Маркс и Энгельс о прогрессе

МАРКСИЗМ

Теория и практика государственно­го социализма во второй половине XIX—XX вв. были теснейшим обра­зом связаны с идеями немецких фи­лософов Карла Маркса (1818—1883) и Фридриха Энгельса (1820—1895). Хотя их взгляды подчас выходили за рамки государственного социализма, можно без преувеличения сказать, что они оказали решающее влияние на становление этого течения в боль­шинстве стран мира.

ОТЧУЖДЕНИЕ. Существующее об­щество не удовлетворяло Маркса по­тому, что оно не создавало условий для свободного развития каждого че­ловека и человечества в целом. Ры­ночная экономика функционирует благодаря множеству действий от­дельных людей и компаний. Эти дей­ствия не согласованы между собой, не подчинены коллективной воле лю­дей. То, что получается в результате (наличие или отсутствие определён­ной продукции, доступность того или иного изделия для одних и его не­доступность для других, кризисы и подъёмы производства), может со­вершенно не соответствовать жела­ниям и потребностям конкретных индивидов. Маркс определил это со­стояние как «отчуждение».

Человек отчуждён от общества (не влияет на его развитие), от других лю­дей (он только средство в руках ко­го-то, кто использует его ради собст­венной выгоды), от себя самого (работая, он не реализует себя, а лишь изготовляет «товар» — то, что идёт на продажу, — ради получения прибы­ли). Отчуждение выступает у Маркса как всеобъемлющая несвобода чело­века в обществе.

Маркс считал, что современное об­щество примитивно, поскольку его жизнь определяется безликими зако­нами (прежде всего экономически­ми). Оно не осознаёт само себя и не может собой управлять.

МАРКС О СВОБОДЕ

Европейская мысль пронесла через тысячелетия идеал древнегреческой цивилиза­ции — калокагатию, представление о гармонично и всесторонне раз­витом человеке, владеющем собст­венными чувствами и телом, контро­лирующем свои поступки. Маркс переносил эту идею на общество. Ин­дивидуальная свобода станет возмож­на только тогда, когда общество будет действовать не на основе безликих законов рынка, а благодаря прямому сотрудничеству людей и их ассоциа­ций. Эти ассоциации будут договари­ваться о том, что, как и для чего не­обходимо производить.

Однако, сделав упор на «коллек­тивные» и «общественные» условия свободы, этот мыслитель в соотно­шении индивидуальных и коллектив­ных интересов отдал приоритет кол­лективному началу. Он считал, что человеческая личность является «со­вокупностью всех общественных от­ношений», без влияния которых че­ловек подобен «чистому листу». Именно общество, «общественное бытие» формирует «общественное» и личность всякого отдель­ного человека.

МАРКС И ЭНГЕЛЬС О ПРОГРЕССЕ

Как и большинство мыслителей XIX в., Маркс и Энгельс были оптимиста­ми, верили в прогресс человечества. Огромное влияние оказали на них идеи немецкого философа Гегеля о развитии истории, в ходе которого раскрываются новые грани и возмож­ности человеческой свободы. Маркс и Энгельс искали в истории логику саморазвития общества и нашли её в накоплении знаний, совершенство­вании техники и способностей людей. Всё это они объединили понятием «производительные силы общества». В производительных силах Маркс и Энгельс усматривали основу чело­веческого существования, предопре­делявшую мышление людей, формы отношений между ними, способ управления обществом.

Маркс представлял историю как непрерывный процесс смены «об­щественно-экономических форма­ций» — моделей устройства общест ва. Люди создают орудия труда, «сред­ства производства», в результате воз­никает потребность в той или иной форме управления ими. А это пред­полагает существование определён­ных отношений между людьми по поводу производства и обмена («про­изводственные отношения») и опре­делённого способа принятия обще­ственных решений — власти.

Рано или поздно новая техноло­гия, новые орудия труда, новые зна­ния, новый опыт и новые потребно­сти людей вступают в противоречие со старыми формами производст­венных отношений, организации об­щества и власти. Тогда происходит взрыв, революция, возникает новая форма организации и управления, соответствующая новым задачам, Именно так будут развиваться со­бытия, полагали Маркс и Энгельс, и в рыночном обществе (по их тер­минологии — капиталистическом). В своей главной экономической ра­боте «Капитал» Маркс замечал: «Ка­питал становится оковами того спо­соба производства, который вырос при нём и под ним. Концентрация средств производства и обобщест­вление труда достигают такого пунк­та, когда они становятся несовмес­тимыми с их капиталистической оболочкой».

Итак, прогресс есть в первую оче­редь прогресс экономики. В этом от­ношении Маркс и Энгельс во многом следовали традиции либеральной мысли, что дало основание современ­ному немецкому исследователю Ро­берту Курцу назвать их «диссидента­ми от либерализма». И, подобно классическим либералам, марксисты почти никогда не ставили вопрос о «цене прогресса», о страданиях тех реальных людей, которых прогресс перемолол своими жерновами.

Необходимость развития и увели­чения производства материальных благ заставляет людей двигаться впе­рёд, к новым способам производст­ва. На каком-то этапе производитель­ные силы обеспечат такой уровень производства, что людям уже не нуж­но будет конкурировать между собой за обладание самым необходимым.

Тогда и станет возможным «царство свободы», приходящее на смену «цар­ству необходимости», — своего рода золотой век в далёком будущем, за­вершение и цель истории по Марксу.

Но переход к «царству свободы» скорее всего не произойдёт мирно, поскольку найдутся силы, защища­ющие старые общественные отноше­ния: владельцы средств производ­ства — представители правящего в современном обществе класса бур­жуазии. Они заинтересованы в сохра­нении отживших порядков, так как именно на этих порядках основаны их власть и привилегии.

Маркс полагал, что только люди из самых обездоленных и угнетённых социальных слоев — пролетариат — могут обеспечить переход к «царст­ву свободы», иными словами, «соци­альную революцию». Они, в отличие от буржуазии, владеющей заводами, банками, торговыми предприятиями и предметами роскоши, меньше при­вязаны к капиталистическому спосо­бу производства, к капиталистичес­ким общественным отношениям. «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, а приобретёт он весь мир», — писал Маркс. Благодаря ре­волюции исчезнет и пролетариат (ис­чезнет его обездоленность), и буржу­азия (её собственность перейдёт в общественное пользование). Сво­бодное общество будет бесклассовым.

«ОТ КАЖДОГО ПО СПОСОБНОСТЯМ — КАЖДОМУ ПО ЕГО ПОТРЕБНОСТЯМ»

Слово «коммунизм» происходит от латинского communis — «обший». Коммунами называли себя средневековые вольные города, освободи­вшиеся от власти феодального сеньора, в знак того, что его жители будут отныне сообша защищать свой город и управлять им.

Фраза «от каждого по способностям — каждому по его потребно­стям» наиболее кратко и ёмко выражает экономический принцип ком­мунизма: все члены общества занимаются общественно необходимым трудом в соответствии со своими способностями, а общество удовле­творяет потребности всех своих членов.

Основные положения этой формулы уходят далеко в глубь исто­рии. О том, что всё разделялось «по потребности каждого», говори­лось ещё в тексте «Деяний апостолов», где речь шла об обшинах, со­зданных первыми христианами. Томас Мюниер, один из руководителей крестьянской войны в Германии в XVI в., писал: «Всё обшее (omnia sunt communia), и каждому должно быть по возможности выделено по его нужде». Ранние христиане, считал первый представитель утопическо­го коммунизма сельский священник Жан Мелье (1664—1 729), «сдела­ли одним из главных пунктов символа своей веры и своей религии об­щину святых, то есть общность благ, находившихся в распоряжении святых». Только позднее, утверждал Мелье, слово «общность» (com­munion) было заменено «воображаемым причашением (communion) благ духовных».

Маркс, критикуя программу германской социал-демократии, при­нятую на Готском съезде, выдвинул теорию поэтапного перехода к ком­мунизму (1875 г.). На «первой фазе коммунистического общества», при сохранении «родимых пятен старого общества», каждый произво­дитель станет получать «такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда», сколько сам «он дал общест­ву». И только «на высшей фазе коммунистического общества», когда производительные силы разовьются до такой степени, что создадут всеобщее материальное изобилие и «источники обшественного богат­ства польются полным потоком», будет возможен коммунистический способ производства и распределения.

Коммунизм подразумевает максимальное развитие способностей и творческого потенциала каждого человека, поэтому каждый станет заниматься тем, к чему у него есть способности. Люди возьмут от об­щества всё, что им необходимо, и отдадут обществу свои творческие усилия.

Именно с коммунистическим принципом неразрывно связано от­ношение Маркса к свободе: «Свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».

КАПИТАЛИЗМ И КОММУНИЗМ

Для определения существующей в Европе системы обще­ственных отношений и её альтернативы Маркс использо­вал термины «капитализм» и «коммунизм» соответствен­но. Эти определения широко применялись уже при жизни Маркса и не менее активно используются сейчас, но ма­ло кто понимает их смысл.

Капитализм не есть система, которой управляют не­сколько респектабельных людей, курящих сигары и поль­зующихся дорогими автомобилями. Капитализм не есть система, при которой главной целью богатых людей яв­ляются роскошная жизнь и удовольствия, получаемые от неё. Это система всеобщего универсального товарного производства, вытеснившего все прочие его формы и стре­мящегося к непрерывному росту.

Товаром принято называть вещь, изготовленную не для самопотребления, а на продажу, в целях извлечения при­были. В докапиталистическую эпоху подавляющее боль­шинство населения жило в сельских общинах, занятых про­изводством всего необходимого, и не знало, что такое торговля. Меньшинство обитало в небольших (по нынеш­ним меркам) городах, центрах ремёсел и торговли. Товар­ное производство существовало, но не было господству­ющей системой общественно-экономических отношений и жёстко контролировалось городскими общинами, опре­делявшими цену и качество продукции.

Капитализм сложился в западноевропейских странах после Средневековья. Купцы накопили огромные суммы денег и усовершенствовали систему банков и кредита. Ста­ло возможно использовать эти средства, вкладывая их в ма­шинное производство товаров (тогда были изобретены пер­вые текстильные станки). Миллионам бедняков (в прошлом общинные крестьяне), согнанных феодалами и абсолютист­ским государством со своей земли, пришлось смириться с новой системой производственных отношений. Теперь они работали по найму в полях либо мастерских, т. е. про­давали свой труд владельцам средств производства, а на полученные деньги приобретали то, что нужно для жизни.

С широким распространением наёмного труда товар­ное производство превратилось в господствующую фор­му отношений. Однако сама по себе коммерция (простое товарное производство) не могла обеспечить устойчиво­сти общества. Этого достигло только капиталистическое товарное производство.

Капитал является системой производственных отно­шений, которые устанавливают эффективную связь меж­ду трудом живым (человеческим) и мёртвым (накоплен­ным предыдущими поколениями в виде станков, фабрик и т. д.). 1Лель и сущность капитала состоят не в простом накоплении потребительских ценностей, а в непрерыв­ном умножении совокупной стоимости, которой владеет общество. Общественный строй, основанный на капита­ле, Маркс называл капиталистическим. Роль капиталиста, по мнению этого мыслителя, вто­рична, «капиталист является таковым только в качестве функции капитала», лидера общественного производст­ва, где мёртвый труд развивается живым трудом. Делать вложения, копить и умножать — вот девизы капитала.

Капиталистическая система основана на жёстком раз­делении различных сфер жизни, которые связаны между собой только косвенно — через непрерывный процесс умножения суммарной стоимости общественного произ­водства. Внутри предприятия капитал организует жизнь авторитарным образом: владельцы производства и адми­нистрация принимают управленческие решения, которым рядовые работники обязаны подчиняться.

На рынке, где предприятия встречаются, капиталис­тический порядок поддерживается благодаря постоянной конкуренции между ними. При этом выживают наиболее эффективные компании, наилучшим образом умножа­ющие капитал. Потребители не контролируют процесс производства напрямую. Они покупают либо не покупа­ют товары, изготовленные на тех или иных предприяти­ях, но не решают, что эти предприятия будут выпускать. Потребители вынуждены лишь выбирать из того, что им предложено. Наконец, когда кто-то производит товар, он пользуется своим временем, чтобы получать удовольст­вие только после работы; это удовольствие, как правило, оторвано от природы самого труда. Таким образом, при капитализме существует разрыв между принятием решений о производственном процессе и их исполнени­ем, между работой отдельных предприятий и общим ре­зультатом их деятельности, между производством и по­треблением, между трудом и свободным временем.

Коммунизм не означает простого изъятия власти и средств производства из рук капиталистов. Важно, что он упраздняет саму систему капиталистических отношений, диктующую, как работать и что потреблять. Коммунизм унич­тожает предприятие как обособленную единицу, конкури­рующую с другими, стирает границы между предприятием и городским кварталом, между производством и потребле­нием, между исполнением задач производства и управле­нием производственным процессом, между работой и сво­бодным временем. Он разрушает все условия, создающие капиталистическое товарное производство (включая и го­сударство, необходимое для регулирования общественных отношений при капитализме). Коммунизм формирует цель­ное человеческое общество, в котором самоуправляющие­ся ассоциации индивидов свободно договариваются между собой о том, что, как и для чего необходимо производить, и вместе планируют общественную жизнь.

Коммунизм не знает никакой отчуждённой деятель­ности, никакой работы, противостоящей отдыху. Обязан­ность выполнять одну и ту же работу в течение жизни, быть физическим или умственным тружеником исчезает. Исследования и работа, размышления и действия, учёба и труд становятся единой деятельностью.

КОММУНИЗМ

Первоначально управ­лять обществом и экономикой ста­нет государство, завоёванное проле­тариатом. Лишь затем, после долгого переходного периода и в результате дальнейшего развития производства, наступит коммунизм — безгосударст­венный общественный строй, осно­ву которого составят добровольные самоуправляющиеся союзы и ассо­циации людей.

«Коммунизм, — утверждал Фрид­рих Энгельс, — есть учение об условиях освобождения пролетариата. Управление промышленностью и всеми отраслями производства во­обще будет изъято из рук отдельных, конкурирующих друг с другом ин­дивидов. Частная собственность должна быть также ликвидирована, а на её место заступят общее поль­зование всеми орудиями производ­ства и распределение продуктов по общему соглашению, или так назы­ваемая общность имущества...».

БОЛЬШЕВИЗМ

Радикальная форма государственно­го социализма, вошедшая в историю под названием «большевизм» или «коммунизм», зародилась в России в начале XX столетия. Большевизм вырос из социал-демократии, но, бу­дучи связан с ней идейно, развился в самостоятельную политическую си­лу и сыграл основную роль в форми­ровании политической и обществен­ной системы Советского Союза, Китайской Народной Республики (КНР), восточноевропейских госу­дарств, Монголии, Северной Кореи, Вьетнама, Лаоса, Кубы. Ещё в середи­не 80-х гг. XX в. красные большевист­ские флаги развевались над огромны­ми территориями Европы и Азии. Общее число людей, живших в стра­нах победившего большевизма, состав­ляло около 1 млрд 300 млн. До сих пор более чем миллиардом китайцев монопольно правит компартия Китая (КПК). Впрочем, в этой стране с конца 70-х гг. прово­дятся экономические реформы, корен­ным образом изменившие её облик.

ЛЕНИН И БОЛЬШЕВИЗМ

Немалую роль в формировании большевизма сыграли и личные каче­ства Ленина и его сторонников. Большевизм, писал анархист Пётр Ар-шинов, «выдвинул многочисленную группу лиц — цепких, властных, чуждых какой бы то ни было общественной или моральной сентимен-тальшине и не останавливаюшихся ни перед какими средствами в борь­бе за своё торжество. И он же выдвинул из своей группы руководителя. Ленин — не только вождь партии, он, что значи­тельно важнее, вождь определённого пси­хологического типа людей».

Писатель Максим Горький так отзы­вался о нравственных качествах Ленина в период, когда последний возглавлял Со­ветское правительство: «Ленин является одной из наиболее ярких и крупных фи­гур, он обладает всеми свойствами вож­дя, а также и необходимым для этой ро­ли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни на­родных масс... Рабочий класс для Лени­на то же, что для металлиста руда...».

РОЖДЕНИЕ БОЛЬШЕВИЗМА.

На II съезде Российской социал-демокра­тической рабочей партии (РСДРП) в 1903 г. социал-демократы раздели­лись на две группы, ведшие поле­мику об организации партии. Сто­ронники видного социал-демократа Юлия Мартова защищали мягкую по­зицию, в соответствии с которой чле­ном партии мог быть любой, сочув­ствующий её идеям. Сторонники Владимира Ленина, напротив, отстаи­вали жёсткую позицию: с их точки зрения, членами партии могли быть только люди, активно участвующие в её работе, профессиональные рево­люционеры. Они выступили также за то, чтобы принять устав, предусмат­ривающий безоговорочное подчине­ние низших органов партии высшим и строгую дисциплину. По последне­му вопросу единомышленники Лени­на получили большинство и за ними впоследствии закрепилось название «большевики», а за мартовцами — «меньшевики». Постепенно обе фракции стали действовать самостоятель­но, сформировав две независимые политические силы.

Эти события, затрагивавшие тогда интересы не более чем нескольких сотен человек (большевики и мень­шевики вместе взятые), тем не менее положили начало сильному полити­ческому течению, которому суждено было прийти к власти 25 октября 1917 г. и удержать её в своих руках.

Между большевиками и меньше­виками не существовало принципи­альных расхождений в понимании истории или прогресса. И те и дру­гие ссылались на учение Маркса. Ленин, как и мартовцы, заявлял, что после политической революции и захвата предприятий у капиталистов «всё общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством тру­да и равенством зарплаты».

Коренное отличие большевизма от меньшевизма и от социал-демокра­тии как таковой изначально состоя­ло в организационных принципах. В 1902 г. вождь будущих большевиков Владимир Ленин изложил эти прин­ципы в брошюре «Что делать?», где он утверждал, что партия должна состо­ять только из профессиональных революционеров, которые и изменят политическую систему России. «Дай­те мне партию революционеров, и я переверну Россию!» — писал он. Та­кая политика предусматривала жёст­кую дисциплину внутри партии, без­оговорочное подчинение её членов решениям Центрального комитета (ЦК) партии.

Ещё одно важное отличие состоя­ло в резко негативном отношении большевиков к парламентским сис­темам, идее свободных выборов, пра­вам человека, к роли добровольных ассоциаций граждан в управлении обществом. Если социал-демократия во многих странах Западной Европы постепенно врастала в либеральный строй, участвовала в парламентских выборах и перенимала либеральные и демократические идеи, то в России для этого просто не было условий. Хотя в результате революции 1905— 1907 гг. в стране начал работать пар­ламент — Государственная дума, — он не обладал реальной властью. Монархический режим, оставаясь хо­зяином положения, систематически преследовал любую оппозицию. От­сутствовали и гражданские права, и свободы. Поэтому большевикам, чтобы прийти к власти, необходимо было оставаться партией революции. Парламентские же выборы и легаль­ные методы борьбы едва ли принес­ли им успех.

Большевики, подобно социал-демо­кратам, говорили о том, что партия должна «воспитать массы», подгото­вить их к социализму, но радикализи­ровали данную идею. Они заявляли о себе как о сторонниках «воспита­тельной диктатуры», призванной создать «нового человека». Яркой ил­люстрацией этой идеи служит боль­шевистский лозунг 20-х гг. «Желез­ной рукой загоним человечество к счастью». Он висел на воротах соловецкого концлагеря.

БОЛЬШЕВИКИ У ВЛАСТИ: ПОЛИ­ТИЧЕСКИЙ СТРОЙ СССР.

Союз Со­ветских Социалистических респуб­лик (СССР) возник 30 декабря 1922 г. в соответствии с договором, объеди­нившим Российскую Советскую Фе­деративную Социалистическую Рес­публику (РСФСР) с Украиной (УССР), Белоруссией (БССР) и Закавказской Федерацией (ЗСФСР).

Образование СССР завершило про­цесс создания большевиками целост­ного государства на обломках старой Российской империи, развалившей­ся в результате революционных со­бытий 1917-1921 гг.

Формально основой государствен­ной системы СССР являлись Советы — «самоуправляющаяся массовая орга­низация» рабочих и крестьян, не зна­вшая «разделения законодательной и исполнительной власти». Советы об­разовывались в соответствии с прин­ципами, закреплёнными нормами представительной демократии, — все­общим, прямым, равным и тайным из­бирательным правом. Именно так из­бирались высшие законодательные органы СССР, союзных и автономных республик — Верховные Советы. При этом Верховный Совет СССР соиз двух палат — Совета Союза и Совета Национальностей (в него входили депутаты от республик и ав­тономных образований). Однако в от­личие от работавших на профессио­нальной основе парламентов эти органы не заседали постоянно, а про­водили сравнительно короткие по времени сессии. Постоянно действо­вавшим органом был Президиум, избираемый Верховным Советом. Ис­полнительные органы Союза и рес­публик, формируемые законодатель­ными и ответственные перед ними, до 1946 г. именовались Советами на­родных комиссаров (СНК), а затем Со­ветами министров. Они считались высшими органами государственно­го управления. На местном, районном и областном уровнях органами влас­ти служили соответствующие Советы, их избирали на основе всеобщих, рав­ных и прямых выборов. Такой прин­цип государственного устройства, за­креплённый Конституцией СССР 1936 г., подтвердила и Конституция 1977 г. (В СССР трижды принимались конституции: в 1924, 1936 и 1977 гг.) Но на самом деле выборы были фиктивными, поскольку на них ни­когда не предлагалось альтернативы утверждённым властью кандидатам.
К. МАРКС

К критике гегелевской философии права

Введение

[...] Утопической мечтой для Германии является не радикальная ре­волюция, не общечеловеческая эмансипация, а, скорее, частичная, только политическая революция, — революция, оставляющая нетро­нутыми самые устои здания. На чем основана частичная, только поли­тическая революция? На том, что часть гражданского общества эмансипирует себя и достигает всеобщего господства, на том, что оп­ределенный класс, исходя из своего особого положения, предприни­мает эмансипацию всего общества. Этот класс освобождает все обще­ство, но лишь в том случае, если предположить, что все общество на­ходится в положении этого класса, т.е. обладает, например, деньгами и образованием или может по желанию приобрести их.

Ни один класс гражданского общества не может сыграть эту роль, не возбудив на мгновение энтузиазма в себе и в массах. Это тот момент, когда данный класс братается и сливается со всем обществом, когда его смешивают с обществом, воспринимают и признают в качестве его все­общего представителя; тот момент, когда собственные притязания и права этого класса являются поистине правами и притязаниями само­го общества, когда он действительно представляет собой социальный разум и социальное сердце. Лишь во имя всеобщих прав общества от­дельный класс может притязать на всеобщее господство. Для завоева­ния этого положения освободителя, а следовательно, для политическо­го использования всех сфер общества в интересах своей собственной сферы, недостаточно одной революционной энергии и духовного чувст­ва собственного достоинства. Чтобы революция народа и эмансипа­ция отдельного класса гражданского общества совпали друг с другом, чтобы одно сословие считалось сословием всего общества, — для этого, с другой стороны, все недостатки общества должны быть сосре­доточены в каком-нибудь другом классе, для этого определенное сосло­вие должно быть олицетворением общих препятствий, воплощением общей для всех преграды; для этого особая социальная сфера должна считаться общепризнанным преступлением в отношении всего об­щества, так что освобождение от этой сферы выступает в виде всеоб­щего самоосвобождения. Чтобы одно сословие было par exellence (По преимуществу (лат.) сословием-освободителем, для этого другое сословие должно быть, на­оборот, явным сословием-поработителем. Отрицательно-всеобщее значение французского дворянства и французского духовенства обу­словило собой положительно-всеобщее значение того класса, который непосредственно граничил с ними и противостоял им, — буржуазии.

Но ни у одного особого класса в Германии нет не только последова­тельности, резкости, смелости, беспощадности, которые наложили бы на него клеймо отрицательного представителя общества. В такой же степени ни у одного сословия нет также той душевной широты, которая отождествляет себя, хотя бы только на миг, с душой народа, того вдох­новения, которое материальную силу воодушевляет на политическое на­силие, той революционной отваги, которая бросает в лицо противнику дерзкий вызов: я — ничто, но я должен быть всем. Основу немецкой морали и честности, не только отдельных личностей, но и классов, об­разует, напротив, тот сдержанный эгоизм, который отстаивает свою ограниченность и допускает, чтобы и другие отстаивали в противовес ему свою ограниченность. Отношение между различными сферами не­мецкого общества поэтому не драматическое, а эпическое. Каждая из них начинает осознавать себя и располагаться, со всеми своими особы­ми притязаниями, рядом с другими не тогда, когда ее угнетают, а тогда, когда современные отношения создают — без всякого содействия с ее стороны — такую стоящую ниже ее общественную сферу, которую она в свою очередь может угнетать. Даже моральное чувство собствен­ного достоинства немецкой буржуазии основано лишь на сознании того, что она — общий представитель филистерской посредственности всех других классов. Поэтому не только немецкие короли вступают на престол mala propos (Некстати), каждая сфера гражданского общества переживает свое поражение прежде, чем успевает отпраздновать свою победу, она устанавливает свои собственные преграды прежде, чем успевает пре­одолеть поставленную ей преграду, проявляет свою бездушную сущ­ность прежде, чем ей удается проявить свою великодушную сущ­ность, — так что даже возможность сыграть большую роль всегда ока­зывается уже позади прежде, чем эта возможность успела обнаружить­ся, и каждый класс, как только он начинает борьбу с классом, выше его стоящим, уже оказывается вовлеченным в борьбу с классом, стоящим ниже его. Поэтому княжеская власть находится в борьбе с королевской, бюрократ — в борьбе с дворянством, буржуа — в борьбе с ними со всеми вместе, а в это время пролетарий уже начинает борьбу против буржуа. Буржуазия не дерзает еще сформулировать со своей точки зре­ния мысль об эмансипации, когда развитие социальных условий, а также и прогресс политической теории объявляют уже самую эту точку зрения устаревшей или, по крайней мере, проблематичной.

Во Франции достаточно быть чем-нибудь, чтобы желать быть всем. В Германии надо быть ничем, если не хочешь отказаться от всего. Во Франции частичная эмансипации есть основа всеобщей. В Германии всеобщая эмансипация есть conditio sine qua nоn (Необходимое условие) всякой частичной. Во Франции свобода во всей ее полноте должна быть порождена действи­тельным процессом постепенного освобождения, в Германии — невоз­можностью такого постепенного процесса. Во Франции каждый класс народа — политический идеалист и чувствует себя прежде всего не особым классом, а представителем социальных потребностей вообще. Поэтому роль освободителя последовательно переходит — в полном драматизма движении — к различным классам французского народа, пока, наконец, не дойдет очередь до такого класса, который осуществит социальную свободу, уже не ограничивая ее определенными условия­ми, лежащими вне человека и все же созданными человеческим обще­ством, а, наоборот, организует все условия человеческого существова­ния, исходя из социальной свободы как необходимой предпосылки. В Германии, напротив, где практическая жизнь так же лишена духовного содержания, как духовная жизнь лишена связи с практикой, ни один класс гражданского общества до тех пор не чувствует ни потребности во всеобщей эмансипации, ни способности к ней, пока его к тому не принудят его непосредственное положение, материальная необхо­димость, его собственные цепи.

В чем же, следовательно, заключается положительная возмож­ность немецкой эмансипации?

Ответ: в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не есть класс граждан­ского общества; такого сословия, которое являет собой разложение всех сословий; такой сферы, которая имеет универсальный характер вследствие ее универсальных страданий и не притязает ни на какое осо­бое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а бесправие во­обще, которая уже не может ссылаться на историческое право, а только лишь на человеческое право, которая находится не в односто­роннем противоречии с последствиями, вытекающими из немецкого го­сударственного строя, а во всестороннем противоречии с его предпо­сылками; такой сферы, наконец, которая не может себя эмансипиро­вать, не эмансипируя себя от всех других сфер общества и не эманси­пируя, вместе с этим, все другие сферы общества, — одним словом, такой сферы, которая представляет собой полную утрату человека и, следовательно, может возродить себя лишь путем полного возрож­дения человека. Этот результат разложения общества, как особое со­словие, есть пролетариат.

Пролетариат зарождается в Германии в результате начинающегося прокладывать себе путь промышленного развития; ибо не стихийно сложившаяся, а искусственно созданная бедность, не механически согнувшаяся под тяжестью общества людская масса, а масса, возни­кающая из стремительного процесса его разложения, главным об­разом из разложения среднего сословия, — вот что образует пролета­риат, хотя постепенно, как это само собой понятно, ряды пролетариата пополняются и стихийно возникающей беднотой, и христианско-германским крепостным сословием.

Возвещая разложение существующего миропорядка, пролета­риат раскрывает лишь тайну своего собственного бытия, ибо он и есть фактическое разложение этого миропорядка. Требуя отрица­ния частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что воплощено уже в нем, в пролетариате, помимо его содействия, как отрицательный ре­зультат общества. Пролетарий обладает по отношению к возникающе­му миру таким же правом, каким немецкий король обладает по отно­шению к уже возникшему миру, когда он называет народ своим наро­дом, подобно тому как лошадь он называет своей лошадью. Объявляя народ своей частной собственностью, король выражает лишь тот факт, что частный собственник есть король.

Подобно тому как философия находит в пролетариате свое мате­риальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духов­ное оружие, и как только молния мысли основательно ударит в эту не­тронутую народную почву, совершится эмансипация немца в человека.

Из всего этого вытекает:

Единственно практически возможное освобождение Германии есть освобождение с позиций той теории, которая объявляет высшей сущностью человека самого человека. В Германии эмансипация от сре­дневековья возможна лишь как эмансипация вместе с тем и от ичных побед над средневековьем. В Германии никакое рабство не может быть уничтожено без того, чтобы не было уничтожено всякое рабство. Основательная Германия не может совершить революцию, не начав революции с самого основания. Эмансипация немца есть эмансипация человека. Голова этой эмансипации — философия; ее сердце — пролетариат. Философия не может быть воплощена в дей­ствительность без упразднения пролетариата, пролетариат не может упразднить себя, не воплотив философию в действительность.

К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ

Предисловие

[...] В общественном производстве своей жизни люди вступают в оп­ределенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — про­изводственные отношения, которые соответствуют определенной сту­пени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структу­ру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества при­ходят в противоречие с существующими производственными отноше­ниями, или — что является только юридическим выражением послед­них — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной револю­ции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотре­нии таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономи­ческих условиях производства от юридических, политических, религи­озных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разре­шение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе пере­ворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из про­тиворечий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными от­ношениями.

КРИТИКА ГОТСКОЙ ПРОГРАММЫ

Замечания к программе германской рабочей партии

Свободное государство — что это такое?

Сделать государство «свободным» — это отнюдь не является целью рабочих, избавившихся от ограниченного верноподданнического обра­за мыслей. В Германской империи «государство» почти столь же «сво­бодно», как в России. Свобода состоит в том, чтобы превратить госу­дарство из органа, стоящего над обществом, в орган, этому обществу всецело подчиненный; да и в наше время большая или меньшая свобода государственных форм определяется тем, в какой мере они ограничи­вают «свободу государства».

Германская рабочая партия — по крайней мере, если она принимает эту программу, — обнаруживает, как неглубоко прониклась она соци­алистическими идеями; вместо того

12Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: