Добровольная миссия Дж. Лонсдейла Брайанса

Во всех воюющих странах миллионы людей, напуганные началом войны, лелеяли надежду на то, что ее удастся остановить, пока она полностью не развернула свой страшный потенциал и не переросла в яростную борьбу не на жизнь, а на смерть. В Англии нашелся человек, который вызвался взять на себя ответственность за осуществление этой важнейшей задачи. Еще задолго до Мюнхена Дж. Лонсдейл Брайанс почувствовал, что над Европой все более нависает угроза войны. У него было много контактов в Германии, где он провел значительную часть времени в 1938 году. Реакция как официальных правительственных кругов, так и широких общественных слоев убедила его в том, что в европейских странах существуют искренние антивоенные настроения, которые будут сохраняться и укрепляться даже в случае формального начала войны.

Вернувшись 25 августа 1939 года из поездки на Дальний Восток, Брайанс прямиком направился в английский МИД, где встретил на лестнице лорда Галифакса, спускавшегося в компании нескольких сопровождающих. Разговор состоялся прямо на одной из лестничных клеток, и английский министр иностранных дел с симпатией и благожелательностью слушал Брайанса, пока тот излагал свои идеи и соображения. Как узнал позднее Брайанс, Галифакс сделал пометку об этой беседе, отметив, что был ею «весьма впечатлен».

Несмотря на благожелательное отношение со стороны Галифакса, его более ограниченные и не обладавшие широким взглядом на вещи подчиненные не последовали его примеру, в результате чего Брайансу пришлось преодолеть ряд хитрых препон с их стороны, прежде чем он смог осуществить поездку в Италию. Программу своей поездки Брайнс определил ясно и четко: войти в контакт с антинацистскими группами. Цель состояла в том, чтобы содействовать свержению нацистского режима и заключению мира с «устойчивым и представительным правительством» Германии.

Если исходить из того, что Провидению было угодно, чтобы поездка Дж. Лонсдейла Брайанса дала положительные результаты, то именно его вмешательством можно главным образом объяснить, что по приезде в Италию Брайанс встретил Деталмо Пирцио Бироли, который с недавнего времени стал пользоваться большим доверием Хасселя, ставшего впоследствии его тестем. Именно он попросил Бироли найти человека, который мог бы передать в Лондон послание от германской оппозиции. В результате Брайанс получил в конце 1939 года написанное Бироли письмо для передачи Галифаксу. В этом письме вновь озвучивались два основных момента, волновавших оппозицию: во–первых, необходимость обязательства со стороны союзников, что они не воспользуются в военных целях внутренней обстановкой в Германии в ходе и в результате переворота; а во–вторых, необходимость подтверждения готовности с их стороны заключить «справедливый» мир с новым правительством. К письму прилагалось заявление из пяти пунктов, раскрывавшее значение требования «справедливого» мира, особенно с точки зрения территориальных вопросов.

Вернувшись в Лондон, Брайанс вновь столкнулся с проблемой, как встретиться с Галифаксом. В конце концов его усилия были вознаграждены – Галифакс тепло его встретил и обещал «полное содействие по дипломатической линии» для проведения встречи Брайанса с Хасселем в Швейцарии. Для того чтобы обеспечить прикрытие для поездки Хасселя в Швейцарию, его супруга отвезла их сына, болевшего астмой, в швейцарский город Ароза, и, таким образом, у Хасселя появился более чем убедительный повод посещать этот город. Первая встреча между Брайансом и Хасселем в Арозе состоялась 22 февраля 1940 года. Надежды, которые возлагал англичанин на личность Хасселя, на его политический вес и влияние в Германии, позволили ему сказать Галифаксу, что это наиболее подходящий кандидат на пост министра иностранных дел Германии в правительстве, которое придет к власти после свержения Гитлера. В ходе беседы с Брайаном Хассель отметил, что было бы весьма важно, точнее сказать, необходимо, чтобы из Лондона был послан какой–то официальный сигнал, который бы ослабил опасения внутри Германии, что союзники могут воспользоваться в военных целях ситуацией, которая возникнет в стране в связи с конституционным переворотом. Не менее важно и обязательство со стороны союзников немедленно вступить в переговоры о мире с новым германским правительством. Брайанс заверил, что именно это и было подтверждено Галифаксом, который отметил, что использует все свое личное влияние и возможности, чтобы оба эти условия были приняты. При этом Брайанс сказал: «То послание, которое мне было поручено вам передать, очевидно, считалось настолько секретным и конфиденциальным, что было решено не передавать его в письменном виде». Хассель положительно оценил заботу о безопасности и желание проявлять максимальную бдительность, но при этом подчеркнул, что ему необходимо получить какой–то письменный документ, подписанный лично Галифаксом, чтобы он мог показать его своим друзьям. Это было бы крайне важно для успешного осуществления планируемого переворота. Если же передать письменный документ абсолютно невозможно, то тогда следует организовать соответствующее зашифрованное сообщение по радио. Даже и это будет гораздо более действенным, чем просто устное сообщение. Хассель подчеркнул, что в заговоре принимает участие один очень влиятельный генерал и что сэр Невиль Гендерсон, являвшийся до начала войны послом Англии в Берлине, очень хорошо поймет, о ком идет речь. Затем Хассель передал Брайансу бумагу с перечислением принципов, на основе которых, по мнению оппозиции, должен был быть заключен действительно прочный мир. Брайанс стал настаивать, чтобы Хассель подписал этот документ, и Хассель, вероятно памятуя о том, что он сам настойчиво добивался от Брайанса бумаги с подписью Галифакса, подписал график своих поездок, а также передал Брайансу подписанное им краткое сопроводительное письмо.

Брайанс вернулся в Лондон с понятным чувством достигнутого успеха. Ему казалось, что цепочка контактов между сторонами выстроена и теперь остается развивать и укреплять контакты по вновь созданному каналу, делая его, таким образом, все более надежным и прочным. Однако вскоре его постигло большое разочарование. Ему сообщили в английском МИДе, что Галифакс крайне занят в связи с предстоящим визитом Саммера Уэллса и поэтому ему следует представить отчет о своей поездке постоянному заместителю Галифакса сэру Александру Кэдогану. Встреча состоялась, причем Кэдоган отнесся к Брайансу весьма радушно. Брайанс передал Кэдогану послание Хасселя Галифаксу, которое находилось в запечатанном конверте, а также и другое послание – от Пирцио Бироли. Брайанс также сказал, что Гендерсон должен знать имя генерала, которого упомянул Хассель. Кэдоган высказал мнение, что Галифакс вскоре даст ответ, причем даже предложил отправить его до Парижа дипломатической почтой, поскольку французские полицейские сейчас проверяют всех приезжающих и уезжающих чрезвычайно тщательно, буквально обшаривая карманы.

Брайанс с надеждой прождал еще неделю, рассчитывая, что ему удастся встретиться с Галифаксом лично; однако его вновь вызвал Кэдоган. На этот раз, хотя замминистра и поблагодарил Брайанса за проделанную им работу, тот понял, что «наверху» было принято решение контакты по этому каналу прекратить. Кэдоган сказал, чтобы Брайанс еще раз съездил в Рим и Арозу, «чтобы убрать все хвосты». Короче говоря, вновь созданная цепочка контактов должна была прекратить свое существование раз и навсегда. О том, насколько мало интереса проявили к информации Брайанса, свидетельствует тот факт, что год спустя Гендерсон, отвечая на вопрос Брайанса, сказал, что к нему никто не обращался, чтобы узнать имя генерала, о котором столь много говорил Хассель.

Неудивительно, что у Брайанса было ощущение, что его не просто подвели, а фактически предали, поэтому в своей книге, посвященной этим событиям, он излил всю свою горечь и разочарование на «мидовских бюрократов», которые, по его мнению, умышленно сделали все, чтобы сорвать его усилия, направленные на скорейшее заключение мира. По мнению Брайанса, эти люди в силу догматизма и неумения широко смотреть на вещи посчитали, что Хассель и его друзья являются «предателями», с которыми противно иметь дело. Неудивительно, что профессиональные дипломаты в ответ стали называть Брайанса «выскочкой», который, нарушая все правила и традиции, «влез в огород» профессиональной дипломатии, «вторгся на дипломатическую кухню».

Конечно, упомянутые факторы сыграли свою роль, но было бы упрощением сводить все только к ним, игнорируя более глубокие и серьезные обстоятельства. Причины того, почему Кэдоган дал указание Брайансу свернуть установленные им контакты, которое Брайан затем просто проигнорировал, могут быть предметом целого отдельного исследования. Существует мнение, что главная причина состоит в том, что «нечто похожее уже было передано нашими официальными представителями тем же людям на другой стороне». Другими словами, те убедительные заверения, которые просил передать для германской оппозиции Хассель, были уже переданы. С учетом успешного завершения контактов между оппозицией и Англией через Ватикан это, несомненно, верно. Однако окончательный ответ из Лондона, полученный Мюллером, был ему передан за месяц до того, как Брайанс вернулся из Арозы; поэтому, очевидно, следует искать другие причины столь резкой перемены, которую ощутил Брайанс в ходе второй встречи с Кэдоганом.

Это было вызвано переплетением целого ряда факторов. К раздражению от действий «профана, сующего нос не в свои дела» добавился еще и аргумент о том, что дело фактически уже сделано, причем сделано профессионально по надежным, серьезным, проверенным и традиционным каналам. Также многое говорит за то, что отношение Англии к Германии в целом становилось все более и более жестким, что было отмечено и в ходе контактов через Ватикан в январе 1940 года. Настрой в Лондоне иметь дело с германской оппозицией все более и более ослабевал, поскольку проходили недели и месяцы, а никаким переворотом, о котором столь много говорили представители оппозиции, даже и не пахло. Англичане пока еще готовы были просто ждать; но они явно не собирались ломиться в дверь, которую в самый решающий момент никто им открывать и не собирался. Также, вероятно, они считали психологически опасным усыплять и расслаблять себя надеждами на легкий и скорый мир, когда жизнь требовала готовиться к суровым испытаниям настоящей войны.

Вторая и последняя встреча Брайанса и Хасселя состоялась в Арозе 15 апреля 1940 года. И хотя свидетельства обоих об этой встрече существенно отличаются друг от друга как по части ее содержания, так и по части расставляемых во время обсуждения акцентов, но они очень хорошо дополняют друг друга. Брайанс сообщил Хасселю, что, хотя Галифакс и одобрил указанные в послании Хасселя принципы, он не имел возможности передать письменное подтверждение на этот счет, поскольку уже сделал нечто подобное «неделю тому назад» по другому каналу^[108].

Хассель ответил, что этот «другой канал» ему известен. «Однако это не то, что нам нужно», – сказал он. Хассель, безусловно, был в курсе, что за десять дней до этого разговора Браухич усомнился в какой–либо ценности переданного через отца Ляйбера послания, поскольку оно не было никем подписано. Брайанс, судя по всему, почувствовал облегчение, узнав, что Хасселю известно «о другом канале». Он признался Хасселю, что сразу сказал себе, что тот должен наверняка знать об этом канале, поскольку речь шла о действительно серьезном канале передачи исключительно важной информации. Хассель поинтересовался, не изменилась ли позиция англичан в связи с вторжением Гитлера в Скандинавию.

Брайанс подтвердил, что позиция Галифакса в принципе не изменилась. Однако в целом Хассель почувствовал, что в официальном Лондоне уже не надеются добиться мира путем смены режима в Германии.

Из свидетельств Хасселя видно, что Брайанс не был готов выполнить указания Кэдогана «сжечь все мосты» и «замести все следы». Он явно не хотел разочаровывать оппозицию и по–прежнему надеялся, что в будущем появится возможность возобновить контакты, когда для этого сложится более подходящая обстановка.