 |
А. Аблицев, лейтенант. Убедить человека
|
|
|
|
А. АБЛИЦЕВ, лейтенант
УБЕДИТЬ ЧЕЛОВЕКА
Горьким был отпуск у рядового Бориса Салахаева. Ездил солдат проститься с матерью, проводить ее в последний путь. Возвратился в часть хмурым, замкнутым. При каждом удобном случае стремился уединиться. Товарищи не приставали к нему с расспросами, соболезнованиями: время – лучший врач.
Но вышло иначе. Борис все больше уходил в себя. А вскоре случилось ЧП: Салахаев совершил дисциплинарный проступок. За это ему здорово досталось на комсомольском собрании. Строго наказал его и командир. И солдат сник. Стал раздражительным, вспыльчивым. Его настроение отразилось и на боевой работе: то рука «сорвется» при передаче, то радиограмму примет неточно.
Трудно сказать, чем бы вся эта история кончилась, если бы…
Дело шло к отбою. Связисты отдыхали, наслаждаясь вечерней прохладой. Веселое оживление царило на волейбольной площадке. В курилке то и дело раздавались взрывы хохота. Большую компанию собрал вокруг себя москвич Саша Лопухов. Растягивая до отказа меха гармони, он не очень верно, но громко пел едкие солдатские частушки. Все развлекались от души, так же, как и трудились нынче на полевых занятиях. И только Салахаев не участвовал в этом веселье. Он неподвижно сидел на отдаленной скамейке. Издали могло даже показаться, что солдат любуется закатом. Однако все понимали, что ему сейчас не до красот природы.
Борис даже вздрогнул, когда рядом присел ефрейтор Валерий Балабанов. Некоторое время они молчали. Валерий предложил сигарету. Закурили. Как‑ то сам собой завязался разговор. Сначала односложный, ничего не значащий. Посетовали на жару, вспомнили последний фильм.
|
|
|
Незаметно Балабанов стал расспрашивать о серьезных вещах: о случившемся, о настроении, о родителях.
– Понимаешь, нервы не выдержали, вот и сорвался, – нехотя ответил Салахаев. – С кем не бывает…
– Но ты ведь солдат, – возразил ему Балабанов.
– А что, солдат не человек? – упорствовал Борис.
– Человек! Более того – человек долга. Самого высокого долга. В том‑ то вся и соль. Вспомни хотя бы фронтовиков…
Ефрейтор на минуту задумался.
– Под Ленинградом однажды, – неторопливо начал он, – два наших разведчика, два друга – Георгий и Степан – получили приказ: добыть «языка». Успешно перешли линию фронта. Выследили и скрутили дюжего офицера‑ эсэсовца. Без шума удалось обойти гитлеровские траншеи и уже были на нейтральной полосе, когда пустили немцы ракеты. Ночную тишину вспороли автоматные очереди. Георгия ранило. Степан ткнул фашиста в сугроб, наскоро перевязал рану друга и, взвалив его на спину, пополз к своим. А Георгий заупрямился.
– Оставь, – говорит, – меня… Тащи «языка»… Сможешь – вернешься.
Степан ни в какую. А раненый чуть слышно, но жестко потребовал:
– Выполняй приказ! Это наш долг! Я коммунист…
Степан подчинился. Он вовремя доставил «языка» в штаб. Но сразу за другом вернуться не смог: с рассветом гитлеровцы открыли бешеный огонь по смельчакам, которые пытались подобраться к воронке, где лежал Георгий. Только на следующую ночь удалось спасти коченеющего, но еще живого разведчика. За этот подвиг он был награжден орденом Славы.
– Так солдаты‑ фронтовики понимали свой священный долг перед Родиной, – закончил Балабанов.
Салахаев сосредоточенно молчал.
– Поучительная история, – неуверенно начал он. – Только не верится, чтобы из‑ за «языка» разведчик смог оставить раненого друга, даже если и приказ был такой.
– Я ничего не придумывал, – спокойно возразил ефрейтор. – Георгий – мой отец. Но дело даже не в этом. На войне таких эпизодов было немало. Ведь и твой отец воевал. Верно?
|
|
|
– Было. И с басмачами, и с фашистами, – подхватил Борис. – Наград у него тоже много. И в таких переделках бывать приходилось, что и непонятно, как жив остался.
– Это интересно, – загорелся Балабанов.
Солдат заговорил. Нотки нежности звучали в его голосе, когда он рассказывал о бое, в котором отец спас командира, о ранениях отца. На какое‑ то время Борис преобразился: разгладились морщины у губ, появившиеся в последние дни, потеплел взгляд. Балабанов почувствовал, что эти воспоминания – самое сокровенное, самое дорогое и светлое в душе Бориса. Улучив паузу, он спросил:
– А ведь ты, наверное, мечтал быть таким, как отец?
Салахаев разом сник.
– Куда мне до него! Да и время нынче не то…
– Зря ты так, – возразил ефрейтор. Нам‑ то грех сетовать на время. Знаешь…
– Знаю, – перебил Борис. – Будешь говорить, что за океаном готовят термоядерную войну, что обстановка в мире предельно напряжена, что мы должны быть начеку. Все это я знаю не хуже. И случись что‑ нибудь, отца не посрамлю и от других не отстану.
– Верно, – спокойно ответил Балабанов. – Но я, кстати, не об этом хотел сказать. Знаешь ли ты, что такое ОКД?
– Слышал, но не помню.
– Это оперативно‑ комсомольская дружина имени Дзержинского. Есть у нас в Чимкенте такая организация. Пришлось мне в ней поработать до армии.
… Уже третий день милиция и дружинники разыскивали опасного преступника. Группе оперативников поручили наблюдать за домом, в котором жил приятель этого «типа». Ждать пришлось долго. Время близилось к полуночи, когда в проеме подъезда появилась крадущаяся фигура. Вспыхнули фонарики. Это был он. Бандит выхватил пистолет. На какое‑ то время комсомольцы опешили. Но только на мгновение. В следующую секунду один из них бросился на преступника. Громыхнул выстрел. Промах. А уже через минуту бандит был обезоружен и скручен. И только тогда у молодых дружинников задрожали руки, только тогда они по‑ настоящему осознали опасность дела, за которое взялись добровольно.
Однако это была победа. И над преступником, и над собой, над собственным страхом.
– За эту операцию, – закончил свой рассказ Валерий, – ЦК комсомола Казахстана наградил всех участников операции грамотами. Но не это главное. Важно то, что каждый из нас тогда понял: жизнь – борьба, хотя слышали об этом сотни раз. Но прежде в этой борьбе нужно победить себя. Ведь мы не ангелы. У каждого из нас есть недостатки. У кого – леность, у кого – трусость, у кого – безволие. Одолеешь их – человек, одолеют они тебя – существо. Вот так‑ то.
|
|
|
Салахаев молчал.
Долго не мог уснуть в ту ночь ефрейтор Валерий Балабанов. «Не сумел, видимо, убедить Бориса, – упрекал он себя. – Не о том, наверное, говорил. Зря вспомнил ОКД. Еще подумает, что хвастаюсь. Хорошо, что не сказал, что сам тогда бросился на преступника. Нужно было бы говорить об учениях, когда почти четверо суток не спали, а задачу выполнили. Отлично выполнили. И Борис тогда, кстати, работал за двоих. Да, вот об этом и нужно было. Неважный из тебя агитатор, Балабанов. Ладно, завтра еще раз попытаюсь…»
Да, год назад, когда его назначили агитатором взвода, все казалось проще. «Почитал газету, пересказал ее содержание своими словами – вот тебе и беседа», – считал он тогда. Однако уже первое выступление перед солдатами поколебало его уверенность. Газету и без него прочтут, а вот вскрыть закономерность отдельных событий, их взаимосвязь могут не всегда. Поэтому‑ то и обращаются к агитатору. А на первых порах Валерий не всегда находил толковый, вразумительный ответ.
Такая беспомощность его злила. Он даже подумывал попросить командира, чтобы освободил его от обязанностей агитатора. И только чувство собственного достоинства помешало ему сделать это. А выход он все‑ таки нашел. Единственно верный и честный выход – учеба.
После дня напряженной работы на радиостанции, когда все шли отдыхать, он появлялся в библиотеке и просиживал там до отбоя. По совету политработника он досконально изучил и законспектировал ряд произведений В. И. Ленина, проштудировал «Историю КПСС», учебник политической экономии и множество другой общественно‑ политической литературы. Теперь беседы ефрейтора Балабанова стали содержательнее, глубже. Слово его приобретало вес, авторитет. Сослуживцы частенько приходили к агитатору, просили рассказать о событиях в стране и за рубежом, растолковать какой‑ либо политический документ.
|
|
|
Это был успех, за который агитатора заслуженно хвалили. Но сам Валерий подходил к себе с более строгой меркой и понимал, что далеко ему еще до подлинного мастерства. Врезались ему в память слова М. И. Калинина о том, что высшая цель всякой агитации – убедить человека. С тех пор он стал внимательнее присматриваться к своим товарищам, изучать их характеры. Валерий не знал тогда, что это самая сложная наука. Люди не любят выставлять напоказ свои недостатки, и уже совсем неохотно соглашаются с тем, чтобы кто‑ то вторгался в их внутренний мир. Тут нужен особенный такт, душевный подход к человеку. И агитатор на практике осваивал это сложное искусство.
У рядового М. Языкина долго не «шла» передача. Валерий стал наблюдать за сослуживцем. Теорию тот знал хорошо. Но как дело доходит до передачи на скорость, молодой связист начинает волноваться, путает группы, сбивается. Не один раз беседовал Валерий с сослуживцем, много занимался с ним. Не жалея времени, они до отбоя корпели над схемами, часами упражнялись на ключе. И Языкин стал наконец классным радистом. За год работы агитатором Балабанов помог многим товарищам. Ефрейтор А. Винников, например, благодарен ему за науку четко и содержательно выступать на политических занятиях, ефрейтор В. Овсипенко – за приобретенную смежную специальность. И так почти каждый во взводе. А вот к Салахаеву, кажется, не сумел правильно подойти.
… Ефрейтор В. Балабанов уже дремал, когда почувствовал, что кто‑ то склонился над ним.
– Ты спишь?
Это Борис.
– Почти. А в чем дело, старина?
– Ты действительно веришь, что я смогу быть таким… ну, как отец?
– Конечно!
– Спасибо! Я постараюсь!
|
|
|
