 |
Контрольные вопросы и задания. Война в Югославии как ситуация‑магнит в российском и американском политическом дискурсе
|
|
|
|
Контрольные вопросы и задания
1. Чем можно объяснить активное использование метафорической модели «ПОЛИТИКА – это ТЕАТР» в современном политическом дискурсе?
2. Чем отличается использование метафорической модели «ПОЛИТИКА – это ТЕАТР» в российском и американском политическом дискурсе?
3. Назовите основные фреймы метафорической модели «ПОЛИТИКА – это ТЕАТР». Почему состав этих фреймов в российском и американском политическом дискурсе практически совпадает?
4. Чем вы можете объяснить тот факт, что метафоры из подсферы‑ источника «кино» используются в американской политической коммуникации значительно чаще, чем в российской?
6. Выделите в следующих фрагментах метафоры со сферой‑ источником «кино»? К каким фреймам указанной модели относятся следующие примеры метафорического словоупотребления?
Славная когорта кандидатов в президенты, похоже, лишилась главного клоуна: ЦИК отказал в регистрации Владимиру Жириновскому (В. Устюжанин, Комсомольская правда).
Думское меньшинство свой неуспех раскрутило до уровня шекспировских трагедий. Вышли на сцену и обманутый король Лир (Евгений Примаков), и загнанный в угол мятущийся. Гамлет. (Явлинский), и страдающий Ромео (Кириенко) (С. Благодоров, Комсомольская правда).
В лагере демократической оппозиции сегодня такой разлад, что и третье место для. них – скорее подарок от. Владимира Жириновского, который изрядно поднадоел электорату своим избитым, репертуаром. (М. Куштанин, Российская газета).
Но в этом как раз самая сильная сторона человека, точно понявшего, что сегодня нужно нашему народу, уставшему от политического балагана (Ю. Васильев, Российская газета).
|
|
|
Зато лучший грим, был у Геннадия Зюганова. Гримировать Геннадия Андреевича стали так густо и обильно, что лидер коммунистов с каждым днем становился все более похож на шарж своего исторического предшественника. Ну и хорош был «макияж» политический. Чувствуя, падающий рейтинг красных идей, Зюганов все чаще гримируется, под социалиста, а то и консерватора (А. Семенова, А. Достов, Московская правда).
Есть такая, цирковая, профессия – антиподист. Это когда артист подбрасывает и ловит предметы не руками, а ногами. В последнее время все большее число отечественных политиков (больших и малых) предлагают, российским избирателям освоить причуды, этого старинного жанра. Проголосовать не руками, а ногами (С. Чугаев, Комсомольская правда).
Безапелляционность заявлений Явлинского и феноменальный рост его рейтинга всерьез озаботили президентских драматургов (И. Иванцов, Комсомольская правда).
Есть что‑ то мелкое, циничное и смешное одновременно в показных трюках, направленных на «повышение» рейтингов кандидатов в президенты (А. Хисамов, Российские вести).
Они (власти) играют в свою циничную командную игру, на фоне которой причуды Ельцина были только клоунскими репризами между главными номерами программы (Ш. Муладжанов, Московская правда).
Война в Югославии как ситуация‑ магнит в российском и американском политическом дискурсе
В последнее десятилетие неоднократно обнаруживалось, что народы России и Соединенных Штатов проявляли трагическое непонимание позиций друг друга по отношению к локальным вооруженным конфликтам. Это непонимание наиболее ярко проявилось при оценке боевых действий на территории бывшей Югославии, Ираке и Чечне. Ярким примером может служить такой факт: абсолютное большинство граждан и все крупные политические партии России осуждали кровавый антисербский террор албанских сепаратистов в Косово и варварские бомбардировки мирных городов Югославии. А вот в большинстве европейских стран и в Соединенных Штатах общественное мнение было на стороне жертвы режима Милошевича – свободолюбивого албанского народа, которому оказали помощь доблестные войска НАТО.
|
|
|
Очевидно, что обычный человек не в состоянии объективно разобраться в причинах межнациональных конфликтов. Ему «помогают» в этом профессиональные политики и журналисты. А одна из задач когнитивной лингвистики – выявить пути воздействия на общественное мнение, способы концептуализации и переконцептуализации политической действительности в национальном сознании.
Исследование факторов, воздействующих на общественное мнение той или иной страны, – проблема многоаспектная. Один из важных путей ее решения – это когнитивное изучение способов метафорического оправдания (и осуждения) войны, т. е. способов образного объяснения того, почему данные боевые действия с моральной точки зрения необходимы и законны или же, наоборот, аморальны и беззаконны. Такое исследование должно быть проведено с учетом общей роли милитарных (по сфере‑ мишени) метафор в политическом дискурсе России и Соединенных Штатов.
В современном политическом дискурсе метафора стала мощным средством концептуального воздействия на общество. Например, в когнитивном исследовании Дж. Лакоффа (1991) показано, как правительство США и поддерживающие его средства массовой информации при помощи специальной системы концептуальных метафор внедряли в сознание американского народа (и всего мирового сообщества) мысль о том, что военные действия Соединенных Штатов против режима Саддама Хусейна в Ираке этически безупречны. Основной аргумент – это борьба против кровавого тирана, совершившего неспровоцированный акт агрессии против народа Кувейта. В этой же публикации рассматриваются метафорические аргументы, используемые в Ираке для осуждения вмешательства США во внутренние дела арабских стран и помощи тоталитарному режиму в Кувейте. Для арабов отношения между Ираком и Кувейтом – это внутрисемейные отношения между братьями, которые в какой‑ то ситуации могут поссориться, но не имеют права призывать в такой ситуации посторонних в качестве защитника или судьи. К тому же
|
|
|
Ирак – это старший брат, который по арабским традициям имеет полное право требовать послушания от младшего. Для арабов Америка – это чужестранец (и к тому же иноверец), пытающийся вмешаться во внутрисемейные отношения арабов. Для американских лидеров отношения между Кувейтом и Ираком – это отношения между наглым разбойником и мирным обывателем, которому, к счастью, приходит на помощь его старый надежный друг – доблестный полицейский.
Как отмечает Дж. Лакофф (1991), взаимное непонимание между американцами и арабами во время войны в Персидском заливе во многом объясняется различной ролью ряда концептуальных метафор в национальном сознании. Используемые американскими политиками для оправдания своих действий метафорические образы оказались убедительными для большинства европейцев и американцев, но на жителей Ближнего Востока большее впечатление производили метафоры сторонников Саддама Хусейна.
К не менее интересным и важным результатам могло бы привести сопоставление метафорического моделирования балканских событий в российском и американском политическом дискурсе. Оказывается, что и американская, и российская системы представления событий в Югославии вполне соответствуют рассмотренной Дж. Лакоффом метафорической схеме «Злодей – Жертва – Доблестный спаситель». Но Злодей и Жертва в политическом дискурсе США и России как бы меняются местами: для американцев Злодеи – сербы, а Невинная жертва – албанцы; а в освещении российской прессы все наоборот: Злодеи – албанцы, Невинная жертва – сербы. Соответственно в роли Доблестного спасителя в европейской и американской метафорической картине мира выступали войска НАТО, тогда как в представлении наших политиков и большинства журналистов эту роль должны были выполнить российские воины. Похоже, что российский взгляд на распределение ролей оказался под сильным влиянием метафоры родства: наши братья по крови и религии, конечно, больше подходят на роль жертвы, чем на роль злодея. Скорее всего, реальность не соответствует ни той, ни другой схеме: обе конфликтующие стороны были одновременно и жертвой и злодеем, а натовские генералы, возможно, думали о демонстрации своей мощи больше, чем о спасении невинной жертвы.
|
|
|
Показательно, что при характеристике положения дел в Югославии российские средства массовой информации постоянно использовали концептуальную метафору РУССКИЕ И СЕРБЫ – БРАТЬЯ. Как известно, использование метафоры родства – мощное средство переконцептуализации политической картины мира. Вместо общепризнанных в цивилизованном мире принципов межгосударственных отношений (невмешательство во внутренние дела, выполнение решений международных организаций, уважение прав человека и др. ) к отношениям между Россией и Югославией метафорически применяется модель внутрисемейных отношений. А эти отношения регулируются не столько законами, сколько традиционными представлениями о том, как должны поступать родственники в тех или иных ситуациях. Все члены семьи – это «свои», и при необходимости они должны совместно противостоять «чужим»; в соответствии с семейной этикой на защиту «своего» надо становиться вне зависимости от того, прав он или нет; «своим» надо помогать бескорыстно, не задумываясь при этом о материальных издержках и взаимоотношениях с «чужими».
Удивляет сам способ метафорического выявления «братьев». По используемой логике, сербы – это наши братья, потому что все мы славяне. И Россия просто обязана им помогать. А вот католики‑ хорваты и мусульмане‑ боснийцы для нас уже не совсем братья, во всяком случае менее близкие родственники, чем православные сербы. Иначе говоря, при выявлении «братьев» используется еще и конфессиональный критерий. При этом как бы забывается, что в России живут не только славяне и не только православные. Например, российским татарам‑ мусульманам братья по вере скорее боснийцы и албанцы. А у татар‑ атеистов на раздираемых религиозными войнами Балканах вообще нет близких родственников.
При оценке роли рассматриваемой модели следует учитывать, что метафора родства – одна из наиболее традиционных для российского политического дискурса. В соответствии с этой моделью отношения между государством и гражданами, между лидером страны (царем, президентом, генеральным секретарем и др. ) и народом концептуально представляются как отношения в семье, члены которой ощущают кровную связь между собой и душевную привязанность друг к другу. Точно так же представляются отношения между славянскими странами и между православными народами.
|
|
|
Эти метафоры по существу неистребимы в российском сознании. Метафора родства широко использовалась уже в политической речи Российской империи (Россия – это мать, Москва – матушка, царь – батюшка, императрица – матушка, соответственно подданные – это дети, «возлюбленные чада», все славяне – братья, православные народы – тоже братья).
В советскую эпоху рассматриваемая модель была приведена в соответствие с новыми идеологическими потребностями. Так, место братьев по вере и крови (православных и славянских народов) заняли «братья по классу» (пролетарии всех стран) и идеологии. Одновременно были обнаружены и другие родственные связи: как сформулировал В. В. Маяковский, «Партия и Ленин – близнецы‑ братья». В других случаях Ленин представал уже как «дедушка», а юные пионеры назывались его внуками. Сталин постоянно именовался «отцом народов», а вот Горбачев оказался отцом только перестройки (и одновременно ее прорабом).
Каждый новый этап развития политического дискурса привносит изменения в закономерности развертывания рассматриваемой модели. Ведущая концептуальная метафора времен Л. И. Брежнева – это большая семья братских народов (а также братских партий), каждый рядовой (и не только рядовой) член которой испытывает сыновьи чувства в ответ на отеческую (и одновременно материнскую, одним словом, родительскую) заботу коммунистической партии и советского правительства. В последнее десятилетие ХХ в. оппозиция много говорила о том, что государством управляет некая «семья», главой которой является сам президент. Одновременно крестные отцы, паханы, братки, семьи и кланы обнаружились и в среде политиков. В результате традиционная метафора родства объединялась с криминальной метафорой, которая тоже имеет в нашей стране многовековую историю.
В современных текстах встречается и метафорическое использование лексики родства в соответствии с традиционными моделями. Так, один из постоянных аргументов противников продажи земли состоит в том, что «Земля – мать, а мать продавать нельзя». Ср. также: Мы все говорим, что после матери вторая мать деревня (Н. Харитонов). Мы (русские, украинцы и белорусы) были непобедимы, когда были вместе. У нас общие корни, мы – единая семья (В. Путин).
Кстати, обратим внимание: наш президент в данном случае включил в «единую» семью только восточнославянские народы.
Значительное место в современной российской политической метафоре занимает образное представление союза страны и ее официального лидера. Президентские выборы могут метафорически обозначаться как обручение, последующий период – как предсвадебный, вновь избранный президент и страна – как жених и невеста, инаугурация – как вступление в брак, а первые сто дней после нее – как медовый месяц. Предложение занять важный государственный пост в нашей стране нередко называется сватанье (сватовство).
Для американского политического дискурса метафора родства мало характерна, а поэтому российские метафорические аргументы не производят должного впечатления в США. Для американцев гипотетическое и даже вполне реальное кровное родство – это не причина для оказания материальной и тем более военной помощи. Как показал Дж. Лакофф, в Америке особенно действенны метафоры болезни и здоровья, финансовые и спортивные метафоры, образ отвечающего за порядок полицейского, представление войны как продолжения политики (метафора немецкого генерала Карла Клаузевица) и др. В американской ментальности президент как бы подписывает контракт с народом‑ работодателем. А если президент Милошевич или президент Саддам Хусейн нарушают условия контракта, то они – преступники. Для американцев Югославия – это больной организм, который вынуждены лечить натовские доктора. Или нарушающий порядок гражданин, которого вынужден призвать к порядку доблестный полицейский дядя Сэм.
Однако американские метафоры сохранения здоровья, экономической выгоды и справедливого полицейского плохо воспринимаются в России. Такова уж наша национальная ментальность, что о своем здоровье мы начинаем думать, когда его уже не осталось. Говорить об экономической выгоде мы считаем неприличным, особенно если это касается политических связей с «братьями». А уж «справедливый милиционер» – это для значительной части наших соотечественников просто оксюморон.
С другой стороны, в российской политической (и бытовой) метафоре постоянно присутствуют криминальные образы, причем далеко не всегда они имеют негативную окраску. Разбойник и даже бандит – это у нас едва ли не похвала, а такие слова, как разборка, разводить, мочить, судя по всему, превращаются в обычные термины политической сферы. Очевидно, что такие метафоры совершенно недоступны американскому политическому сознанию.
В некоторых других случаях концептуальные метафоры русских и американцев на первый взгляд очень похожи, но пониманию мешают некоторые детали. Примером может служить концептуальная метафора ОБЩЕСТВО – это ДОМ. Хорошо известно, что Дом – важнейший культурный концепт в человеческом сознании, это традиционный для мировой культуры источник метафорической экспансии. Так, Н. Д. Арутюнова отмечает: «Со времен Маркса стало принято представлять себе общество как некоторое здание, строение… Эта метафора позволяет выделить в обществе базис (фундамент), различные структуры (инфраструктуры, надстройки), несущие опоры, блоки, иерархические лестницы» (Теория метафоры, 1990. С. 14–15).
Подобные метафоры широко распространены и в отечественной политической речи. Приведем несколько примеров.
Фундамент общества – возрождение крестьянства (А. Руцкой); Задумайтесь, какую крышу нам обещает Черномырдин? (Б. Федоров); К экономическому краху и обнищанию мы пришли из‑ за раскрытых настежь границ. Разве можно говорить о порядке в доме, если нет в доме дверей и замков? (В. Жириновский).
Метафоры рассматриваемой сферы, как правило, производят впечатление убедительности, соответствия изображаемой картины очевидным правилам мироустройства. Рассмотренные выше образы, видимо, относятся к общечеловеческим, но в этой сфере существуют собственно русские метафоры, образы, отражающие именно наше социальное сознание. В современном массовом российском сознании ДОМ – это вовсе не деревенская изба или собственный коттедж, а многоэтажное здание со множеством квартир, причем квартиры эти часто бывают коммунальными. Образ коммунальной квартиры оказался удивительно подходящим для метафорического обозначения всевозможных политических конфликтов. Ср.:
И у Косово и у Чечни есть сходство с коммунальной квартирой. К жарким баталиям на коммунальной кухне нам не привыкать – хоть со сковородками, хоть с минометами. А что способно решить квартирную проблему? Только расселение. Иначе «соседи» все равно будут лупить сковородками друг друга или «разводящих» (Б. Мурадов). Мир маленький, и в этом сообществе квартир мы должны жить в мире и не гадить друг другу в кастрюли (К. Боровой).
Можно предположить, что в системе американских политических метафор ДОМ – это не многоэтажная коммуналка, а жилище для одной семьи, это собственность семьи, ее крепость и вместе с тем показатель солидности, состоятельности. Поэтому «коммунальные» метафоры при переводе требуют специального лингвокультурологического комментария.
Рассмотренные материалы показывают, что в политических дискурсах различных стран и народов для обозначения сходных ситуаций нередко используются совершенно различные метафорические модели, а, казалось бы, однотипные метафорические образы могут по‑ разному восприниматься в различных национальных культурах. Возможно, исследования по когнитивной теории метафоры смогут помочь народам лучше понять метафоры, свойственные другим культурам. Это, в свою очередь, поможет людям стать более терпимыми к другой системе мышления, к иной системе образной концептуализации политической реальности.
|
|
|
