 |
Структура эпического сюжета. «Малые» эпические формы. Эпический субъект. Точки зрения субъектов в структуре малых жанров
|
|
|
|
Структура эпического сюжета
Типическими особенностями строения событийного ряда в эпике являются: удвоение центрального события; закон эпической ретардации; равноправие и равноценность случая и необходимости; равноправие и взаимосвязь циклической и кумулятивной сюжетных схем; случайность и условность границ сюжета.
Своеобразие эпического события связано с эпической сюжетной ситуацией. «Ни отдельным событием, ни всей их совокупностью эпическая ситуация не создается, а также не преодолевается или отменяется». Ее создает соотношение мировых сил, существующее до и после действия, в событии оно лишь проявляется. Сущность мира, его целостность, взаимодополнительность противоположностей остается неизменной, поэтому окончательные оценки здесь невозможны. Это обусловливает и дублирование главного события, и необязательность или отсутствие развязки в сюжете, и другие особенности эпического сюжета.
«Малые» эпические формы. Эпический субъект
Исходя из гегелевского определения «эпического изображения», в центре его – «индивидуальное событие» (частное, особенное и в известной мере случайное), в котором проявляется «целостность мира», что доказательно изложено на материале «события изображенного» (объекта) в «больших» формах (эпопеи и романа). В «малых» жанрах (анекдот, басня, притча) «целостность мира» также выражается в «индивидуальном событии», но событие такое находится «в сфере субъекта» (в сознании героя, повествователя (или рассказчика) и читателя, то есть, на уровне «события изображения»). Рассмотрим структуры малых жанров, привлекая понятия субъекта высказывания и точки зрения.
|
|
|
Точки зрения субъектов в структуре малых жанров
Все три жанра – анекдот, басню и притчу – объединяет общий структурный принцип – акцент на событии самого рассказывания, а не на изображенном. В событии рассказывания сталкиваются противоположные точки зрения, и в итоге событие, реализующееся в субъектной сфере этих жанров, «пересоздает» предмет изображения.
В анекдоте такое столкновение называется «пуантом»: «случай из жизни» благодаря финальной смене точки зрения вдруг «становится демонстрацией странности мироустройства» [58, с. 298]. В притче столкновение точек зрения – это выбор одного из возможных жизненных сценариев, здесь раскрывается «правильность», ранее не выявленный «смысл предустановленного порядка» [58, с. 298]. В басне – сталкиваются два «аффективных момента» (эмоциональных состояний) действующих лиц. «Острота» басни обусловлена «несовпадением внешней точки зрения, с которой «мораль» вполне однозначна, и точек зрения участников изображенного события» [58, с. 298].
В рассмотренных жанрах можно обнаружить определенное родство с драмой: им присуща «сценичность», то есть, «отсутствие временной дистанции и приобщение читателя непосредственно к точке зрения действующего лица» [58, с. 298]. В то же время, необходимо каждую отдельную точку зрения представить предельно значимо, а это тормозит продвижение сюжета к финальной катастрофе или пуанту, что напоминает прием ретардации в большой эпике.
Ограниченность предметного содержания малых жанров компенсируется принципиальной множественностью точек зрения на мир, их творческим взаимодействием.
Родство больших и малых эпических форм
Сравнение структуры больших и малых эпических форм демонстрирует их родство, проявляющееся в тенденциях жанрообразования. Большие формы членятся на фрагменты-жанры («циклы»: «Герой нашего времени»). Малые (анекдоты, притчи, басни) объединяются в циклы.
|
|
|
Большой эпике всегда были присущи «вставные истории» («Илиада», «Одиссея», «Махабхарата»; романы Ф. Достоевского и др. ). Взаимоотражение обрамляющих и обрамленных сюжетов, а также формы рассказывания производят впечатление бесконечности мира и в предметной, и в субъектной сферах: размыкаются пространство или время изображенного действия, множится спектр возможных точек зрения на происходящее событие.
Эпическая «зона построения образа»
В малых жанрах персонаж-рассказчик и в больших жанрах герой-созерцатель находятся в позиции «внутринаходимости». Субъект изображения в большой форме деперсонифицирован, воспринимает «событие не изнутри изображенного мира», но и из действительности автора и читателя, он находится на границе изображенного мира.
Родовое качество эпики, сложившееся в античной поэтике – дистанцированность «времени рассказывания и рассказываемого времени», – подвергнуто сомнению в «новой критике». Ф. Штанцель, создатель теории «повествовательных ситуаций», полагает, что в романе эпическое («сообщающее») повествование дополняется сценическим изображением, то есть, читатель становится современником совершающихся событий, нивелируется дистанция между происходящим событием и рассказом о нем, как это происходит в драме (автобиографические произведения). Хотя такие ситуации встречались и в эпопее. Повествователь мог становиться наблюдателем происходящего события.
Таким образом, эпическому изображению присуща «взаимодополнительность двух противоположных позиций: максимально дистанцированной и максимально «приближенной» к событию» [58, с. 300].
«Сообщающую» позицию в событии рассказывания занимает, как правило, повествователь (хотя может быть и особый рассказчик), он находится на границе между реальностью изображенного мира и реальностью автора/читателя. Чем ближе рассказывающий субъект к границе изображенного мира, тем сильнее степень его деперсонификации – рассказчик превращается в безличного повествователя.
«Сценическую» позицию занимает рассказчик, он приближается к персонажному плану, поскольку сам принимает участие в рассказываемом событии, что сближает его с действующим лицом в драме.
|
|
|
М. Бахтин выделяет еще одно родовое эпическое качество – «эстетически-творческое отношение к герою и его миру», которое он обнаруживает изначально в эпопее. Смерть героя в эпопее равна его величию и славе (в соответствии в этимологией понятия – герой имеет божественное происхождение). Автор-творец, в бахтинском понимании, причастен жизни героя, что обусловливает его «божественность» и объясняет «высшую вненаходимость».
Постепенно акцент из события изображенного переносился на событие рассказывания (роман), что актуализировало тип завершения, присущий малым жанрам – «творческое взаимодействие точек зрения разных субъектов» [58, с. 301].
Двойственная позиция изображающего субъекта («сообщающая» и «сценическая») коррелирует с эпической ситуацией (столкновение полюсов мира или ценностных позиций, которое не получает разрешения). В эпическом изображении для героя значимо вневременное содержание его жизни, а для вечности значима жизнь героя. Внутренняя точка зрения (персонажа) восполняется позицией «вненаходимости», свойственной повествователю, что делает ее «внежизненно активной». Это объясняет тяготение «сообщающей» позиции в эпике к пределу «вненаходимости». «Сообщающая» позиция обеспечивает «эпическое миросозерцание», присущее эпопее и роману, который к ней тяготеет (но не современному роману).
«Вненаходимость» эпического субъекта проявляется и в больших, и в малых формах. Таким образом, для эпики характерен такой рассказывающий субъект, который одновременно «ограниченно причастен к изображаемому событию» и «безгранично от него отстранен», пребывает «между «частной» заинтересованностью и безразличной всеобщностью» [58, с. 303].
|
|
|
