Православные и протестантские культуры

Во многом экстенсивность — интенсивность объясняется типом религии. Например, православие, которое проповедует смирение и отказ от активного преобразования действительности, обещая вознаграждение в загробной жизни, лежит в основе экстенсивной культуры. Напротив, идеалом протестантизма является активная деятельность, вознаграждаемая в течение жизни.

М.Вебер в работе «Протестанская этика и дух капитализма», изучая статистические данные о профессиональном составе населения в Бадене, обратил внимание на непроционально большое число протестантов среди богатых. Ядром духа капитализма является представление о профессиональном долге. Главная норма протестантизма'— рациональное хозяйствование, ориентированное на увеличение производительности и умножение капитала. Б.Франклин так описывает идеал Америки: «кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумножение своего капитала как самоцель». Протестантская норма «зарабатывание денег – мой долг, в этом – моя добродетель и источник моей гордости и уважения ко мне со стороны сограждан» отличается от нормы «я буду зарабатывать деньги, и все равно, что думают об этом другие». Это признание «от Бога» и максимально усердное исполнение этой роли – священный долг. Рациональная организация собственного дела – это спасение собственной души. Поэтому надо считать деньги, надо беречь их, надо всеми средствами приумножать капитал, ибо это угодно Господу. Капиталист угоден Богу не потому, что он богат и может отдохнуть, вкусить мирских плодов. Он угоден потому, что не может позволить себе этого, т.к. выполняет священный долг приумножения капитала, отказывая себе во всем. Характерной чертой протестантской морали, которую M Beбер назвал мирским аскетизмом, является невозможности отдыха, высокая интенсивность исполнения трудового долга за счет отказа от земных радостей.

Тема 3: Взаимосвязь языка, мышления и культуры

Каждая культура имеет свою языковую систему, с помощью которой ее носители имеют возможность общаться друг с другом.

Язык не существует вне культуры. Это один из важнейших компонентов культуры, форма мышления, которая сама в свою очередь является реальным бытием языка. По словам К.Леви-Строса, язык – это специфический способ существования культуры, фактор формирования культурных кодов.

Вместе с тем взаимодействие языка и культуры нужно исследовать крайне осторожно, помня, что это разные семиотические системы. Справедливости ради нужно сказать, что, будучи семиотическими системами, они имеют много общего: 1) культура, равно как и язык, - этоформы сознания, отображающие мировоззрение человека; 2) культура и язык существуют в диалоге между собой; 3) субъект культуры и языка — это всегда индивид или социум/личность или общество; 4) нормативность — общая для языка и культуры черта; 5) историзм -- одно из сущностных свойств культуры и языка: 6) языку и культуре присуща антиномия «динамика — статика».

Язык включен в культуру, так как «тело» знака (означающее) является культурным предметом, в форме которого опредмечена языковая и коммуникативная способность человека, значение знака — это также культурное образование, которое возникает только в человеческой деятельности. Также и культура включена в язык, поскольку вся она

смоделирована в тексте.

Во всех языках есть как универсальные (этические) и специфические (эмические) элементы.

Язык – это символьная система, подчиняющаяся фонетическим, грамматическим и семантическим правилам, обеспечивающим функционирование языка как системы. Фонетические правила определяют то, как звуки языка группируются в слова. Грамматические правила определяют то, как слова объединяются в предложении. Семантические правила определяют отношения между словами и обозначаемыми ими понятиями. Значение передается посредством слов, являющихся языковыми символами. Символы - единицы значения, отличающиеся конвенциональностью (в основе лежит социальный договор) и произвольностью. Так слово «кот» соотносится с определенным животным класса млекопитающих, нашим домашним питомцем. Это слово произвольное. Отношения между означаемым и означающим можно наглядно представить при помощи треугольника значения Огдена-Ричардса. Произносимое слово (кот) - символ, мысль о ней - это образ кошки в нашем сознании, денотат (референт) – реальная живая кошка. Линия между символом (словом) и референтом пунктирна, так как символ и референт напрямую не связаны, иначе как в нашем мозгу - в наших мыслях. Это вызывает определенные проблемы, когда референт абстрактен, как например, в случае со словами «свобода», «семья», «красота». Значения создаются людьми, а не словами. То, что я представляю, когда слышу слово «кот» может не совпадать с вашим представлением. Наши ожидания и чувства по поводу референта могут расходиться. Так, для человека, которого покусала собака, все собаки будут восприниматься как враждебные существа. Для того же, у кого дома живет домашний питомец, все собаки дружелюбные. Когда эти двое обсуждают собак, то используют один и тот же символ, то их восприятие животного разнится. Если они не будут учитывать этот факт при коммуникации, то это приведет к непониманию. В данном случае можно говорить о прагматическом (коннотативном) значении слова. Дополнительная трудность возникает в условиях межкультурной коммуникации. Например, в Китае кошки и собаки не являются домашними животными, и ваш упрек в жестокости врядли достигнет своей цели.

Прагматические правила определяют также то, как интерпретировать значение высказываний. Вступая в коммуникацию, мы преследуем определенные цели. Эти цели (намерения) называются речевыми актами. Соответствующие прагматические правила помогают нам распознавать, понимать и, в свою очередь, порождать речевые акты. В этой связи особо важен контекст. Произнесите фразу «Мне это нравится» одобрительно, саркастически, с угрозой. Реализация всех этих значений возможна в определенном контексте. Проиллюстрируем действие прагматических правил на стратегиях вежливости в межкультурном формате.

СТРАТЕГИИ ВЕЖЛИВОСТИ

Две знакомых китаянки.

1 - Мы собираемся в Новый Орлеан в эти выходные.

2 - Как славно! Мы бы не прочь, чтобы вы поехали с нами. Насколько вы туда едете?

1 - На три дня. (Вот здорово, надеюсь, что она подвезет меня в аэропорт).

2 - (Возможно, она хочет, чтобы я подвезла ее). Вас подвезти в аэропорт? Я бы могла.

1-О, нет, зачем создавать проблемы. Не хочу беспокоить Вас по пустякам. Я знаю, что вы очень заняты. (Было бы замечательно, если бы она меня подвезла!).

2 - Ну, что вы, какие вопросы. У меня ничего нет срочного. Ну, как можно Вас не подвезти. (Позвоню-ка я лучше Хану и скажу, что не смогу с ним встретиться. Надеюсь, он не обидится.)

1 - Мне так неловко просить Вас об этом. (Великолепно, меня подвезут в аэропорт.)

2 - Оставьте. Мне это совсем несложно. Рада буду помочь. (Надеюсь, что не опоздаю на запланированную встречу.)

 

Две знакомые англичанки

1 - Мы собираемся в Новый Орлеан на эти выходные.

2 - Как славно! Мы бы не прочь, чтобы вы поехали с нами. Насколько вы туда едете? (Если она хочет, чтобы ее подвезли, то она, конечно же, попросит.)

1 - На три дня. О, между прочим, нам надо в аэропорт. Вы не смогли бы нас подвезти?

2 - (Хорошо, я надеялась, что она нас не попросит). Конечно. Когда Вам надо?

1 - в 10.30 утра в субботу. Вас это устроит? (Надеюсь, что время ее устроит!) 2 2 - Конечно, нет проблем. Рада помочь. Как хорошо, что Вам уезжать утром, потому что днем я бы не смогла.

 

Две знакомые, китаянка и англичанка

Китаянка - Мы собираемся в Новый Орлеан на эти выходные.

Англичанка - Как славно! Мы бы не прочь, чтобы вы поехали с нами. Насколько вы туда едете?

Китаянка - На три дня. (Надеюсь, что она предложит подвезти меня в аэропорт)

Англичанка - (Если ей надо, чтобы ее подвезли, то она попросит меня об этом). Звучит замечательно! Хорошо Вам провести время!

Китаянка - (О, если бы она хотела бы меня подвезти, то предложила бы мне. Думаю, что мне придется найти другой способ добраться до аэропорта). Спасибо. Увидимся, когда вернусь.

Англичанка - Великолепно! Хорошо провести Вам время! (Рада, что она поняла. Я действительно занята и действительно не хотела бы тратить время на то, чтобы мчаться в аэропорт.)

 

Культурная и социальная среда, в которой проходит становление человека, играет значительную роль в способе восприятия им окружающей действительности. Влияние культурной составляющей восприятия можно видеть особенно отчетливо, когда мы общаемся с людьми, принадлежащими к другим культурам. Значительное количество жестов, звуков и типов поведения интерпретируется носителями различных культур не однозначно. Например, ваш немецкий приятель подарил; вам на день рождения восемь прекрасных роз. Понятно, что восемь или десять значения уже не имеет. Важно лишь то, что число роз четное. Вы понимаете, что ваш приятель может и не знать, что приносить на похороны. Но в соответствии с вашей культурной интерпретацией, у вас возникло неприятное чувство. Этот простой пример служит хорошей иллюстрацией того, что культурная принадлежность человека определяет интерпретацию им того или иного факта. То есть, когда при восприятии какого-.либо элемента реальности добавляется компонент культуры, то его объективная интерпретация становится еще более проблематичной.

В свое время ученые задались вопросом: действительно ли люди одной языковой культуры видят мир иначе, чей другой? В результате наблюдений и исследований этого вопроса сложились две точки зрения: номиналистская и релятивистская.

Номиналистская позиция предполагает, что восприятие человеком окружающего мира осуществляется без помощи языка, на котором мы говорим. Язык является просто внешней «формой мысли». Поэтому в ходе мыслительной деятельности в сознании всех людей формируются одинаковые образы реальности, которые могут быть выражены различными путями на разных языках. Другими словами, любая мысль может быть выражена на любом языке несмотря на то, что в одних языках для ее выражения потребуется больше, а в других — меньше слов; Разные языки не означают того, что у людей разные перцептуальные миры, а мыслительные процессы различаются. Одна из попыток ответить на вопрос о влиянии отдельных сфер культуры на функционирование языка оформилась в функциональную стилистику Пражской школы в современную социолингвистику.

Релятивистская позиция предполагает, что язык, на котором мы говорим, особенно структура этого языка, определяет особенности мышления, восприятие реальности, стереотипы поведения и т.д.

Первые попытки описания взаимосвязи языка и культуры усматривают в трудах В. Гумбольдта, признавшего социальный характер языка (продукт длительного социального употребления). Язык всегда развивается в обществе, и человек понимает себя постольку, поскольку опытом установлено, что его слова понятны также и другим.

Язык представляет собой не столько готовый продукт (Ergon), сколько деятельность (Energeia). Язык постоянно порождается в процессе его использования. Это положение не отменяет возможности описывать язык как систему знаков; необходимо, однако, помнить, что такое описание будет заведомо неполным, оно не в состоянии объяснить ряд значимых свойств естественного языка, например языковые изменения.

С первым положением связана идея единства языка и мышления. Говорящий строит свое высказывание, не столько облекая готовую мысль в языковую форму, сколько выстраивая мысль с помощью языка. Воспринимая это сообщение, слушающий не «распаковывает» чужие мысли, а, говоря современным языком, активизирует соответствующие концептуальные структуры в своем сознании. Причем эти концептуальные структуры никогда не могут быть тождественны концептуальным структурам отправителя информации.

Из положения о единстве языка и мышления естественным образом вытекает положение об активной роли конкретных языков в формировании модели мира, или «языкового мировидения» (sprachliche Weltansicht), как называл его Гумбольдт. Если язык изначально принимает участие в зарождении мысли, мысль не может быть свободна от соответствующего языкового выражения. Поскольку каждый язык концептуализирует мир своим неповторимым образом, мысли, сформулированные на разных языках, не могут быть полностью тождественными. Различные модели мира, зафиксированные в конкретных языках, – это не столько разные сущности, сколько различные способы и пути, на которых осуществляется «превращение мира в мысли». Представляется, что именно в этом смысле следует интерпретировать знаменитое высказывание Гумбольдта: «Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное».

Положения о единстве языка и мышления и об активной роли языка в процессе «превращения мира в мысли» непосредственно связаны с понятием внутренней формы языка (innere Sprachform). Внутренняя форма языка понималась им как противопоставляемая внешней, звуковой форме концептуально-структурная модель, лежащая в основе грамматики данного языка и организации его лексико-семантической системы. Именно внутренняя форма делает каждый язык уникальным в том смысле, что значимыми являются не столько различия в акустическо-графическом облике языковых выражений, сколько различия в их глубинном устройстве, т.е. в грамматическом строе каждого языка и зафиксированной в нем модели мира.

Гумбольдт делает вывод о том. что наше отношение к предметам и явлениям реальной действительности обусловливается языком. Язык, образованный из понятий и представлений некоторой части человечества, определяет отношение человека к реальной действительности и его поведение. Таким образом, язык у Гумбольдта - это деятельность, преобразующая мир в собственность духа.

Эти положения легли в основу теории Э.Сепира-Б.Л.Уорфа, согласно которой язык упорядочивает поток впечатлений действительности. Согласно гипотезе лингвистической относительности Э.Сепира-Б.Л.Уорфа, люди видят мир по-разному – сквозь призму своего родного языка; реальный мир существует постольку, поскольку он отражается в языке. Таким образом, каждый язык отражает действительность присущим только ему способом и, следовательно, языки различаются своими «языковыми картинами мира». «Мы расчленяем мир, организуем его в понятия, распределяем значения так, а не иначе, в основном потому, что мы участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного языкового коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка». Б.Л.Сепир проводит мысль о том, что не многообразная действительность выражается в мышлении людей одинаковыми логическими категориями, а различные языковые формы членят действительность, что приводит к становлению разных форм и норм мышления.

В статье «Отношение норм поведения и мышления к языку» Б.Л.Уорф сравнивает грамматические модели в языке хопи и «среднеевропейским стандартом» (европейскими языками SAE). В SAE не проводят различия между числами, составленными из реально существующих предметами и числами «самоисчисляемыми». Такое выражение как «ten days” (десять дней) в хопи не употребляется. Эквивалентом его служит выражение, указывающее на процесс счета. «They stayed ten days” (они пробыли десять дней) превращается в «они прожили до одиннадцатого» или «они уехали после десятого дня». Таким образом, понятие времени «продолжительность времени» рассматривается как соотношение между двумя событиями, одно из которых произошло раньше другого. Трехвременная система глагола в SAE оказывает влияние на все наши представления о времени. В языке хопи глаголы не имеют времен, вместо них употребляются формы утверждения, видовые формы и формы, связывающие предложения (наклонения). Формы утверждения, например, обозначают, что говорящий (не субъект) сообщает о событии (это соответствует настоящему и прошедшему в SAE), или что он предполагает, что событие произойдет (это соответствует прошедшему в SAE), или что он утверждает объективную истину (это соответствует «объективному» настоящему в SAE).

Убедительными аргументами в пользу лингвистической гипотезы относительности являются также терминологические вариации в восприятии цветов в разных культурах. Гипотеза Б.Сепира—Э.Л.Уорфа показывает, что представители англоязычных культур и индейцы навахо воспринимают цвета по-разному. Индейцы навахо используют одно слово для синего и зеленого, два слова для двух оттенков черного, одно слово для красного. То есть восприятие цвета является культурно обусловленной характеристикой. Причем, различие культур в восприятии цвета проходит в двух плоскостях: во-первых, культуры; различаются как по количеству цветов, имеющих свои названия, так и по степени точности различия оттенков одного и того же цвета в данной культуре.

Каждая культура устанавливает определенный спектр, в котором находятся границы, отделяющие одно название от другого. Например, голубому цвету в русской культуре соответствует светло-синий в немецкой; и т.д. Во-вторых, значение, которое придается цвету, также существенно меняется от одной культуры, к другой. В одной культуре красный цвет будет означать любовь, черный — печаль, белый — невинность и т.д. Для представителей: другой культуры тем же самым цветам дается другая интерпретация. Например, красный во многих культурах ассоциируется,сопасностью или гибелью.

В русском языке для обозначения ближайших родственников одного с говорящим поколения используются два разных слова в зависимости от пола родственника – брат и сестра. В японском языке этот фрагмент системы терминов родства предполагает более дробное членение: обязательным является указание на относительный возраст родственника; иначе говоря, вместо двух слов со значением 'брат' и 'сестра' используется четыре: ani 'старший брат', ane 'старшая сестра', otooto 'младший брат', imooto 'младшая сестра'. Кроме того, в японском языке имеется также слово с собирательным значением kyoodai 'брат или сестра', 'братья и/или сестры', обозначающее ближайшего родственника (родственников) одного с говорящим поколения вне зависимости от пола и возраста (подобные обобщающие названия встречаются и в европейских языках, например, английское sibling 'брат или сестра'). Можно говорить о том, что способ концептуализации мира, которым пользуется носитель японского языка, предполагает более дробную понятийную классификацию по сравнению со способом концептуализации, который задан русским языком.

По мнению Э. Холла, парадокс культуры заключается в том, что язык — это система понятий, наиболее часто используемая для описания культуры, которая плохо адаптирована для этой трудной задачи. Человек должен постоянно оглядываться на ограничения, которые накладывает на него язык. Для того, чтобы понять другую культуру и принять ее на глубинном уровне, необходимо пережить ее, врастив нее, а не читать или рассуждать о ней. Поэтому наша интерпретация самых простых и очевидных вещей является обязательно культурно окрашенной.

Таким образом, можно сделать вывод, что язык, на котором мы общаемся, влияет, но не определяет наш взгляд на мир. Специфические особенности национального языка, в которых зафиксирован общественно-исторический опыт определенной общности людей, создает не какую-то неповторимую картину мира, а лишь специфическую окраску этого мира.

Между языком и реальным миром стоит человек, носитель языка и культуры. Именно он воспринимает и осознает мир посредством органов чувств, создает на этой основе представления о мире. Они в свою очередь рационально осмысливаются в понятиях, суждениях и умозаключениях. Таким образом, между реальным миром и языком стоит мышление.

Слово отражает не сам предмет или явление окружающего мира, а то, как человек видит его, через призму той картину мира, которая существует в его сознании и которая детерминирована его культурой. Ведь сознание каждого человека формируется как под воздействием его индивидуального опыта, так и в результате инкультурации. Окружающий мир человека можно представить в трех формах:

· реальный мир;

· культурная (понятийная) картина мира;

· языковая картина мира.

Реальный мир – это объективная действительность, существующая независимо от человека, мир, окружающий его.

Культурная (понятийная) картина мира – отражение реального мира через призму понятий, сформированных в процессе познания мира человеком на основе как коллективного, так и индивидуального опыта.

Языковая картина мира отражает реальность через культурную картину мира. Язык организует восприятие мира его носителями. Эта картина мира тесно связана с культурной картиной мира, находится в непрерывном взаимодействии с ней и восходит к реальному миру, окружающему человека.

Путь от реального мира к понятию и выражению этого понятия в слове различен у разных народов. Это связано с различными природными, климатическими условиями, а также с разным социальным окружением. По этой причине у каждого народа своя история, своя культурная и языковая картины мира.

Культурная картина мира богаче, чем языковая. Но именно в языке реализуется, вербализуется культурная картина мира.

Национальная специфика в лексико-фразеологической сочетаемости. Проблема безэквивалентной лексики.

Понятийная картина мира у разных людей может иметь существенные отличия, например у представителей разных эпох, разных социальных, возрастных групп, разных областей знания. Люди, говорящие на разных языках, могут иметь схожую картину мира, а люди, говорящие на одном языке, - разные. В понятийной картине мира взаимодействует общечеловеческое, национальное и личностное.

Специфика социальных отношений, оценки событий и явлений окружающего мира находят знаковое выражение в национальном языке и принимают участие в формировании языковой картины мира. Например, при выражении скептического отношения в русском используется выражение когда рак на горе свистнет, в английском – когда свиньи полетят, в киргизском – когда хвост ишака коснется земли.

Очевидно, что основную культурную нагрузку несет лексика: слова и словосочетания. Из них складывается языковая картина мира, определяющая восприятие мира носителями данного языка. Особенно наглядно этот аспект представлен устойчивыми выражениями, фразеологизмами, идиомами, пословицами, поговорками.

Природа фразеологизмов тесно связана с фоновыми знаниями носителя языка, с культурно-историческими традициями народа, говорящего на данном языке. Языковой картине мира, создаваемой ФЕ (фразеологическими единицами), свойственна пейоративность и антропоцентричность. Значение целого ряда базовых слов и ФЕ сформировалась с учетом ориентации на человека – голова колонны, горлышко бутылки, ножка стола, прибрать к рукам, палец о палец не ударить, на каждом шагу. Такие номинативные единицы отражают быт и нравы людей, их отношение к миру и друг другу.

В языке отражена наивная картина мира, складывающаяся как ответ на практические потребности человека. Наивная картина мира отличается прагматичностью. Знания данного типа могут сильно отличаться от представлений традиционной науки. Наивная картина мира, в котором преобладает предметный способ восприятия, имеет интерпретирующий характер.

Внешнее сходство зрительного образа нередко лежит в основе бытовой классификации. Например, в русских идиомах: по уши влюбиться, сыт по горло, с головой ушел в работу.

Общность выполняемой функции может объединять объекты в одну группу, например, общность функции рта и глаз при выражении удивления обозначается при помощи идиом раскрыть рот, таращить глаза. Различие функций разграничивает даже очень близкие в научной классификации объекты. Сравните встать на ноги и встать на колени. Часто наблюдаемые эмпирические свойства объектов, например, способность руки хватать, держать отражаются в определенных культурных сценариях и идиомах держать в своих руках, с руками оторвать, с пустыми руками.

1. Коллокационные, или лексико-фразеологические, ограничения, регулирующие пользование языком. Это значит, что каждое слово каждого языка имеет свой, присущий только данному языку круг или резерв сочетаемости. Иными словами, оно «дружит» и сочетается с ними словами и «не дружит» и, соответственно, не сочетается с друга ми. Почему победу можно только одержать, а поражение — потерпела почему роль по-русски можно играть, значение— иметь, а выводы и комплименты— делать? Почему английский глагол to pay, означающий 'платить' полагается сочетать с такими несочетаемыми, с точки зрения русского языка, словами, как attention [внимание], visit [визит| compliments [комплименты]? Почему русские сочетания высокая трава, крепкий чай, сильный дождь по-английски звучат как «длинная трава» (long grass), «сильный чай» (strong tea), «тяжелый дождь» (heavy rain)? Ответ один: у каждого слова своя лексико-фразеологическая сочетаемость, или валентность. Она национальна (а не универсальна) в том смысле, что присуща только данному конкретному слову в данном конкретном языке. Специфика эта становится очевидной только при сопоставлении языков, подобно тому как родная культура выявляется при столкновении с чужой. Поэтому носители языка не видят этих главных для изучающего иностранный язык трудностей: им и в голову не приходит, что в каком-то языке чай может быть сильным, а комплименты платят.

Лексическая сочетаемость подрывает основы перевода. Двуязычные словари подтверждают это явление. Перевод слов с помощью словаря, который дает «эквиваленты» их значений в другом языке, запутывает учащихся, провоцируя их на употребление иностранных словвпривычных контекстах родного (в издательстве «Русский язык» такого рода ошибки называли когда-то international furniture — именно так с помощью русско-английского словаря перевел на английский язык старательный ученик русское выражение международная обстановка). Эти контексты совпадают очень редко. Возьмем, например, простейшее (в смысле распространенности) слово книга и его эквивалент — слово book. В англо-русских словарях это слово приводится в наиболее регулярно воспроизводимых сочетаниях. Лишь одно из них переводится словом книга.

a book on/about birds — книга о жизни птиц,

a reference book — справочник,

a ration book — карточки, to do the books — вести счета,t о be in smb's good/bad books— быть на хорошем/плохом счету, I can read her like a book— я вижу ее насквозь, we must stick to go by the book— надо действовать по правилам. На уровне словосочетаний эти различия еще разительнее.

Другой трудностью, еще более скрытой, чем тайны и непредсказуемость лексико-фразеологической сочетаемости, является конфликт (между культурными представлениями разных народов о тех предметах и явлениях реальности, которые обозначены «эквивалентными» словами этих языков. Эти культурные представления обычно определяют появление различных стилистических коннотаций у слов разных языков.

Так, даже обозначение зеленого цвета, такого «общечеловеческого» (понятия, вызывает большие сомнения в плане его абсолютного лексического соответствия, поскольку наличие определенных метафорических и стилистических коннотаций не может не влиять на значение слова, а эти коннотаций различны в разных языках. Зеленые глаза по-русски звучит поэтично, романтично, наводит на мысль о колдовских, русалочьих глазах. Английское же словосочетание green eyes является метафорическим обозначением зависти и содержит явные негативные коннотации. Отрицательные ассоциации, вызываемые green eyes, — это«вина» Шекспира, назвавшего в трагедии «Отелло» зависть, ревность {jealousy} зеленоглазым чудовищем — о green-eyed monster.

Еще пример: русское словосочетание черная кошка обозначает, каки английское black cat, одно и то же домашнее животное — кошку, одного и того же цвета — черного. Однако в русской культуре, согласна традиции, примете, поверью, черная кошка приносит несчастье, неудачу, а поэтому словосочетание имеет отрицательные коннотации. Вспомните песню: Жил да был черный кот за углом, И его ненавидел весь дом... Говорят, не повезет, Если черный кот дорогу перейдет. В английской же культуре черные кошки — признак удачи, неожиданного счастья, и на открытках с надписью «Good Luck» сидят, к удивлению русских, именно черные кошки.

Тот слой лексики, который объединяет «эквивалентные» слова, представляет гораздо большие трудности при изучении иностранного языка, чем безэквивалентная или не полностью эквивалентная часть словаря. Дело в том, что кажущаяся понятийная эквивалентность, а вернее эквивалентность реальности, вводит в заблуждение учащегося, и он может употреблять слово, не учитывая особенности языкового функционирования данного слова в чужой речи, его лексико-фразеологическую сочетаемость и лингвостилистические коннотации. Иначе говорят в тех, казалось бы, простейших случаях, когда слова разных языков включают в себя одинаковое количество понятийного материала, отражают один и тот же кусочек действительности, реальное речеупотребление их может быть различным, так как оно определяется различным языковым мышлением и различным речевым функционированием.

Итак, языковая эквивалентность — это миф, который рассыпается, если принять во внимание такие факторы, как объем семантики, лексическая сочетаемость, стилистические коннотации. Гораздо меньше внимания получил культурологический аспект эквивалентности слов разных языков. Слово как единица языка соотносится с неким предметом или явлением реального мира (значение слова). Однако не только эти предметы или явления могут быть совершенно различными в разных культурах (дом эскимоса, китайца, кир­гиза и англичанина — это очень разные дома). Важно, что различными будут и культурные понятия об этих предметах и явлениях, поскольку последние живут и функционируют в разных —иных — мирах и культурах. За языковой эквивалентностью лежит понятийная эквивалентность, эквивалентность культурных представлений.

Сопоставление русского и английского языков с учетом социокультурного компонента вскрывает глубины различий между тем, что стоит за словами этих языков. Возьмем для исследования самые простые слова, обозначающие предметы и явления, которые существуют у всех народов и во всех культурах. Конкретный стол, который стоит в вашей комнате, это «кусочек реальности». Когда мы называем этот предмет окружающего нас мира, в нашем мышлении есть определенное понятие стола, некое представление о столе, которое обобщено в определениях толковых словарей, например, русских:

стол— предмет мебели в виде широкой горизонтальной доски на высоких опорах, ножках. Обедать за столом. Письменный стол. Овальный:тол. Сесть за стол. Встать из-за стола. Ст ол — предмет домашней мебели, представляющий собою широкую поверхность из досок (деревянных, мраморных и др.), укрепленных на одной или нескольких ножках, и служащий для того, чтобы ставить или |класть что-нибудь на него. Круглый стол. Письменный стол. Обеденный стол. Ломберный стол. Кухонный стол. Туалетный стол.

В разных культурах понятие об этом предмете, обозначаемом в разных языках разными словами как разными звуковыми комплексами| (стол, der Tisch, a table, la table), но «эквивалентными по значению», будет разным. Это особенно очевидно при сопоставлении резко отличающихся друг от друга культур. Например, в Туркмении стол представлен просто куском клеенки или скатерти на полу, и только для европейских гостей» в качестве демонстрации особого уважения могут внести и поставить стол в нашем понимании. Но речь даже и не идет о таких явных культурных различиях. В близкородственных европейских культурах различие между тем, что стоит за, казалось бы, несомненно эквивалентными словами разных языков, становится вполне наглядным из одного любопытного откровения известной русской киноактрисы Елены Сафоновой, поселившейся в Париже с мужем-швейцарцем:

Дело не только в чужом языке. Дело в том, что, когда я говорю на любом языке слово стол, я вижу перед собой круглый деревянный стол на четырех ногах с чайными чашками. А когда французы говорят стол, они видят стол стеклянный, на одной ножке, но с цветочками. И винить их бессмысленно, они с таким же успехом могут обвинить в этом меня. Они не хуже, они просто другие.

Это несколько наивное, но тонкое и точное наблюдение ярко иллюстрирует отношения между предметом, понятием и словом. Эти отно­шения можно обобщить следующим образом: между реальным предметом и словом, обозначающим этот предмет, стоит понятие, обусловленное культурой и видением мира данного речевого коллектива. «Разные языки — это отнюдь не различные обозначения одной и той же вещи, а различные видения ее... Языки — это иероглифы, в которые человек заключает мир и свое воображение».

Русское слово бабушка и английское grandmother — вообще термины (термины родства), обозначающие мать родителей. Однако что общего русская бабушка имеет с английской grandmother? Это совершенно разные образы, они по-разному выглядят, различно одеваются, у них совершенно разные функции в семье, разное поведение, разный образ жизни. Русское слово babushka — одно из не слишком многочисленных заимствований в английском языке, обозначающее головной платок, косынку («a head scarft ied under the chin, worn by Russian peasant women» [головной платок, завязываемый под подбородком, наподобие того, как носят русские крестьянки]). Русская бабушка, как правило, занята в новом статусе еще больше, чем раньше: она растит внуков, ведет хозяйство, дает родителям возможность работать, зарабатывать деньги. Англоязычная grandmother уходит на «заслуженный отдых»: путешествует, ярко одевается, старается наверстать упущенное в плане развлечений, приятного времяпрепровождения.

 

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: