Или день благодарения по-самоански 12 глава

К моменту прибытия в Бени-Суэйф, раскинувшийся в восьмидесяти милях от Каира, нас обоих плотно облегал чёрный, клейкий «костюм» из пыли, пота и мошкары. В ушах эхом звучали бьющие по перепонкам гудки грузовиков, после шестичасовой голодовки желудки жаловались на пустоту. Двое изнемогающих от усталости велосипедистов, каковыми мы являлись, добравшись до Бени-Суэйф как раз с наступлением темноты, были не в состоянии выдержать двухчасовую процедуру регистрации, которую уготовила нам местная полиция.

Изваяние, представшее перед нами на повороте в город, при ближайшем рассмотрении оказалось дюжим суровым полисменом. Когда мы остановились и спросили у него дорогу в отель, он окликнул проезжавшего мимо велосипедиста лет двенадцати и велел ему проводить нас. Мальчишка протащил нас по бесконечным грязным, узким, извилистым улочкам к отелю напротив железнодорожного вокзала. Пока мы пробирались по городу, прохожие в галабеях предлагали помочь нашему юному проводнику, а мелкая ребятня, пытавшаяся увязаться за нами, получала от отцов звонкие шлепки и ворчливые нравоучения.

«Мест нет. Полиция — штамп — паспорт» — вот всё, что мог сказать нам портье захудалой гостиницы. Мы пожали плечами, мол, не знаем, что делать. На самом деле хотелось только одного: завалиться спать прямо здесь и сейчас. Мы ждали, пока осторожный зануда переговорит с нашим провожатым. Потом мальчуган жестом показал нам следовать за ним. Мы опять побрели на улицу, оседлали велосипеды и потащились следом за мальчишкой в полицейский участок. Всё объяснив стоящей на входе охране, наш провожатый остался стеречь велосипеды. Нас же охранник завёл в ближайшую от входа комнатушку и оставил одних ждать за барьером.

Комната была пуста, не считая обшарпанного деревянного стола и трёх стульев. Столешница обнажена до неприличия: ни бумаг, ни телефона, ни пишущей машинки. Стены, не знавшие краски, и голый цементный пол. На конце свешивающегося с потолка длинного шнура болталась беззащитная в своей наготе лампочка, но света от неё было на пенс. Усевшись на стулья, мы с Ларри принялись ждать. Непонятно только — чего. «Чудно как-то,— подумала я,— ну и денёк сегодня». Мы протомились в ожидании минут двадцать, прежде чем в комнату ввалилась группка полицейских и солдат, всего их было пятеро. Один из полисменов говорил по-английски.

— Откуда вы? — требовательно спросил он.

— Из Соединённых Штатов.

— А, американцы — добро пожаловать в Египет!

— Спасибо.

— Я — Хелми. Паспорта, пожалуйста.

Сперва Хелми взял мой паспорт и уселся с ним за стол. Только сейчас я заметила, что стол всеми своими ящичками смотрит на нас, а не на Хелми. Хелми с хрустом перелистывал страницы, держа мой паспорт «вниз головой», и только дойдя до фотографии, перевернул его, как нужно. Изучая фото, он то и дело оглядывал меня с головы до пят.

Напряжённую тишину разорвал зов муэдзина к вечерней молитве, один из солдат метнулся в угол, схватил скатанный в трубочку молитвенный коврик и расстелил его на единственном свободном квадратике голого пола в этой комнатушке — у самых моих ног. Рухнув на колени, он принялся класть земные поклоны, вознося молитву Аллаху. Хелми и остальные не обращали на него ни малейшего внимания, их взгляды были прикованы к нам. Через каждую секунду, когда молящийся солдатик, хлопнувшись лбом об пол, подскакивал вверх, он заслонял меня от Хелми.

— Прежде чем пойти в отель, вы регистрируетесь в полиции,— объяснил Хелми, перестав мусолить наши паспорта.— Таково правило. В центрах туризма — в Каире, Луксоре и Асуане — регистрацию паспортов в полиции берут на себя отели. В таких городках, как Бени-Суэйф, куда туристы не заглядывают, вы сами идёте в полицию и регистрируетесь. Мы проверяем всех, кто путешествует по Египту. Ищем преступников, палестинцев и израильских шпионов. Теперь я несу ваши паспорта начальству. Шеф должен просмотреть ваши документы. Ждите.

Нам ничего не оставалось, как ждать. Мы промыкались более часа. К тому времени я так проголодалась, что готова была начать глодать ножку стула, вместо этого я коротала время, сколупывая с кожи и одежды присохших мошек и нашлёпки грязи. Пока мы томились в ожидании, через комнату непрерывным ручейком текли полисмены. Каждому хотелось поглазеть на двух свежеприбывших чужаков-иностранцев. Несмотря на голод и усталость, мы с Ларри из всех сил старались улыбаться и отвечать на их расспросы об Америке. Однако, поскольку большинство полицейских не знало английского, а наш арабский сводился к горстке самых необходимых слов, коим обучил нас Фарес, то мы только и делали, что улыбались и кивали. Когда же наконец вернулся Хелми, он тоже насел на нас с вопросами о Штатах, и лишь спустя ещё полчаса мы всё-таки получили назад свои паспорта.

Хелми выделил нам двоих сопровождающих — подтвердить управляющему отеля, что мы действительно прошли «процедуру». Мальчуган проводил нас до отеля и снова встал на караул возле велосипедов, пока мы проходили через ещё одну долгую проволочку — заполнение длиннющего регистрационного бланка, напечатанного арабской вязью. Полицейским, которые с трудом изъяснялись по-английски, пришлось попотеть, растолковывая нам, что и куда вписывать. Когда наконец с делом было покончено, мальчуган помог нам дотащить до номера велосипеды и кладь. В благодарность за помощь я протянула ему пару монет. При виде пиастров его мордашка приняла удивлённо-возмущённый вид. Он помотал головой, словно хотел сказать: «Я помогал вам, потому что хотел помочь, а вовсе не ради денег». Он оттолкнул деньги, пожал нам руки и, гордо улыбаясь, убежал.

В комнате было просторно, но грязно и шумно. Со стен давно облупилась краска. Деревянный пол, неровный и шероховатый, напрочь забыл о лаке. Из-под потолка, сквозь пыльный воздух, просачивался свет от одинокой лампочки без абажура, высвечивая танцующих по всей комнате москитов и мух. Из приёмников в соседнем кафе вырывалось громкое визгливое пение.

Только к полуночи, обегав не один кишащий мухами продуктовый лоток, мы управились с готовкой и обедом-ужином, а также с «принятием ванны» под краном, торчащим из закопчённой стены тёмной, склизкой общественной уборной в конце коридора. Чтобы не допустить пиршества москитов, мы залегли в палатке, разбив её на середине комнаты после того, как отволокли в угол грязные, запятнанные матрасы.

Четыре часа передышки — и вот уже в кафе проснулись радиоприёмники и снова принялись «жарить» во всю мощь. Было всего только шесть утра, когда я проснулась с ощущением ужасных желудочных спазмов и тошноты. Какой там завтрак, один только его запах вызывал у меня позывы к рвоте. Едва я встала с постели, как на меня напал понос. Весь следующий час, через каждые десять минут, я совершала набеги на сортир типа «присядь на корточки» — к дырке в полу, окружённой фаянсом. Изготовившись к седьмой по счёту пробежке, я поняла, что сегодня не смогу крутить педали. Вылетев из комнаты, промчавшись по коридору, я вцепилась в дверь и судорожно дёрнула её на себя. Тщетно, она не поддалась. Я запаниковала — кто-то засел внутри.

«Попробую-ка этажом выше,— сообразила я,— там тоже должен быть туалет». Пулей взлетев по лестнице, я рывком распахнула дверь, шагнула внутрь и остолбенела. К этому времени в Европе, Марокко и Каире я перевидала не мало грязных до омерзения, зловонных, забрызганных испражнениями сортиров. Но этот — совсем не то. Этот был живой. В переливающемся через край жидком человечьем дерьме копошились тараканы, извивались ящерицы и гигантские волосатые пауки. Вид кишащего мерзкой живностью сортира убил во мне всяческие позывы очистить кишечник. Я медленно спустилась к себе, снарядила велосипед и выкатила его на улицу.

В тот день я всё-таки добралась до Эль-Минья, отмахав на семидесятифунтовом велосипеде семьдесят пять миль по тряской ухабистой дороге под изнуряющим солнцем. Учитывая моё состояние, можно составить мнение о том, как закалили меня последние семнадцать месяцев, добавив выносливости и упорства. Поначалу, где-то через каждый час, я останавливалась присесть и отдохнуть. От слабости я еле держалась на ногах, с трудом стараясь совладать со взбунтовавшимся кишечником. За ленчем я заставила себя проглотить два бутерброда с арахисовым маслом, купленным ещё в Афинах. Всякий раз, когда мы устраивали привал, поглазеть на нас сбегались полчища зевак или крыс. Нас жалили столовавшиеся с нами мухи.

В тот день мы наблюдали ещё более удивительные картины. Чуть южнее Бени-Суэйф мимо нас прогрохотал третьеразрядный поезд «Каир — Асуан». Его купе едва ли не слились в сплошную массу тел и вьюков. Избыток пассажиров ехал снаружи, сидя на крыше, прицепившись сбоку к вагонам или к бамперу локомотива. Пожалуй, эти лучше устроились, подумала я. Поразительно, как бедолаги, втиснувшиеся в раскалённый, душный вагон, до сих пор не отдали концы от теплового удара или удушья.

Вскоре после того, как нас обогнал поезд, мы впервые встретились с верблюжонком. Ларри заметил малыша, стоящего с матерью возле кучки глинобитных хижин, и загорелся заснять обоих с близкого расстояния.

— Может, не стоит подходить к ним так близко,— нерешительно заметила я, в то время как он уже ковылял по песку навстречу верблюдам.— Ты же знаешь, как мамаши трясутся над сосунками.

Привалив велосипеды друг к другу, я осталась стоять на обочине.

— Не беспокойся,— оглянувшись, прокричал он.— Рядом с ней дети, значит, она привыкла к людям.

— К египтянам,— уточнила я.

Я уже не раз замечала: в Египте даже животные, казалось, нюхом чуяли в нас чужаков. Добродушно-спокойный буйвол, смирно бредущий среди египтян, при нашем приближении сломя голову нёсся прочь — особенно если Ларри держал в руках фотоаппарат. Действительно, странный феномен.

— Гляди-ка. А у неё вполне мягкий характер,— вопил Ларри.

Он присел на корточки перед верблюдами. Малыш присосался к матери, и Ларри спешил навести на резкость. В тот самый момент, когда он собирался щёлкнуть затвором, мамаша ринулась в атаку. Она пригнула голову, вытянула длинную шею и, закатав губы, показала зловещий оскал огромных, выдающихся вперёд резцов, сопровождая это громким скрежетом. Мамаша не думала шутить, но её зубищи словно загипнотизировали Ларри.

— Беги! — завопила я.

Подстёгнутый криком, Ларри неловко попятился назад, оступаясь и увязая в глубоком песке. Он не мог отвести взгляд от зубов верблюдицы. Когда мамаша ринулась в наступление, он сгрёб пригоршню песка и швырнул ей в морду. Она продолжала надвигаться. Ларри швырнул ещё горсть.

— Помогите! На помощь, скорее! — взвизгивал Ларри.

Удирая задом наперёд, он и шагу не мог ступить, беспомощно трепыхаясь в песке, но тем не менее отказывался повернуться спиной к злобной пасти атакующей верблюдицы.

Нигде не было видно взрослых. Мужчины — в полях, а женщины, вероятно, ушли стирать на канал, рассудила я. Поблизости — только несмышлёные дети, да и те покатывались со смеху над злоключением Ларри. В тот самый момент, когда я уже была готова бросить велосипеды, на крик из одной хижины высунулась женщина. По выражению её лица я поняла, что Ларри попал в настоящий переплёт. Подскочив к стене хижины, она подхватила толстую трёхфутовую дубину. Египтянка удивительно быстро и уверенно «плыла» по глубокому песку. Добравшись до мамаши-верблюдицы и взявшись за дубину обеими руками, женщина сплеча обрушила её на голову верблюдицы. Звук удара был хорошо слышен даже с дороги, более всего он напоминал приземление арбуза, грохнувшегося с высоты в десять футов на цементный пол. Мамаша свернула атаку, поджала губки и удручённо понурила голову, тогда как Ларри, развернувшись в нужном направлении, ударился бежать во все лопатки. Верблюжонок, покачиваясь из стороны в сторону на некрепких ножках, прошагал за ним несколько ярдов, попытавшись напоследок тяпнуть за пятку, а затем потрусил назад к матери, которую на чём свет стоит ругала женщина с дубинкой.

— Телевик,— вот всё, что мог сказать Ларри, влезая на велосипед и отправляясь восвояси.

В тот вечер мы дотащились до Эль-Минья уже затемно. Студент колледжа, говоривший по-английски, проводил нас к «Сити-отелю».

— За номер — по пять фунтов (шесть долларов пятьдесят центов) с каждого, включая обед и завтрак,— объяснил администратор отеля.

Тринадцать долларов — сумма казалась астрономической, поскольку не далее как вчера мы отдали за нашу комнатушку каких-то полтора доллара. Но в «Сити-отеле» царила безупречная чистота, что могло пойти моему больному желудку только на пользу. И самое главное — администратор согласился взять на себя хлопоты по регистрации паспортов.

— О столе — не беспокойтесь. Здесь хорошо кормят — здоровая и безопасная пища,— добавил он.— У нас останавливаются тургруппы проездом из Каира в Луксор, и мы имеем богатый опыт по части приготовления блюд, которые по вкусу иностранцам.

Целый час мы тёрли и скребли свои почерневшие от грязи тела, а затем поплелись в столовую. Желудок всё ещё не пришёл в норму, но что касается еды — давненько я не видела ничего подобного. За салатом из латука, помидоров и огурцов последовал отварной рис с куриной печёнкой, муссака, ростбиф с картофелем и морковью, сыр и финики — на десерт. Короче говоря, всё это и близко не лежало к нашей походной стряпне.

К утру я почувствовала себя лучше. Мы торопливо заглотали омлет, хлеб и пару чашек горячего чая и отправились в путь.

Третий день езды от Каира был отмечен началом перемены в поведении египтян. В оба предыдущих дня люди, собиравшиеся толпами вокруг нас, держались степенно, стараясь не теснить нас. Но когда мы остановились купить какой-нибудь лёгкой закуски в деревушке, в двух часах пути к югу от Эль-Минья, всё изменилось. Мужчины и мальчишки буквально набрасывались на нас, стремясь во что бы то ни стало попасть в привилегированное меньшинство «особо приближённых» к только что прибывшим иностранцам. Пихаясь и царапая друг друга, они протискивались вперёд, стараясь добраться до нас, всё больше впадая в неистовство.

Пока старуха торговка из фруктового ларька воплями призывала толпу сдать назад так, чтобы она смогла продать нам свои апельсины, я с ужасом наблюдала, как шестеро босоногих разбойников ломились сквозь громоздившиеся за её спиной хлипкие деревянные полки. В следующую минуту, не выдержав напора наседающих тел, киоск рухнул вместе с тентом и со всем своим содержимым. Торговка завизжала, судорожно цепляясь за раскиданные ящики с фруктами. Масса продолжала свой натиск, и когда мы с Ларри были уже почти на волосок от гибели под ногами беснующихся, чей-то внушительный голос остановил волну.

Голос принадлежал единственному поселковому полицейскому. Это был круглолицый мужчина в годах, на нём были застиранная форменная рубашка и поношенные брюки. Он прокладывал себе дорогу среди всеобщей истерии. Заслышав его громоподобный голос, всяк застывал на месте. Протолкавшись к нам, полисмен жестом приказал всем расступиться. Страж порядка был вооружён узким двухфунтовым стеком с тремя лентами белой пористой резины на конце. Стоило ему только хлопнуть этой «плёткой», как буяны съёживались и крадучись, бочком уносили ноги.

Робко пробормотав извинения, мы с Ларри подхватили свои апельсины и расплатились с рыдающей торговкой. Потом, с помощью полисмена и его трёххвостой плётки, расчищающей узкий коридор к дороге, мы вместе с велосипедами протиснулись сквозь человеческую стену и укатили прочь по спасительному шоссе.

Весь день дорога была ухабистой и тряской, это только обострило боли в желудке. Но несмотря ни на что, мы всё же умудрились ещё засветло добраться до Асьюта, города в восьмидесяти пяти милях южнее Эль-Минья. Наученные горьким опытом, мы не остановились купить еды. На привале, по уши в грязи и в пыли, мы наскоро отобедали апельсинами, помидорами и сандвичами с арахисовым маслом в привычной уже компании крыс, мух и бродячих верблюдов. Питьевую воду мы прикончили раньше, немного не дотянув до Асьюта.

Компания мальчишек, игравших на городских задворках, отвела нас в отель «Омар Хайям». За три доллара нам предоставили крохотный номерок без москитов. Приняв паспорта, хозяин отеля согласился зарегистрировать нас в местной полиции. Ещё в Эль-Минья мы загрузились рисом и цуккини, поэтому нам не пришлось рыскать по магазинам, и мы завалились в постель в половине десятого.

К несчастью, где-то в час ночи коридорные взялись за уборку пустых номеров на этаже. Включив на полную мощность свои портативные радиоприёмники, они громыхали вёдрами и хлопали тряпками по запылившимся столам.

Утром, с велосипедами на плечах, мы осторожно пробрались между телами работников отеля, прикорнувших на полу в тесном холле. Растолкав мужчину, ближайшего к конторке администратора, Ларри попросил у него наши паспорта.

— Пас-порт? — тупо пробормотал человек.

— Да, паспорта. Мы уезжаем. Нам нужны наши паспорта. Они не у вас? — переспросил Ларри.

Мы перерыли ящики всех конторок в холле, но паспортов нигде не было. Я совершенно пала духом. Наши паспорта исчезли, безвозвратно сгинули, а значит, мы безнадёжно застряли в Асьюте. Полиция целую вечность будет ломать голову над тем, как поступить с парочкой беспаспортных иностранцев. Египтянин повторил наши поиски, но тоже ничего не нашёл. Затем он принялся по очереди будить спящих коллег, спрашивая у каждого, не знает ли тот, где могут быть наши паспорта. Седьмой по счёту разбуженный сунул руку в карман галабеи и вытащил оттуда два синих американских паспорта. Он отдал их, расплылся в глуповатой ухмылке, после чего опять растянулся на полу и захрапел.

В тот день поведение местных ещё более изменилось. Нрав их сделался просто гадким. Мужчины и мальчишки больше не улыбались нам с обочины. Никто не кричал: «Добро пожаловать в Египет!» Добрые слова и широкие улыбки, которыми нас встречали в первые два дня пути из Каира, теперь сменились свирепыми взглядами исподлобья и визгливым требованием бакшиша. В городках и грязных деревушках все, даже женщины, клянчили у нас милостыню, когда мы проезжали мимо. Случалось, какой-нибудь подросток запускал в нас камнем. Мы не слышали ничего, кроме надрывных автомобильных гудков и громкой, истерической мольбы о бакшише.

Когда в двадцати милях от Асьюта, около небольшого скопления глинобитных хижин, у Ларри спустила шина, феллахи валом повалили к нам и принялись хватать и трясти всё, что только попадало им под руку — багажные корзинки, фляги, тормозные тросы и спицы. Пока я возилась со спущенной шиной, Ларри то и дело отпихивал наглецов, не давая им по винтику разнести велосипеды.

К полудню температура доползла до ста пяти, вскоре поднялся встречный ветер. Люди вопили, машины сигналили, пыль забивалась в нос и глаза, и, в первый раз за всё время, мы увидели трупы павших животных, по большей части — ишаков, валявшиеся у дороги. Тощие голодные псы с торопливой жадностью пожирали их туши. Мерзкое зрелище. Порой какое-нибудь животное, еле передвигающее ноги по обочине дороги, вдруг замертво оседало на колени, подкошенное истощением или болезнью. Теперь мы всё чаще видели больных детей — живых скелетиков, с глазёнками, полными гноя.

Во второй половине дня жара, встречный ветер, шум и пыль почти доконали наши нервы и желудки, но мы не решались сделать привал, чтоб хоть немного передохнуть и промочить пересохшее горло. Лучше крутить педали под неумолимым солнцем, чем сражаться с дикими толпами; и мы заставляли себя работать из последних сил.

Было четыре, когда мы доползли до Сохага. Кожа поджарилась на солнце, зной вытянул все силы, при попытке сглотнуть гортань саднило так, словно по ней прошлись наждаком. Кто-то показал нам дорогу в локанду, местную ночлежку. Хозяин отвёл нас в «апартаменты». В комнатушке не было ничего, кроме пары коек. Простыни свалены в угол, на полу — груды мусора и два матраса. Хозяин запросил за эту «конуру» два доллара, а сверх того ещё по четыре с носа — но вперёд, за то, что он сообщит нам, где находится полицейский участок. Когда же мы отказались вознаградить его восемью баксами, он только пожал плечами.

Пока Ларри спорил и торговался со сквалыгой, я вышла на улицу и попыталась разузнать у прохожих дорогу в участок. Ни один не удостоил меня ответом. В конце концов мы с Ларри решили ехать в Джиргу, ещё в двадцати милях к югу. До темноты оставалось часа полтора, времени достаточно.

Но эти самые двадцать миль припасли для нас по-настоящему бедственный конец и без того неудачного дня. В пяти милях от Сохага асфальт неожиданно кончился, дорога превратилась в пыль и камни. Грузовики теснили нас в кювет; обитатели ближайших хижин драли глотки, требуя бакшиш, и швыряли в нас камнями. Когда же спустилась темнота, мы понятия не имели, сколько ещё миль осталось отмахать. От иссушения на знойном, сухом и пыльном воздухе из носа сочилась кровь, и тут во всю мощь «вступили» москиты. Время от времени мы останавливались и усердно выковыривали из-под век мелких мошек, чтобы избавиться от острого жжения в глазах. Заставляя себя двигаться, я скандировала: «Я буду в Джирге. Я буду в Джирге. Я буду в Джирге».

Страшное место — эта Джирга, раскинувшаяся в километре от дороги. Местные жители отреагировали на наше появление бессмысленной погоней, сопровождаемой неистовым криком. «Водитель такси», а точнее, извозчик, правивший лёгкой двухместной коляской, согласился проводить нас в участок. Когда же на узких, тесных улочках толпы любопытных пытались взять нас в тиски, поминутно теребя за одежду, дёргая за волосы и цепляясь за велосипеды и вьючники, он щёлкал их кнутом.

К семи часам мы доковыляли до участка и ввалились в кабинет начальника полиции, Ларри, как был, только в шортах, я — в шароварах с лампасами и необъятной футболке. Обоих нас с головы до пят покрывала корка грязи, пота и приставшей к телу мошкары, у меня из носа потоком хлестала кровь.

— Добро пожаловать в Египет.

— Ага,— тяжко вздохнул Ларри.

— Чем могу?

— Можете. Нам нужно в отель. Мы очень, очень устали. Мы ехали сюда на велосипедах целый день, от самого Асьюта.

— Будьте любезны — чайку, и тогда поговорим. Присаживайтесь.

Нам обоим вовсе не улыбалось кружками вливать в опалённое зноем горло обжигающий чай, но — куда там спорить... И мы принуждали себя глотать кипяток, улыбаться и едва ли не дружески болтать со всеми полисменами, заскакивавшими в комнату. Каждый из шкуры вон лез, лишь бы произвести на нас впечатление своим статусом в славном отряде блюстителей порядка, а мы, как могли, подыгрывали им. Невзирая на мой отталкивающий внешний вид, самцы одаривали меня долгими похотливыми взглядами, я же чувствовала себя как проститутка на панели. Как мне хотелось встать и уйти, но я продолжала глупо улыбаться, шёпотом проклиная досадный «пятый угол».

Регистрация тянулась два с половиной часа. Мы отвечали на длинный перечень вопросов о нашем путешествии и об Америке. Точнее, говорил в основном один Ларри, тогда как я затыкала свои кровоточащие ноздри комочками туалетной бумаги. Закончив с нами, полицейские направили нас в локанду, с их слов, «хорошую, но не то чтобы очень». Двое из них эскортировали нас туда, не давая толпе навалиться на нас и вдребезги сокрушить велосипеды.

Наш номер в локанде представлял собой некрашеный изолированный отсек, футов девять на двенадцать, необставленный, если не считать «гарнитура» из двух одинаковых коек, которые занимали его почти целиком. Цементный пол залегал где-то глубоко под слоем вековой грязи. Под самым потолком виднелось небольшое оконце. Оно было закрыто, и мы чувствовали себя как в духовке.

Сдвинув койки, мы затолкали под них своё барахло. Затем мы втиснули в комнату «коней». После этого на полу совсем не осталось свободного места, и мы передвигались по комнате, переползая по койкам на четвереньках. Чтобы не напустить москитов, роем толкущихся в коридоре, Ларри плотно прикрыл дверь, по той же причине окно осталось наглухо закрытым. В нашей «духовке» было нечем дышать, жара постепенно доводила наши тела до «запекания».

Я прилегла на одну из коек, по коже ручьями струился пот. Пока я обихаживала мои кровоточащие ноздри, полоскала горло и промывала глаза, чтобы хоть как-то унять жжение и освободить их от грязи и мошек, я хорошенько рассмотрела стены комнаты. Он были испещрены маленькими неровными красными пятнышками. Присев, я внимательно рассмотрела одну из кляксочек. Это был раздавленный москит. Среди кляксочек замерли крохотные тельца живых москитов. На каждой стене притаилось штук пятьдесят живёхоньких кровососов, примерно столько же, сколько и красных пятнышек.

С полчаса мы с Ларри трудились над увеличением числа кляксочек, затем сделали перерыв и отправились мыться в уборную в конце коридора. Комнатка вмещала мерзкое зловонное «очко», сточную трубу, вода из которой выливалась прямо на пол, и водопроводный кран, расположенный двумя футами выше, как раз над самой уже упомянутой «дыркой в полу». Любую поверхность, куда ни глянь, покрывала жирная, чёрная, глубоко въевшаяся грязь, воздух гудел от москитов. Чтобы «принять душ», мы поочерёдно приседали на корточки под краном, устроенным так близко к сортиру, что, когда я подставляла под воду голову, моё лицо оказывалось не более чем в футе от вонючей дыры. Москиты вовсю дырявили мою голую кожу, от духоты, стоявшей в «кабинете мечтаний», я обливалась потом, несмотря на струившуюся по телу холодную воду. «Освежившись», мы продолжили избиение москитов, а затем отправились купить чего-нибудь на обед и на завтрак.

Нам приходилось с трудом прокладывать себе дорогу по улицам. Толпы людей, и особенно детворы, запрудившие узенькие переулочки, при нашем приближении приходили в настоящее буйство. Каждому хотелось добраться до нас, те же, кому это удавалось, толкали и царапали нас. Они поминутно выкрикивали: «Как твоя зовут?» — с такой истерией, что даже не помышляли сделать паузу и дождаться ответа. Заслоняя лица от цепких рук, мы вслепую продвигались из переулка в переулок в поисках хлеба и фруктов. Было уже одиннадцать. Голод, усталость и резкий упадок сил усердно подтачивали нам нервы. Мы были затравлены гвалтом и людской толчеёй. Но сам вид пищи заставлял нас продолжать отчаянно маневрировать в потоке, даже если торговцы фруктами гнали нас взашей, из опасения, что дикие орды походя снесут их ларьки. Пока мы пробирались к дверям локанды, толпа тянула к нам руки, вцеплялась ногтями, тряся что было сил. Потом на улицу вышел управляющий с длинным шестом в руках и ударами разогнал людей.

Уже внутри, усевшись почти нагишом на кроватях в нашей грязной, унылой и раскалённой «коробке», мы принялись с жадностью поглощать хлеб и сыр, апельсины и помидоры — всё то, что нам чудом удалось купить. И сразу к нашим телам, намазанным кремом от москитов, а потому ещё более липким и клейким, прочно пристала матрасная пыль. Время от времени кто-нибудь из нас подскакивал, чтобы прихлопнуть москита. Теперь стены были едва ли не полностью покрыты тельцами кровопийц. В комнату с рёвом врывались музыка и гомон из кофеен близ городского центра, и я, почти не слыша собственного голоса, мысленно уговаривала себя: «Осталось всего-то полтора дня пути, сестрёнка. Ещё только одна ночь. Крепись. Ты выдержишь».

В половине шестого комнату пронизал призыв муэдзина к утренней молитве, как будто стены были ему не помеха. Чувствовалась только усталость, страшная усталость. Я неторопливо уминала завтрак; я вовсе не горела желанием высунуть нос наружу, чтобы опять очутиться среди давки и толкотни.

Огромное и шумное людское сборище уже поджидало нас, когда мы выкатили велосипеды из дверей локанды. Проехав сотню ярдов, Ларри остановился щёлкнуть на память поглотившее нас человеческое море. Вытащив из футляра аппарат, он поднёс его к глазам, но стоило ему только взглянуть через видоискатель, как сразу же стало ясно: кадр пропал. Линзы покрывал слой пыли — в Египте пыль проникает повсюду,— а в окружении людей, которые уже теребили нас, трясли велосипеды и хватали саму камеру, об их протирке не могло быть и речи. Когда же кто-то поддал ногой по моему вьючнику, Ларри быстро защёлкнул футляр, и мы двинулись вперёд, наугад выбираясь из города.

В тот день чем ближе к вечеру, тем больше портилась обстановка, равно как наше настроение. К отчаянным воплям о бакшише, ухабистым дорогам, автомобильным сигналам, падали, больным детям, пыли и полуденному стошестиградусному пику жары прибавилось нечто новенькое, с чем необходимо было бороться,— грозный вал НЛО — «низко летающих объектов». Едва ли не каждый встречный на пути между Джиргой и Кеной норовил чем-нибудь запустить в нас. Завидев нас на дороге, люди торопились подхватить с земли камень или палку, чтобы потом метнуть нам в лицо. За что? Этого мы так и не выяснили. Мы были слишком поглощены увиливанием от свистящих в воздухе предметов, чтобы остановиться и требовать объяснений.

Вдобавок ко всему появились ещё и «злодеи-воздыхатели» — мужчины и мальчишки-подростки, преследовавшие меня на велосипедах. Обычно они старались привлечь к себе внимание тем, что катили рядом со мной, пристроившись как можно ближе, свистели, делали непристойные жесты и вожделенно сопели. Как могли все они находить меня привлекательной в этих уродливых шароварах и футболке, это так и осталось выше моего понимания; тем не менее от «воздыхателей» не было отбоя. Как бы мы ни орали, с каким бы усердием ни отмахивались от них, словно от назойливых мух, они всё равно продолжали пыхтеть и нести чепуху. Наконец Ларри пришла в голову одна идейка. Когда же он впервые попробовал её в деле, она прекрасно сработала.

Нашей первой «жертвой» стал долговязый приставала в пластиковых сандалиях и рваных галабеях, чья похотливая улыбка выставила напоказ весь его почти беззубый рот. Пока ухажёр тащился рядом со мной, Ларри принялся за дело. Прежде всего он вклинился между мной и «воздыхателем», потом начал медленно оттеснять жертву от меня к противоположной стороне дороги. Вместо того чтобы смотреть, куда же его несёт, «воздыхатель», тупо работая педалями, не сводил глаз с моего тела. Ларри продолжал отжимать его к бровке, тот продолжал вожделенно пялиться на меня. И вот наша «жертва» уже целиком и полностью в руках Ларри. В считанные минуты Ларри удалось «выжить» его с дороги и резким ударом свалить на землю, в пыль и колючие кусты.

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: