Верьтевчеловекаприродасвами

Артур Кларк.

Конец Детства

Гипотезы, положенные в основу этой книги, принадлежат не автору.

I. Земля и Сверхправители

Вулкан, вознесший из глубин Тихого океана остров Таратуа, спал ужеполмиллиона лет. Но очень скоро, подумал Рейнгольд, остров будет омытпламенем куда более яростным, чем то, которое помогло ему родиться.Рейнгольд посмотрел в сторону стартовой площадки, запрокинул голову -иначе не оглядеть до самого верха пирамиду лесов, все еще окружающих"Колумб". Нос корабля возвышался на двести футов над землей, и на немиграли прощальные лучи закатного солнца. Настает одна из последнихночей, какие суждено видеть кораблю, скоро он уже выплывет внепреходящий солнечный свет космоса. Здесь, под пальмами, высоко на скалистом хребте острова, тишина.Лишь изредка от строительства донесется вой компрессора или чуть слышныйиздали возглас рабочего. Рейнгольд успел полюбить эту пальмовую рощицу;почти каждый вечер он приходил сюда и сверху оглядывал свое маленькоецарство. Но когда "Колумб" в бушующем пламени ринется к звездам, от рощине останется даже пепла, и это грустно. В миле за рифом на палубе "Джеймса Форрестола" вспыхнули прожекторыи пошли кружить, обшаривая темный океан. Солнце уже скрылось, с востокастремительно надвигалась тропическая ночь. Рейнгольд усмехнулся -неужели на авианосце всерьез думают обнаружить у самого берега русскиеподводные лодки! Мысль о России, как всегда, вернула его к Конраду и к памятномуутру переломной весны 1945-го. Больше тридцати лет прошло, но нетускнело воспоминание о тех последних днях, когда Третья империярушилась под грозным прибоем наступления с Востока и с Запада. Будто исейчас перед ним усталые голубые глаза Конрада и рыжеватая щетина наподбородке - минута, когда они пожимали друг другу руки и расставались втой разрушенной прусской деревушке, а мимо нескончаемым потоком брелибеженцы. Их прощанье - символ всего, что с тех пор случилось с миром,символ раскола между Востоком и Западом. Потому что Конрад выбрал путь,ведущий в Москву. Тогда Рейнгольд счел его выбор глупостью, но теперь онв этом не столь уверен. Тридцать лет он думал, что Конрада уже нет в живых. И только неделюназад полковник Технической разведки Сэндмайер сообщил ему новость. Ненравится ему Сэндмайер. и уж наверно это взаимно. Однако ни тот нидругой не допускают, чтобы взаимная неприязнь мешала делу. - Мистер Хофман, - начал полковник самым официальным своим тоном, -я только что получил весьма тревожное сообщение из Вашингтона.Разумеется, это совершенно секретно, однако мы решили поставитьтехнический персонал в известность, люди должны понять, что необходимоускорить работу. Он многозначительно помолчал, но на Рейнгольда это не произвелоособого впечатления. Он уже знал, что сейчас услышит. - Русские почти догнали нас. Они разработали какую-то системуатомной тяги, которая, возможно, даже превосходит нашу, и строят наберегу озера Байкал космический корабль. Мы не знаем, насколько онипродвинулись, но Разведка полагает, что запуск может состояться уже вэтом году. Сами понимаете, что это значит. Да, подумал Рейнгольд,понимаю. Идет гонка, и, возможно, ее выиграем не мы. - А вы не знаете, кто там руководит работой? - спросил он, неслишком надеясь на ответ. К его удивлению, полковник Сэндмайер подвинул ему через стол листбумаги - первым в списке, отпечатанном на машинке, стояло имя: КонрадШнайдер. - Вы ведь знали многих ученых в Пеенемюнде, так? - сказалполковник. - Может быть, это даст нам какое - то представление об ихметодах. Я хотел бы услышать от вас характеристики всех, кого выпомните, - их специальность, блестящие идеи и прочее. Конечно, прошломного времени, а все - таки прошу вас припомнить. - Важен один Конрад Шнайдер, остальные не в счет, - ответилРейнгольд. - Это был настоящий талант, остальные - просто дельныеинженеры. Бог весть чего он достиг за тридцать лет. Притом ему,вероятно, известны все результаты нашей работы, а мы о его работе ничегоне знаем. Так что у него серьезное преимущество. Он сказал это вовсе не в укор Разведке, однако полковник Сэндмайер,видно, готов был оскорбиться. Но только пожал плечами. - Это, как вы сами говорили, палка о двух концах. Мы щедрее наинформацию, потому продвигаемся быстрее, хотя и выдаем кое-какиесекреты. В ведомстве русских, наверно, они и сами не всегда знают, как уних идут исследования. Мы им докажем, что Демократия первой достигнетЛуны. Демократия... Экая чушь! - подумал Рейнгольд, но не так он былглуп, чтобы сказать это вслух. Одному Конраду Шнайдеру цена больше, чеммиллиону ваших избирателей. А чего достиг за это время Конрад, когда заним стоит вся производственная мощь Советского Союза? Быть может, в этусамую минуту его корабль уже взлетел с Земли... Солнце, что покинуло остров Таратуа, было еще высоко над Байкалом,когда Конрад Шнайдер и помощник комиссара по ядерным исследованияммедленно пошли прочь от испытательного стенда. В ушах еще отдавалсяоглушительный рев двигателя, хотя громовые отголоски его за озеромсмолкли десять минут назад. - Отчего такое уныние на лице? - спросил вдруг Григорович. - Вам бырадоваться. Через месяц мы полетим, и янки лопнут от злости. - Вы, как всегда, оптимист, - сказал Шнайдер. - Двигатель, конечно,работает, но не так все просто. Правда, теперь я не вижу серьезныхпрепятствий, но меня беспокоят известия с Таратуа. Я вам уже говорил,Хофман - умница, и за ним стоят миллиарды долларов. Фотоснимки егокорабля не очень отчетливы, но, похоже, он почти закончен. А двигатель,как нам известно, он испытал еще пять недель назад. - Не беспокойтесь, - засмеялся Григорович. - Сюрприз поднесем мыим, а не они нам. Не забывайте, они о нас ничего не знают. Шнайдер совсем не был в этом уверен, но предпочел умолчать о своихсомнениях. Не то, пожалуй, мысль Григоровича пойдет разными сложнымипутями, а если какие-нибудь секретные сведения просочились наружу,нелегко будет доказать, что ты ни при чем. Он вернулся в здание администрации, часовой при входе отдал емучесть. Военных тут не меньше, чем техников, хмуро подумал Шнайдер. Ножаловаться нечего, так у русских принято, зато работать они ему немешают - это главное. В целом, за немногими досадными исключениями,надежды его сбылись, и все идет хорошо. И только будущее покажет, чейвыбор лучше - его или Рейнгольда. Он уже составлял свой окончательный доклад, как вдруг послышалиськрики. Минуту-другую он еще сидел за столом, недоумевая, что моглонарушить строгую дисциплину космического центра. Потом подошел к окну -и впервые в жизни изведал настоящее отчаяние.

X x x

Рейнгольд спустился с холма, небо вокруг было ужа усыпано звездами.Авианосец по - прежнему шарил по глади океана пальцами прожекторов, аподальше на берегу строительные леса вокруг "Колумба" засверкали огнями,будто рождественская елка. Лишь высоко взнесенный нос ракеты темнел,заслоняя звезды. В жилом доме гремела по радио танцевальная музыка, и Рейнгольдневольно зашагал быстрее, в лад ей. Он почти уже дошел до узкой дорожки,проложенной вдоль пляжа, и вдруг то ли странное предчувствие, то ли едвауловимое краем глаза движение заставило его замереть на месте.Озадаченный, он обвел взглядом берег, море, снова берег; не сразу ондогадался посмотреть на небо. И тогда Рейнгольд Хофман понял, как понял в тот же самый миг иКонрад Шнайдер, что гонку он проиграл. Понял, что отстал не на недели ине на месяцы, как боялся, а на тысячелетия. Громадные тени неслышноскользили среди звезд, в такой вышине, что он не смел даже представить,сколько до них миль, и его маленький "Колумб" был перед ними все равночто перед самим "Колумбом" - долбленые лодки времен палеолита.Нескончаемо долгую минуту Рейнгольд смотрел, и смотрели все люди наЗемле, как величественно и грозно спускаются исполинские корабли, покаего слуха не достиг свист, с каким они рассекали разреженный воздухстратосферы. Нет, он не пожалел о том, что труд всей его жизни пошел прахом. Онработал ради того, чтобы поднять людей к звездам, и в час, когда добилсяуспеха, звезды - чуждые, равнодушные звезды - сами пришли к нему. В этотчас история затаила дыхание и настоящее отломилось от прошлого, какотламывается айсберг от родных ледяных гор и одиноко, гордо выплывает вокеан. Все, чего достигли минувшие века, отныне не в счет, лишь однамысль опять и опять отдавалась в мозгу Рейнгольда: Человечество больше не одиноко. Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, застыв уширокого, во всю стену, окна, смотрел вниз, на медлительный поток машин,заполняющих 43-ю улицу. Порой он спрашивал себя, хорошо ли человекуработать на такой высоте над собратьями. Конечно, отстраненностьпомогает быть беспристрастным, но она легко может перейти в равнодушие.Или он просто пытается как - то объяснить свою нелюбовь к небоскребам,которую так и не одолел за двадцать лет жизни в Нью-Йорке? Позади отворилась дверь, он услышал шаги Питера ван Риберга, но необернулся. Как всегда, короткое молчание: конечно же, Питернеодобрительно посмотрел на термостат, ведь это ходячая острота -генеральному секретарю нравится жить в холодильнике. Стормгрен подождал,пока его заместитель подойдет к окну, и тогда только отвел взгляд оттакой знакомой и все же завораживающей картины, что открывалась свысоты. - Они опаздывают, - сказал он. - Уэйнрайт должен был явиться пятьминут назад. - Мне только что сообщили из полиции, он ведет за собой изряднуютолпу, из-за этого шествия на улицах пробки. Он явится с минуты наминуту. - Ван Риберг чуть помолчал, потом спросил почти резко: - Вы всееще полагаете, что это разумно - встретиться с ним? - Боюсь, отменять встречу поздновато. Как-никак я на неесогласился, хотя, вспомните, это не моя затея. Стормгрен уже отошел к письменному столу и вертел в руках своезнаменитое урановое пресс-папье. Не то чтобы он волновался, но был внерешительности. Хорошо, что Уэйнрайт запаздывает, от этого в началепереговоров чувствуешь некоторое превосходство. Такие вот мелочи значатв наших делах куда больше, чем хотелось бы тем, кто слишком полагаетсяна логику и рассудок. - Вот они! - ван Риберг чуть не ткнулся носом в стекло. -Подходят... пожалуй, добрых три тысячи. Стормгрен, прихватив записную книжку, подошел к заместителю. Примерно в полумиле от здания секретариата ООН видна быланебольшая, но решительная процессия, она медленно приближалась. Надголовами развевались полотнища, надписи издали нельзя было прочесть, ноСтормгрен и так знал, чего они требуют. А вскоре, перекрывая шумуличного движения, до него донеслись и размеренные выкрики зловещегомногоголосого хора. Стормгрена захлестнуло внезапное отвращение. Право,человечество могло бы уже и отказаться от марширующих толп и яростныхлозунгов! Шествие поравнялось со зданием секретариата; наверно, участникипонимали, что он стоит у окна: там и сям поднимались кулаки - впрочем,не очень уверенно. Вызов относился не к Стормгрену, хотя, конечно, кулакпоказывали ему. Словно угроза пигмеев великану, гневные взмахи кулакаобращались к небу, где на высоте полусотни километров сияло серебристоеоблако - флагманский корабль флота Сверхправителей. И вполне возможно, что Кареллен смотрит на все это и безмернозабавляется, подумал Стормгрен, ведь этой встрече вовек не бывать бы,если б не наущение Попечителя. Сегодня впервые Стормгрен встречается с главой Лиги освобождения.Он перестал спрашивать себя, разумный ли это шаг, - планы Карелленазачастую чересчур сложны, человеку их не понять. Во всяком случае,серьезного вреда от этого не будет. А откажись он принять Уэйнрайта,Лига использовала бы отказ как оружие против него, Стормгрена. Александр Уэйнрайт оказался рослым красивым мужчиной лет подпятьдесят. Стормгрен знал, что это человек безусловно честный, а потомувдвойне опасный. Но он явно искренен, вот почему трудно отнестись к немунеприязненно, как бы ни оценивать его убеждения, - а кстати, и некоторыхего последователей. Ван Риберг коротко, довольно натянуто представил их друг другу, иСтормгрен, не теряя времени, приступил к делу. - Я полагаю, - начал он, - главная цель вашего визита - заявитьофициальный протест против плана создания Всемирной федерации. Я неошибаюсь? Уэйнрайт серьезно кивнул. - Это - главное, господин секретарь. Как вам известно, в последниепять лет мы пытались открыть человечеству глаза на стоящую перед нимопасность. Задача наша оказалась нелегкой, потому что в большинствесвоем люди, похоже, охотно предоставляют Сверхправителям вертеть нашиммиром, как тем заблагорассудится. И все же в разных странах нашу петициюподписало свыше пяти миллионов патриотов. - Не так-то много - пять миллионов из двух с половиной миллиардов. - Пять миллионов со счета не сбросишь. Притом за каждым, ктоподписался, стоит немало таких, которые отнюдь не уверены, будто замыселсоздать федерацию разумен, а тем более - будто он справедлив. ДажеПопечитель Кареллен, при всем своем могуществе, не может одним росчеркомпера отменить тысячелетнюю историю человечества. - Что мы с вами знаем о могуществе Кареллена? - возразил Стормгрен.- Когда я был мальчишкой, Объединенная Европа была всего лишь мечтой, акогда я стал взрослым, мечта сбылась. И ведь это произошло еще доприбытия Сверхправителей. Кареллен лишь завершает работу, которую началимы сами. - Европа была и в культурном, и в географическом смысле едина. Авесь наш мир не един - разница существенная. - В глазах Сверхправителей, надо полагать, вся Земля несравненноменьше, чем нашим родителям казалась Европа, и я не могу не признать ихвзгляды более зрелыми, чем наши. - Я не отвергаю наотрез федерацию как конечную цель, хотя многиемои сторонники, пожалуй, с этим не согласятся... Но объединение должновозникнуть внутри человечества, его не должны нам навязывать извне. Мыдолжны сами строить свою судьбу. Никто не должен больше вмешиваться вдела людей. Стормгрен вздохнул. Все это он слышал уже тысячи раз... и можетдать лишь все тот же ответ, с которым Лига освобождения не желаетмириться. Он верит Кареллену, а Лига не верит. Тут они в корнерасходятся, и ничего с этим не поделаешь. По счастью, Лига тоже не всилах что - либо сделать. - Позвольте задать вам несколько вопросов, - сказал он. - Станетели вы отрицать, что Сверхправители принесли человечеству безопасность,мир и процветание? - Не спорю. Но они отняли у нас свободу. Человек жив... -... не хлебом единым. Знаю, знаю, - но сейчас впервые насталовремя, когда каждый человек уверен хотя бы в хлебе насущном. Да и какаясвобода, утраченная нами, сравнится с тем, что впервые за всю историючеловечества дали нам Сверхправители? - Свобода распоряжаться нашей собственной жизнью, как велит намГосподь. Наконец - то мы добрались до сути, подумал Стормгрен. Кореньразногласий - в религии, как бы это ни прикрывали. Уэйнрайт ни в коемслучае не даст забыть, что он - священник. Хоть он теперь одет какмирянин, все равно кажется, будто на нем облачение пастыря. - Месяц тому назад сто епископов, кардиналов и раввинов всовместной декларации заявили, что они поддерживают политику Попечителя.Верующие в нашем мире не с вами. Уэйнрайт гневно затряс головой - конечно, не согласен. - Многие духовные власти слепы. Сверхправители их совратили. Когдаони осознают опасность, будет слишком поздно. Человечество утратит волюк действию и впадет в рабство. Короткое молчание. Потом Стормгрен сказал: - Через три дня я опять буду у Попечителя. Я разъясню ему вашивозражения, поскольку мой долг - представлять все взгляды человечества.Но, поверьте, это ничего не изменит. - Еще одно, - медленно сказал Уэйнрайт. - Для нас многоенеприемлемо в Сверхправителях, но всего отвратительней их скрытность. Вы- единственный человек, который хотя бы говорил с Карелленом, но даже ивы ни разу его не видели! Так разве удивительно, что мы ему не доверяем? - Несмотря на все, что он сделал для человечества? - Да, несмотря на это. Даже не знаю, что оскорбительнее -всемогущество Кареллена или его секреты. Если ему нечего скрывать,почему он нам не покажется? В следующий раз, когда будете говорить сПопечителем, господин Стормгрен, спросите его об этом! Стормгрен промолчал. На это ему нечего было ответить - во всякомслучае, ничего такого, что убедило бы собеседника. Порой он сомневался втом, что убедил самого себя.

X x x

Для Сверхправйтелей, конечно, то была пустячная операция, для Землиже - величайшее событие за всю ее историю. Исполинские корабли вынырнулииз непостижимых глубин Вселенной безо всякого предупреждения. Вфантастике это описывали тысячи раз, но ни одна душа не верила, чтотакой день и вправду настанет. И вот свершилось: безмолвные громадины,которые поблескивают в небесах над всеми странами, - символ знания,какого человеку не достичь и через века. Шесть дней они недвижно парилинад городами людей, никак не показывая, что им известно о самомсуществовании человека. Но никаких знаков и не требовалось, ясно же, чтоне случайно могучие корабли повисли с такой точностью как раз надНью-Йорком, Лондоном и Парижем, над Москвой, Римом, Кейптауном, Токио иКанберрой... Еще прежде чем истекли те леденящие душу шесть дней, некоторые людиугадали истину. Эти пришельцы явились не впервые, они уже когда-топытались свести знакомство с человеком. И теперь в безмолвных,неподвижных кораблях мудрые психологи присматриваются - как поведут себялюди. Когда напряжение достигнет предела, пришельцы начнут действовать. И на шестой день Кареллен, Попечитель Земли, объявил о себечеловечеству, перекрыв все передачи на любых радиоволнах. Он безупречноговорил по-английски, уже одно это вызвало распрю, которая бушевала надАтлантическим океаном, пока не сменилось целое поколение. Но суть егоречи потрясла слушателей куда сильнее, чем форма. По любым меркам такоемог породить только высочайший гений, сумевший глубоко и всестороннеразобраться во всех человеческих делах. Несомненно, мудрость и гибкость,колдовские мгновения, по которым догадываешься о еще неведомых областяхзнания, - все это, искусно сплетенное воедино, должно было внушитьчеловечеству, что перед ним разум неизмеримо более высокий. КогдаКареллен кончил, народы Земли поняли, что дни их зыбкой независимостиминовали. В пределах государственных границ каждое правительство ещесохраняет свою власть, но в делах международных решающее слово отнынепринадлежит не людям. Спорить, протестовать, доказывать - бесполезно. Трудно было бы ожидать, что все государства мира безропотноподчинятся такому ограничению своей власти. Но как сопротивляться?Задача головоломная, ведь если даже удастся уничтожить кораблиСверхправителей, нависшие над крупнейшими городами, заодно погибнут исами города. И все же одна мощная держава совершила такую попытку. Бытьможет, там кое-кто надеялся одним атомным ударом убить сразу двухзайцев, ибо метили в корабль, что парил над соседней и притомнедружественной державой. Должно быть, в минуту, когда на телеэкране тайного контрольногопоста возникло изображение исполинского корабля, кучку военных испециалистов раздирали самые противоречивые чувства. Если попыткаувенчается успехом, чем ответят остальные корабли? Быть может, и ихудастся уничтожить, и человечество вновь пойдет своей дорогой? ИлиКареллен отплатит нападающим какой-нибудь страшной карой? Ракета взорвалась, и экран померк, но тотчас же изображение корабляпоявилось снова: заработала камера, запущенная в воздух за многие милиотсюда. Пронеслась лишь доля секунды, однако уже пора бы вспыхнутьогненному шару и заполнить небеса пламенем, подобным солнцу. Но ничего не произошло. Громадный корабль остался невредим и парилв недосягаемой вышине, в ослепительных солнечных лучах. Атомная бомбаего не коснулась, и никто даже не понял, что с ней сталось. Более того,Кареллен никак не покарал виновников, ничем не показал, что знает онападении. Он презрительно промолчал, предоставил им в страхе ждатьмести, которой так и не последовало. И это подействовало куда сильнее,вызвало больший разброд и упадок духа, чем любое наказание. В считанныенедели, после яростных взаимных обвинений, незадачливое правительствопало. Случались и попытки пассивного сопротивления политикеСверхправителей. Обычно Кареллен просто давал несогласным поступать, какхотят, покуда они сами не убеждались, что, действуя по-своему, тольковредят себе же. И лишь однажды он дал некоему упорствующемуправительству почувствовать свое недовольство. Больше ста лет Южно-Африканскую республику раздирали внутренниераспри. В обоих лагерях люди доброй воли пытались перекинуть мост черезпропасть, но тщетно - страх и предрассудки укоренились слишком глубоко иотрезали путь к соглашению. Опять и опять сменялись правительства, ноотличались они друг от друга только степенью нетерпимости; вся странаотравлена была ненавистью и последствиями гражданской войны. Когда стало ясно, что тут даже не попытаются покончить сдискриминацией, Кареллен предостерег неугомонных. Всего лишь назвал деньи час. В стране возникли смутные опасения, но не страх и, уж конечно, непаника - никто не верил, что Сверхправители допустят насилие илиразрушения, от которых одинаково пострадали бы и виновные, и невинные. Так оно и вышло. Просто, достигнув меридиана Кейптауна, погаслосолнце. Остался лишь еле различимый глазом бледный лиловатый призрак, недающий ни тепла, ни света. Неведомо как, высоко в космосе, скрестилисьдва силовых поля и преградили путь солнечным лучам. Безукоризненнокруглая тень покрыла пространство диаметром в пятьсот километров. Наглядный урок длился полчаса. Этого хватило: назавтраюжноафриканские власти объявили, что белое меньшинство полностьювосстановлено в гражданских правах. Если не считать вот таких отдельных случаев, человечество принялоСверхправителей как неотъемлемую часть естественного порядка вещей.Удивительно быстро следы первого потрясения сгладились, и жизнь пошласвоим чередом. Проснись внезапно новый Рип Ван Винкль, самой большойпеременой, какую он бы заметил, оказалось бы затаенное ожидание, словнолюди мысленно оглядывались, подстерегая миг, когда наконецСверхправители выйдут из своих сверкающих кораблей и покажутся жителямЗемли. Пять лет спустя они все еще ждали. В этом и кроется причина всякойсмуты, думал Стормгрен.

X x x

Когда машина Стормгрена подъехала к стартовой площадке, там уже,как обычно, собрались зеваки с фото - и киноаппаратами наготове.Генеральный секретарь обменялся напоследок несколькими словами со своимзаместителем и прошел через кольцо любопытных. Кареллен никогда не заставлял его долго ждать. Внезапно толпаахнула - в вышине сверкнул и с потрясающей быстротой вырос серебряныйшар. Стормгрена обдало порывом ветра, и кораблик замер в полусотне шаговот него, осторожно держась в нескольких сантиметрах над площадкой, будтобоялся осквернить себя прикосновением к Земле. Стормгрен медленно пошелк нему, и прямо на глазах сплошной, без единого шва, металлическийкорпус знакомо зарябил, открывая вход, - все специалисты мира безуспешнопытались понять, как это происходит. Стормгрен шагнул внутрь, взаполненную мягким светом единственную кабину. Входное отверстиезамкнулось бесследно, звуки и краски внешнего мира исчезли. Пять минут спустя отверстие появилось вновь. Стормгрен не ощутилдвижения, но знал, что его подняло на пятьдесят километров над Землей итеперь он находится в недрах Карелленова корабля. Он в миреСверхправителей, повсюду вокруг они заняты своими таинственными делами.Он к ним ближе, чем кто-либо из людей, - и однако знает об их природе иоблике не больше, чем миллионы людей там, внизу. В небольшом кабинете, куда вел короткий переход, вся обстановка -единственный стул да стол перед экраном телевизора. По ней никак непредставишь облик тех, кто все это устроил, - так оно и задумано. Экрантелевизора, как всегда, пуст. Порой Стормгрен мечтал: вдруг однаждыэкран вспыхнет, оживет и раскроет, наконец, секрет, не дающийчеловечеству покоя. Но мечта не сбывалась, за темным прямоугольникомпо-прежнему таилось Неведомое. И еще за ним таились мощь и мудрость,глубочайшее, снисходительное понимание рода людского и, что всегоудивительней, какая-то насмешливая нежность к букашкам, что кишат напланете далеко внизу. Из решетки, должно быть, скрывающей динамик, зазвучал спокойный,неизменно неторопливый, хорошо знакомый голос - все люди, кромеСтормгрена, доныне слышали его лишь однажды. Глубина и звучность его -единственный ключ, позволяющий как-то представить себе Кареллена: заними ощущаешь что-то громадное. Кареллен очень большой, наверно, многобольше человека. Правда, кое-кто из ученых, исследовав запись тойпамятной речи, предположил, что говорило не живое существо, а какая-томашина. Но Стормгрену в это не верилось. - Да, Рикки, я слышал вашу беседу. Итак, что вы думаете о мистереУэйнрайте? - Он честный человек, хотя о многих его последователях этого нескажешь. Как с ним поступить? Сама по себе Лига не опасна... но там естьэкстремисты, они открыто призывают к насилию. Я даже подумывал, непоставить ли у своего дома охрану. Надеюсь, в этом все же нет нужды. Кареллен словно и не слышал и, к досаде Стормгрена - так случалосьне впервые, - заговорил о другом: - Подробный план создания Всемирной федерации объявлен уже месяцназад. Много ли прибавилось к семи процентам несогласных со мною и кдвенадцати процентам не имеющих определенного мнения? - Пока немного. Но это неважно, меня беспокоит другое: даже вашисторонники убеждены, что пора уже покончить с таинственностью. Вздох Кареллена прозвучал совсем как настоящий, только вотискренности в нем не чувствовалось. - И вы тоже так полагаете, а? Вопрос чисто риторический, отвечать не стоит. И Стормгрен продолжалгорячо: - Неужели вы не понимаете, до чего нынешнее положение вещей мешаетмне исполнять мои обязанности? - Мне оно тоже не помогает, - пожалуй, даже с чувством отозвалсяКареллен. - Хотел бы я, чтобы люди перестали считать меня диктатором ипомнили: я всего лишь администратор и пытаюсь проводить что-то вродеколониальной политики, которая разработана без моего участия. Весьма приятное определение, подумал Стормгрен. Любопытно,насколько оно правдиво. - Но может быть, вы по крайней мере хоть как-то объясните этускрытность? Нам непонятно, в чем ее причина, отсюда и недовольство, ивсевозможные слухи. Кареллен рассмеялся - как всегда громко, раскатисто, слишком гулко,чтобы смех этот звучал совсем как человеческий. - Ну, а за кого меня сейчас принимают? Все еще преобладает теорияробота? Пожалуй, мне приятнее выглядеть системой электронных ламп, чемкакой-нибудь сороконожкой, - да-да, я видел карикатуру во вчерашнемномере "Чикаго таймс"! Мне даже захотелось попросить подлинник. Стормгрен чопорно поджал губы. Право, иногда Кареллен относится ксвоим обязанностям слишком легкомысленно. - Это вопрос серьезный, - сказал он с укоризной. - Дорогой мой Рикки, - возразил Кареллен, - я не принимаючеловечество всерьез, только это и позволяет мне сохранить остатки впрошлом незаурядных умственных способностей! Стормгрен невольно улыбнулся. - Но мне, согласитесь, от этого не легче. Я должен вернуться наЗемлю и убедить моих собратьев, что, хоть вы и не показываетесь им наглаза, скрывать вам нечего. Задача непростая. Любопытство - одно изосновных свойств человеческой природы. Не можете вы до бесконечности импренебрегать. - Да, это самое сложное препятствие, с которым мы столкнулись наЗемле, - признался Кареллен. - Но ведь вы поверили, что в остальном мыдействуем разумно, так могли бы уж поверить и в этом! - Я-то вам верю, - сказал Стормгрен. - Но ни Уэйнрайт, ни егосторонники не верят. И можно ли их осуждать, если ваше нежеланиепоказаться людям они толкуют в дурную сторону? Короткое молчание. Потом до Стормгрена донесся слабый звук (можетбыть, скрип?), словно бы Кареллен шевельнулся на стуле. - Вы ведь понимаете, почему Уэйнрайт и ему подобные меня боятся,так? - спросил он. Голос его звучал теперь мрачно, будто раскатились подсводами собора звуки исполинского органа. - Такие люди есть в вашем миресреди поборников любой религии. Они понимают, что мы - носители разума изнания, и как они там ни преданы своим верованиям, а все-таки боятся,что мы свергнем их богов. Не обязательно с умыслом, нет, способом болеетонким. Знание может погубить религию и не опровергая ее догматы, апопросту не придавая им значения. Как я понимаю, никто никогда недоказывал, что Зевс или Тор не существуют, однако им теперь почти никтои не поклоняется. Вот и разные уэйнрайты боятся, что нам известна правдао происхождении их веры. Они спрашивают себя, давно ли мы наблюдаемчеловечество? Видели ли мы, как Магомет бежал из Мекки и как Моисейпровозгласил иудеям их законы? Быть может, мы знаем, сколько лжи в ихсвященных историях? - А вы и в самом деле это знаете? - чуть слышно, скорее себя, чемКареллена, спросил Стормгрен. - Вот чего они страшатся, Рикки, хоть ни за что в этом непризнаются. Право же, нам не доставляет удовольствия разрушать верованиялюдей, но ведь не могут быть истинными все религии, все до единой, -уэйнрайты это понимают. Рано или поздно человек неминуемо узнает правду;но время еще не пришло. А что мы не показываемся вам на глаза - да,согласен, это сильно осложняет нашу работу, но раскрыть секрет мы невправе. Не меньше вашего я жалею о необходимости что-то скрывать, но наэто есть веские причины. Все же я попытаюсь обратиться к... к тем, ктостоит выше меня, пожалуй, их ответ удовлетворит вас, а может быть, иуспокоит Лигу. А теперь давайте вернемся к нашим текущим делам ивозобновим запись.

X x x

- Ну как? - жадно спросил ван Риберг. - Удалось вам чего-нибудьдобиться? - Сам не пойму, - устало сказал Стормгрен, швырнул на стол пачкубумаг и почти упал в кресло. - Теперь Кареллен совещается со своимначальством... Уж не знаю, кому и чему он там подчиняется. Мне он ничегоне обещал. - Послушайте, - вдруг сказал ван Риберг. - Я сейчас подумал...Почему, собственно, мы должны верить, что над Карелленом кто-то стоит?Может, этих Сверхправителей, как мы их называем, больше нигде и нет,кроме тех, что тут над Землей, в кораблях? Может, им больше некудадеться, а они это от нас скрывают. - Остроумно, - усмехнулся Стормгрен. - Только ваша теория отнюдь несогласуется с тем немногим, что я знаю - как будто все-таки знаю - оКареллене. - А что же вы о нем знаете? - Ну, он не раз упоминал, что его обязанности здесь временные имешают вернуться к его главной работе, она, по-моему, как-то связана сматематикой. Однажды я привел ему слова историка Актона о том, чтовласть развращает, а власть безграничная и развращает безгранично. Хотелпосмотреть, как он к этому отнесется. Он засмеялся - смех у негооглушительный - и сказал, ему эта опасность не грозит. Во-первых, мол,чем раньше я закончу тут работу, тем скорее смогу вернуться домой - этоза много световых лет отсюда. А во-вторых, моя власть отнюдь небезгранична. Я всего лишь... попечитель. Разумеется, - докончилСтормгрен, - он мог и нарочно сбивать меня с толку. Не знаю, можно лиему верить. - Он ведь, кажется, бессмертен? - Да, по нашим меркам, хотя, похоже, что-то в будущем его пугает...Не представляю, чего он может опасаться. А больше я, в сущности, ничегоне знаю. - Все это не слишком убедительно. Я так думаю, их небольшая эскадразаблудилась в космосе и подыскивает себе пристанище. Этот Карелленскрывает от нас, как мала его команда. Может быть, остальные корабли -автоматы и на них нет ни души. Просто нам пускают пыль в глаза. - Вы начитались научной фантастики, - сказал Стормгрен. Ван Риберг не без смущения улыбнулся. - "Вторжение из космоса" обернулось не совсем так, как мы ждали,правда? Но моя теория прекрасно объясняет, почему Кареллен непоказывается нам на глаза. Просто он скрывает, что никаких другихСверхправителей нет. Стормгрен покачал головой - забавно, но все не то. - Ваше толкование, как всегда, чересчур хитроумно, а потомуневерно. За Попечителем несомненно стоит какая-то могучая цивилизация,хотя мы можем о ней только догадываться, и наверняка она давно знает онас, людях. Сам Кареллен, несомненно, изучал человечество на протяжениистолетий. Посмотрите, к примеру, как он владеет нашим языком,пословицами, поговорками. Не я его, а он меня учит образной речи! - А замечали вы, что он хоть чего-нибудь не знает? - Да, и нередко, - но это всегда мелочи, пустяки. Думаю, у негонеобычайная, безотказная память, но он не все считает нужным узнавать.Вот, скажем, английский - единственный язык, которым он владеет всовершенстве, но за последние два года недурно изучил финский, просточтобы меня подразнить. А финский труден, ему не скоро выучишься!Кареллен читает наизусть большие отрывки из "Калевалы", а я, стыдносказать, помню всего несколько строк. И потом, он знает наперечетбиографии всех нынешних государственных деятелей, а я далеко не всегдамогу определить, на кого именно он ссылается. В истории и науке егопознания всеобъемлющи - сами знаете, мы очень многому у него научились.И однако, если взять каждую область в отдельности, мне кажется, он непревосходит того, чего может достигнуть человеческий ум. Но ни одномучеловеку не под силу объять все, что знает Кареллен. - Я и сам пришел примерно к тем же выводам, - согласился ванРиберг. - Мы можем рассуждать о Кареллене хоть до скончания века, нонеизменно возвращаемся к тому же: какого дьявола он нам не показывается?Покуда он прячется, я не перестану гадать да сочинять теории, а Лигаосвобождения не перестанет бушевать. Он сердито покосился на потолок. - Надеюсь, господин Попечитель, в одну прекрасную темную ночькакой-нибудь репортер возьмет ракету и с черного хода проберется сфотокамерой в ваш корабль. Вот будет шуму в газетах! Если Кареллен и слышал этот дерзкий вызов, то никак на него неотозвался. Впрочем, он никогда ни на что не отзывался.

X x x

За первый год появление Сверхправителей внесло в жизнь человечестваменьше перемен, чем можно было ожидать. Тень их ложилась на все, но тобыла совсем не навязчивая тень. Почти во всех крупнейших городах Земли,запрокинув голову, можно было увидеть сверкающие в вышине серебряныекорабли, - но они скоро стали такими же привычными, как солнце, луна иоблака. Наверно, в большинстве люди лишь смутно сознавали, что уровеньих жизни неуклонно возрастает благодаря Сверхправителям. А если об этомизредка и задумывались, - что ж, безмолвные корабли впервые в историипринесли всему человечеству мир, и за это им, конечно, спасибо. Нет нищеты, нет войн, но это блага, состоящие именно в отсутствиичего-то, не бьющие на эффект, - их приняли как должное и вскоре о нихзабыли. А Сверхправители по-прежнему держались отчужденно и непоказывались человечеству. Покуда Кареллен вел подобную политику, он могждать уважения и восхищения, но уж никак не более теплых чувств. Трудноведь не досадовать на небожителей, которые изволят разговаривать счеловеком только по телетайпу в штаб - квартире ООН. О чем беседуютКареллен со Стормгреном, знали только они двое, и Стормгрен порой самнедоумевал, для чего Попечителю эти встречи. Возможно, ему все-такинужно непосредственно общаться хотя бы с одним землянином? Или онпонимает, что Стромгрен нуждается в такой прямой поддержке? Если так,генеральный секретарь за это очень признателен - и, пожалуйста, пустьЛига освобождения и дальше презрительно именует его "мальчиком напобегушках у Кареллена". Сверхправители никогда не вступали в переговоры с отдельнымигосударствами и правительствами: они приняли Организацию ОбъединенныхНаций в том виде, как ее застали, объяснили, как установить необходимуюрадиосвязь - и все распоряжения передавали через генерального секретаря.Советский делегат не раз пространно и совершенно справедливо доказывал,что такой порядок идет в разрез с уставом ООН. Кареллена это, видно,ничуть не заботило. Можно только изумляться тому, какое множество зол, безумий инесчастий уничтожили эти послания с неба. При Сверхправителях народыпоняли, что им больше незачем опасаться друг друга, - и еще до неудачнойпопытки догадались, что все их созданное доныне оружие бессильно противтех, кто умеет странствовать среди звезд. Так рушилась главная преграда,которая мешала человечеству быть счастливым. Сверхправителей, видно, мало трогало, какой где существуетгосударственный строй, лишь бы не было угнетения и продажности. На Землепо-прежнему были демократические страны и монархии, безобидныедиктатуры, коммунизм и капитализм. Этому не перестава

12Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: