 |
«Вспомним, как русская сила солдатская Немца за Тихвин гнала!» (из песни)
|
|
|
|
НОГИ ДЕДА
Меня трясли внутренние содрогания.
Но не только они и слёзный туман мешали понимать то, что я силилась читать, а и нахлынувшие чувства…
Сегодня, пожалуй, тщетно. Точно, не смогу.
Завтра перечитаю, когда успокоюсь. Всмотрюсь внимательно с радостью восторга в эту неожиданную находку в интернете – наградной документ моего деда.
Однако, одно чёткое ощущение осталось – что тот, кто представляет Василия Першина к награде, описывая подвиг, любуется им! Любуется им!
Я тоже всегда любовалась моим дедушкой. Красивый, статный, серьёзный, с густыми, когда-то совсем чёрными, усами. Девчонкой я разглядывала его складки морщин после бани у самовара и думала: «А они промылись в глубину? »
Он не был с нами чрезмерно строг, хоть и добреньким не казался. Но разве тянуло бы так меня в Пустошку, будь бы там нечто нехорошее – что я ходила пешком эти 12 километров от моего дома в Сосновке, бывало и не раз на неделе?! Через лес, между прочим, с медведями, кабанами и волками!
Да и лошади не стали бы терпеть человека недоброго – дед был конюхом много лет. За нас он переживал и был с нами по-своему нежен – мы же внуки!
А больше всего меня всегда впечатляло удивительное гостеприимство нашего бабушки-дедушкиного дома. В прихожей у печки неизменно был диван, на котором мог отдохнуть любой путник. У окна стояла лавка, и на ней кажной-ёт- кажинной день сидел Венька-юродивый. И никто его не прогонял. Всех прихожаней угощали щами, картошкой, яйцами из самовара, чаем… короче, тем, что сами ели.
…Но командир Василия Ивановича Першина этого не знал. И что все семеро детей его уже сделаны и родились на русской печке. И хоть усы свои красивые дед носил и там, на войне, да и было ему тогда лет сорок – не этим любовался командир.
|
|
|
…Представляю, зная характер деда, как он со своей харизмой – напропалую, однако по-умному, пропуская свист пуль мимо ушей, бросался с проводами и инструментом делать связь. Вижу сквозь времена, как прекрасна была эта неубывающая храбрость! Храбрость, подогретая образом милой Фаинушки, шестерых с ней детей – старший-то тоже воевал – Пустошки своей родимой… Да он бы зубами перегрызал провода те, да он бы языком их соединял, когда надо, он бы всю землю не просто исползал – перекопал бы насквозь руками за родину свою, за мать-отца, за детишек любимых, за жену желанную!!
Что они, пули?! Они что ли сильнее любви его, нахрапистости русской?! Они ли прытче ума его крестьянского, догадливости российской, расчётливости деревенской?! Вот вам, накоси-выкуси! Васино мясо врагу не достанется! Да, та в тылу материнская молитва расшмякнет пулю на лету, в дугу изогнёт путь её, но не даст попасть ни в грудь ему, ни в голову!
Не за большие добрые дела слушает Господь молитвы матерей и жён, а за веру и любовь! Из-за веры и любви!
«Ефрейтор Першин Василий Иванович за всё время службы в роте по обслуживанию связью… показал образцы своей работы. Не считаясь со временем, и зачастую по суткам в воде, строил… линии к боевым подразделениям. В январском наступлении под Новгородом т. Першин под огнём противника обеспечивал связь…. Во время наступления против финнов на участке реки Свирь т. Першин под разрывами снарядов и пулемётно-ружейным огнём исправлял и наводил новые линии связи. Своим бесстрашием увлекал других, тем самым обеспечивал командование бесперебойной связью. Более 2-х суток тов. Першин не имел смены, и всё же не было ни одного случая, чтобы на его линиях не было связи. Его группа за период всего наступления на Петрозаводск также чётко выполняла работу, равняясь по тов. Першину».
|
|
|
Эти слова военного документа я смогла разобрать, в смысле понять, только на следующий день, когда немного успокоилась от волнения. Они являлись описанием действий деда для награждения его медалью «За Отвагу».
Часть цены этой медали я помню. Ноги деда. Стройные красивые, но не совсем резвые и не всегда послушные. Видно было, что дедушке трудно ходить ими, простуженными и натруженными на войне… Представляю, сколько ползать пришлось по холодной земле.
Но однажды… Однажды я видела, как эти ноги забыли больную скованность и – спринтовали. Дедушка рискованно соскакивал по узким ступенькам крылечка и бежал! мне навстречу, когда увидел меня из окна.
Это была радость! Это любовь!!
В те годы я не могла уже так часто навещать моих любимых стариков – правда, это понятие, «старый», я никогда не применяла к ним даже мысленно. После института – работа, замужество, сынишка…. Всё равно вырывалась, но реже. Вот уже и бабушки нет…. И как-то, приехав к родителям, я выпросилась у мамы, оставив её понянчиться с малышом. Побежала, уж как получится, в свою Пустошку! Вот тогда и осчастливилась слезами радости на лице дедушки моего, красавца, героя моего любимого; и тем ещё, что ноги его на время стали прыткими!
КОЛЯ И НЕМЦЫ
... Ободрённая такой сильной находкой – наградным листом деда – я стала искать данные и на Николая Васильевича Першина – старшего из семерых детей Василия Ивановича и Фаины Васильевны. Кстати, мой папа Валентин – самый средний, четвёртый.
В начале войны Николаю было 18, и его так и так взяли бы в армию.
Я быстро обнаружила документ на орден «Красная Звезда». Когда читала основание командования для награды – снова началось кино. Серия вторая фильма «Два подвига». В первой было про отца. А теперь – про сына.
Ситуация сложилась так, что взвод во время боя лишился командира. На решение было несколько – даже не секунд – мгновений! Потому что противник – вот он! Дядя Коля, тогда парниша молодой, принял ответственность за обстановку… Ой! Жаль мне тех фрицев! Если б у дяди моего не было зубов, он бы немцам дёснами кости перемолол! Живой танк!! У них не было шанса.
Конечно, всё случилось быстро. Но если б у меня хватило толку и дерзновения расспросить дядю про тот бой, память растянула бы подробности в несколько рассказов. А так – раз, и нет врага!
|
|
|
Ну, а дырки от пуль в спине дяди Коли были. Три штуки я насчитала, когда делала ему массаж. Зашитые, конечно. Думаю, что не только пули в спину оставили Николаю Першину неприятные, мягко говоря, чувства о войне…
… А вернулись они оба! Вернулись целёхоньки. Видно, бабушка Фаина правильно – с верой – дожидалась мужа и сына! «Просто ты умела ждать, как никто другой».
И опять родителей стало – двое, а детей – семеро, семья восстановилась! Хоть и голодно, а весело. И война осталась страшным тяжёлым воспоминанием – но позади. И память о ней и подогревали, и глушили – песни!
Николай Васильевич Першин
Ах, как пел наш богатырь дядя Коля со своими сынами песни военных лет! Он делал это музыкально, зычно и так напористо, что, видимо, в песне снова проживал сражения, даже скрипел зубами. Когда они пели, я каждый раз жалела хор Пятницкого, что… он был лишён этих голосов!
Два подвига, на минуту, на метр приблизившие победу!
И хотя в детстве я понятия о них не имела – и дядя, и дед были моими личными героями. Особенно, конечно, дедушка, потому что подробности его жизни я наблюдала, часто гостя у них; чаще, чем другие внуки. Я была восхищена его добротой, радушием, странноприимством, его разнообразным мастерством, неподражаемой лёгкой игрой на балалайке, скромностью, авторитетом среди земляков, трудоспособностью, нежным отношением к лошадям…. Да всего не перечислишь.
Дорогие, спасибо за отвоёванную жизнь!
СПАСИБО!
PS: Не смотря на послевоенные трудности, мои дедушка с бабушкой старались выучить своих детей. Трое из семерых стали учителями. А мой отец… Он имел не только золотые руки, а и изобретательный ум. И делая из отбросов трактора, машины и другие механизмы, он страдал и сетовал на недостаток образованности. Валентин Першин
Ведь на начало войны ему было двенадцать, и пятый класс Уломской школы для него оказался выпускным. Потому что он стал главным мужиком в большой семье.
|
|
|
В апреле 45-го Валентину исполнилось шестнадцать. Он прибавил себе пару лет, чтоб …ускорить победу. Прошёл учебку в Череповце, получил сержанта… А тут и 9 Мая! Слава Богу за всех, сотворивших и приблизивших этот праздник – условие свободы любимой России и нашего появления на свет!
ПРО ПУСТОШКУ ПОД ГАРМОШКУ
Все толкутся в деле разном,
Топят баньку, самовар…
В нашем доме нынче праздник:
Дождались матроса с нар.
Вадик светит бляшкой
Да рябит тельняшкой.
Деток вызвала с крылечка
Пирогами благодать.
А потом – они на печку,
Чтоб оттуда наблюдать.
Яйца в самоваре, Радушный дом Першиных в Пустошке
Праздник не в разгаре.
С балалайкой у окошка,
Наигрыш особливый,
От души поёт Фаёшка,
Подвывают кобели.
Будто именины
Бабушки Фаины.
С Колькой в бане полок мяли
Дед Василий – красный вид.
Хвори веником гоняли,
Пар с ушей, как дым, валит.
Валька взял гармошку, Василий и Фаина Першины с внуками…
Слышит вся Пустошка.
Переливчатые б о ки,
Ситцепёстрые меха…
Ну-ка встаньте с лавки, ноги,
Тишину подраспехать!
Младшая Катюшка
Топает с частушкой.
С Беларуси Юра с Ниной,
Каждый год они сюда.
Зоя ездит с Украины.
Без родни мы – никуда.
Остальные – рядом,
И живут все ладом.
За столом – слова о разном…
Валентин гармонь запряг.
В нашем доме нынче праздник –
Прибыл с Севера моряк.
И зовёт гармошка
В гости всю Пустошку!
Счастливые каникулы в Пустошке
ВОТ ЗА КОГО ОНИ ВОЕВАЛИ
Три сестры:
Зоя, Нина и, сзади
младшая, Екатерина –
дочери Василия и
Фаины Першиных.
И ещё четыре сына –
все родились
на русской печи
в Пустошке.
Это рядом с селом
Дмитриево.
Последний раз, когда дети собрались все вместе – на похороны отца, Василия Першина.
1-й ряд: Екатерина, Нина, Зоя. 2-й: Владислав, Юрий, Юра (внук), Валентин, Николай.
Две внучки Василия Першина, правнучка, праправнучка и прапраправнук, 2018 г.
Часть вторая
ПЯТЬ ПЕСКОВЫХ
Художественно-
историческое
повествование
КУЗЬМА
Дым шёл от него. Ну, он так сел, спиной к реке, чтоб дым шёл от него. Правда, тот игриво крутясь, залетал, бывало, и в нос. Как будто шутил с ним, сбивал его с грусти.
Костёр был небольшой, но спереди-то хорошо поджаривал. А сзади безопасно лупили в спину комары, и прохлада с Мологи бодрила поясницу. А рыба что, рыба, она позвонит, ежели кл ю нёт, чо за ей следить-то – бубенец привязан специально, чтоб звякнуло.
|
|
|
И эти вечерние контрасты у костра, и выживательские заботы – рыбалка для Кузьмы ведь не забавой была, а добычей пропитания – не давали долго засидеться в душе унынию. Кузьма любил с природой быть наедине. Не боялся ничего. И она как – утишала его.
Девочки-ёлочки, девушки-сосенки,
Мальчики-клёнчики ряжены осенькой.
В морюшке-небушке тучки без вёселек.
В валенках дедушки, внученьки босыньки.
Бабушки мудреньки, девоньки-косыньки.
Детушки кудреньки. Хлебушка досыта.
Это Россия, Отчизна родимая.
Ты мне, как я тебе – необходимая!
Но то всё – отвлекательные мелочи. А вот чуял он другую, сурьёзную мощь, коя вышла на войну с его печалью! Эта пробивная сила терпелииииивого ожидания, которая разгребала времена и события… Не ведаю, как называл её Кузьма, а мы-то знаем, ей имя – надежда. Это она его уста к молитве открывала.
Не перед образами в передней в вышитых полотенцах и не в храме… А там, где никто другой не слышал. И никто его горя не видал, кроме берёз да травы луговой... Его любимую, желанную – отослали в прислуги помещикам в Ярославль. Увезли его зазнобушку, красоту ненаглядную, подале от его влюблённых глаз. И другой бы… – ну, всё, попрощайся с мечтой и строй новьё. Так нет ведь – Кузьма-то жда-а-а-ал.
Кузьма был м о лодец крепкий, добрый, мастеровой. Не бача1, не лёжонь. Добротный деревенский мужик, хоть в хозяйстве, хоть для жизни. За него замуж выйти – любая бы обрад е ла.
Его печаль пущай и несла внутренние слёзы, но не была кромешной. А его ожидание имело такую притягательную силу, что сжимало пространство до позиции – рядом, вместе, обнимаю!
Не раз он внезапно для самого себя вдруг выкрикивал: «Верни!!! ». Он знал, Кому. Тому, Кого считал величественно далёким. А тут Он оказывался рядом, и слышал, и сострадал. Он – слышал Кузьму. Эх! Никто не видел Кузиных слёз. Только Он. Тогда относительно такого пристрастия, как у Кузьмы к Липе, не было в обиходе слова «любимая». И он всё повторял: «Миленька моя! Миленька ты моя! Липушка миленька…»
Иной раз его охватывало этакое мужество да уверенность… Не в смысле, мол, обойдусь, справлюсь, проживу. Нет. А что – это точно моё, и ему не д о лжно быть о тняту, оно моё и со мной!
А бывало, страсть возбуждала его думкой – съездить, найти, увидеть пущай глазком одн е м. Но он вдруг сдёргивал себя с шалопайного мечтания в буддень бытовой. И ждал чего-то. Чего ждал?
Не глядел н а сторону ни на кого, ч у жился бабьей породы, не приставлял к себе, примеряючи, никакую. А ведь они, девки-то, хоть и крадучись, а пялились.
…И опять заботы да природа занимали Кузьму. Отвлекали от печали драматичностью своей.
Крону пышную приметил
Средь других красоток ветер.
Стал ветвями шевелить,
И шептать, и даже ныть.
Ёлка тщательно стояла.
А ему всё было мало –
На устойчивость её
Дул желание своё.
Всё упорней хулиган,
Уж не ветер – ураган!
…Жить в лесу не одиноко,
Корни были неглубоко…
И пред клёнами-парнями
Взмыла ёлка вверх корнями,
Подминая ближних с криком
Тем падением великим…
И вдруг!
А такие чудеса, они эдак себя и ведут. Ждёшь его, чуда-то, ждёшь, и х о чёшь2, и представл я ёшь… Так, что оно к а жёццы этаким уже большим, далёким и невероятным. А оно раз, да и явл я ёццы! Вот те на!
Вот и Липушка-то – явилася. Смущённая, глаза долу, всех избег а ёт.
Животик заметно… Аа! Ну, вот, понятно, цево дома оказалася. Оттудова прислали – не нужна уж там боле.
А Кузьма и рад бы. Да эть мужик жо он. Как представит, что чужой побывал, да лапал, да порвал его деушку…
– Дак ты цего хотел-то, Кузьма? Цтоб она без руки-ноги, аль из-за другого какого увецья вёрнута была, а?
Это так он сам с собой рассуждал.
– Так вот жо она, любоф-то твоя! Бери. И с другими биться не нать. Не больно-то в оцередь встанут. А и девка-то прицём? Баре, оне такии – взяли силой, а девица потом как хошь…
Худые-то мысли, кои враг посылал, появлялись нен а долго. Забег а ли воровски, как мыши. И Кузьма их, что крысу валенком, и выг а нивал.
А свои думы – уверенные, дубовые – были таковы: «Моя! Ко мне вернулася! Господь пособил нам! »
И селянам погрозил: «Только слово худ о ё скажите, про неё, про д и тятко ли – вот вам! » И кулак показывал. Крепкий был кулак у Кузи. Кто-то его и знав а л уж…
Тяте-маменьке Липа объяснила: мол, схватил её барский сынок, и куды ж т у то д е нёсси?!
А Кузьма-то и посв а талсы. И полуц а ёццы – выруцил всех. Да и себя самого вперёд.
Родители-те евонные, и отговорить бы, да знали, цто толку не б у дёт. Сами этакого вырастили. Ишо и радовались. С маленьких он был мужицком сурьёзным и завсегда знал, цево х о цёт, а цево нет – не размазня какая. И цуял3, как и цево сроб о тать. Пусь и шишки, а – сам. А они усмехались на нёг о – нравилось им эть.
И тут мать, не ведая, как подступ и ццы – а в душе-то всё рвёццы – дак она, на куфне обряж а юцись, от цугунов из-за пецки как-то и крицит ём у:
– Кузя, дак люди-те головами кац я ют, пальц я ми-те будут показывать вся деревня.
– Цо мне с того, ма? Мне с ыми постелю не мять, детей не р о стить. Женюся – и всё туто! Пусь-ко попробуют кто – без пальц е й и остануццы!
Ну, и не было больше розгов о ру – не сломить его, цево задумал дак.
Вот эть, цисто, как в сказке – дождалсы и заполуцил, кого хотел.
Стали оне с Липонькой жить-поживать, д е тушок рожать, трудиццы, веселиццы.
Да эть и всяко бывало. Всё, как у людей. Дом Кузьма отстроил, скотину завели…
Сенок о сной берёзовой квас!
Пл е сёнь сд у нёшь и пьёшь до обл и ву.
Ветерок-от, нарошно для нас,
Раскацал ветки ивицы сивой…
Время есь – осмотреццы вокруг.
Запах н а густо! Мы – ровно в цаше.
Дном у ёй – энтот ск о шонной луг,
Крышкой – купол, закатом укр а шён.
Цисто4 в домнице, энтакой труд!
Днём варились, вец о р5 упрев а ём…
И кипи-и-ит комар и новой зуд
Вперемешку с сухим перел а ём.
О-о-ох! пора сенокосна строга-а-а –
Поздо л я жёшь, и вст а нёццы рано…
А зимой-то кормильцы-стога
Молоцком да сметанкою станут!
Кузьма был ровесник Ленину, ну, Владимиру Ульянову. А не знал он тогда, что с ним в одних годах родился парень, от которого потом такой переворот пойдёт по всему миру! Что шибко заденет и его деревни – места родные – и его детей… Жизнь вся переменится.
Сын Кузьмы и Липы – ну, не совсем чтобы Кузьмин – родился в самом конце XIX века, в 1892 году. Имя дали ему для тех мест и времён необычное – Денис.
А теперь не скажете ли, дескать, не Кузьма Денису отец-то?
Давайте рассудим. Чьё семя в Олимпиаде зацепилось, не знаем. И влияние его на внешность и сколько-то на природную силу и особенности, конечно, есть.
Но кто – роды ждал, любя и заботясь, кто отчество мальчонке дал, и имя, и фамилию, а? Кто?! Кто кормил, одевал, учил, поднимал, мастерство передавал – кто? Вот настоящий отец Дениса – Кузьма Песков!
Кузьма наш, обычный – да не больно простой – житель земли Уломской из деревни Воротишино, совершил подвиг любви и принятия. И не знал он, что от его праведных усилий получится такой знатный род, что носит его фамилию!
Какую обувь носили в местах и во времена Кузьмы Пескова. Из книги Павла Грязнова
ПОЯСНЕНИЯ:
1Бача – болтун; каламонь, лёжень – лентяй («Словарь уездного череповецкого говора» М. Герасимова.
Михаил Герасимов в описываемое в этой главе время работал фельдшером в Кисове, неподалёку от Воротишина. Заодно был краеведом и этнографом. )
2В наших вологодско-новгородских деревнях во многих словах произносили безударное «ё». И чаще всего цокали – вместо «Ч» произносили «Ц»; дольше других эта речевая особенность задержалась в д. Сергеево, в с. Улома…
3Цуял, чуял – знал, чувствовал, слышал.
4Цисто – чисто или ровно, что значит – как, словно, будто.
«Будто в домнице (старинная домна) этакой труд».
5Вецор – вечор, вечером.
Использовано : Фёдор, сын Кузьмы Пескова
Цитаты из докторской диссертации Павла Грязнова –
«Опыт сравнительного изучения гигиенических условий крестьянского быта… Череповецкого уезда»
Страница из Похозяйственной книги, Колоденская волость Череповецкого уезда,
Архивный фонд, г. Вологда.
Фото из семейного альбома Рузовой Л. Н.
Карта окрестностей Воротишина времён Кузьмы Пескова,
до революции (Из Яндекс-картинки)
ДЕНИС
Ребёнок у Кузьмы с Олимпиадой родился красивенький, брюнетистый.
– Баск о й-от1 да черн я вой-от эакой! – ойкали-кудахтали над ним родители новоспечённые. А они-то оба светлые. И другие дети у них, ясно, белобрысенькими вышли: Семён и Фёдор, да дочка Парасковья.
А первенца Денисом назвали.
Муж-от чужого, можот, не так бы жалел, как своих. Но Кузьма понимал, что, выходит, Денисик-то и свёл его с зазнобушкой Липуней. Вот эть – всяко в жизни быв а ёт!
И рос наш Денис-басота* не гадким утёнком, а особливым и обласканным. Ну, уж сколько в те суровые времена могли сельчане дать ребёнку ласки-то.
Денис, хоть он и прорывался сквозь немые вопросы, взгляды многосмысленные и разговоры за спиной, да нешто, только крепче становился. Он-то здесь причём?
Иное дело, эта его …некаквсешность. Бывало, что и смущала, а чаще как-то и радовала – наперекор что ли, и не то чтобы к злорадству, а вроде как, вздымая его над пластом людовщ и ны. Да уж, и выразиться непросто.
А он-то, Денис, особенность свою не раз определённо с выпученными глазами наблюдал.
Как-то матица соскользнула со сруба. И кто видел, в страхе растопырились, ожидая удара смертельного. Потому что летела она прицельно в Дениса. А он, наклонившись, чего-то возился, да вдруг повернулся чуть в сторону, а тут балка-дура и воткнулась подле – как ишо и не задела-то! И чево все орали, он не успел и подумать. Ни царапины. А как будто его кто уханькать хотел. Ужас пришёл через потом, когда понял, что деревина должна была его пришибить. Руки и ноги задрожали, кожа отклеилась от мышц и стала посторонним мешком, надетым на остов. То есть он удивлённо чувствовал её изнутри. Решение быть мужественным и осознание, мол, «я эть – мужик», вернуло Дениса к норме.
Таких курьёзов бывало с Денисом немало. У бревна-убийцы, которое промахнулось, там хоть свидетели есть. А вот случай, что никто не видел. И разбубень он людям, так только посмеялись бы над ним.
Впереди была длинная промоина в виде широкой рытвины с водой. Обходить далёко, краёв не видать. А надо-ть туды – вперёд. Денис решил перепрыгнуть. Прыжок в длину – для хорошего спортсмена в кроссовках. А он-то был в лесной одёвке, в керзачах. Да без разбега, да чуть проскользнул отдачей по грязи. И лете-е-ел он над этой простёртой мочижиной… Парил, как скопа над Мологой. Время порядком растянулось, стало длиннее ширины этой майны, каким-то расчленённым. Он всё видел замееедлеееннооо.
По физике толчка и гравитации он должен был приземлиться – приводниться точно – чуть не за локоть до берега. Но полёт Дениса простирался дальше, до твёрдой опоры, как бы какая сила додонесла его до цели, выбранной глазами. Припрыгнул. Приземлялся он всё ещё растянуто. А топ е ря время сомкнулось обратно.
Наш Деня ощутил пот на всём теле. Оглянулсы… И понял, что в этом прыжке он был пт и цой. Или ангелом. Или тот его допир а л. А к тому жо – развещать кому ни попадя это нег о жо – за дурака примут.
Короче, время от времени Денис видел доказательство… Присутствия.
Эти вот тожо – вдруг – просветления. Важные решения в раскладах, верный выбор в росстанях, озарения самоудивляющие... Он их воплощал. А для людей это было добавкой к его авторитету.
«Ты такой же драгоценный, как и те. Они такие же дорогие, как ты», – слышал он как бы внутри, когда гордыня пыталась поднять его нос. Он это понимал. И было жаль, что они-то, которые «те», другие люди, не видят своей цены…
А природа любила Дениса по-настоящему, как и он её. И напитывали его силой: деревья и травы, земля и небо, заря и тучи, гроза и марево сто я чой жары, блеск снегов и бисер дождей… Всё к а будто говорило с ним.
Особо он примечал пору – и как заряжался ею – с марта на апрель. Когда всё, ровно, снаряжалось, готовилось, что к празднику. Всякая-то форточка неба ему улыбалась, все ручейки подмигивали. А ветки, те не хлестали, не цеплялись, а ровно обнимались, прижималися к нему.
Его радовало и вёдро, и н е погодь, и тишина зари… Ём у всё нравилося. И оно отвечало парнёк у симп а тиёй, и словно бы подтасовывалось, подстраивалось под него – ублажить.
Три класса школы пошли Денису как за девять. Ума ему уроки как-то шибко прибавляли, не в пример другим. Ну, видно, кровь-то та барская, интеллигентская, давала знать о себе. И тянуло его всё больше к умственным делам, к руководству хозяйскому. Дак да, ведь не у каждого такая способность.
Свою ощутимую оценённость, и видно, подсказанную свыше высокоценность, это умение раздвигать рамки сознания – от «что я могу, голь деревенская» до «приложу ума и сердца, и всё получиццы! » – Денис Кузьмич передал первенцу Николаю. Да и другим детям – кто уж сколько принял – перепало.
|
|
|
