Оправдание насилия

Основные особенности агрессивного ребенка, которого мы воспринимаем как социальную проблему, состоят в том, что он не может контролировать свои порывы и не испытывает эмпатии, сочувствия к другим людям. Это те качества, которые, на мой взгляд, свидетельствуют о том, что его социализация не прошла так, как нужно. Он пережил отвержение или игнорирование в какой-то форме. Но у Стивена Пинкера не нашлось времени на то, что он называет «оправданием насилия». Он иронично улыбается, услышав, что «большинство из тех, что совершают ужасающие преступления, пережили что-то глубоко их травмировавшее», и утверждает, что только наивные люди как мантру повторяют, что «насилие – приобретенное поведение».

История Роберта Томпсона и Джона Венаблса, двух 10-летних мальчиков, совершивших убийство, ставит под сомнение эти заключения. Они обманом увели 2-летнего мальчика из торгового центра и привели его к ближайшим железнодорожным путям, где они привязали его к рельсам, бросали в него кирпичи и железные балки, а потом оставили его умирать. Этот случай вызвал волну ужаса и отвращения, как это бывает при убийстве ребенка. Откуда в детях столько ненависти? Ответственны ли они за свои жестокие поступки?

Стивен Пинкер, вероятно, полагает, что насилие – это инстинктивный ответ человека на препятствия, которые возникают на его пути, и наши основные инстинкты заставляют нас потакать своим желаниям, не думая о других. Когда препятствиями становятся другие люди, мы склонны низводить их до уровня «вещей» или лишать их всего человеческого для того, чтобы разрешить себе очистить наш путь от них. Но жертва убийц, Джеймс Балгер, не был «препятствием» на пути Роберта Томпсона и Джона Венаблса. Они не следовали какой-то личной выгоде. Они выпускали свою ненависть на безопасный объект, кого-то, кто был слабее их.

Откуда берется такая ненависть? Ненависть не закладывается генетически, это реакция. Их прошлый опыт создал хранилище ненависти, готовой выплеснуться на кого-то, когда однажды утром мальчики прогуливали школу и шлялись рядом с торговым центром. Несмотря на то что очень мало было написано об окружении, в котором они росли, я полагаю, что оно сыграло решающую роль в том, что произошло в тот день. Роберт Томпсон был пятым ребенком из семи. В этой большой семье Роберт и его братья были предоставлены сами себе, особенно после того, как отец оставил семью, когда Роберту было пять лет, а их мать начала много выпивать. В семье прослеживается целая линия преемственности насилия. Мать Роберта били все ее детство; страдания ее были столь велики, что она иногда продолжала мочиться в постель вплоть до 15-летнего возраста. Она сбежала из семьи, выйдя замуж в 18 лет – за человека, также склонного к насилию. Братья росли в атмосфере физических наказаний и угроз, которые были нормой, и редко сдерживали (свое расстройство) себя, вымещая зло друг на друге, кусая, поколачивая, избивая друг друга и угрожая друг другу ножами (Моррисон, 1997). Один из сыновей даже просился в детский дом, а когда позже его вернули в лоно семьи, он пытался покончить жизнь самоубийством, приняв очень большую дозу обезболивающих. Бедственное положение этой семьи даже сложно себе представить. В ней не было никого, кто мог бы взять на себя ответственность и обеспечить любовь и внимание, которые им всем были так необходимы. Мать Роберта редко появлялась в суде, чтобы поддержать своего 10-летнего сына, когда он предстал перед правосудием.

Семья Джона Венаблса описывалась как менее хаотичная, но также была нестабильной и несчастливой. Родители были разведены. Несмотря на то что мистер Венаблс несколько дней в неделю заботился о детях, в прессе об этом не было ничего сказано. Миссис Венаблс описывалась как озабоченная своим внешним видом, находящаяся в поиске нового мужа, с чередой приятелей, которые не задерживались в ее доме. У нее были «серьезные проблемы с депрессией», и она пыталась покончить жизнь самоубийством. Следуя опыту своего детства, когда ей никто не занимался, она часто оставляла своего маленького ребенка одного в доме на несколько часов, о чем высказывали беспокойство ее соседи, обращаясь в социальные службы и вызывая этим у нее сильное недовольство. Она считала себя хорошей матерью, так как обеспечивала своих детей материально, но ее несчастья сделали ее жестокой матерью, и Джон часто заявлял, что боится ее. Разумеется, его поведение было очень беспокойным. Было известно о случаях, когда он наносил себе раны, прятался под стульями, приклеивал себе на лицо лист бумаги. Его считали «гиперактивным», также было известно, что он пытался задушить мальчика в школе.

Джон и Роберт часто прогуливали школу, подворовывали в магазинах, участвовали в происшествиях с применением насилия. Соседи сообщали о случаях, когда мальчики стреляли по голубям из духового ружья, украли ящик для сбора пожертвований, и – леденящее душу предзнаменование того, что они сделали с Джеймсом Балгером, – привязывали кроликов к железнодорожным путям. Такие случаи детской жестокости часто повторяются в историях взрослых убийц. Это дети, которых не научили управлять своими агрессивными импульсами. Их игнорировали и о них не заботились, часто физически наказывали, лишали возможности выстроить положительные взаимоотношения, которые могли бы помочь им в управлении своими чувствами. Если при рождении у них был чувствительный темперамент, сложно представить, как такие психически нездоровые родители могли бы обеспечить им должную заботу, в которой нуждаются чувствительные дети.

Пинкер указывает, что наш «круг симпатии» ограничен и наши моральные свойства зависят от того, как далеко он простирается. Многие преступления совершаются, когда жертвы выводятся из этого круга, обесчеловечиваются, – наиболее яркий пример тому – холокост, хотя любая война, вооруженные конфликты и преступления подразумевают лишения других людей человеческих черт. Очевидно, что Роберт и Джон не видели человека в маленьком Джеймсе Балгере тем днем. Пинкер полагает, что выведение незнакомцев за «круг симпатии» – естественное человеческое свойство, за которым стоит определенная эволюционная логика.

Однако особенности человеческой культуры состоят в том, что она не опирается на такие инстинктивные программы агрессивной самозащиты или агрессивного достижения целей. Не важно, является ли насильственное поведение приобретенным, тем, чему учатся у других, или нашей первой инстинктивной реакцией на препятствия. Имеет значение то, удалось ли родителям передать своим детям культуру эмпатии, сочувствия. Заботятся ли родители и уважают ли они чувства своих детей? Учат ли они детей тому, как справляться со своими негативными чувствами? Как разрешать конфликты? Это ключевые вопросы, которые возникают, когда нарушение любой базовой схемы поведения может привести к агрессии и насилию. Вместо того чтобы признать важность роли родителей в передаче этих жизненно важных аспектов человеческой культуры, Пинкер, кажется, предпочитает видеть проблему в личной силе воли индивида и в его индивидуальных генетических особенностях. Именно по этой причине он защищает наказание как средство держать людей «в узде» больше, чем занятия для родителей. Но ведь, в самом деле, семьи, в которых практикуется насилие, страдают от недостатка навыков регуляции, которые необходимы для развития эмпатии. Эти навыки в свое время не были усвоены родителями и потому не могут быть переданы следующему поколению.

Исследователи описали то, какие именно регуляторные навыки необходимы для контроля импульсивного поведения. Вот три основные стратегии – самоотвлечения, поиска комфортного состояния (утешения) и поиска информации о препятствиях на пути к цели. В одном из исследований было обнаружено, что трехлетние дети, которые были обучены использованию этих трех стратегий, демонстрировали наименее агрессивное поведение и менее всего были склонны искать причины своего дискомфорта во внешних обстоятельствах (Гиллом и др., 2002). Они могли в достаточной сфере контролировать себя, чтобы отвернуться от источника фрустрации и сфокусироваться на чем-то еще, и не были склонны нападать на него. Они также могли задавать вопросы о том, когда ситуация исправится, что очень помогало в снижении уровня гнева. Только когда они чувствовали себя очень расстроенными или перегруженными, то использовали стратегию поиска утешения и комфорта. Те же дети, которые не владели таким набором стратегий и использовали только одну из них, демонстрировали самое агрессивное поведение. Эти стратегии являются приобретенными – они формируются под воздействием родительского поведения и подбадривания, а не являются генетическими.