 |
Летчик на земле
|
|
|
|
С юных лет Алексея Павловского звало к себе беспредельное голубое небо. Он рыл котлованы под корпуса Кузнецкого металлургического комбината и мечтал стать летчиком. Учился в школе ФЗУ, потом водил поезда, но продолжал думать о полетах.
Уже студентом Сибирского металлургического института Павловский наконец‑ то сделал первый шаг к осуществлению заветной мечты: записался в аэроклуб. Упорства и энергии у него хватило и на то, чтобы окончить с отличием институт, и на то, чтобы в совершенстве изучить летное и парашютное дело.
Но в ту пору страна нуждалась в инженерах‑ литейщиках не меньше, чем в пилотах. Алексею Павловскому не суждено было стать тогда профессиональным летчиком, однако он хранил в сердце верную и горячую любовь к авиации.
– Зинуша, – весело говорил он молодой жене, – если у нас родится сын, давай назовем его Пропеллером, а если дочь – Элероной…
Первый военный год Алексей Павловский провел в тылу – работал начальником литейного цеха «Дальзавода» во Владивостоке, затем – начальником такого же цеха завода «Амурсталь» в Комсомольске‑ на‑ Амуре. На фронт его не отпускали. А вот его жена сумела попасть в действующую армию, окончив курсы медицинских сестер. Легко себе представить, как нервничал рвавшийся на войну Алексей; время было тяжелое, газеты сообщали неутешительные вести: фашисты наступали в Подмосковье, осаждали Ленинград.
Но все же Павловского, несмотря на его заявления, неизменно заканчивавшиеся словами: «Сегодня я не инженер, а летчик», не снимали с брони и не отпускали с завода. Ему говорили: «Пойми, фронту нужны не только солдаты, но и оружие. Для того чтобы выковать оружие, нужна сталь, а сталь должны дать мы».
|
|
|
Завод еще не полностью вступил в строй. Сооружение цехов продолжалось. У Алексея была уйма дел, тем более, что его избрали заместителем секретаря партийного бюро.
В конце сорок первого года пришла похоронка на старшего брата Александра, павшего в битве под Москвой, а спустя некоторое время Алексей получил сообщение о тяжелом ранении жены.
Тяга на фронт стала поистине неодолимой. Алексей снова и снова пишет заявления в военкомат, но постоянно получает отказы. В напряженном труде пролетели весна и лето сорок второго года.
И вдруг, когда стало казаться, что ничего уже в жизни не изменится до конца войны, Алексей получил повестку.
– Товарищ Павловский, – сказал военком, – по вашему настоянию мы направляем вас в летную часть. На сборы можем дать лишь три часа. Успеете?
– Успею…
После переподготовки в запасном авиационном полку Алексей был зачислен летчиком‑ истребителем в боевую эскадрилью.
В морозный день января сорок третьего года почтальон принес Зинаиде Павловской – она после ранения была демобилизована и теперь воспитывала дочь, которую они с Алексеем назвали Элеонорой (молодые супруги все‑ таки нашли имя, близкое к элерону! ) – фронтовой «треугольник»:
«Дорогая моя жена! Милая дочурка! То, чего я добивался в течение полутора лет, свершилось. Я на фронте. Мне, как коммунисту, гражданину своей страны, выпала великая честь – защищать Родину с оружием в руках. Знайте, дорогие мои, пока глаза видят, пока руки и ноги могут управлять самолетом, пока в груди моей бьется сердце, я буду защищать свою Родину до последнего вздоха, до последней капли крови…»
Летом 1943 года Алексей сражался на знаменитой Курской дуге. Вот две выдержки из писем Павловского, в которых он рассказывает об этих боях:
«…Что делается сейчас в воздухе и на земле! История едва ли видела такой силы бои. В небе черно. Ежедневно мы вылетаем по нескольку раз, не знаем ни днем ни ночью покоя и отдыха…»
|
|
|
«Да, 5 июля – это памятный день для нас. Теперь всем ясно, что русские отразили натиск врага. И выстояли! А сейчас гонят его на запад… Мы уверены, что вот‑ вот Орел будет освобожден. А это все приближает час окончательной победы, час встречи с родными, друзьями…»
Отпор вражескому наступлению стоил немалых жертв.
…Летчики хоронили погибших. Над могилой в минуту прощания командир полка полковник Донцов произнес слова, запавшие всем в душу:
– Героизм сегодня заключается в том, чтобы быть живыми. Только живой воин способен уничтожать врага. Нам Родина приказывает жить… Ну а если обстоятельства боя сделают неизбежной смерть, нужно за свою гибель взять с врага такую же высокую плату, какую взяли наши боевые товарищи…
Алексей вечером записал в блокнот волновавшие его мысли:
«Трудно расставаться с друзьями‑ героями. Но минуты прощания вселяют в нас во сто крат больше ненависти к врагу… Не достигнуть победы в бою – позор перед родными, перед дочерью, которая обязательно поинтересуется, что делал ее отец в тяжелую для Родины годину… Как хочется жить и жить, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на мир после войны…»
* * *
В один из дней горячего курского лета пара наших истребителей (ведущий – капитан Алексей Павловский и ведомый – Герой Советского Союза майор Василий Петров), совершая свободный полет, столкнулись в воздухе с девятью «мессершмиттами», которые внезапно вывалились из облаков.
«Бой был коротким, – писал потом Алексей своей Зине. – Мы сделали все, что могли. Когда у Петрова кончились боеприпасы, он решил таранить. И это был смертельный таран. Жизнь друга дорого обошлась врагу. Я, расстреляв последние патроны, увеличил счет еще на единицу. Когда мой самолет пришел в негодность, я выпрыгнул с парашютом, но враг прошил меня очередью из пулемета. Очнулся на земле, у своих, на носилках…»
Потом был госпиталь, частичная потеря зрения вследствие ранения и заключение врачебной комиссии о непригодности к службе в авиации.
В длинную бессонную ночь, в палате, наполненной стонами раненых, Алексея мучили горькие думы. Порой на ум приходила отчаянная мысль: «Стоит ли жить, если тебя, как полуслепого, спишут из эскадрильи? » Отчаяние прорвалось даже в письме домой, но Алексей поборол малодушие. И еще до выписки из госпиталя успокоил жену:
|
|
|
«Все, о чем писал тебе, осталось позади и прошло. Завтра комиссия скажет, буду ли я снова водить самолет или останусь бойцом Красной Армии на земле… Ответ сюда не пиши… Он меня не застанет… Я уже буду там, где гремят орудия, трещат пулеметы, рвутся снаряды, где над человеком каждую минуту встает смерть, где опять будет решаться вопрос: жить или не жить, быть нашей Родине свободной или нет. Я отвечаю: жизни и свободе быть! »
Капитана Павловского направили в 19‑ й гвардейский воздушно‑ десантный полк на должность командира батальона.
Осенью сорок третьего года наши войска на широком фронте вышли к Днепру.
Батальону Павловского, отличавшемуся боевым мастерством и стойкостью, командир полка поручал наиболее сложные задания. У Днепра ему приказали отбить у противника на левом берегу тактически важную высоту 177. 0, овладев которой, можно было обеспечить огневое прикрытие наших частей при форсировании реки в этом районе.
Внезапной ночной атакой с флангов батальон Павловского заставил гитлеровцев отступить с высоты. Наутро гитлеровцы бросили сюда пятьдесят танков и три роты автоматчиков. Батальон попал в окружение, но по приказу Павловского гранатами и штыками пробил себе выход из вражеского кольца, зацепился за соседнюю высоту, господствовавшую над шоссейной дорогой, и немедленно стал готовить ее к обороне, установив локтевую связь с другими подразделениями.
Едва солдаты успели окопаться, как на их новую позицию, гремя гусеницами, двинулись танки противника. Из клубов пыли сверкнули огненные вспышки орудийных выстрелов.
Наши бойцы дружно обстреляли из винтовок и пулеметов цепи неприятельской мотопехоты и прижали их к земле. Но танки неудержимо шли вперед. Первая группа «пантер» и «тигров» настолько приблизилась к окопам батальона, что люди почувствовали, как пахнуло перегорелым маслом и пороховыми газами.
|
|
|
Началась тяжелая схватка. Семь «пантер» и пять «тигров» были укрощены. Над одними колыхались столбы черно‑ желтого мазутного дыма, другие стояли без башен, сорванных взрывами, третьи – с перебитыми гусеницами.
Разозленные неудачей, гитлеровцы еще яростнее продолжали атаки. До самого вечера у высоты кипел жестокий бой. От разрывов мин и снарядов колебалась почва. Бойцы батальона Павловского сожгли еще три «пантеры» и два «тигра» и выкосили ружейно‑ пулеметным огнем роту вражеской пехоты.
Но все труднее становилось удерживать занятый рубеж. Было много раненых и убитых. Мало осталось боеприпасов. До крайности осложнилась обстановка, когда гитлеровцы, прорвав оборону левого соседа, отрезали батальон от полка.
К вечеру в живых осталась лишь горсточка бойцов. Только тогда, заплатив дорогую цену, фашисты смогли занять высоту у шоссейной дороги.
…Придя в сознание, Алексей открыл глаза и пересохшими губами попросил:
– Пить…
– Товарищ капитан, нам не дают ни воды, ни пищи, – ответил кто‑ то хорошо знакомым голосом. – Уже дважды стучали в дверь, но часовой молчит.
По голосу комбат узнал своего ординарца, веселого и расторопного юношу из Бийска Михаила Ракитина.
– Миша, где мы?
– В фашистском плену… Заперты в амбаре…
– А сколько нас?
– Восемнадцать человек… Каждый ранен… Вас контузило разрывом снаряда…
Алексей лежал на разостланной шинели в углу амбара, пропахшего мышиным пометом и пылью.
На исходе первого дня плена часовой, громыхая тяжелым замком, открыл дверь. В полумрак амбара хлынул оранжевый свет вечерней зари.
– Хауптман, выходиль! – повелительно крикнул эсэсовец, наставляя на Павловского автомат.
Мимо хат‑ мазанок конвойный повел его к большому деревянному дому с резными наличниками и высоким крыльцом. Здесь помещался штаб полка СС.
Открыв дверь комнаты, конвойный подтолкнул советского офицера к столу, за которым сидел майор в черном мундире с эмблемами смерти на воротнике и рукавах.
Начался допрос. Майор довольно чисто говорил по‑ русски.
– На каких участках и когда русские собираются форсировать Днепр?
– Не знаю…
– Покажите на карте место расположения командного пункта и батальонов вашего полка, а также огневые позиции артиллерии!
– Это мне неизвестно…
– Не валяйте дурака!.. Если вы не будете добровольно отвечать на мои вопросы, я найду способ развязать вам язык.
– Не буду.
Майор по‑ немецки отдал какое‑ то приказание. Мгновенно, словно черти из преисподней, в светлице появились четверо здоровенных солдат. Окружив Алексея, стали избивать его. Молотили до тех пор, пока он не свалился. Облили водой, привели в чувство.
|
|
|
– Последний раз спрашиваю: будешь отвечать на вопросы?
– Нет, не буду.
Солдаты снова принялись бить и топтать пленного. Особенно усердствовал эсэсовец в пенсне, внешне похожий на респектабельного учителя. Он бил пленного ногой в живот.
Алексей опять потерял сознание…
На второй день водили на допрос по очереди семерых солдат, которые еще могли стоять на ногах. Несмотря на избиения и пытки, никто из них не выдал врагу военной тайны. Как и Павловского, конвоиры приволокли их в амбар чуть живыми.
Ночью, осторожно проделав дыру в соломенной крыше, бежал из плена Михаил Ракитин, раненный в голову, но сохранивший еще силы. Остальные, в том числе комбат, были в таком состоянии, что не могли подняться.
А утром третьего дня эсэсовцы облили стены амбара керосином и подожгли.
Местные жители, смотревшие на горящий амбар, слышали, как донесся из огня голос:
– Будьте сильными, как Сергей Лазо! Да здравствует Родина! Смерть фашистским оккупантам!
В январе сорок четвертого года Зинаида Павловская получила из штаба 19‑ го гвардейского воздушно‑ десантного полка коротенькое прощальное письмо и завещание дочери, написанные ее мужем перед захватом высоты 177. 0.
«Дорогая Зинуля! Возможно, эти строки останутся в сердце твоем… Если тебе сообщат, что я убит, что не вернулся… все равно не плачь. Если напишут тебе, что в бою покачнулся, упал и встать не мог… все равно не плачь».
И завещание дочери Элеоноре:
«Дорогая дочь! Если эта записка окажется последней, прошу об одном: будь преданна Родине, как был предан ей твой отец.
Презирай все несправедливости, бесчестное, ложное.
Люби Родину и свой народ, как любил их твой отец! »
После разгрома фашистской Германии в адрес Зинаиды Алексеевны Павловской почта доставила пакет и письмо. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин писал:
«Посылаю Вам грамоту Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Вашему мужу звания Героя Советского Союза для хранения как память о муже‑ Герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом».
На Днепропетровщине, у деревни Каменка, освобожденной от фашистских оккупантов батальоном Павловского, под сенью яворов на днепровском берегу стоит памятник погибшим: на высоком постаменте – фигура воина, склонившего голову над прахом боевых друзей. С ранней весны, когда распускаются в лесах первые подснежники, и до глубокой осени, когда в палисадниках пылают астры, – всегда у подножия памятника лежат живые цветы.
Близ берега Амура, в городе Комсомольске, имя Алексея Андреевича Павловского золотыми буквами сверкает на черной мемориальной доске на стене завода «Амурсталь». Оно увековечено и в названии шоссе, ведущего от заводской проходной к поселку металлургов.
|
|
|
