Комедия «Плаща и кинжала»: Дело Келлера

Как и при любых видах подпольной деятельности, «шпионские страсти» в духе «рыцарей плаща и кинжала» имели место и здесь. Слишком большое количество людей было чересчур хорошо информировано о происходящем; в результате все это не могло не дойти до ушей Рейнхарда Гейдриха и его присных. Непосредственно о самом Мюллере в этих сферах знали уже давно. Еще в 1936 году Гейдрих высказывал мнение, что Мюллер является глубоко внедренным и тщательно законспирированным агентом Ватикана. И в то время, и позднее шеф СД настаивал на том, что «этот баварец является замаскированным иезуитом» и что Ватикан дал ему специальную «индульгенцию», позволив «для маскировки» обзавестись семьей, чтобы тот мог осуществлять активную деятельность по защите интересов церкви в Германии^[74].

Гейдрих, следивший за деятельностью абвера с понятной завистью и настороженностью, почти наверняка уже тогда плел интриги с целью ликвидации военной разведки и присвоения ее функций; поэтому он отрядил целую армию агентов, чтобы следить за каждым шагом Мюллера в Риме.

Наибольшей помехой для деятельности Мюллера в Риме на тот момент был Герман Келлер^[75].

Келлер был одним из самых заметных монахов, служивших в знаменитом бенедиктинском аббатстве в Бюроне. По общему мнению, он обладал выдающимся умом, однако был крайне нетерпеливым, сумасбродным и тщеславным^[76].

Келлер проявил свое тщеславие и стремление непременно выдвинуться, когда попытался убрать со своего пути того, кому он непосредственно подчинялся, – архиепископа Рафаэла Волсера. В середине 30–х годов в отношении аббатства велось расследование в связи с нарушением правил валютных операций. В то время, когда архиепископ находился в Италии, в Бюрон пришла информация, что обвинения выдвинуты против него лично. По утверждению Келлера, эта информация была получена от нунция Орсениго, который посоветовал, чтобы Волсер некоторое время не возвращался в Германию. После прошедшего в аббатстве обсуждения этого вопроса, в котором Келлер принял самое активное участие, было решено направить Келлера в Италию, чтобы предупредить архиепископа о подозрениях в его адрес. Архиепископ решил дождаться рекомендации синьората (так назывался совет аббатства). По возвращении Келлера в Бюрон состоялось заседание совета и было принято решение рекомендовать архиепископу не возвращаться в Германию, а остаться пока в Швейцарии и вернуться тогда, когда для этого сложится более подходящая обстановка. Одновременно в ходе этих событий Келлер был назначен настоятелем аббатства, официально став там вторым человеком, а фактически – руководителем, в связи с отсутствием архиепископа.

В то же время бенедиктинский архиепископ Фиделис фон Штотзинген поставил под сомнение искренность и честность намерений Келлера и попросил Мюллера проверить факты, касавшиеся Волсера. Мюллер отправился в Берлин, где выяснил у ведшего это дело прокурора, которого он знал лично, что сам Волсер не находился под подозрением. В конечном итоге Келлер испытал на себе «розги» церковной дисциплины. Вместо того чтобы стать хозяином аббатства в Бюроне, как он того добивался, Келлер, по настоянию архиепископа, был лишен звания настоятеля аббатства, удален из аббатства и в качестве дисциплинарного взыскания сослан в бенедиктинское аббатство, располагавшееся на горе Сион в Палестине^[77].

Однако ссылка в церковное «захолустье» отнюдь не охладила пыла и страсти Келлера к интригам. Вскоре он, по слухам, свел дружбу с великим муфтием Иерусалима, считавшимся одним из величайших интриганов и заговорщиков того времени. Этот контакт Келлера, реальный или вымышленный, немедленно привлек к нему внимание разведслужб^[78].

Именно этот фактор повлиял, очевидно, на то, что по возвращении в Бюрон Келлер вскоре стал работать на таких влиятельных и состоятельных хозяев, как абвер, направлявший его деятельность через свое управление в Штутгарте, а также СД во главе с Гейдрихом^[79].

Что касается работы на абвер, то Келлер сумел получить на это письменное разрешение со стороны нового архиепископа аббатства в Бюроне Бенедикта Бауэра, который сменил сложившего с себя полномочия Волсера в декабре 1938 года. Именно Бауэр, проигнорировав предостережения относительно Келлера, высказанные ему Августином Майером, стал привлекать Келлера, по словам Майера, к той части деятельности аббатства, которая носила конфиденциальный характер, в результате чего Келлер впервые «познакомился» с СД и вошел в контакт с ее представителями. Выполнял эти конфиденциальные поручения Келлер весьма успешно; в частности, ему удалось добиться содействия СД в том, чтобы аббатство не было подвергнуто слишком суровому наказанию за нарушение правил валютных операций. Ему также удалось добиться поистине небывалого успеха, когда благодаря его стараниям были освобождены из–под ареста несколько братьев бюронского аббатства. В аббатстве его деятельность вызвала восхищение; однако за его пределами возникали вопросы: а за какие такие выдающиеся услуги СД идет ему навстречу? Однако Келлер, относясь с пониманием к подобным подозрениям, утверждал, что он не оказывал никаких услуг шефу управления СД в Штутгарте Штайнлю, благодаря содействию которого происходило все вышеупомянутое. Он, по его словам, стал «возвращать долг» лишь после начала работы на абвер, «направляя Штайнлю копии своих донесений»^[80].

Когда началась война, Келлер практически все свое время посвящал полномасштабной работе на военную разведку, и, хотя при этом носил церковные одежды и продолжал официально числиться в аббатстве в Бюроне, он получил возможность совершать поездки за границу. В конце 1939 года он прибыл в Швейцарию, где случайно произошла его встреча с одной из околооппозиционных фигур, обладавшей способностью навлекать на себя неприятности. Речь идет об Этшейте – том самом берлинском адвокате, который обратил внимание Канариса на личность Мюллера. Канарис послал Этшейта в Швейцарию для своего рода прощупывания почвы, а в значительной степени для того, чтобы сделать приятное своему личному другу генералу Гальдеру^[81].

Находясь в Швейцарии, Этшейт случайно встретил Келлера, которого он немного знал раньше и в целом оценивал положительно. Затем последовало дружеское застолье, во время которого было немало выпито, причем Этшейт продемонстрировал значительно меньшую стойкость к воздействию алкоголя, чем его собеседник. Будучи уверен в том, что этот священнослужитель враждебно настроен к нацизму, а также руководствуясь в значительной степени желанием завербовать его и использовать для сбора информации,

Этшейт выболтал в ходе встречи, что в Германии готовится военный заговор, возглавляемый такими генералами, как Гальдер, Хаммерштейн и Бек, целью которого является свержение Гитлера. По поручению Гальдера, сказал Этшейт, он приехал в Швейцарию, чтобы провести прощупывание почвы, а Йозеф Мюллер постоянно посещает Рим для того, чтобы подготовить почву для мирных переговоров. В конце их встречи, будучи охвачен симпатией к собеседнику и сочувствием к унылой и бесцветной жизни «бедного монаха», Этшейт дал Келлеру 100 швейцарских франков, чтобы «луч света осветил» его, судя по всему, безрадостное и тусклое существование^[82].

Счет за ужин Этшейт оплатил сам. А вот головную боль за последствия проведенной им вечеринки делить с ним, к несчастью, пришлось уже другим^[83].

Келлер первым делом решил отправиться в Рим и выяснить, что там делает Мюллер. Разговаривая с несколькими людьми, из которых он надеялся выудить информацию, Келлер говорил им, что, насколько он слышал, Мюллер ведет переговоры о мире от имени генералов–заговорщиков. К счастью для Мюллера, он прибыл в Рим практически в это же время и был предупрежден об опасности своими друзьями–бенедиктинцами в Сан–Анселмо, и в первую очередь Августином Майером.

Спешно вернувшись в Берлин, Мюллер проинформировал обо всем Канариса и Остера, которые вскоре получили серьезное подтверждение этому и из других источников. Келлер также вернулся в Германию и представил отчет своим работодателям в Штутгарте. К счастью, его первый доклад о поездке был получен в абвере. Как только Мюллер переступил порог Тирпиц–Уфер, Остер и Донаньи тут же обратились к нему с претензией, показав доклад Келлера, представленный в управление абвера в Штутгарте. Остер был явно недоволен, однако он выразил это недовольство довольно беззлобно и даже с некоторым юмором, имевшим определенный протестантский оттенок: мы рассчитывали, сказал он, что некоторые структуры могут создать вам проблемы, но никак не думали, что придется оберегать вас от католических священников.

Тучи над оппозицией начали сгущаться. Небе предупредил Мюллера о грозящей опасности; он сумел ознакомиться с докладом Келлера, направленным в СД, и даже придержать его на короткое время. Небе также сообщил, что доклад произвел столь сильное впечатление, что Келлера пригласили на личную беседу с Гейдрихом. Келлер не только рассказал внушавшему всем страх шефу СД все подробности беседы с Этшейтом, но также приукрасил свой рассказа заявлениями, что Мюллер, находясь в Риме, неоднократно посещал личные покои папы. Перемешивая правду с вымыслом, Келлер утверждал, что Мюллер является личным посланником понтифика, а также архиепископа бенедиктинского ордена и других представителей церковных структур, которых он поименно упомянул.

Ситуация складывалась явно угрожающая. Для ее прояснения Донаньи вызвал Келлера на Тирпиц–Уфер, якобы для того, чтобы прояснить, по приказу Канариса, некоторые вопросы его доклада, представленного в управление военной разведки в Штутгарте. В ходе состоявшейся беседы, как сообщил потом Донаньи Мюллеру, Келлеру было предложено рассказать о беседе с Гейдрихом, в конце которой, как выяснилось, шеф СД заявил, что теперь арест Мюллера – это вопрос нескольких дней.

Над оппозицией нависла угроза общего кризиса, могущего иметь для нее непоправимые последствия.

Как это часто бывало, в момент, когда тучи сгустились и гроза казалась неизбежной, явился ангел–хранитель, который разрядил ситуацию и спас всех от нависшей угрозы. Таким ангелом–хранителем оказался Канарис. Мюллер был очень удивлен и озадачен, когда Канарис вызвал его к себе и попросил написать короткую докладную записку о том, что, как он выяснил в Ватикане, «незадолго до начала войны» в Германии планировался военный переворот для того, чтобы предотвратить военный конфликт. Канарис попросил не упоминать имя Бека, но упомянуть Фрича, который погиб во время польской кампании, и, соответственно, подобное упоминание уже не могло нанести ему никакого ущерба. Также Канарис попросил Мюллера упомянуть в докладной и имя Рейхенау. Когда Мюллер пытался протестовать, говоря, что имя Рейхенау ни разу не было упомянуто ни в одной из бесед, Канарис ответил, чтобы тот не беспокоился по этому поводу и что у него есть свои основания просить Мюллера упомянуть имя Рейхенау в своей докладной. Встретившись с адмиралом в следующий раз, Мюллер, счастливый оттого, что по–прежнему на свободе, не смог сдержать свое любопытство и поинтересовался, что произошло с его «докладной». Канарис с удовольствием рассказал ему, что он пошел с этой докладной прямо к Гитлеру, преподнеся ее как «донесение от особо надежного агента в Ватикане». Когда фюрер, просматривая докладную, увидел в ней имя Рейхенау, он швырнул бумагу на стол и сказал: «Полная чушь». Канарис тут же пошел с этим комментарием, который был для него как боеприпас, к Гейдриху домой, благо тот жил неподалеку. «Вы только представьте себе! – сказал он Гейдриху. – Я показал фюреру крайне важное донесение моего самого надежного агента в Ватикане Йозефа Мюллера о планах военного переворота. Фюрер прочитал это донесение, а потом швырнул его на стол со словами: «Полная чушь!»^[84]

Угроза была, таким образом, отведена. Однако «челюсти Гейдриха» всего лишь на время немного разжались; в долгосрочных планах шефа СД в отношении абвера и лично Канариса ничего не изменилось: он по–прежнему подозревал сотрудников абвера в заговоре и стремился, воспользовавшись моментом, прибрать к рукам функции военной разведки. Эта опасная ситуация имела и ряд других последствий. Вероятно, в силу того, что либо Этшейт, либо Келлер, находясь в Швейцарии, в ходе контактов с другими наговорили много лишнего, или же по каким–то иным причинам, в начале 1940 года в одной из швейцарских газет появилась статья, в которой говорилось, что ряд генералов, среди которых были названы Гальдер, Витцлебен и некоторые другие, вскоре предпримут попытку свергнуть Гитлера.

Было очевидно, что следует срочно принять дополнительные меры предосторожности. В течение нескольких недель Мюллер не появлялся в Риме. Курировать связь Мюллера с мюнхенским управлением абвера было поручено руководителю Первого отдела военной разведки полковнику Пикен–броку, который вызывал меньшие подозрения у Гейдриха, нежели Остер и Донаньи. Были предприняты меры к тому, чтобы задержать Келлера в Германии, для чего ему были даны соответствующие поручения по линии управления военной разведки в Штутгарте. Однако неугомонный дух бывшего настоятеля бюронского аббатства было не так–то легко укротить. Хотя он теперь и не мог сам поехать в Рим, поскольку был вынужден заниматься полученными поручениями, он направил туда другого бенедиктинца – Дамаскаса Зёрингера. В Риме тот должен был связаться с третьим представителем бенедиктинского ордена – братом Анселем Штольцем, профессором университета в Сан–Анселмо. Вновь, как и прежде, Келлер утверждал, что цель всех этих усилий состояла лишь в выяснении того, что именно Мюллер говорил в Риме касательно Келлера. С этой целью Зёрингер должен был выйти на отца Ляйбера. Однако, если это и являлось действительной целью Зёрингера, он предпочел добиваться ее весьма окольными путями, попытавшись, ничуть не постеснявшись, выудить информацию из сестры Паскулины Лехнерт, сестры–хозяйки личных покоев папы. От нее Зёрингер надеялся получить подтверждение того, что Мюллер бывал в них, как о том писал Келлер в докладной, направленной в СД. Зёрингер вынудил свою сестру, монахиню в одном из бенедиктинских женских монастырей, расположенных в Швейцарии, написать письмо сестре Паскулине, в котором как бы между прочим поинтересоваться ходящими слухами о том, что Мюллер очень близок к папе и неоднократно посещал его личные покои. Сестра Паскулина ответила, что она не следит за тем, кто приходит к папе в гости, и ничего не может сообщить по этому поводу.

Келлер подключил и другие теневые фигуры из разведывательной сети в Риме, например Габриэля Ашера, который имел еврейские корни, жил в католическом сиротском приюте и имел связи в церковной среде, в частности с католическим епископом Швеции Эрихом Мюллером, который ранее служил в мюнхенской епархии. Для того чтобы выставить себя антинацистом, Ашер представлялся как еврейский эмигрант, вынужденный покинуть Германию. Он сумел добиться того, чтобы через Ансельма Штольца быть представленным Каасу, который, как подозревал Келлер – в силу того, что Мюллер с ним постоянно встречался, – и являлся главным каналом связи с папой. Однако Каас был предупрежден обо всем Мюллером и в любом случае не собирался становиться легкой добычей нацистских агентов^[85].

К середине зимы 1939/40 года Келлер, который благодаря своему умению убеждать сумел сплести клубок интриг и создать атмосферу недоверия к аббату Гофмейстеру в его собственном аббатстве в Меттене, в значительной степени освободился от опеки абвера, и, ослабив поводок и выскользнув из–под контроля военной разведки, стал регулярно появляться в Риме. По его словам, он совершал поездки в Рим по заданию штутгартского управления абвера для того, чтобы установить там соответствующие контакты и подготовить, таким образом, основу для будущей деятельности, однако обнаружил, что все двери в Вечном городе для него закрыты. Время от времени Мюллер и аббат Гофмейстер могли видеть Келлера в знаменитой забегаловке Бирьера^[86].

Чего Келлер не мог предположить, так это того, что содержание всех его донесений в СД будет сообщаться Небе Остеру, а тот, в свою очередь, сообщит об этом тому, кто зачастую и был главным фигурантом этих донесений, то есть Мюллеру. Неуемная активность Келлера, который подчас терял бдительность и не проявлял достаточной осторожности, в конечном итоге позволила его противникам в абвере, о которых он и не подозревал, нанести ему ответный удар. Для того чтобы произвести впечатление на собеседника, Келлер слишком часто хвастался тем, что является агентом абвера. Этим он и подставился. Канарис использовал это в качестве аргумента для того, чтобы уволить Келлера, то есть разорвать отношения с ним по линии военной разведки и, соответственно, его контакты с управлением абвера в Штутгарте. При этом Канарис настаивал перед Гейдрихом, чтобы Келлер в качестве агента СД был направлен в любое место, за исключением Рима. В конце концов была достигнута договоренность, что Келлер будет направлен в Париж, который к тому времени уже был захвачен немцами. Как говорил сам Келлер, хотя его никто официально об этом не информировал, абвер передал его СД.

В Париже, «городе тысяч огней», как его называли, Келлер слился с разношерстной массой нахлынувших туда прихлебателей, стремившихся разжиться и пожировать на нацистской оккупации^[87].