 |
Навечно правофланговый
|
|
|
|
Осень 1939 года. На высокогорную заставу закавказской границы прибыло молодое пополнение. Среди новичков выделялся высокий, плечистый боец Петр Таран. Он был на голову выше самых рослых своих сверстников. Друзья шутили, что Петр может, не поднимаясь на вышку, наблюдать все, что делается вокруг.
Спокойный, с добродушной хитринкой в серых глазах, Таран внимательно осматривал заставу, одноэтажную, деревянную, казавшуюся приплюснутой к земле окружавшими ее громадами высоченных гор, упиравшимися вершинами в небо. Хлопцу, выросшему на благодатной, щедрой земле Полтавщины, на берегу красавца‑ Днепра, все здесь казалось удивительным, диковинным. На его родине богатые, щедрые черноземы (как говорили старики: воткни в землю кол – вырастет дерево), а тут сплошной камень и под ногами, и выше – насколько видит глаз.
Общительный по натуре, Таран быстро сроднился с небольшим, дружным коллективом заставы, полюбил границу. Вскоре он знал уже все дозорные тропы, каждый кустик и камень.
Маленький гарнизон заставы жил напряженно: постоянные ночные тревоги, поиски нарушителей, стычки с лазутчиками… Все время в боевой готовности. Днем и ночью начеку.
Еще на учебном пункте Таран твердо усвоил: чтобы надежно охранять границу, бойцу нужна не только военная и пограничная подготовка, но и физическая закалка. Победить в схватке с хитрым, коварным врагом может только сильный и ловкий. И Таран настойчиво тренировался. В свободное от службы время приходил на спортплощадку – то на брусьях делал стойку на руках, то на турнике крутил «солнце». Но больше всего Петр любил повозиться, или, как он говорил, «поиграть», с гирями. Посмотреть на это собирались все бойцы заставы. Словно легкий шарик, подкидывал он двухпудовку в воздух и ловил, как жонглер. Коронным номером Петра был толчок одной рукой сразу двух гирь. Таран связывал их ремнем за ушки и, глубоко вздохнув, рывком брал железный груз на плечо. Еще рывок – и два чугунных шара, глухо звякнув, повисали над головой на взбугрившейся стальными мускулами руке. Напряженная тишина, воцарявшаяся перед этим, сменялась дружными восклицаниями присутствующих: «Вот это да! », «Ну и силища! »
|
|
|
Грянула война. В конце 1941 года из пограничников Закавказья был сформирован полк. Геройски сражался Таран в 1942 году в Крыму, на Керченском полуострове, защищал перевалы Кавказских гор. Но особую храбрость проявил во время изгнания фашистов с Кубани.
Весна в сорок третьем, когда наши войска начали штурм Голубой линии немцев, была на редкость дружной, напористой. Тучные черноземы быстро одевались изумрудной зеленью, заживляли свежие рубцы от гусениц танков и рваные оспины от мин и снарядов. Разогретая южным солнцем щедрая земля дурманила ароматом, слепила бело‑ розовой кипенью садов, чудом уцелевших среди сожженных хуторов и станиц. Набегавшие с Черного моря грозовые тучи сотрясали небо, обрушивали ливни. Но не от раскатов грома гудела кубанская земля. Тугими волнами катился по ней гул канонады, и летела по освобожденной земле слава о мужестве и доблести советских воинов.
Как легенда передавалась в те дни из уст в уста, от бойца к бойцу молва о бесстрашном сержанте‑ пограничнике с грозной фамилией Таран: в рукопашных схватках отвагой и дерзостью своей наводил он на гитлеровцев смертельный страх.
Природа не обидела Петра Тарана ростом, наградила завидной силой. Любой окоп, скрывавший бойца с головой, ему был только по плечи. Когда он входил в блиндаж, то сгибался, чтобы широченными плечами не задеть бревенчатый накат.
|
|
|
Сержант Иван Душко, служивший с Петром в одной роте, вспоминал:
«Петю уважали и любили не только в нашей роте, но и во всем полку. Он был добрым, душевным, помогал всем. Бывало, в походе кто притомится, он подойдет: «Давай подсоблю», – возьмет винтовку или пулемет. А станкач всегда носил сам. Скажет только: «Хлопцы, подсобите». Вдвоем взвалим ему на спину «максим», он тряхнет плечами – хоть бы что».
В районе станицы Крымская 3 мая завязались тяжелые бои: 26‑ й пограничный полк, в котором служил Таран, штурмовал высоту 104. 3. После Кавказских гор, где полк оборонял перевалы, высота эта казалась заурядным бугорком. «Шишка на ровном месте», – шутили бойцы. Но овладеть ею оказалось не легче, чем сбросить фашистов с самого высокого перевала. Немцы опоясали сопку несколькими линиями траншей, опутали колючей проволокой, соорудили дзоты.
До огневой точки противника, которой предстояло овладеть отделению Тарана, оставалось не более ста метров, но преодолеть их даже стремительным броском было невозможно. Вражеский пулемет неистово хлестал свинцом, прижимая бойцов к земле. «Если не заткнуть ему пасть, – подумал Таран, – можно положить все отделение и не выполнить задачу».
– По пулемету бронебойными – огонь! – скомандовал сержант, а сам с гранатами по‑ пластунски пополз вперед. Вжимаясь богатырским телом в ложбинки, сноровисто используя каждый бугорок и кустик, Таран метр за метром приближался к цели. Когда до нее осталось метров тридцать, пулеметная очередь просвистела над головой. Обжигающая опасность еще плотнее прижала его к земле. Но как только пулемет перенес огонь на другую цель, Таран приподнялся на колено и метнул одну за другой две гранаты. Там, откуда хлестали огненные струи, взметнулось пыльное облако.
– За мной! – крикнул сержант.
Таран ворвался в траншею. Его автомат короткими очередями бил по мелькавшим в клубах дыма и пыли каскам и сгорбленным фигурам отступающих фашистов.
Справа и слева, растекаясь по траншее и ходам сообщения, дрались бойцы его отделения, за ними в оборону противника ворвались и другие подразделения. Треск пулеметов и автоматов, взрывы гранат, крики «Ура! », команды заполнили высоту.
Перескакивая через разбитые ящики, брошенные пулеметы, Таран огнем автомата прокладывал себе путь. Вырвавшись за изгиб траншеи, он наскочил на фрица. Палец мгновенно рванул спусковой крючок, но руки не ощутили привычную дрожь металла: автомат молчал; в пылу боя сержант не заметил, как израсходовал последний диск. Немец в сбившейся на затылок каске испуганно замер. Таран остановился, словно оценивая обстановку, и тут заметил, как фашист дрожащей рукой пытается вставить рожок в шмайсер. Сержант мгновенно взмахнул автоматом и ударил гитлеровца прикладом по голове. Фашист рухнул на дно окопа. Таран перескочил через него и, орудуя прикладом, как палицей, продолжал крушить врагов.
|
|
|
– Ну и задал же ты фрицам! – восхищался друг Петра сержант Иван Душко, возвращаясь к сборному пункту. – Вся траншея завалена фашистами, я насчитал десять солдат и одного офицера. Чем ты их?
– Автоматом, гранатами, – нехотя пробасил Таран. – А кончились патроны – прикладом… Жаль, загубил добрый пэпэша… – Петр сожалеючи показал на разбитый приклад.
– Наш сержант, завидев гитлеровцев, тигром становится, – хитро прищурив темно‑ карие глаза, сказал Душко. – Злость в нем кипит против фашистов, он огненным вихрем обрушивается на них и крушит напропалую, и получается, хлопцы, что злость лютая против врагов бережет солдата, как броня, от всех пуль, – подмигнув, закончил сержант Душко.
– Сберегла б тебя та «броня», як не було б солдатской смекалки та вдобавок пограничной закалки, – под общий смех заметил Таран.
В короткие передышки между боями Петр с горечью смотрел на израненную снарядами кубанскую землю, на сожженные хутора и станицы, сиротливо торчавшие обгорелые трубы и вспоминал Полтавщину, родную Шушваловку.
– И в нас, на Полтавщини, тепер цвитуть сады, щебечуть птахи и над усим цим таке ж блакитне небо, – горестно вздыхал он. – Тильки нема вид цьего никому радости, колы фашисты мордують ридну землю, знущаются над людьми.
Вспоминались родные края, и ненависть к врагу жгла сердце, распирала грудь. Нежная голубизна глаз Петра отливала холодной сталью, на щеках вспухали и медленно перекатывались желваки.
|
|
|
– И шо мы тут чухаемось? – досадовал он. – Гнать надо фашиста без передыху до самого его логова.
– Не горячись, Петро. Нам с тобой еще не один день воевать, – успокаивал его Иван Душко, – даже до твоей Полтавщины шагать да шагать, а до Берлина – и подавно.
Наше наступление возобновилось 9 мая: 26‑ й пограничный полк штурмовал высоту 195. 5, опоясанную траншеями и опутанную несколькими рядами колючей проволоки. Первую линию укрепления пограничники прорвали, а на второй атака захлебнулась, роты залегли – путь преградило новое проволочное заграждение.
Отделению сержанта Тарана приказали проделать в нем проход. В последнее время бойцам довелось выполнять немало трудных задач. Однако все невольно переглянулись, когда услышали этот приказ: для резки проволоки не было ножниц.
Сержант твердо знал: любой приказ должен быть выполнен. Служба на границе, опыт войны многому научили. Нет ножниц – есть топор и саперные лопаты.
Маскируясь за низким кустарником, десять воинов во главе со своим командиром поползли к проволочному заграждению. Когда до него осталось несколько десятков метров, земля вздыбилась взрывами вражеских мин. Нужно было преодолеть страх, пройти через стену огня. Таран первым устремился вперед, увлекая за собой бойцов. Полоса заградительного огня осталась позади. Теперь он с отделением у цели. Заскрежетала, зазвенела проволока.
Лежа на боку, сержант энергично орудовал топором, другие рубили колючку саперными лопатами. Спустя несколько минут из трех рядов остался один. И тут неожиданно стряслась беда – сломалось топорище у Тарана. Саперные лопаты затупились и плохо рубили проволоку.
Послышались разрывы мин. Таран оглянулся. Все ясно: враг открыл огонь по ротам, залегшим перед проволокой. Медлить было нельзя. От быстроты его действий теперь зависело многое – и жизнь товарищей, и выполнение боевой задачи.
Решение созрело мгновенно. Таран встал на колени, раскачал три кола заграждения, подлез под проволоку, сжался в упругий комок и пружиной рванулся вверх. Проволока десятками ржавых игл впилась в плечи. Еще рывок – и, выдранная из земли, она вместе с кольями повисла на вытянутых руках над головой сержанта.
Первыми в образовавшуюся брешь бросились бойцы его отделения, за ними поднялась в атаку вся рота. Затарахтел вражеский пулемет. По земле ударил свинцовый град. Таран почувствовал, как с него сбило пилотку и голову ожгло, словно лезвием бритвы. По лбу и щеке поползла горячая струйка. «Ранило», – подумал он, и в этот миг что‑ то тяжелое, тупое ударило ниже плеча. Раненая рука повисла плетью. Ржавые иглы проволоки впились ему в правое плечо. «Неужели не выдержу, уроню? » Стиснув зубы, он рывком, как когда‑ то толкал гири, выпрямил руку. От сильной боли потемнело в глазах, крупные капли пота покрыли лицо. «Только бы не потерять сознание и не упасть, – стучало в висках. – Выстоять, удержать тяжесть, пока не пройдет вся‑ рота».
|
|
|
Пот застилал глаза, и Петр не видел пробегавших под колючей проволокой бойцов, только слышал топот их сапог и торопливое дыхание. Казалось, они бегут долго‑ долго. Словно не рота, а целая дивизия проходит под стальной колючкой, висящей на его израненных руках, и думалось – движению этому не будет конца.
И тут до Петра долетело долгожданное дружное «Ура! ». Грозное, разноголосое, оно прозвучало как победная музыка. Радость охватила его: «Наши штурмуют! » С трудом освободился от колючей проволоки и бросился вслед за своими бойцами. Ворвавшись во вражескую траншею, уничтожил несколько фашистских солдат.
Казалось, не было такой силы, которая могла бы свалить этого не ведавшего страха богатыря. Сама смерть страшилась его и долго обходила стороной.
Но во время штурма неприятельского дота вражеская пуля оборвала жизнь героя. Однако у всех, кто только что пробегал под колючей проволокой, поднятой им, он все еще стоял в глазах живым, сильным, бесстрашным. Могучие руки его, словно паутину, вздымали над головой стальную колючку, открывая путь на запад.
Таким он и стоит теперь в Центральном музее пограничных войск в Москве, застывший в бронзе на века, – бесстрашный богатырь Петр Таран. Имя его золотыми буквами вписано в книгу Почета ЦК ВЛКСМ.
В наградном листе на представлении Петра Тихоновича Тарана к высшей награде Родины сказано: «В боях за социалистическую Родину показал себя бесстрашным командиром, умеющим повести за собой бойцов на любые подвиги. В бою за высоту 104. 3 3 мая 1943 года он первым во главе отделения ворвался во вражеский окоп, броском гранаты уничтожил ручной пулемет противника и огнем из автомата истребил 10 немецких солдат и одного офицера. В бою за высоту 195. 5 он под сильным пулеметно‑ минометный огнем противника достиг, проволочного заграждения… вырвал три кола заграждения и держал проволоку вверху в окровавленных руках, пока не прошла вся рота…
За время войны на его счету было более 70 уничтоженных фашистских солдат и офицеров».
В политдонесении дивизии о подвиге сержанта Тарана есть такие строки: «…Этот эпизод героизма тов. Тарана следует запечатлеть в картине художника, которую выставить в Доме Красной Армии в Москве».
Поэт Лев Ошанин в поэме «Сын Украины» писал о нем:
Телом крупный, сердцем чистый
И душою великан,
Он недаром был чекистом,
Легендарный Петр Таран…
Постановлением Совета Министров Азербайджанской ССР имя Героя Советского Союза Петра Тарана присвоено пограничной заставе и навечно занесено в списки личного состава.
* * *
…По вечерам, когда застава на далекой южной границе, где служил комсомолец Петр Таран, окутывается густой синевой, воины выстраиваются на боевой расчет.
В суровой, торжественной тишине звучит голос офицера, выкликающий правофлангового: «Герой Советского Союза сержант Таран!.. »
Живет Таран в делах и мыслях воинов заставы, незримо ходит с ними дозорными тропами, стоит бессменно в боевом расчете на правом фланге, и все – бойцы и командиры – держат на него равнение.
|
|
|
