 |
Система образов Дом где разбиваются сердца.
|
|
|
|
«Дом, где разбиваются сердца» - одна из лучших, наиболее поэтичных пьес
Шоу. Он начал ее писать еще до начала войны, в 1913 г., наметив стержневой
мотив - духовное разложение паразитических классов буржуазного общества.
Завершив пьесу в 1917 г., драматург обнародовал ее только в 1919 г., обобщив
результат своих многолетних размышлений о судьбах буржуазной
собственнической цивилизации.
Премьера пьесы состоялась в американском театре «Гилд» 10 ноября 1920
г. В Лондоне пьеса была поставлена Д. В. Фейгеном 18 октября 1921 г. в
театре «Корт» и не возобновлялась до 25 апреля 1932 г., когда она появилась
на сцене Театра ее величества. Пьеса, по свидетельству С. Б. Пэрдома, была
«воспринята зрителями с глубоким уважением и в дальнейшем всегда производила
сильное впечатление на публику». [Purdom С. В. Harley Granville Barker.
London, 1956, p. 265.] Рецензируя первую постановку драмы, «Тайме» отметила,
что из всех пьес Шоу она более всего насыщена эмоциями, более всего
пронизана «теми чувствами, которые испытывает обыкновенный, чувствующий
человек».
В Советском Союзе пьеса шла на сцене Московского театра сатиры в 1962
г. В том же году ее поставил Латвийский художественный театр (Рига).
В творческой биографии Шоу пьеса занимает особое место. Ею открывается
период деятельности драматурга, который обычно называют второй эпохой его
творчества. Наступление этой эпохи было результатом великих мировых
потрясений. Война 1914 г. и революционные события в России произвели
переворот в сознании драматурга, они воочию продемонстрировали
несостоятельность его надежд на исправление и оздоровление буржуазного мира
и на возможность пробуждения его представителей. Отказываясь от своих
|
|
|
реформаторских фабианских иллюзий. Шоу в предисловии к новой пьесе развивает
мысль о неисправимой испорченности мира и человека. Это печальное состояние
человечества драматург рассматривает как результат мировой войны. «Подвергая
такому напряжению человеческую природу, - пишет он в том же предисловии, -
война губит лучшую ее часть, а худшую награждает дьявольской силой».
Согласно утверждению драматурга, события 1914 г. помогли ему встать на точку
зрения Шекспира, «сравнивавшего человека со злой обезьяной, и Свифта,
изобразившего его в виде йеху, укором которому служат высокие добродетели
лошади». В соответствии с таким углом зрения его новые пьесы, начиная с
«Дома, где разбиваются сердца», стали пьесами не только об изжившей себя,
обреченной буржуазной цивилизации, но и об обреченных, внутренне исчерпанных
людях. Тема «суда истории», получившая значение центрального мотива в драмах
«второй эпохи», впервые сформулирована здесь со всей полнотой. Все это
повлекло за собой значительные сдвиги в художественном методе драматурга.
Особую форму драматического выражения своей темы Шоу нашел с помощью
драм Чехова. Творчество великого русского писателя стало одним из важнейших
литературных факторов, толкнувших драматурга на путь известной трансформации
собственной художественной системы. В годы, предшествующие первой мировой
войне, чеховские драмы еще только начинали свою сценическую жизнь на
подмостках английских театров. В Англии они были известны лишь небольшому
кругу любителей «серьезной драмы» - жанра, который отнюдь не пользовался
популярностью у широкой зрительской аудитории. Предвоенные и военные годы в
истории английского театра были временем господства коммерческих театральных
предприятий, наводнивших сцену продукцией всякого рода литературных
посредственностей. Произведения больших драматургов, в первую очередь
|
|
|
Бернарда Шоу, не могли выдержать конкуренцию с сентиментальными мелодрамами.
Буржуазные зрители, заметно охладевшие к Шоу уже за несколько лет до
начала войны, прониклись к нему еще более острой неприязнью в связи с его
антимилитаристской позицией. Двери лондонских театров оказались закрытыми
для его антивоенных пьес, и премьера «Дома, где разбиваются сердца»
состоялась не в Англии, а в американском театре «Гилд». В обстановке травли
и недоброжелательства, сложившейся вокруг Шоу, Чехов стал для него своего
рода литературным знаменем, опорой в его борьбе с реакционерами от
литературы и политики. Подчеркивая связь своей пьесы с традицией чеховского
театра. Шоу назвал ее «фантазией в русском стиле на английские темы». «Под
влиянием Чехова, - пояснял он, - я написал пьесу на ту же тему и назвал ее
«Дом, где разбиваются сердца». Это не самая худшая из моих пьес, и, надеюсь,
она будет принята моими русскими друзьями как знак безусловного преклонения
перед одним из их величайших поэтов - драматургов». [Лит. газ., 1944, 15
июня.]
Русский драматург помог Шоу до конца раскрыть и сформулировать ту тему,
которая выросла из глубинных основ его собственного творчества, - тему
внутреннего кризиса буржуазного мира, полной исчерпанности его духовной и
практической жизни. Придя к этой теме в логике своего внутреннего развития,
английский драматург прочел драмы Чехова по - своему, сделав ударение на тех
их сторонах, которые в наибольшей степени отвечали его собственным идейным
настроениям. Если автор «Трех сестер» и «Дяди Вани» всей логикой образного
развития своих драм показывает, что виновны не столько их персонажи, сколько
«сложение обстоятельств, находящееся вне сферы воздействия данных людей»,
[Скафтымов А. К вопросу о принципах построения пьес А. П. Чехова. - В кн.:
Статьи о русской литературе. Саратов, 1958, с. 331.] то Шоу обвиняет главным
образом «никчемных культурных бездельников, не занимающихся производительным
трудом». По мнению Шоу, Чехов уже полностью утратил надежду на то, что эти
очаровательные люди могут выкарабкаться, и именно поэтому-то, не
стесняясь, подчеркивал их очарование и даже льстил им. В соответствии с
|
|
|
такой трактовкой в прочтении Шоу драмы Чехова превратились в своего рода
трагикомедии исторического возмездия, постигшего русскую интеллигенцию за
совершенные ею преступления перед обществом и историей.
Его собственная пьеса давала этому мотиву чрезвычайно широкое
выражение. Ее основной темой, как поясняет драматург, должна была стать
трагедия «культурной праздной Европы перед войной». Преступление английской
интеллигенции, согласно утверждению Шоу, заключалось в том, что, замкнувшись
в своем тесном обособленном мирке, она предоставила всю область жизненной
практики в распоряжение беспринципных хищников и невежественных дельцов. В
результате произошел разрыв культуры и жизни. «Сила и культура оказались в
разных помещениях». Рядом с домом разбитых сердец расположилось другое
символическое здание - Зал для верховой езды, так называемый Манеж, и в
руках его зоологически грубых обитателей сосредоточилась полнота
государственной власти. «Варвары, - пишет Шоу, - не только буквально сидели
в седле, но сидели они и на министерской скамье в палате общин, и некому
было исправлять их невероятное невежество в области современной мысли и
политической науки».
Такое положение вещей, согласно убеждению Шоу, и подготовило военную
катастрофу, ответственность за которую драматург возлагает на оторвавшуюся
от жизни интеллигенцию. При ее содействии Англия стала страной, чей герб с
изображением святого Георгия, поражающего дракона, «следовало бы заменить
изображением солдата, пронзающего копьем Архимеда». В разгуле варварства и в
поругании культуры виновна «культурная, праздная Англия», и Шоу в своей
пьесе вершит суд над нею. Основная тема пьесы - это тема исторического
возмездия, постигшего буржуазную интеллигенцию. Но содержание драмы выходит
за пределы этого замысла.
В пьесе воплотилась трагедия буржуазной цивилизации, вступившей в
конфликт с логикой исторического развития. Широта этого конфликта определила
|
|
|
формы его художественного воплощения. Драматургическая схема чеховских пьес
в драме Шоу в соответствии с принципом парадокса оказалась перевернутой.
Если у Чехова второе, символически - философское измерение пьесы образует ее
подтекст, то у Шоу оно приобретает драматически зримый облик и не только
существует на равных правах с реалистическим планом драмы, но и обнаруживает
стремление к полновластному овладению сценой.
С этим связана подчеркнутая двойственность образной структуры пьесы.
Каждый из ее образов, начиная с драматических характеров и кончая деталями
сценической обстановки, как бы двоится и поворачивается к зрителю то
обыденно - житейской, то условно-символической стороной. Эта двойственность
драматического рисунка свойственна прежде всего центральному образу пьесы -
образу дома-корабля, «дома, где разбиваются сердца». Выстроенное по модели
корабля старым чудаком капитаном Шотовером, это странное причудливое здание
ассоциируется и с английской песней о Британии как владычице морей («Правь,
Британия! Британия, правь над волнами»), и с легендой о корабле - призраке
(«летучем голландце»), и, наконец, с Ноевым ковчегом, заселенным самыми
различными экземплярами утопающего мира. Этот «странный душераздирающий
дом», «дом без всяких основ» - символический образ буржуазной Англии,
стоящей на грани великой исторической катастрофы. Под крышей этого
символического здания собраны люди различного возраста, разных профессий,
различных имущественных и общественных положений. Но кроме этих видимых
персонажей, здесь как бы присутствует еще один, невидимый, чье незримое
присутствие ощущается благодаря множеству образных деталей и томительно
напряженной атмосфере пьесы. Этот персонаж может быть условно обозначен
словом «судьба». Для Шоу это понятие лишено мистического содержания. Судьба
для него - сила исторического возмездия. Встречаясь с «роком», персонажи
пьесы, по сути дела, встречаются с враждебной им историей, на суд которой
они несут свои обветшавшие духовные, культурные и моральные ценности.
Демонстрация безнадежной мертвенности этого накопленного веками достояния
составляет важнейшую сторону авторского замысла. Шоу показывает, как
доживающий последние мгновения своей жизни собственнический мир тщетно
пытается найти точку опоры среди арсенала привычных идей и чувств.
Превратившиеся в пустые оболочки, традиционные формы духовной жизни
буржуазного мира служат только масками, скрывающими духовную наготу его
представителей. Перед лицом истории эти личины спадают и душевная нищета
|
|
|
обанкротившихся сыновей и дочерей буржуазной Англии предстает во всей своей
удручающей неприглядности. Этот процесс духовного «оголения» и составляет
драматическую основу пьесы. Подводя итог деятельности нескольких поколений
английской интеллигенции. Шоу приводит на суд истории своих персонажей,
каждый из которых, обладая ярко выраженным индивидуальным характером,
воплощает определенную тенденцию культурного и духовного развития Англии.
Так, изящный джентльмен Гектор Хэшебай выступает в пьесе не только как
романтик, но и как олицетворение романтизма (под которым Шоу, как всегда,
понимает не литературное направление, а определенный тип восприятия
действительности). Этот пылкий фантазер, как показывает Шоу, был всю жизнь
последовательным и вдохновенным «рыцарем лжи». Всю жизнь он обманывал себя и
других своими выдумками. Собственная реальная жизнь не удовлетворяла его (а
это пренебрежение к реальности для Шоу и есть главное «преступление»
романтизма), и он придумывал себе другую, полную героических подвигов и
чудесных приключений. Годы шли, и его пылкое воображение, растраченное на
ложь, истощилось. Он перестал верить самому себе, не верят ему и другие.
«Романтизм» превратился в немолодого джентльмена, уставшего от лжи, -
бывшего красавца, утратившего веру в свою неотразимость.
Но не меньше изжила себя и философия трезвого практицизма. Ее носитель
- пожилой делец Менген - тоже весь состоит из лжи и подделок. Поддельна его
энергия, его богатство, его деловитость. У него нет ни денег, ни
практической сметки, ни деловых способностей, нет ничего за душой, кроме
фальшивой репутации преуспевающего дельца, с помощью которой он умудряется
кое - как держаться на поверхности жизни. Из всех обитателей дома - корабля
он внушает Шоу наибольшую ненависть, ибо именно «из - за таких, как он, мир
превратился в кормушку для свиней». Гость из Манежа, случайно очутившийся на
борту корабля, Менген оказался самым беззащитным перед судом истории. Этот
делец - марионетка, как и вся представляемая им система, прогнил изнутри и
может держаться лишь благодаря искусственным подпоркам. Обнаружив, что они
более не спасают его, он слабеет и теряется. Объятый предсмертной тоской, он
мечется по сумеречному дому капитана Шотовера и вместе со своим собратом по
ремеслу профессиональным вором Дэном гибнет в пламени начинающегося пожара.
Обнажая грабительскую сущность капитализма, эта символическая ситуация
вместе с тем предрекает ему скорую и неминуемую гибель. Но и остальные
обитатели дома-корабля обречены. Процесс распада буржуазной Англии коснулся
и сферы самых интимных человеческих эмоций, превратив их в орудие смерти и
разрушения. Ни нежность Гесионы, ни чувственное обаяние ее сестры леди
Этеруорд не способны спасти гибнущий мир и вдохнуть в него живую душу.
Любовь здесь превратилась в жестокую игру, и ей предается не только Ариадна,
это воплощение колонизаторских рабовладельческих нравов империалистической
Англии, но и кроткая женственная Гесиона. У этих немолодых очаровательниц
уже все позади, и для них не существует завтрашнего дня. Но будущего нет и у
«молодой Англии» - юной Элли Дэн, стоящей на самом пороге жизни. Ее иллюзии
гибнут, соприкоснувшись с жестокой правдой жизни. Несостоятельными
оказываются и ее романтическая влюбленность в высокопарного лжеца Гектора, и
предполагавшийся брак по расчету с богатым дельцом Менгеном.
В истории Элли Дэн присутствует некоторый оттенок литературной пародии.
В число изживших себя культурных ценностей буржуазного мира Шоу включает и
примелькавшиеся литературные стандарты. Традиционная мелодраматическая
ситуация - юная девушка, разочаровавшаяся в своем первом чувстве, выходит
замуж за богатого старика - также отжила свой век, как и романтизм Гектора,
и практицизм Менгена. Из всего, что завещано «юной Англии» предшествующими
поколениями, наибольшей реальностью обладают лишь воспоминания о давно
минувшем историческом прошлом, в котором Шоу, при всем своем скептическом
отношении к нему, находит и некоторые здоровые начала. Они воплотились в
образе престарелого капитана Шотовера, и именно поэтому девятнадцатилетняя
Элли вступает в духовный брак с ним. Носитель героических традиций
английской истории, капитан Шотовер выступает в роли обвинителя на этом
своеобразном суде истории. Ее вчерашний день в его лице с презрением и
гневом судит современность. Дряхлый моряк, живший когда - то деятельной и
полной жизнью, стоявший на капитанском мостике во время тайфуна, бесстрашно
направлявший свой корабль в гущу арктических льдов, равно чужд и поблекшему
романтизму своих детей, и их убогому прозаическому практицизму. Но и он,
этот обломок далекого прошлого, не может приостановить слишком далеко
зашедший процесс распада цивилизации. Об этом свидетельствует само состояние
его дома, где царит хаос и беспорядок, где все обветшало, прогнило и пришло
в состояние негодности. Уже много лет здесь никто не заботится о чистоте и
уюте, обитатели жилища давно махнули рукой на жизнь и кое - как коротают
свой век, предоставив все на свете «Менгенам, случаю и сатане».
Дряхлому владельцу обреченного «корабля» - этой «темницы душ, которая
зовется Англией», - уже не под силу плыть против течения. И он концентрирует
остатки своей жизненной энергии для того, чтобы создать смертоносные орудия,
способные стереть с лица земли выродившееся, умирающее общество. Эта
символическая подробность деятельности Шотовера обобщает направление
развития буржуазной цивилизации. Она исчерпала себя, и ей осталось только
одно - саморазрушение. Ее творческая мысль в лице капитана Шотовера служит
не жизни, а смерти.
Подсознательное и сознательное стремление к смерти живет и в разбитых
сердцах персонажей драмы. Устав от жизни, они хотят умереть. Этим духовным
состоянием буржуазного общества и подготовлена та оргия всеобщего
разрушения, на которую намекает финал пьесы. Немецкий бомбардировщик роняет
бомбу на склад динамита, расположенный поблизости от дома - корабля. Пламя
вспыхнувшего пожара, несомненно, распространится и на весь старый мир,
недаром уставшие от жизни обитатели дома мечтают о возвращении
бомбардировщиков. На этой зловещей ноте, усиленной напевом сентиментальной
песенки «Пылайте, огни очагов», завершается пьеса Шоу - эта своеобразная
«отходная» буржуазному обществу.
|
|
|
