 |
Годы ученичества п.н.милюкова: зарождение интереса к методологии исторического познания
|
|
|
|
Проблема культурно-исторического своеобразия россии в трудах русских мыслителей - предшественников п.н.милюкова
Зарождение культурологических идей П.Н.Милюкова совпало по времени с последним десятилетием XIX в., когда в отечественной науке активно оформлялись новые направления социогуманитарного знания, возникали научные течения и школы, опирающиеся на новые философские идеи и методологические разработки. Российская наука активно осваивала западноевропейские достижения, стремясь приложить наиболее плодотворные идеи к той проблематике, которая вышла на первый план благодаря многолетней дискуссии славянофилов и западников, - к вопросам объяснения культурно-исторического своеобразия России.
Формирование культурологических течений в западноевропейской философии и исторической науке, развитие сравнительного языкознания и сопоставительных филологических исследований в области фольклористики и мифологии, прогресс в изучении среднеземноморского — греко-римского античного наследия, появление новых подходов в анализе роли экономики и права как аспектов культурной эволюции, рождение позитивистской «научной социологии», - все это живейшим образом интересовало русских ученых.
Задача объяснения культурно-исторического своеобразия России далеко не сразу приобрела в отечественной науке свои отчетливые культурологические очертания. Различные проблемные аспекты этой задачи формировались как предметы исследования в конкретных дисциплинах.
Именно русские историки, филологи, антропологи, лингвисты, правоведы, преподававшие в университетах Москвы, Петербурга, Казани, Киева, первыми приступили к теоретическому изучению той проблематики, которая впоследствии и составила в своей совокупности основу концептуального осмысления истории русской культуры.
|
|
|
Позднее основоположники русской культурологии непосредственно приступили к решению таких вопросов, как определение понятий «культура» и «культурный прогресс», к рассмотрению состава «культурной истории» и ее отличия от истории повествовательной. Это сделалось возможным, благодаря опоре на философские представления и результаты поиска тех эпистемологических принципов, которые открывали перспективу выявления, глубинной генетической связи, взаимодействия и взаимовлияния различных культурных форм, определявших в своем развитии своеобразие русского пути в истории.
Идейные и методологические принципы были различны у зачинателей отечественной науки о культуре. Эти различия определялись не только научно-теоретической позицией, но и той общественно-политической ориентацией, которой придерживался тот либо иной мыслитель во взгляде на корневую для русских культурологов проблему - что есть Россия в ее отношении к Европе?
Свое оформление эта проблема впервые обрела в «Философических письмах» П.Я.Чаадаева, где остро и одновременно глубоко рассматривалось своеобразие российского исторического пути в сравнении с западноевропейским и очерчивались особенности культурно-исторического развития России и Запада.
П.Я.Чаадаев, разрабатывая представления о культуре как таковой, исходил из аналогии между личностью и этносом, полагая нравственность и в том и в другом случае решающим итогом развития.
Истинная культура, согласно Чаадаеву, имеет рафинированный духовный характер, что нашло свое выражение в историческом бытии христианских народов. Предельное выражение этой духовности до сих пор имело место, утверждал он, лишь у народов католической Западной Европы в период средневековья.
|
|
|
ПЛ.Чаадаев указывал на противоречивость хода истории на то, что социальное развитие народов протекает «как в добре, так и во зле». Этой противоречивостью он объяснял нелинейность пути, которым народы идут к культуре. Так, появление протестантизма в Западной Европе и исторические итоги Реформации представлялись ему регрессом, который вернул западноевропейские народы к состоянию взаимной разобщенности, характерному для дохристианского периода в их истории.
Россия, по мнению Чаадаева, не доросла до собственной духовной стадии в развитии ее цивилизации. Она не сделала еще своего исторического шага из поры «юности» в «зрелый возраст». России, как подчеркивал Чаадаев, предстояло в своем культурном развитии сделаться мостом между Западом и Востоком, ибо к этому она была предрасположена географически. Но она не осуществила этого и даже не развила «традиций ни того, ни другого», т.е. не избрала ни восточного, ни западного пути к культуре, а обратилась за христианским учением к «растленной Византии». Именно выбор исторического пути, который был проложен Византией, только что отпавшей от «вселенского братства», и привел Россию к созданию гигантской государственности, поработившей каждую человеческую личность, «начиная с самых высот общества и кончая рабом, существующим лишь для утехи своего владельца.
Следует подчеркнуть, что представления о культуре формировались у Чаадаева в рамках его философской концепции, сложившейся под влиянием гегелевских идей. Это влияние сказывается и в идее развития истории как процесса закономерного и обусловленного противоречивым началом. Но у
Гегеля всемирная история предстает как поэтапная объективация абсолютного духа в национальных историях, причем далеко не во всех. А Чаадаев в интерпретации истории заменяет гегелевский абсолютный дух идеей культуры как духовности, выступающей высшей стадией развития народа. В отличие от Гегеля Чаадаев не делит народы на исторические и неисторические, т.е. неразвивающиеся и признает историчность духовных традиций Востока.
Своеобразие исторического пути России он усматривает в особенности ее культурной миссии — соединения Востока и Запада, обусловленной географическим положением страны. А причину торможения в развитии отечественной культуры — в первоначально ошибочном духовном выборе византийского христианства, ибо Византия для Чаадаева символизировала упадок, а не расцвет культуры.
|
|
|
В итоге философско-историческая концепция культуры Чаадаева представляет ее развитие по двум основным руслам — Восток и Запад и на двух основных этапах — древний мир и христианская эпоха. Зрелость России он связывал с обновлением ее христианской духовности путем заимствования ряда положений, свойственных католицизму. Не сочувствуя в области политических идей социализму, Чаадаев предполагал все же его будущую победу в России, подчеркивал, что это произойдет не потому, что социализм прав, а потому, что неправы его противники.
Годы ученичества п.н.милюкова: зарождение интереса к методологии исторического познания
Наиболее ранний этап становления научно-теоретического мировоззрения П.Н. Милюкова, в значительной степени повлиявший на все последующее развитие его культурологических идей, характеризуется в исследовательской литературе в основном на базе анализа его собственных мемуаров — двухтомника «Воспоминаний», впервые вышедшего в свет post mortum — в Нью-Йорке в 1955 г. Следует отметить, что долгое время исследование научного творчества П.Н.Милюкова вообще не ставилось на повестку дня в качестве самостоятельной задачи по причинам, охарактеризованным во введении к настоящей работе. Вплоть до последних лет не вводились в научный оборот новые источники, позволяющие реконструировать в полном объеме генезис методологических идей Милюкова, а также не выявлялось влияние на процесс становления его теоретического мышления со стороны тех ученых, имена которых упомянуты в «Воспоминаниях» без каких-либо дополнительных пояснений.
Архивные изыскания, предпринятые отечественными историками на современном этапе, позволяют восполнить данный пробел и по возможности реконструировать ту интеллектуальную ситуацию, которая способствовала зарождению у Милюкова-юноши интереса к методологии исторического познания.
|
|
|
Несколько слов необходимо сказать о «Воспоминаниях» как об источнике для изучения указанного вопроса. Мемуары Милюкова готовились к печати двумя известными историками-эмигрантами — М.Карповичем и Б.Элькиным. Ими была проделана объемная текстологическая работа по воссозданию максимально точного авторского текста, но задача его научного комментирования при этом не ставилась.
В России первая публикация «Воспоминаний» осуществилась лишь в 1990 г. Научный аппарат этого издания оказался минимальным — многие и многие имена, фигурирующие в тексте, не были прокомментированы, в силу чего и остались для читателей на статусе terra incognita.
Необходимо отметить, что мемуары ученого не являются доказательно выдержанным отражением его научной общественно-политической деятельности. Милюков приступает к работе над «Воспоминаниями» в начале Второй мировой войны в 1940 г. по настоянию друзей, высказавших пожелания, чтобы он самолично рассказал о своей жизни, богатой общественно значимыми событиями. В тот период, по собственному признанию ученого, он пребывал в весьма тягостной для себя ситуации — в связи с ухудшением здоровья Милюков был выключен из привычной активной деятельности, свойственного ему с юности динамичного образа жизни, активно проявлявшегося и в науке, и в политике, и такое вынужденное «безделье» оказалось для него равным катастрофе. Составление мемуаров явилось в такой ситуации единственно доступной для него формой активности.
Важно подчеркнуть, что Милюков стремился предупредить читателей «Воспоминаний» о возможных неточностях, обращая их внимание на тот факт, что исключительной опорой в создании мемуаров ему служила «собственная память». Со свойственной ему интеллектуальной честностью он не ручался за строгость в реконструкции некоторых событий излагаемой автобиографии.2
И все же даже с учетом этой авторской ремарки «Воспоминания» остаются наиболее полным и представительным источником, к которому неизменно обращаются все без исключения исследователи. 3
В настоящее время открылись и дополнительные источники для изучения этапов жизненного пути и деятельности Милюкова. Так в работе А.В.Макушина и П.А.Трибунского — «П.Н.Милюков: Труды и дни» на основе архивных изысканий вскрыт целый ряд биографических фактов и обстоятельств, позволяющих объемно воссоздать контекст становления Милюкова-культуролога. Авторами этой работы введен в научный оборот новый весьма значительный фактический материал, эпистолярное наследие ученого. А.В.Макушин и П.А.Трибунский также проанализировали мемуары тех современников Милюкова, которые были непосредственными участниками общественной и научной жизни той эпохи.
|
|
|
Как свидетельствует текст «Воспоминаний» и как отмечают исследователи творчества Милюкова, научно-теоретическое мировоззрение начало складываться у него довольно рано - уже в период обучения в старших классах гимназии. В частности, П.А.Трибунский и А.В.Макушин отмечают, что у Милюкова-гимназиста сформировалось «целевое отношение к жизни», обусловленное мировоззренческими интересами».1
Он получил традиционное для русского дворянского юношества классическое гимназическое образование, прививавшее интерес к истории европейской культуры и ее ценностям. В течение восьми лет (1869—1877 гг.) он обучался в 1-ой московской гимназии, где зарекомендовал себя вдумчивым и одаренным учеником. Важно подчеркнуть, что особый интерес юный Милюков проявлял именно к литературе, будучи с детских лет приучен к чтению, и этот интерес сохранился у него на протяжении всей последующей жизни.1
Именно в старших классах гимназии, как утверждал сам П.Н.Милюков, он серьезно занялся изучением античного литературного наследия. Благодаря усилиям компетентных гимназических наставников, у будущего историка «разгорелась искра любви к классическому миру». Значительную роль в этом сыграл преподаватель греческого языка П.А.Каленов — под его влиянием Милюков ознакомился в оригинале с произведениями Софокла, Эсхила, Еврипида и пробовал свои силы в искусстве перевода античной классики.
В этот же период он открывает для себя греческую философию, глубоко увлекается платоновскими диалогами и аристотелевской «Метафизикой». Среди римских писателей его особенно заинтересовали Плавт и Теренций, а также произведения Горация. Углубляясь в знакомство с латинским наследием, П.Н.Милюков проникся любовью к сочинениям Тацита, Тибулла, Катулла, Проперция и, по его собственному признанию, перечитал всего Цицерона.4 Его увлекала не только античная словесность, но и классическая философская, юридическая мысль, труды древних историков.
Необходимо отметить, что вторая половина 70-х гг. XIX в. ознаменовалась в историко-филологических исследованиях античности поисками научно-теоретических обоснований для периодизации древней истории. Ученых волновал вопрос, оправдано ли следовать в выделении тех либо иных исторических периодов за документами эпохи историографическими сочинениями античных авторов, хрониками и т.п. Или же периодизация должна строиться с учетом смысловой целостности с датами правлений и прочими формальными критериями.
|
|
|
