 |
Приложение 3 страница
|
|
|
|
Когда опустили мост, через ров дохнул холодный ветер, и Теон содрогнулся. «Это я от холода», – сказал он себе. Даже самые храбрые могут дрожать от холода. Он проехал по мосту и под решеткой – прямо в зубы этому ветру. Внешние ворота растворились перед ним. Он выехал за стены замка, чувствуя, как мальчики смотрят ему в спину своими пустыми глазницами.
Сир Родрик ждал на рыночной площади верхом на сером в яблоках мерине. Клей Сервин держал над ним знамя с лютоволком Старков. Они были одни на площади, но Теон видел лучников на крышах ближних домов, копейщиков справа, а слева стояла шеренга конных рыцарей под водяным с трезубцем дома Мандерли. «Каждый из них хочет моей смерти». Среди них были юнцы, с которыми Теон пил, играл в кости, даже ходил по бабам, но это не спасет его, если он попадет к ним в руки.
– Сир Родрик. – Теон натянул поводья. – Мне грустно, что мы встречаемся врагами.
– Мне тоже грустно – оттого, что не могу повесить тебя прямо сейчас. – Старый рыцарь плюнул в грязь. – Перевертыш.
– Меня зовут Грейджой из Пайка, – напомнил ему Теон. – На плаще, в который завернул меня отец при рождении, был кракен, а не лютоволк.
– Ты десять лет был воспитанником Старков.
– Заложником их и узником.
– Скажешь, лорд Эддард держал тебя закованным в темнице? Нет, он воспитывал тебя вместе со своими сыновьями, славными мальчиками, которых ты убил, а я, к непреходящему моему стыду, учил тебя боевому мастерству. Мне бы проткнуть твое брюхо мечом, а не вкладывать его тебе в руку.
– Я пришел говорить, а не выслушивать оскорбления. Говори, старик, – что тебе от меня надо?
– Две вещи. Винтерфелл и твою жизнь. Прикажи своим людям открыть ворота и сложить оружие. Тот, кто не убивал детей, сможет уйти, но ты предстанешь перед судом короля Робба – и да смилуются над тобой боги, когда он вернется.
|
|
|
– Робб никогда больше не увидит Винтерфелла. Он сложит голову у Рва Кейлин, как это происходило со всеми южанами на протяжении десяти тысяч лет. Север теперь наш, сир.
– Вы заняли три замка, и один я сейчас у тебя отберу, Перевертыш.
Теон пропустил это мимо ушей.
– Мои условия таковы. До наступления вечера вы должны разойтись. Те, кто присягнет на верность Бейлону Грейджою как своему королю и мне как принцу Винтерфелла, сохранят за собой свои права и имущество, не потерпев никакого ущерба. Те, кто не сделает этого, будут истреблены.
– Ты что, рехнулся, Грейджой? – удивленно спросил юный Сервин.
– Он только пыжится, мальчик, – сказал сир Родрик. – Боюсь, Теон всегда был слишком высокого мнения о себе самом. Не думай, Перевертыш, что я буду ждать Робба, чтобы двинуться на Перешеек и разделаться с твоими сородичами. Со мной около двух тысяч человек, а у тебя, если верить слухам, не больше пятидесяти.
Семнадцать, если быть точным. Теон заставил себя улыбнуться.
– У меня есть кое‑ что получше людей. – И он поднял над головой кулак, подавая сигнал Черному Лоррену.
Винтерфелл был у него за спиной, но сир Родрик смотрел прямо на стену и не мог видеть. Когда подбородок рыцаря задрожал под пышными белыми бакенбардами, Теон понял, что он увидел. Нет, старик не удивился, с грустью отметил Теон, но страх налицо.
– На это способен только трус, – сказал сир Родрик. – Использовать ребенка… какая подлость.
– Знаю. Я сам отведал этого кушанья – забыл? Меня десятилетним забрали из отцовского дома, чтобы отец больше не бунтовал.
– Это не одно и то же!
– Верно. Веревка, которую носил на шее я, была не из пеньки, однако я ее чувствовал. И она натирала мне шею, сир Родрик, – до крови натирала. – Теон до сих пор не сознавал этого, но, произнеся, понял, что это правда.
|
|
|
– Тебе никогда не причиняли зла.
– Твоей Бет тоже не причинят, если ты…
Сир Родрик не дал ему закончить.
– Ядовитая гадина. – Лицо рыцаря побагровело под белыми бакенбардами. – Я дал тебе случай спасти твоих людей и умереть хотя бы с видимостью чести. Мне следовало бы знать, что от детоубийцы хорошего ждать не приходится. – Сир Родрик опустил руку на меч. – Я мог бы зарубить тебя прямо здесь и положить конец твоим мерзостям. Клянусь богами, так мне и следует поступить.
Теон не боялся старика, но лучники и рыцари в строю – другое дело. Если дойдет до мечей, живым в замок ему уже не вернуться.
– Что ж, преступи свою клятву, убей меня – и увидишь, как твоя малютка Бет закачается в петле.
У сира Родрика побелели костяшки пальцев, но руку с меча он убрал.
– Поистине я зажился на свете.
– Не стану спорить, сир. Так как, принимаете вы мои условия?
– На мне лежит долг перед Кейтилин и домом Старков.
– А как же твой собственный дом? Бет – последняя у вас в роду.
Старый рыцарь выпрямился.
– Я предлагаю себя вместо дочери. Отпусти ее и возьми в заложники меня. Кастелян Винтерфелла, уж конечно, стоит больше, чем маленькая девочка.
– Только не для меня. – (Благородный жест, старик, но я не такой дурак. ) – И не для лорда Мандерли с Леобальдом Толхартом, спорить могу. – (Не больно‑ то им дорога твоя старая шкура. ) – Нет, я оставлю девочку у себя… и ничего ей не сделаю, пока ты будешь меня слушаться. Ее жизнь в твоих руках.
– Праведные боги, Теон, как ты можешь? Ты же знаешь, что я обязан штурмовать замок, я дал присягу…
– Если твое войско на заходе солнца не отойдет от моих стен, Бет будет повешена. За ней на рассвете последует другой заложник, а на закате еще один. На каждой заре, утренней и вечерней, кто‑ то будет умирать, пока вы не уйдете. В заложниках у меня недостатка нет. – Не дожидаясь ответа, Теон повернул Улыбчивого и поехал обратно к замку. Сначала он двигался шагом, но при мысли о лучниках за спиной перешел на рысь. Маленькие головы смотрели на него со своих пик, ободранные и просмоленные, увеличиваясь с каждым ярдом, а между ними стояла маленькая Бет Кассель, плачущая, с петлей на шее. Теон, пришпорив Улыбчивого, перешел в галоп. Копыта коня простучали по подъемному мосту, как барабанные палочки.
|
|
|
Во дворе Теон спешился и передал поводья Вексу.
– Авось это их остановит, – сказал он Черному Лоррену. – На закате увидим. Убери пока девчонку и укрой где‑ нибудь. – Он был весь мокрый под слоями кожи, стали и шерсти. – Мне надо выпить чашу вина, а еще лучше чан.
В спальне Неда Старка развели огонь. Сев перед ним, Теон налил себе красного из погребов замка, кислого под стать настроению. Все равно они атакуют, думал он мрачно, глядя в очаг. Сир Родрик любит свою дочь, но при этом остается кастеляном, а прежде всего – рыцарем. Если бы это Теон стоял с петлей на шее, а лорд Бейлон командовал осадной армией, рога уже трубили бы штурм. Слава богам, что сир Родрик родился не на Железных островах. Люди зеленых земель сделаны из более мягкого теста – но кто знает, достаточно ли оно мягкое? Если старик все‑ таки отдаст приказ идти на приступ, Винтерфелл падет. Теон не питал на этот счет иллюзий. Его семнадцать могут убить вдвое, втрое, впятеро больше врагов, но в конце концов их одолеют.
Он смотрел на пламя поверх обода чаши, размышляя о том, как несправедливо устроена жизнь.
– В Шепчущем Лесу я ехал рядом с Роббом Старком, – пробормотал он. – Тогда ему тоже было страшно, но не так, как мне теперь. Одно дело – идти в бой плечо к плечу с друзьями, и совсем другое – умирать одному, презираемому всеми. – «Сжальтесь», – произнес он про себя.
Видя, что вино не приносит облегчения, Теон послал Векса за луком и спустился в старый внутренний дворик. Он пускал в мишень стрелу за стрелой, останавливаясь только, чтобы выдернуть их обратно, пока плечи не заболели и пальцы не начали кровоточить. «Этим самым луком я спас Брану жизнь, – вспомнил он. – Хорошо бы спасти заодно и свою». Женщины приходили к колодцу за водой, но не задерживались надолго – то, что они видели на лице Теона, гнало их прочь.
Позади торчала разрушенная башня с зубчатой, как корона, вершиной – там в древние времена прошелся пожар. Солнце двигалось по небу, а с ним и тень от башни – она удлинялась, протягивая черную руку к Теону Грейджою. Когда солнце коснулось стены, рука настигла его. «Если я повешу девочку, северяне тут же пойдут на приступ, – подумал он, пуская очередную стрелу. – А если не повешу, они поймут, что я грозился попусту. – Он наложил на лук новую стрелу. – Выхода нет».
|
|
|
– Будь у тебя сотня таких, как ты, лучников, ты бы еще мог на что‑ то надеяться, – произнес тихий голос. Теон обернулся – позади стоял мейстер Лювин.
– Уходи. Хватит с меня твоих советов. Надоело.
– А жизнь? Она тебе тоже надоела, милорд принц?
Теон поднял лук.
– Еще одно слово – и я пошлю эту стрелу тебе в сердце.
– Не пошлешь.
Теон согнул лук, приложив к щеке серое гусиное оперение.
– Может, поспорим?
– Я – твоя последняя надежда, Теон.
«Нет у меня никакой надежды», – подумал он, но все‑ таки опустил лук и сказал:
– Бежать я не стану.
– Разве я говорил о бегстве? Надень черное.
– Ночной Дозор? – Лук медленно разогнулся, и стрела склонилась к земле.
– Сир Родрик служит дому Старков всю свою жизнь, а дом Старков всегда был другом Дозора. Рыцарь тебе не откажет. Открой ворота, сложи оружие, прими его условия, и он непременно позволит тебе надеть черное.
Брат Ночного Дозора… Ни короны, ни сыновей, ни жены… но это жизнь, и жизнь почетная. Родной брат Неда Старка ушел в Дозор, и Джон Сноу тоже.
«Черного у меня хоть отбавляй – только спороть кракенов. Даже конь у меня черный. В Дозоре я смогу подняться высоко – стану главой разведчиков, а то и лордом‑ командующим. Пусть Аша забирает поганые острова себе – они такие же страхолюдные, как и она. Если я буду служить в Восточном Дозоре, мне могут дать собственный корабль, а за Стеной можно хорошо поохотиться. Что до женщин – какая из одичалых откажется принять принца в свою постель? – Медленная улыбка тронула губы Теона. – Черный плащ ни на какой другой уж не сменишь, и я буду не хуже других».
– Принц Теон! – оглушительно ворвалось в его думы. Через двор несся Кромм. – Северяне…
Теон ощутил внезапный тошнотворный страх.
– Что они? Атакуют?
Мейстер сжал его руку.
– Время еще есть. Подними мирное знамя…
– Они дерутся, – выпалил Кромм. – К ним приехали еще какие‑ то люди, несколько сотен, и сначала присоединились к остальным, а потом на них напали!
– Что за люди? Аша? – Может, она все‑ таки решила спасти его?
– Да нет же, говорю тебе – северяне. У них на знамени ободранный человек.
Человек с содранной кожей из Дредфорта. Вонючка до плена служил Бастарду Болтонскому. Трудно поверить, что такой гнусный малый сумел склонить Болтонов на измену, но иного объяснения нет.
|
|
|
– Пойду посмотрю сам, – сказал Теон.
Мейстер Лювин поплелся за ним. Со стены перед ним открылась рыночная площадь, усеянная трупами людей и коней. В сражении не было порядка – сплошная свалка знамен и клинков. В холодном осеннем воздухе звенели крики. У сира Родрика людей было больше, но дредфортцы напали внезапно, и вождь у них был сильнее. Теон смотрел, как они атакуют, отскакивают и атакуют опять, рубя противников в капусту всякий раз, когда те пытаются построиться между домами. Топоры обрушивались на дубовые щиты под дикое ржание раненых лошадей. В городке загорелась гостиница.
Черный Лоррен, стоя рядом с ним, молча смотрел на все это. Солнце склонилось к западу, окрасив дома и поля багровым заревом. Тонкий, полный боли крик плыл над стенами, за горящими домами трубил рог. Раненый, теряя кровь, полз по грязи к колодцу на середине площади. Он умер, так и не добравшись туда. Он был в кожаном кафтане и остроконечном шлеме, но без эмблемы, которая помогла бы понять, на чьей стороне он бился.
Вороны закружились в синих сумерках, и зажглись первые звезды.
– Дотракийцы верят, что звезды – это души погибших в бою, – сказал Теон. Об этом ему когда‑ то рассказывал мейстер Лювин.
– Дотракийцы?
– Табунщики из‑ за Узкого моря.
– А, эти. Во что они только не верят, дикари.
Ночь и дым почти не позволяли рассмотреть, что происходит внизу, но лязг стали постепенно затихал, а крики и звуки рогов уступили место стонам и причитаниям. Из дыма показался конный отряд. Во главе его ехал рыцарь в темных доспехах. Его круглый шлем отсвечивал красным, бледно‑ розовый плащ струился с плеч. У главных ворот он остановился, и кто‑ то из его людей потребовал, чтобы им открыли.
– Кто вы – друзья или враги? – прокричал в ответ Черный Лоррен.
– Разве враг станет приносить такие дары? – Красный Шлем махнул рукой, и у ворот сбросили три мертвых тела, осветив их факелом, чтобы защитники на стенах могли видеть лица.
– Старый кастелян, – сказал Черный Лоррен.
– И Леобальд Толхарт, и Клей Сервин. – Мальчику‑ лорду попала в глаз стрела, сиру Родрику по локоть отсекли левую руку. Мейстер Лювин с горестным криком упал на колени, и его стошнило.
– У жирного кабана Мандерли не хватило духу покинуть Белую Гавань, не то бы мы и его притащили, – крикнул Красный Шлем.
«Я спасен, – подумал Теон. – Отчего же я тогда чувствую такую пустоту? – Это же победа, сладкая победа, избавление, о котором он молился. Он взглянул на мейстера Лювина. – И подумать только, что я уже собрался сдаться, надеть черное…»
– Откройте нашим друзьям ворота. – Может, хоть сегодня он уснет, не боясь того, что ему приснится.
Дредфортцы въехали через ров во внутренние ворота. Теон спустился вниз с Лорреном и мейстером, чтобы встретить их во дворе. Тускло‑ красные штандарты трепались на немногочисленных пиках – гораздо больше воинов было вооружено топорами, мечами и щитами, порядком изрубленными.
– Сколько человек вы потеряли? – спросил Теон спешившегося Красного Шлема.
– Двадцать или тридцать. – Свет факелов мерцал на выщербленной эмали его забрала. Шлем и латный ворот имели вид человеческого лица и плеч с содранной кожей, с разинутым в беззвучном вопле ртом.
– У сира Родрика было впятеро больше войска.
– Да, но он думал, что мы друзья. Распространенная ошибка. Когда старый дурень протянул мне руку, я оттяпал ее, а потом показался ему. – Предводитель обеими руками снял шлем и взял его на сгиб локтя.
– Вонючка, – произнес обеспокоенный Теон. Откуда простой слуга мог взять такие доспехи?
– Вонючка давно окочурился, – засмеялся воин. – А все из‑ за девки. Если б она не бежала так быстро, его лошадь не захромала бы, и нам обоим удалось бы уйти. Я отдал ему свою, когда увидел всадников с холма. С девкой я уже позабавился, а он любил получать свое, покуда они еще теплые. Пришлось оттащить его от нее и сунуть ему мою одежду – сапоги телячьей кожи, бархатный дублет, пояс с серебром, даже подбитый соболем плащ. Скачи в Дредфорт, сказал я ему, и приведи помощь. Бери мою лошадь, она быстрее, и кольцо, подарок отца, возьми, чтобы поверили, что я тебя послал. Он знал, что лишних вопросов мне лучше не задавать. К тому времени, как ему попали стрелой в спину, я вымазался в девкиной пакости и оделся в его лохмотья. Меня, конечно, могли повесить, но иного выхода не было. – Воин вытер рукой рот. – Итак, милорд принц, ты обещал мне женщину, если я приведу двести человек. Я привел втрое больше – и не юнцов каких‑ нибудь или там батраков, а гарнизон своего отца.
Теон дал слово и не мог идти на попятный. Надо отдать ему обещанное и поквитаться с ним после.
– Харрат, ступай на псарню и приведи Паллу для…
– Рамси. – На пухлых губах появилась улыбка, не отразившаяся в бледных глазах. – Сноу – так звала меня жена до того, как съела свои пальцы, но я себя называю Болтон. – Улыбка застыла, кривя губы. – Значит, за мою службу ты предлагаешь мне девчонку с псарни – так, что ли?
Теону не нравился ни его тон, ни дерзость, с которой смотрели на него дредфортцы.
– Я даю тебе то, что обещал.
– От нее пахнет псиной, а мне уже надоела вонь. Я, пожалуй, лучше возьму твою подружку. Как бишь ее звать – Кира?
– Спятил ты, что ли? – вспылил Теон. – Да я тебя…
Рука Бастарда в стальной перчатке смазала его по лицу, и мир исчез в красном реве боли.
Чуть позже Теон очнулся, лежа на земле. Он перекатился на живот и проглотил кровь. «Закройте ворота! » – хотел крикнуть он, но было уже поздно.
Дредфортцы убили Рыжего Рольфа и Кеннеда, а в ворота шли все новые и новые – целая река из кольчуг и острых мечей. В ушах гудело, и вокруг царил ужас. Черный Лоррен выхватил меч, но на него накинулись сразу четверо. Ульф, бежавший к Великому Чертогу, упал с арбалетной стрелой в животе. Мейстер Лювин устремился к нему, но конный рыцарь пронзил копьем его спину и проскакал по нему. Кто‑ то из пришельцев, покрутив факел над головой, метнул его на соломенную кровлю конюшни.
– Найдите мне Фреев, – крикнул Бастард, когда пламя взвилось вверх, – а всех остальных сожгите, чтоб духу их не было.
Последнее, что увидел Теон Грейджой, был Улыбчивый, выскочивший из конюшни с горящей гривой – он кричал и взвивался на дыбы…
Тирион
Ему снился каменный, весь в трещинах, потолок, снились запахи крови, дерьма и горелого мяса. В воздухе стоял едкий дым. Вокруг стонали, скулили, а порой и кричали от боли. Попытавшись пошевелиться, он обнаружил, что сделал под себя. От дыма слезились глаза. «Плачу я, что ли? Только бы отец не увидел. Я Ланнистер из Бобрового Утеса и должен жить, как лев, и умереть, как он». Если бы не эта боль. Он лежал в собственных нечистотах, закрыв глаза, слишком слабый, чтобы стонать. Рядом кто‑ то клял богов унылым монотонным голосом. «Кто бы это мог быть? » – подумал Тирион, проваливаясь в небытие.
Теперь он шел где‑ то за городом, в лишенном красок мире. Вороны парили в сером небе на широких черных крыльях, серые вороны взмывали тучами над своей добычей, когда он приближался. Белые черви кишели на черной мертвечине. Серые волки и серые Молчаливые Сестры совместно обдирали павших. По всему турнирному полю валялись трупы. Солнце, как горящий белый грош, заливало блеском серую реку, текущую среди черных остовов сгоревших кораблей. С погребальных костров поднимался черный дым и белый пепел. «Это моих рук дело, – подумал Тирион Ланнистер. – Они умерли по моему приказу».
Сначала в этом мире не было звуков, но потом он стал слышать голоса мертвых, тихие и страшные. Они рыдали и стонали, просили прекратить их мучения, молили о помощи, звали своих матерей. Тирион своей матери не знал. Он позвал бы Шаю, но ее не было здесь. Он шел один среди серых теней, пытаясь вспомнить…
Молчаливые Сестры снимали с мертвых доспехи и одежду. С камзолов исчезли все яркие краски, оставив серые и белые тона с черной запекшейся кровью. Нагие тела брали за руки и за ноги и, раскачав, забрасывали на костры. Сталь и тряпье бросали в белую телегу, влекомую двумя черными лошадьми.
Как же их много, этих мертвых. Обмякших, окоченевших, раздувшихся от газов, неузнаваемых, потерявших человеческий облик. На снятых с них одеждах виднелись черные сердца, серые львы, неживые цветы, бледные призрачные олени. Доспехи были все во вмятинах, кольчуги в прорехах. «Зачем я убил их всех? » Он знал раньше, но забыл.
Он хотел спросить одну из сестер, но тут понял, что у него нет рта. Зубы покрывала гладкая кожа. Это открытие ужаснуло его. Как же он мог жить без рта? Он бросился бежать. Город был недалеко. Там он будет в безопасности, без всех этих мертвых. Он к ним не принадлежит. Пусть у него нет рта – он еще живой человек. Нет, лев! Живой лев. Но когда он добежал до городской стены, ворота закрылись перед ним.
Когда он очнулся снова, было темно. Сначала он ничего не видел, но потом вокруг возникли смутные очертания кровати. Занавески были задернуты, но он различал резные столбики и бархатный балдахин над головой. Под собой он ощущал мягкую перину, под головой – подушку из гусиного пуха. «Моя кровать. Я лежу на своей кровати, в собственной спальне».
Ему было тепло здесь, под грудой мехов и одеял. Он потел. Это жар, с трудом сообразил он. Его одолевала слабость, а когда он попытался поднять руку, тело пронзила боль. Он отказался от дальнейших попыток. Голова казалась огромной, величиной с кровать, и такой тяжелой, что нипочем не поднимешь. Тела он почти совсем не чувствовал. «Как я сюда попал? » Битва вспоминалась ему обрывками и проблесками.
Бой у реки, рыцарь, протянувший ему перчатку, корабельный мост…
Сир Мендон! Он вспомнил мертвые пустые глаза, протянутую руку, зеленый огонь, отраженный в белом эмалевом панцире. Холодный страх накатил на Тириона, и он обмочился. Он закричал бы, будь у него рот. «Да нет же, это сон, – подумал он с рвущейся на части головой. – Помогите мне кто‑ нибудь. Джеймс, Шая, мама… Тиша…»
Никто не услышал его. Никто не пришел. Один в темноте, он снова провалился в пахнущий мочой сон. Ему снилось, что над ним стоит его сестра, а рядом их хмурый лорд‑ отец. Конечно же, это сон – ведь лорд Тайвин за тысячу лиг отсюда, он сражается с Роббом Старком на западе. Приходили к нему и другие. Варис вздохнул, глядя на него. Мизинец отпустил какую‑ то шуточку. «Зловредный ублюдок, предатель, – подумал Тирион. – Мы послали тебя в Горький Мост, а ты так и не вернулся». Иногда он слышал, как они разговаривают, но не понимал слов. Их голоса звучали в ушах, как осы сквозь толстый войлок.
Ему хотелось спросить их, выиграна ли битва. «Должно быть, да, иначе моя голова торчала бы где‑ нибудь на пике. Я жив – значит мы победили». Он не знал, что его радует больше: победа или то, что он сумел прийти к такому выводу. Разум возвращался к нему, хотя и медленно. Это хорошо. Разум – все, что у него есть.
Когда он очнулся в следующий раз, занавески были отдернуты и рядом стоял Подрик Пейн со свечой. Увидев, что Тирион открыл глаза, он убежал. «Нет, не уходи, помоги мне», – хотел крикнуть Тирион, но лишь глухо застонал. Конечно, если рта нет. Он поднял руку к лицу, перебарывая боль и скованность, и пальцы нащупали ткань на месте губ. Полотно. Нижняя часть его лица была туго забинтована – плотная маска с дырами для дыхания и кормления.
Под вскоре вернулся с незнакомым мейстером в мантии и с цепью на шее.
– Милорд, лежите смирно, – сказал тот. – Вы тяжело ранены и можете себе навредить. Вам хочется пить?
Тирион с трудом кивнул. Мейстер вставил в отверстие повязки медную воронку и стал что‑ то лить туда тонкой струйкой. Тирион слишком поздно смекнул, что эта жидкость – маковое молоко, и снова полетел в пучины сна.
Теперь ему приснилось, что он присутствует на пиру в честь победы в каком‑ то большом зале.
Он сидел на почетном высоком месте, и гости пили за его здоровье, восхваляя его доблесть. Мариллон, певец, путешествовавший с ним через Лунные горы, пел о славных подвигах Беса, и даже отец одобрительно улыбался. Когда песня закончилась, Джейме встал со своего места, велел Тириону встать на колени и коснулся своим золотым мечом сперва одного его плеча, потом другого, посвятив его в рыцари. Шая, бывшая тут же, взяла его за руку, смеясь, и назвала его своим гигантом Ланнистером.
Он проснулся в темноте, в холодной пустой комнате. Занавески снова задернули, и что‑ то было не на месте, только он не знал что. Откинув одеяло, он попытался сесть, но боль не позволила, и он сдался, дыша хрипло и неровно. Лицо было далеко не главным. Весь правый бок болел невыносимо, а грудь пронзало каждый раз, когда он поднимал руку. «Что со мной такое стряслось? » Битва теперь тоже представлялась ему полусном. Он не думал, что так тяжело ранен. Сир Мендон…
Воспоминание о нем пугало его, но Тирион заставил себя не отводить глаз. «Он хотел убить меня – ошибки нет. Это уж точно не сон. Он разрубил бы меня пополам, если бы не Под… А где Под, кстати? »
Скрипнув зубами, Тирион ухватил занавески и дернул. Они оторвались и упали – частично на пол, частично на него. Даже от этого небольшого усилия у него помутилось в глазах, и комната завертелась колесом – голые стены, темные тени, единственное узкое окно. Он увидел свой сундук, сваленную в кучу одежду, помятые доспехи – но это была не его спальня и даже не башня Десницы. Его куда‑ то перенесли. Повязка преобразила его гневный крик в глухой стон. «Меня положили здесь умирать», – подумал он, отказавшись от борьбы и снова закрыв глаза. В комнате было сыро и холодно, но он весь горел.
Ему приснился уютный маленький домик у предзакатного моря. Несмотря на кособокие, с трещинами, стены и земляной пол, там ему всегда было тепло, даже когда огонь в очаге гас. «Она дразнила меня тем, что я всегда забывал подкладывать дрова – привык, что этим занимаются слуги. „Теперь у тебя одна служанка – я, да и та ленивая. Что делают с ленивыми слугами в Бобровом Утесе, милорд? “ А я отвечал: „Их целуют“, и это всегда вызывало у нее смех. „Ну уж нет. Их бьют“. А я настаивал: „Нет, их целуют – вот так. Сначала пальчики, один за другим, потом ручки, потом локотки. Потом ушки – ведь у слуг такие чудесные ушки. Перестань смеяться! Целуют щечки, и вздернутые носы, вот так, и бровки, и волосы, и губы, м‑ м…“»
Они целовались часами и сутками валялись в постели, слушая прибой и лаская друг друга. Ее тело было для него чудом, и ей он как будто тоже нравился. Она пела ему: «Была моя любовь прекрасна, словно лето, и локоны ее – как солнца свет». «Я люблю тебя, Тирион, – шептала она перед сном. – Люблю твои губы. Люблю твой голос и слова, которые ты мне говоришь, и твою нежность. Люблю твое лицо». «Лицо?! » «Да. Люблю твои руки и люблю, как ты меня трогаешь. Люблю твоего петушка и люблю, когда он во мне». «Он тебя тоже любит, госпожа моя». «Люблю говорить твое имя. Тирион Ланнистер. Оно подходит к моему. Не Ланнистер, а Тирион. Тирион и Тиша. Тиша и Тирион. Тирион. Милорд Тирион…»
Ложь. Ложь и притворство – все ради золота. «Шлюха Джейме, его подарок мне, моя лживая леди». Ее лицо расплылось за пеленой слез, но он еще слышал ее голос, зовущий его по имени:
– …милорд, вы меня слышите? Милорд Тирион! Милорд!
Сквозь дымку макового сна он увидел над собой чье‑ то розовое лицо. Он снова был в сырой комнате, на кровати с сорванными занавесками, и лицо было не ее – слишком круглое, с коричневой бородкой.
– Хотите пить, милорд? У меня есть для вас вкусное молочко. Нет, не боритесь, не надо, вам нужен покой… – В одной пухлой розовой руке он держал воронку, в другой флягу.
Когда он наклонился пониже, Тирион сгреб его за цепь и рванул. Мейстер выронил флягу, и маковое молоко разлилось по одеялу. Тирион закрутил цепь так, что она врезалась в толстую шею, и прохрипел:
– Нет. – Как ни слабо это прозвучало, мейстер, вероятно, все же услышал, потому что просипел в ответ:
– Отпустите, милорд… Я даю вам молоко, чтобы унять боль… Отпустите же…
Розовое лицо начало багроветь. Тирион отпустил цепь, и мейстер отшатнулся, глотая воздух. На горле у него остались глубокие впадины, и глаза побелели. Тирион поднял руку к лицу и сделал над маской несколько срывающих движений.
– Вы хотите снять повязку, не так ли? Но это крайне… крайне неразумно, милорд. Вы еще не оправились, и королева…
От упоминания о сестре Тирион зарычал. Так мейстер – ее ставленник? Тирион указал на него пальцем и сжал руку в кулак: снимай, мол, не то хуже будет.
Тот, к счастью, его понял.
– Хорошо, я это сделаю. Но лучше бы не надо, милорд. Ваши раны…
– Снимай! – На этот раз получилось громче.
Мейстер с поклоном вышел, но тут же вернулся, неся длинный нож с тонким пилообразным лезвием, таз с водой, кучу мягкой ветоши и несколько фляг. Тирион тем временем принял полусидячее положение, привалившись к подушке. Мейстер, наказав ему не шевелиться, поддел ножом нижний край повязки. «Стоит ему промахнуться немного, и Серсея освободится от меня». Тирион чувствовал, как лезвие пилит плотную ткань в нескольких дюймах над его горлом.
К счастью, этот розовый сестрин наемник храбростью не отличался. Миг спустя Тирион почувствовал на щеках прикосновение холодного воздуха – и боль тоже, но ее он старался не замечать. Мейстер снял жесткие от какого‑ то снадобья бинты.
– А теперь потерпите – мне нужно промыть вашу рану. – Он делал это бережно, и теплая вода успокаивала. Рана? Тирион вспомнил яркую серебристую вспышку чуть ниже глаз. – Будет немножко больно, – предупредил мейстер, обмакнув тряпицу в вино, пахнущее травами. «Немножко» было мягко сказано – по лицу Тириона словно огненную черту прожгли, а потом ткнули раскаленной кочергой в нос. Тирион вцепился в простыни и затаил дыхание, но подавил крик. Мейстер кудахтал, как наседка: – Лучше было бы оставить повязку на месте, пока все не зарубцуется, милорд. Но ничего, рана хорошая, чистая. Когда мы нашли вас в том подвале среди мертвых и умирающих, ваши раны гноились. Одно из ребер было сломано – вы и теперь, конечно, это чувствуете, – то ли от удара палицей, то ли при падении. А в плечевом суставе застряла стрела. Там уже началось омертвение, и я опасался, что вы можете лишиться руки, но мы применили червей и кипящее вино – теперь все благополучно заживает…
– Имя, – выдохнул Тирион. – Имя…
– Имя? – заморгал мейстер. – Вы Тирион Ланнистер, милорд. Брат королевы. Вы помните битву? Иногда от ран в голову…
– Твое. – В горле пересохло, и язык разучился выговаривать слова.
– Я мейстер Баллабар.
– Баллабар, – повторил Тирион. – Принеси зеркало.
– Милорд, я не советовал бы… это неразумно… ваша рана…
– Принеси. – Ему казалось, что у него рассечены губы. – И пить. Вино. Без мака.
|
|
|
