 |
Тирион. Купецкий приказчик
|
|
|
|
Джон
Белый волк мчался по черному лесу, вдоль утеса вышиной до самого неба. Луна, продираясь сквозь голые ветки, бежала среди звезд вместе с ним.
– Сноу, – прошептала она.
Волк не ответил. Снег хрустел у него под лапами, ветер вздыхал в деревьях.
Откуда‑ то издалека его звала стая, брат и сестра. Они тоже охотились. Черного брата поливал дождь, смывая кровь на боку – он завалил громадного козла, и тот пырнул его рогом. Сестра, запрокинув голову, пела песню луне. Ей подпевали мелкие серые родичи – много, не меньше сотни. Там, в далеких холмах теплее и больше дичи. Сестрина стая охотится на коров, овец, лошадей – человеческую добычу, – а порой и на самого человека.
– Сноу, – каркнула луна.
Белый волк бежал по человечьей тропе. Вкус крови на языке, в ушах многоголосая волчья песнь. Когда‑ то их, братьев и сестер, было шестеро; пять слепых щенят скулили в снегу около мертвой матери, выдаивая молоко из затвердевших сосков, только он отполз в сторону. Теперь их четверо живых, и одного белый больше не чует.
– Сноу, – не унималась луна.
Белый волк бежал от нее, стремясь к пещере ночи, где прячется солнце. Его дыхание стыло в воздухе. В ненастные ночи утес черен как камень и грозно нависает над миром, в лунные мерцает льдом, как замерзший ручей. От ветра, дующего с него, не спасает даже косматая шкура, а по ту сторону, где живет серый, пахнущий летом брат, еще холоднее.
– Сноу. – Белый волк оскалился на упавшую с ветки сосульку и ощетинился, видя, как тает вокруг него лес. – Сноу, Сноу, Сноу! – Из мрака, хлопая крыльями, вылетел ворон.
Он сел на грудь Джона Сноу, вцепился в нее когтями и заорал прямо в лицо:
– СНОУ!
– Слышу. – В комнате сумрачно, койка жесткая. Серый свет просачивается сквозь ставни, предвещая еще один тусклый холодный день. – Ты и Мормонта так будил? Убери от меня свои перья. – Выпростав из‑ под одеяла руку, Джон шуганул ворона. Тот был стар, повидал всякое и совершенно ничего не боялся.
|
|
|
– Сноу, – крикнул он, перелетев на столбик кровати. – Сноу, Сноу.
Джон запустил в него подушкой, но ворон взлетел, а подушка ударилась о стену и порвалась. В этот самый миг Скорбный Эдд Толлетт сунул голову в дверь.
– Прошу прощения, милорд. Подать завтрак?
– Зерно, – одобрил ворон. – Зерно, зерно.
– Жареного ворона и полпинты эля, – поправил Джон. Он так и не привык, что ему прислуживает стюард; давно ли он сам подавал завтрак лорду‑ командующему Мормонту?
– Три зернышка и один жареный ворон, – повторил Эдд. – У Хобба, милорд, только вареные яйца, черная колбаса да компот из яблок и чернослива. Яблоки вкусные, а чернослив я не ем. Хобб как‑ то напихал его в курицу вместе с каштанами и морковкой. Поварам доверять нельзя: они суют чернослив туда, где ты совсем не ждешь его встретить.
– Потом. – Завтрак в отличие от Станниса мог подождать. – Ночью у частокола не было происшествий?
– С тех пор, как вы распорядились сторожить сторожей, там все в порядке, милорд.
– Хорошо. – В загоне за Стеной содержалась тысяча пленных – их взяли, когда Станнис Баратеон со своими рыцарями разбил пестрое войско Манса‑ Разбойника. Там было много женщин, и стражники повадились водить то одну, то другую к себе в постель. Люди короля, люди королевы, черные братья – все хороши. Мужчины остаются мужчинами, а эти одичалые – единственные женщины на многие лиги.
– Нам сдалась еще одна женщина с маленькой дочкой, – доложил Эдд. – При ней еще младенец, в меха завернутый, только он мертвый.
– Мертвый, – со смаком произнес ворон свое любимое слово. – Мертвый.
|
|
|
В замок что ни ночь являлись полузамерзшие вольные люди – уйдя от боя, они скоро убедились, что бежать некуда.
– Мать допросили? – спросил Джон. Короля за Стеной Станнис взял в плен, но где‑ то еще разгуливали Плакальщик и Тормунд Великанья Смерть с тысячами бойцов.
– Да что с нее взять, милорд. Убежала, потом в лесу пряталась. Накормили обеих овсянкой и послали в загон, а младенца сожгли.
Сожжение мертвых детей Джона больше не беспокоило. Живые – другое дело. Чтобы пробудить дракона, нужны два короля. Сначала отец, потом сын – таким образом оба умрут королями. Об этом проговорился один из людей королевы, когда мейстер Эйемон промывал его раны. Джон это списал на бред, но мейстер не согласился. «Королевская кровь имеет большую силу, – сказал он, – и люди получше Станниса делали вещи похуже». Ладно еще Манс, он свое заслужил, но грудное дитя? Только чудовище способно бросить живого ребенка в огонь.
Джон помочился в горшок под жалобы ворона. Волчьи сны все больше донимали его, и он помнил их, даже проснувшись. Призрак чувствует, что Серый Ветер погиб. Вместе с ним пал и Робб, преданный людьми, которых считал своими друзьями. Бран и Рикон обезглавлены по приказу Теона Грейджоя, бывшего воспитанника их лорда‑ отца… но их лютоволки, если верить снам, сумели уйти. Один из них, выскочив из тьмы у Короны Королевы, спас Джону жизнь. Серый – Лето, должно быть. Лохматый Песик темнее. Может быть, какая‑ то часть умерших братьев Джона живет в их волках?
Он налил воды в таз, умылся, надел чистые штаны и рубаху из черной шерсти. Зашнуровал черный кожаный колет, натянул старые сапоги. Ворон, следивший за ним пронзительными черными глазками, перелетел на окно.
– Я что, к тебе нанялся? – Джон отворил окно с желтыми стеклянными ромбами, и утренний холод ужалил ему лицо. Ворон улетел, человек глубоко дохнул, разгоняя нити ночной паутины. Эта птица слишком умна. Ворон, долгие годы сопровождавший лорда‑ командующего, тем не менее склевал Мормонту лицо, как только тот умер.
В комнате под спальней стояли обшарпанный сосновый стол и дюжина дубовых, обтянутых кожей стульев. Поскольку в Королевской башне водворился Станнис, а башня лорда‑ командующего сгорела дотла, Джон поселился в скромных покоях Донала Нойе за оружейной. Со временем ему, конечно, понадобится более просторное помещение, но пока он привыкает к своему новому сану, и это сойдет.
|
|
|
Дарственная, которую дал ему на подпись король, лежала на столе рядом с серебряной чашей Донала Нойе. От однорукого кузнеца осталось совсем немного: эта вот чаша, шесть грошей, медная звезда, серебряная черненая брошь со сломанной застежкой, лежалый парчовый дублет с оленем Штормового Предела. Сокровищами мастера были его инструменты, а также мечи и ножи, которые он ковал. Вся его жизнь проходила в кузне. Джон, отодвинув чашу, перечитал пергамент еще раз. Приложив к нему печать, он навсегда останется в истории как лорд‑ командующий, добровольно отдавший Стену, в случае же отказа…
Станнис Баратеон показал себя несговорчивым и весьма беспокойным гостем. Он успел проехать по Королевскому тракту почти до самой Короны, посетил опустевшие хижины Кротового городка, обозрел разрушенные форты Дубовый Щит и Врата Королевы. Каждую ночь он прохаживается по Стене с леди Мелисандрой, днем отбирает пленных, которых потом допрашивает красная женщина. Мешкать он не намерен; это утро Джону ничего хорошего не сулит.
В оружейной клацали последние мечи и щиты. Рекруты последнего набора вооружались, Железный Эммет приказывал им поторапливаться. Коттер Пайк был недоволен, лишившись Эммета, но ничего не поделаешь: у молодого разведчика прямо‑ таки дар обучать других. Он передаст ученикам свою любовь к ратным трудам – так Джон по крайней мере надеялся.
Его плащ висел на одном колышке, пояс с мечом на другом. Надев то и другое, Джон вышел. Призрака на подстилке не было. У дверей внутри стояли двое часовых в полушлемах и плащах, с копьями.
– Прикажете сопровождать, милорд? – спросил Гарс.
– Авось как‑ нибудь сам найду Королевскую башню. – Джон терпеть не мог, когда дозорные таскались за ним, как утята за уткой.
Ребята Железного Эммета уже вовсю рубились во дворе тупыми мечами. Джон остановился поглядеть на Коня, прижавшего к колодцу Хоп‑ Робина. Хорошим бойцом может стать. Хоп‑ Робин – иное дело: он колченогий и каждый раз ежится со страху, получая удар. Из него разве что стюард выйдет. Конь повалил его, и на этом бой закончился.
|
|
|
– Молодец, – сказал Джон, – только щит держи повыше, когда нападаешь. Иначе тебя мигом убьют.
– Понял, милорд, – сказал Конь. Хоп‑ Робин, которого он поднял на ноги, неуклюже поклонился лорду‑ командующему.
На дальней стороне двора упражнялись рыцари Станниса: люди короля в одном углу, люди королевы в другом. Из‑ за холода их было немного.
– Мальчик! – услышал Джон, проходя мимо них. – Эй! Мальчик!
Джона после избрания лордом‑ командующим еще и не так называли. Не обращая внимания, он шел дальше.
– Сноу, – не унимался голос. – Лорд‑ командующий!
– Сир? – отозвался на сей раз Джон.
Рыцарь был выше его дюймов на шесть.
– Валирийскую сталь носят не для того, чтобы чесать себе задницу.
Послушать этого молодца, так он прославленный рыцарь. В битве сир Годри Фарринг убил великана, который убегал от него: подскакал сзади, вонзил копье в спину, спешился и срубил маленькую великанью головку. За это люди королевы прозвали его Годри Победителем Великанов.
Джон вспомнил Игритт, поющую «Я последний из великанов».
– Я пользуюсь Длинным Когтем, когда есть нужда, сир.
– Насколько хорошо? – Сир Годри обнажил собственный меч. – Покажи нам. Я не сделаю тебе больно.
Надо же, какой добрый.
– В другой раз, сир. Неотложное дело.
– Да ты трусишь, я вижу. – Сир Годри обернулся к своим друзьям и пояснил для недогадливых: – Трусит.
– Прошу извинить. – Джон повернулся к ним спиной и зашагал дальше.
Черный Замок в бледном утреннем свете являл собой унылое зрелище. «Я командую не столько крепостью, сколько руинами», – с горечью сказал себе Джон. Башня командующего вся выгорела, от трапезной осталась куча обугленных бревен, башня Хардина выглядит так, точно рухнет при первом порыве ветра… хотя она уже много лет так выглядит. Над всем этим стоит Стена, грозная и неприступная. На ней кишат строители, приделывающие новую лестницу к остаткам старой, – они трудятся от зари до зари. Без лестницы на Стену можно подняться только в клети с помощью ворота – а ну как одичалые вздумают напасть снова?
На Королевской башне реял, хлопая на ветру, золотой боевой штандарт дома Баратеонов. Еще недавно там стояли Джон с Атласом и Глухим Диком Фоллардом, осыпая стрелами теннов и вольный народ. На крыльце тряслись двое людей королевы, сунув руки под мышки и прислонив копья к двери.
– Тряпичные рукавицы никуда не годятся, – сказал им Джон. – Скажите Боуэну Муршу, чтобы выдал вам по паре кожаных на меху.
|
|
|
– Так и сделаем, – сказал тот, что постарше. – Спасибо, милорд.
– Если руки до тех пор не отвалятся, – добавил молодой. – Раньше я думал, что нет холоднее места, чем Дорнийские Марки, – много я знал!
«Ничего ты не знал, – подумал Джон. – Как и я».
На середине лестницы ему встретился идущий вниз Сэмвел Тарли.
– Ты от короля?
– Да. Мейстер Эйемон передал ему письмо.
– Ясно. – Некоторые лорды доверяют мейстерам читать свои письма, но Станнис вскрывает печати сам. – Хорошие новости?
– Не очень, судя по его виду, – понизил голос Сэм. – Хотя говорить об этом не полагалось бы.
– Ладно, не говори. – Хотел бы Джон знать, кто из отцовских знаменосцев отказал Станнису на сей раз. Когда к нему перешел Кархолд, король не преминул об этом оповестить. – Как поживает твой длинный лук?
– Я нашел хорошее пособие по стрельбе, но делать куда трудней, чем читать. Все руки в мозолях.
– Ничего, держись. Ты нам понадобишься, если Иные нагрянут ночью.
– Очень надеюсь, что этого не случится.
У королевской горницы тоже стояли часовые.
– К его величеству, милорд, нельзя входить при оружии, – сказал старший. – Прошу отдать нам меч и ножи.
Зная, что спорить бесполезно, Джон подчинился.
В горнице было тепло. На белой шее сидящей у огня леди Мелисандры мерцал рубин. Игритт огонь только поцеловал, а жрица – сама огонь, и волосы у нее цвета крови и пламени. Станнис стоял у грубо вытесанного стола, за которым когда‑ то ел Старый Медведь. Весь стол занимал кусок кожи с большой картой Севера: один край прижимала сальная свечка, другой – стальная перчатка.
В шерстяных бриджах и стеганом дублете король, видимо, чувствовал себя столь же неловко, как в кольчуге и латах. Лицо бледное, борода подстрижена так коротко, что кажется нарисованной, от черных волос осталась только кайма вокруг лысины, в руке пергамент со взломанной печатью из темно‑ зеленого воска.
Джон преклонил колено.
– Встань. – Король сердито тряхнул пергаментом. – Кто такая Лианна Мормонт?
– Дочь леди Мэг, ваше величество. Самая младшая. Ее назвали в честь сестры моего лорда‑ отца.
– Чтобы добиться расположения твоего лорда‑ отца, несомненно. Знаю я эти штуки. Сколько девчонке лет?
– Десять или около того, – подумав, ответил Джон. – Могу я узнать, чем она прогневила ваше величество?
– «Медвежий Остров не признает иного короля, – прочел вслух Станнис, – кроме Короля Севера, имя которому – СТАРК». Десятилетняя девочка смеет выговаривать своему законному королю! – Его бородка лежала на впалых щеках, как тень. – Никому об этом не говорите, лорд Сноу. Людям довольно знать, что ко мне примкнул Кархолд. Не желаю, чтобы твои братья сплетничали об оплевавшем меня ребенке.
– Как прикажет ваше величество. – Джон знал, что Мэг Мормонт и ее старшая дочь ушли на юг с Роббом – но если даже обе они погибли, у Мэг есть еще дочери, некоторые уже с собственными детьми. Может, они тоже отправились с Роббом? Уж одну‑ то из взрослых леди должна была оставить в замке как кастеляна. Непонятно, почему Станнису отвечает Лианна, младшая дочь. Будь письмо к Мормонтам запечатано лютоволком вместо коронованного оленя и подписано Джоном Старком, лордом Винтерфелла, ответ, возможно, был бы другим… Поздно сетовать: Джон сделал свой выбор.
– Сорок воронов разослано, – жаловался король, – а в ответ только молчание либо дерзости. Где почтение, которым каждый верноподданный обязан своему королю? Все знаменосцы твоего отца повернулись ко мне спиной, кроме Карстарков. Или Арнольф Карстарк – единственный человек чести на Севере?
Арнольф Карстарк приходится дядей покойному лорду Рикарду. Он остался кастеляном в Кархолде, когда Рикард и его сыновья ушли на юг с Роббом, и первым прислал ворона, присягнув на верность королю Станнису. «У Карстарков просто выбора нет, – мог бы сказать Джон. – Рикард предал лютоволка и пролил львиную кровь; олень – единственная надежда Кархолда».
– В столь смутные времена даже человек чести не сразу поймет, в чем его долг. Ваше величество – не единственный король, требующий, чтобы все повиновались только ему.
– Где были другие короли, лорд Сноу, – вступила в разговор Мелисандра, – когда одичалые напали на вашу Стену?
– За тысячу лиг отсюда, глухие к нашему зову, – признал Джон. – Я этого не забыл, миледи, и никогда не забуду. Но у отцовских знаменосцев есть жены, дети и простой люд, которым в случае неверного выбора грозит гибель. Его величество требует от них слишком многого. Дайте им срок.
– Для чего? Чтобы получить такой вот ответ? – Станнис скомкал письмо Лианны.
– Даже на Севере люди страшатся гнева Тайвина Ланнистера, и Болтонов тоже лучше не делать врагами: недаром эмблемой им служит человек с содранной кожей. Север стоял за Робба, проливал за него кровь, умирал за него, он сыт по горло горем и смертью, а теперь ваше величество предлагает северянам сменить короля. Стоит ли упрекать их за промедление? Некоторые из них, уж простите, видят в вас всего лишь еще одного претендента, обреченного на провал.
– Если его величество обречен, ваш Север обречен тоже, – сказала леди Мелисандра. – Помните об этом, лорд Сноу. Перед вами стоит единственный истинный король Вестероса.
– Да, миледи, – ответил с непроницаемым лицом Джон.
– Ты роняешь слова, точно золотые, – фыркнул Станнис. – Сознайся, сколько у вас припасено золота?
Золота? Уж не золотых ли драконов хочет пробудить красная женщина?
– Подати нам платят натурой, ваше величество. Дозор богат разве что репой – не золотом.
– Репой Салладора Саана не прельстишь. Мне требуется золото, на худой конец серебро.
– Тогда вам нужна Белая Гавань. С Королевской или со Староместом ей, само собой, не сравниться, однако она процветает. Лорд Мандерли – самый богатый из знаменосцев моего лорда‑ отца.
– Лорд, слишком‑ толстый‑ чтобы‑ сесть‑ на‑ коня. – В письме от Вилиса Мандерли говорилось о его немощах и преклонных годах, более ни о чем. Станнис велел, чтобы Джон и о нем молчал.
– Быть может, его милость захочет жену‑ одичалую, – предположила леди Мелисандра. – Этот толстяк женат, лорд Сноу?
– Его леди‑ жена давно умерла. У лорда два взрослых сына и внуки от старшего. Он правда слишком толст, чтобы ездить верхом, не меньше тридцати стоунов. Вель за него не пойдет.
– Хоть бы раз сказал что‑ то приятное, лорд Сноу, – проворчал Станнис.
– Я думал, что вашему величеству приятнее всего правда. Для ваших людей Вель принцесса, а для вольного народа – всего лишь сестра покойной жены короля. Если принудить ее к замужеству против воли, она скорей всего перережет мужу горло в первую ночь. И даже если она согласится, это еще не значит, что одичалые пойдут за ее мужем или за вами. Единственный, кто может их к вам привести, – Манс‑ Разбойник.
– Знаю, – вздохнул Станнис. – Я провел много часов в разговорах с ним. Он хорошо знает нашего истинного врага, и в хитрости ему не откажешь. Вся беда в том, что он останется клятвопреступником, даже отрекшись от своего титула. Дай поблажку одному дезертиру – начнут бегать все остальные. Законы куются из железа, а не лепятся из хлебного мякиша, и ни один закон Семи Королевств не позволяет сохранить жизнь Мансу‑ Разбойнику.
– У Стены законы кончаются, ваше величество. Манс очень бы вам пригодился.
– Пригодится еще. Когда я сожгу его, Север увидит, как я поступаю с предателями. У одичалых найдутся другие вожди – и сын Манса тоже мой, не забудь. После смерти отца Королем за Стеной станет его щенок.
– Ваше величество заблуждается. – «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу», – любила говорить Игритт, но кое‑ чему он все‑ таки научился. – Этот ребенок – такой же принц, как Вель принцесса. Титул Короля за Стеной не переходит от отца к сыну.
– И хорошо – я не потерплю в Вестеросе других королей. Ты подписал дарственную?
– Нет, ваше величество. – Вот оно, начинается. Джон согнул и разогнул обожженные пальцы. – Вы просите слишком много.
– Прошу? Я просил тебя стать лордом Винтерфелла и Хранителем Севера, а эти замки я требую.
– Твердыню Ночи мы отдали вам.
– Развалины, населенные крысами. Отделались, что называется. Ваш же Ярвик заявляет, что замок только через полгода будет готов для житья.
– Другие ничем не лучше.
– Знаю, но это все, что у нас есть. У Стены девятнадцать фортов, а гарнизоны есть только в трех. Я намерен до конца года заселить все.
– Против этого я не возражаю, ваше величество, но говорят, будто вы намерены также жаловать эти замки своим лордам и рыцарям в их полную собственность.
– Король должен быть щедр со своими сторонниками. Разве лорд Эддард ничему не учил своего бастарда? Многие мои лорды и рыцари оставили на юге богатые земли и крепкие замки – их нужно как‑ то вознаградить.
– Если ваше величество хочет потерять всех знаменосцев моего лорда‑ отца, нет лучшего способа, чем раздавать северные поместья южанам.
– Как можно потерять то, чего не имеешь? Винтерфелл, если помнишь, я хотел отдать северянину. Сыну Эддарда Старка. Он бросил это предложение мне в лицо. – Если Станнис Баратеон затаит на кого обиду, то будет поминать о ней вечно. Как собака: не успокоится, пока не сгрызет кость до конца.
– Винтерфелл по праву переходит к моей сестре Сансе.
– Леди Ланнистер, ты хочешь сказать? Тебе так хочется увидеть Беса на высоком сиденье отца? Не бывать этому, покуда я жив!
Джон благоразумно не стал настаивать.
– Я слышал еще, будто вы хотите дать земли и замки Гремучей Рубашке и магнару теннов.
– Кто тебе это сказал?
Такие разговоры ходили по всему Черному Замку.
– Если ваше величество спрашивает, то Лилли.
– Что за Лилли такая?
– Кормилица, – пояснила Мелисандра. – Ваше величество даровали ей свободу в пределах замка.
– Не для того, чтобы она разносила слухи. Мне от нее нужны сиськи, а не язык. Больше молока, меньше сплетен.
– Лишние рты замку тоже ни к чему, – согласился Джон. – Я отправлю ее на юг с первым же кораблем из Восточного Дозора.
Леди Мелисандра потрогала рубин у себя на горле.
– Лилли кормит сына Даллы не хуже, чем собственного. Жестоко разлучать маленького принца с его молочным братом, милорд.
Теперь надо ступать осторожно.
– Не думаю. Сын Лилли больше и крепче. Он пинает принца, щипает, отпихивает его от груди. Его отцом был жестокий и алчный Крастер, вот кровь и сказывается.
– Я думал, кормилица – дочь этого Крастера? – удивился король.
– И дочь, и жена. Крастер женился на всех своих дочерях, от такого брака и родился сын Лилли.
– От родного отца? Да, таких нам не надо. Выродков я здесь не потерплю – это не Королевская Гавань.
– Мы найдем другую кормилицу. Если не среди одичалых, так в горных кланах. А пока будем искать, мальчик поживет на козьем молоке, ваше величество.
– Плохая еда для принца… но все лучше, чем молоко шлюхи. Вернемся, однако, к фортам, – постучал по карте король.
– Ваше величество, – начал Джон с ледяной любезностью, – я разместил ваших людей у себя, кормлю их из наших скудных зимних запасов, одеваю, чтобы они не замерзли…
– Да. Ты поделился с нами овсом, солониной и черных тряпок нам набросал. Эти тряпки сняли бы одичалые с ваших трупов, не приди я к Стене.
Джон пропустил это мимо ушей.
– Ваших лошадей я тоже кормлю. Строители, как только поставят лестницу, начнут восстанавливать вашу Твердыню Ночи. Я даже согласился поселить одичалых в Даре, отданном в вечную собственность Ночному Дозору.
– Ты отдаешь мне пустоши и развалины, а в замках для лордов и рыцарей упорно отказываешь.
– Эти замки строил Ночной Дозор…
– Он же их и забросил.
– …чтобы защищать Стену, – не уступал Джон. – Они не замышлялись как усадьбы для южных лордов. Стены этих фортов скреплены костями и кровью моих давно умерших братьев. Вам я не могу их отдать.
– Не можешь или не хочешь? – Жилы на шее короля напряглись. – Я предлагал тебе имя.
– У меня есть имя, ваше величество.
– Сноу[46]. Можно ли вообразить более зловещее слово? – Станнис положил руку на рукоять меча. – Кем ты, собственно, себя возомнил?
– Дозорным на стене и мечом во тьме.
– Не играй со мной словами. – Станнис обнажил меч, который звал Светозарным. – Вот он, твой меч во тьме. – Клинок переливался красными, оранжевыми, желтыми бликами, раскрашивая лицо короля. – Даже молокососу это должно быть ясно, если он не слепой.
– Я не слепой, ваше величество, и согласен с тем, что эти замки следует заселить…
– Мальчик согласен! Какая удача!
– …гарнизонами Ночного Дозора.
– У тебя нет на это людей.
– Так дайте мне их, ваше величество. Я поставлю в каждом форте своих офицеров, опытных командиров, хорошо знающих Стену и то, что за ней. Знающих, как выжить грядущей зимой. Взамен за все, что мы для вас сделали, дайте мне людей, чтобы заселить форты! Бойцов, арбалетчиков, зеленых мальчишек, кого угодно. Согласен даже на раненых и больных.
Станнис, недоверчиво глядя на Джона, рассмеялся, будто залаял.
– В смелости тебе не откажешь, Сноу, но ты безумен, если думаешь, что мои люди наденут черное.
– Пусть себе носят любые цвета, но моих офицеров они должны слушаться, как своих.
– У меня на службе состоят лорды и рыцари, отпрыски древних благородных домов. Не станут они подчиняться крестьянам, убийцам, браконьерам…
«И бастардам, ваше величество? »
– У вас самого десница контрабандист.
– Был контрабандистом. Я ему за это пальцы урезал. Ты, я слышал, стал девятьсот девяносто восьмым по счету командующим – что, по‑ твоему, скажет насчет этих замков девятьсот девяносто девятый? Думаю, твоя голова на пике поможет ему стать сговорчивым. – Король положил меч на карту, расположив его вдоль Стены. Сталь мерцала, как солнечный свет на воде. – Ты остаешься лордом‑ командующим, лишь пока я тебя терплю, не забывай этого.
– Я стал им, потому что меня выбрали мои братья. – Порой, просыпаясь утром, Джон сам в это не верил и думал, что ему привиделся горячечный сон. «Это как новая одежда, – сказал ему Сэм. – Поначалу и жмет и тянет, а поносишь немного – глядишь, и привык».
– Аллисер Торне говорит, что выборы были неправильные, и я склонен в это поверить. – Карта, озаренная светящимся мечом, лежала между ними, как поле битвы. – Счет вел слепой старец, которому помогал твой жирный дружок. А Слинт именует тебя перевертышем.
«Кому и знать, как не Слинту», – подумал Сноу.
– Будь я перевертышем, то всячески угождал бы вам, а после бы предал. Вашему величеству известно, что выборы были честные. Мой отец всегда говорил, что вы человек справедливый. – «Суровый, но справедливый», – так на самом деле говорил Эддард Старк. Джон счел за лучшее подправить его слова.
– Лорд Эддард не был мне другом, но голова у него работала. Он бы отдал мне эти замки.
«Ага. Так бы и отдал».
– Стоит ли говорить о том, как поступил бы мой отец, ваше величество? Я принес присягу – Стена моя.
– Посмотрим, надолго ли. Оставь себе свои развалины, коли они тебе так дороги, но если хоть один замок останется незаселенным до конца года, я заберу его, с твоего соизволения или без. А если хоть один перейдет к врагу, головы тебе не сносить. Ступай вон.
– С позволения вашего величества, я провожу лорда Сноу, – сказала Мелисандра, поднявшись.
– К чему это? Он знает дорогу. А впрочем, как хочешь, – махнул рукой Станнис. – Деван, принеси мне поесть. Вареные яйца и лимонную воду.
На винтовой лестнице после теплой горницы пробирал холод.
– Ветер поднимается, миледи, – сказал сержант Мелисандре, возвращая Джону его оружие. – Вы бы надели плащ потеплее.
– Меня греет вера. – Они начали спускаться, и Мелисандра сказала: – Я вижу, его величество полюбил вас.
– Да уж. Всего‑ то дважды пригрозил лишить меня головы.
– Бойтесь его молчания, не его слов, – засмеялась красная женщина. Во дворе ветер бросил на нее черный плащ Джона, и она взяла спутника под руку. – Возможно, вы правы относительно короля одичалых. Я помолюсь Владыке Света, чтобы он указал мне путь. Глядя в огонь, я вижу сквозь камень, сквозь землю, проникаю в глубину человеческих душ. Говорю с давно умершими королями и детьми, еще не родившимися на свет. Смотрю, как проходят годы, лета и зимы вплоть до конца времен.
– Ваш огонь никогда не ошибается?
– Никогда. Но мы, жрецы, всего лишь смертные и порой путаем неизбежное будущее с возможным.
Джон чувствовал ее жар даже сквозь шерсть и вареную кожу. На них, идущих рука об руку, поглядывали с любопытством – будет о чем языки почесать в казарме.
– Если вы и впрямь видите в пламени будущее, скажите, когда одичалые снова нагрянут. – Джон снял ее руку со своей.
– Видения мне посылает Рглор, но я поищу в огне вашего Тормунда. – Красные губы искривились в улыбке. – Я и вас видела там, Джон Сноу.
– Это что, угроза? Вы и меня сжечь хотите?
– Вы превратно истолковали мои слова. Я вижу, вам неловко рядом со мной, Джон Сноу?
Он не стал этого отрицать.
– Женщинам на Стене не место.
– Ошибаетесь. Я давно мечтала на ней побывать. Великое знание воздвигло ее, и подо льдом заключены великие чары. Стена – одна из дверных петель этого мира. – Мелисандра, дыша теплом, посмотрела вверх. – Я столь же уместна здесь, как и вы, и вскоре могу сослужить вам большую службу. Не отказывайтесь от моей дружбы, Джон. Я видела вас в вихре бури, окруженного врагами, которых у вас так много. Назвать вам их имена?
– Я их и без того знаю.
– Напрасно вы так уверены. – Рубин на горле Мелисандры вспыхнул красным огнем. – Бояться следует не тех, кто клянет вас в глаза, а тех, кто вам улыбается и точит ножи у вас за спиной. Не отпускайте от себя волка. Я вижу лед и кинжалы в ночи. Замерзшую кровь и обнаженную сталь. Там очень холодно.
– На Стене всегда холодно.
– Вы так думаете?
– Я знаю, миледи.
– Ничего ты не знаешь, Джон Сноу, – прошептала она.
Бран
«Мы уже там? » Бран не спрашивал этого вслух, хотя ему очень хотелось. Они все шли и шли – через дубовые рощи, мимо высоченных страж‑ деревьев, темных гвардейских сосен и голых каштанов. Далеко ли еще? Ходор в очередной раз взбирался на каменный склон или спускался в трещину, где грязный снег хрустел под ногами. Далеко ли? Лось расплескивал наполовину замерзший ручей. Сколько еще осталось? Очень уж холодно тут. Где же трехглазая ворона?
Раскачиваясь в корзине на спине Ходора, Бран пригнулся под веткой дуба. Снег пошел снова, тяжелый и мокрый. У Ходора один глаз замерз и не открывался, борода заиндевела, на косматых усах висели сосульки. Он все время держался за ржавый меч, взятый в крипте под Винтерфеллом, и время от времени замахивался на ветку, поднимая фонтаны снега, стуча зубами и бормоча:
– Ход‑ д‑ дор.
Его голос, как ни странно, успокаивал мальчика. На пути от Винтерфелла к Стене Бран и его спутники коротали время, разговаривая и рассказывая истории, но здесь все было иначе. Даже Ходор это чувствовал, и его «ходоры» раздавались все реже. Бран не знал, что в лесу может быть так тихо. До снега палые листья, взметаемые северным ветром, шуршали вокруг, как тараканы в буфете, но теперь их плотно укрыла белая пелена. Пролетит порой ворон, хлопая крыльями, – вот и все здешние звуки.
Лось пробирался через сугробы, пригнув голову с обледенелыми рогами. На нем ехал разведчик, мрачный и молчаливый. «Холодные Руки», назвал его толстяк Сэм: руки у него, несмотря на бледность лица, черные, твердые и холодные, как железо. Все прочее, кроме них, одето в шерсть, кольчугу и вареную кожу, на голове капюшон, лицо до самых глаз замотано черным шарфом.
Позади него на лосе сидели Риды – Мира обнимала брата, согревая его. У Жойена под носом замерзли сопли, и временами он содрогался всем телом. «Каким же он кажется маленьким, – удивлялся Бран. – Меньше меня и слабее, хотя я калека».
Маленький отряд замыкал Лето с заиндевелой мордой, все еще припадающий на заднюю лапу, куда у Короны Королевы попала стрела. Бран чувствовал боль от раны всякий раз, как залезал в волчью шкуру. Последнее время он жил в теле лютоволка чаще, чем в своем собственном; волк, несмотря на густую шерсть, тоже мерз, но видел дальше, слышал лучше и чуял гораздо больше запахов, чем закутанный мальчик в корзине.
Когда Брану надоедало быть волком, он залезал в Ходора. Здоровенный конюх при этом ныл и мотал головой, хоть и не так сильно, как в первый раз, у Короны. «Он знает, что это я, – надеялся Бран, – и привыкает быть мной». Не сказать, чтобы в Ходоре было очень удобно: он не понимал, что происходит, и Бран все время чувствовал его страх. С Летом все получалось гораздо лучше. Он – это Бран, а Бран – это он. И чувствуют они одинаково.
Иногда Лето, следуя за лосем, думал, может ли он свалить такого большого зверя. В Винтерфелле он привык к лошадям, но лось – другое дело: это добыча. Чуя теплую кровь под лохматой лосиной шкурой, он пускал слюни, и рот Брана тоже наполнялся слюной.
На дубу каркнул ворон, к нему прилетел другой. Днем их сопровождало не больше полудюжины воронов – они перелетали с дерева на дерево или сидели на лосиных рогах. Остальная стая держалась впереди или позади, но на закате все слетались и рассаживались вокруг, занимая каждую ветку поблизости. Некоторые говорили что‑ то разведчику на своем языке, и Брану казалось, что тот понимает их. Вороны, как видно, докладывают ему обо всех опасностях, таящихся впереди или крадущихся сзади.
Вот как теперь. Лось внезапно остановился, и разведчик спрыгнул с него, уйдя по колено в снег. Лето, ощетинившись, зарычал на него – волку не нравилось, как пахнет Холодные Руки. Сухое мясо, сухая кровь, слабый запашок гнили и холод. Холод – прежде всего.
– Что там такое? – спросила Мира.
– Позади нас, – глухо ответил Холодные Руки в свой черный шарф.
– Волки? – Бран знал, что те все время идут за ними. По ночам путники слышали жалобный вой, с каждой ночью чуть ближе. Охотники были голодны и чуяли слабость тех, за кем шли. Часто Бран просыпался еще до рассвета и слушал, как они перекликаются вдалеке. Волки просто так не ходят, они должны преследовать какую‑ то дичь. Он долго так думал, а потом понял: «Дичь – это мы».
– Люди. Волки пока держатся на расстоянии, люди смелее.
Мира откинула капюшон – мокрый снег с него обвалился наземь.
– Сколько их? Кто они?
– Враги. Я разберусь с ними.
– Я с тобой.
– Ты останешься и будешь охранять мальчика. Впереди замерзшее озеро. Поворачивайте по льду на север и идите вдоль берега. Как придете в рыбачью деревню, остановитесь и ждите меня.
Бран думал, что Мира сейчас начнет спорить, но ее брат сказал:
– Делай, как он говорит. Он знает эти места. – В темно‑ зеленых, как мох, глазах Жойена поселилась усталость, которой Бран ни разу не замечал прежде. Настоящий маленький старичок. Юный житель болот, к югу от Стены казавшийся не по годам мудрым, здесь был напуган и растерян не меньше всех остальных, но Мира все равно его слушалась.
Холодные Руки ушел в обратную сторону, четверо воронов улетели за ним. Щеки у Миры разгорелись, из ноздрей шел парок. Она толкнула пятками лося, и они двинулись дальше. Не проехав и двадцати ярдов, девушка оглянулась назад.
– Люди… Одичалые, что ли? Нет бы так и сказать.
– Он сказал, что сам разберется, – заметил Бран.
– Сказал, да. Он говорил еще, что отведет нас к трехглазой вороне. Могу поклясться, что сегодня утром мы перешли ту же самую реку, которую переходили четвертого дня. Мы ходим кругами!
– У рек много изгибов, – неуверенно сказал Бран, – а холмы и озера приходится обходить.
– Слишком много обходов. И тайн, – стояла на своем Мира. – Не нравится мне это, и он тоже не нравится. Я не доверяю ему. Взять одни его руки. Лицо он прячет, имени своего не назвал. Кто он и что он? Черный плащ любой может надеть. Он не ест, не пьет и холода, похоже, не чувствует.
Бран тоже замечал это, но боялся сказать. Во время ночевок они все жались друг к другу, кроме разведчика. Глаза он иногда закрывал, но Бран сомневался, что он когда‑ нибудь спит. И еще…
– Шарф. – Все вороны улетели вслед за разведчиком, но Бран на всякий случай понизил голос. – Шарф, которым завязан его рот, никогда не обмерзает, как борода у Ходора. Даже когда он говорит.
– Верно, – согласилась с ним Мира. – Мы ни разу не видели, как он дышит, ведь так?
– Не видели. – Хотя дыхание всех остальных, считая и лося, оставляет в воздухе белые облачка.
– Если он не дышит, значит…
Брану вспомнились сказки старой Нэн. «За Стеной живут великаны, людоеды, тени и ходячие мертвецы, – говорила она, укрывая его колючим шерстяным одеялом, – но сюда они не пройдут, покуда стоит Стена и несут свой дозор люди в черном. Сладких тебе снов, мой маленький Брандон». Разведчик носит черный плащ Ночного Дозора, но что, если он и не человек вовсе? Что, если он ведет их на съедение другим чудищам?
– Он спас Сэма с девушкой от упырей, – все также нерешительно сказал Бран, – и ведет меня к трехглазой вороне.
– А почему она сама не прилетела к Стене, раз у нее крылья есть? Мой брат с каждым днем слабеет. Сколько еще нам идти?
– Пока не придем, – откашлявшись, сказал Жойен.
Придя вскоре к замерзшему озеру, они повернули на север, как велел разведчик. Это была сама легкая часть пути.
Снег, шедший столь
|
|
|
