальности социума.

 

ПРАВДА КАК ПРИНЦИП ЖИЗНИ И МЕНТАЛИТЕТА НАРОДА

Ельмеев В.Я., НИИКСИ СПбГУ, Санкт-Петербург

 

В современных поисках национальной идеи и новой идеологической парадигмы без всяких на то оснований обходится постоянно присутствующий в народном менталитете императив правды. Не есть ли правда – искомый основной принцип жизни народа, его надежд и его социального разума? Если «да», то в чем состоит эта правда, каково ее онтологическое основание? Таковы главные вопросы, которые потребовали разработки социолого-философской концепции правды (Комаров В.Г. Правда: онтологическое основание социального разума. СПб., 2001).

Сегодня, как никогда, востребованы не только «правда – истина», но, главным образом, «правда – справедливость», правда жизни. В отличие от категории «справедливость». имеющей морально-правовое содержание, категорией «правда» характеризуется реальная жизнь, а не только сфера социального разума. Правдиво ли все то, что существует в действительности, особенно в нашей жизни – вот вопрос, поставленный еще Гегелем, на который мы должны ответить и на который осмелился дать ответ В.Г.Комаров в своей монографии.

Вопрос не простой. На наших глазах социальная и экономическая действительность теряет последние черты разумности. Разве можно говорить о разумности того, что 40 миллионов наших граждан, т.е. 1/3 населения, оказались за чертой бедности, о разумности преступности, воровства, коррупции, захлестнувших страну. Разве можно все это оправдывать от имени науки, как это ныне делают многие. Можно сказать, что балом стала править онтологическая и идеологическая ложь.

Неразумность действительности столь очевидна, что более правдоподобным будет вывод, противоположный тому, на котором некогда настаивал Гегель: ныне что неразумно, то действительно, а что действительно, то неразумно (Комаров В.Г. Указ.соч., с.17).

Главная причина всего этого – не просто в нашей неразумности, а в иррациональности самой сегодняшней практики, нашего общественного бытия. Эта причина – в охватывающем весь мир и страну товарном фетишизме, к которому ныне присоединился еще и информационно-коммуникативный, компьютерный фетишизм. Объективная, онтологическая ложь товарно-рыночной жизни порождает и ложь ее теоретических «испарений». Люди, в том числе и теоретики, попадают под власть и внушение социальных кажимостей, превращенных форм, которые неким мистическим туманным «покрывалом» закрывают действительную сущность истинного человеческого бытия. Все, что на деле, в своей сущности не может быть товаром (человеческое тело, красота, честь, совесть) превращается в товар, в предмет купли и продажи. Создаются иллюзии, будто материальный жизнеобеспечивающий производительный труд становится ненужным, будто знания, информация сами по себе, без этого труда, создают стоимость и богатство, будто человечество уже вступает в форму общества без экономики (постэкономическое общество), будто достаточно войти в интернет, чтобы оказаться в новом информационном обществе с новой сетевой структурой, устраняющей трудовые, общественные отношения людей и социальных групп, т.е. социально-классовые отношения.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: