 |
Твоя колдунья. Последний тест
|
|
|
|
Твоя колдунья
Последний тест
Небо вздымалось гигантской колонной. Ее основание призрачно утопало в море света, а вершина была дымчато‑ черной. Едва угадывались звезды.
Он шел мимо аквариумов‑ витрин, сквозь скопище людей, спешащих, фланирующих, топчущихся на месте, пробивая в толпе брешь. Когда‑ то, вырвавшись из спазматических объятий города, он целый день мчался, куда глаза глядят, лишь бы подальше от кишащей людьми бетонной пустыни. Заночевал в мотеле. Рухнул на койку, обессиленный, не раздеваясь. Казалось, не пройдет и секунды, как сон, вязкий, глухой, засосет в мертвую зыбь беспамятства.
«Спасен, свободен…» – мелькнула блаженная мысль. Кружилась голова, звенело в ушах, словно под водяным прессом, сознание ускользало… И вдруг взрыв, вспышка, крик: мобиль несется в людскую гущу… Нужно отчаянно выкручивать руль, чтобы объехать, не задавить…
Снова бездна и тот же закольцованный бред. Под утро подумал: схожу с ума. И решил: будь, что будет! Мобиль помчался в сон, давя и расшвыривая колесами аморфную массу…
Проснувшись, понял, что так и не обрел свободы, что навсегда прикован к городу – не вырваться, не убежать.
…Сейчас он двигался, как в том страшном бреду, не сворачивая и не сторонясь: его окружали призраки. Призраки‑ дома, призраки‑ манекены в витринах, призраки‑ люди. Ничего вещественного, кроме него самого. Это была дань ностальгии, жажде города, того города, от которого он мечтал избавиться навсегда…
* * *
– Вы преступник, Лэнк, – сказал Мартин. – Очень жаль, но это так.
– Какое же преступление я совершил?
– Пока никакого. Но совершите. Обязательно совершите, если не принять меры. В старину сказали бы, что это у вас на роду написано.
|
|
|
– Чушь!
– Отнюдь. Мы проанализировали десять прогностических вариантов, и в каждом из них – убийство!
– Где доказательства, что я совершу его в действительности?
– Их нет, – пожал плечами Мартин. – Да мы и не обязаны предъявлять доказательства. У вас устаревшие представления о правосудии. Поймите, Лэнк, математическое моделирование дает возможность с высокой степенью вероятности предвидеть будущее. Вам предложили ряд тестов. Их результаты вместе с вашими генными тензорами, футуралами, паркограммами ввели в компьютер и задали десять типовых эвристических программ, от экстремальной до асимптотической. И всякий раз компьютер ставил один и тот же диагноз: «Убийца! »
– Но разве можно карать за несовершенное преступление? – с отчаянием воскликнул Лэнк.
– Мы никого не караем, – ответил Мартин. – Наша задача не наказывать, а защищать. И мы обязаны защитить человечество от вас, Лэнк.
– Что же со мной будет?
– Землю можно сравнить с кораблем, а живущих на ней – с экипажем. В давние времена, обнаружив у матроса признаки проказы, его, дабы спасти других…
– Бросали за борт?
– Нет, высаживали на необитаемый остров.
– Неужели моя… болезнь неизлечима?
– Медицина не всесильна, – жестко проговорил Мартин. – Готовьтесь, Лэнк, вам предстоит космическое плавание. И на одной из необитаемых планет…
– Я не выдержу… – простонал Лэнк. – Сойду с ума от одиночества. Это самая жестокая казнь, которую можно придумать. Уж лучше…
– Не унижайтесь, бесполезно!
– Вы палач, мне это ясно и без компьютера!
– Возьмите себя в руки. Вас снабдят всем необходимым. Человечество великодушно и, раз уж так случилось, пойдет на любые затраты, чтобы оправдать…
– Свое собственное преступление по отношению ко мне?
– Не кощунствуйте, Лэнк! – закричал Мартин. – Черт возьми, вы по‑ прежнему принадлежите к человечеству. Изгнанный, еще не вычеркнут из списков. У вас будет все, чего достигло общество, – сокровища науки, культуры, искусства. Распорядитесь ими разумно, и одиночество не окажется вам в тягость!
|
|
|
– А если я не соглашусь?
– Вашего согласия никто не спрашивает!
* * *
И вот Лэнк идет по призрачному городу – островку Земли, отделенному от нее тысячей парсеков. Он может не только идти, но и бежать до изнеможения, не покидая при этом замкнутого пространства радиусом около десяти метров – столько ему отведено для жизни. Правда, пространственная сфера способна трансформироваться – по его воле становиться то безмерным клокочущим океаном, то заповедными джунглями, то старинным парком с купинами тонко пахнущих роз, но чаще всего – безликим в своей громадности городом.
Искусственный, напоминающий мираж, хотя и вполне правдоподобный, мир всецело принадлежит ему. Лэнк – всемогущий бог этого мира и останется богом до самой смерти. И тогда мир тоже исчезнет. А пока Лэнк может обрушивать молнии, вызывать стихийные бедствия или же созидать по библейским или собственным рецептам все, что вздумается. И он трудится в поте лица, творя и разрушая, разрушая и творя…
Лэнк сознавал, что все это лишь беспрестанная, лихорадочная смена декораций, попытка уйти – на сей раз от самого себя, своего прошлого, воспоминаний… Он мог, но не хотел имитировать то конкретное, с чем был связан на Земле. Убедить себя в реальности иллюзий, в вещественности образов, создаваемых в мозгу электроникой, было нетрудно. Однако это значило бы сломиться, капитулировать, признать правоту тех, кто приговорил его к одиночеству, самому стать призраком, фантомом. Лэнк презирал это подобие наркотика, пусть безвредное, даже благодатное, но дурманящее почище давно забытых героина или марихуаны…
Именно поэтому он не выходил за рамки лубка, гротеска, оперной условности, предпочитая кажущейся реальности театральные подмостки. Так актер во время спектакля не утрачивает своего человеческого «я» и, даже перевоплощаясь, остается самим собой, со своей собственной изжогой или головной болью, которые не оставишь в гардеробной вместе с ненужным реквизитом…
|
|
|
Но в мире, пыль которого Лэнк отряхнул от ног своих, было нечто не поддающееся забвению – женщина. Неразделенная любовь, странная, романтическая, даже нелепая, подходящая скорее пятнадцатилетнему подростку, чем зрелому человеку. О ней не догадывался никто. Неудивительно, что в память компьютера, синтезирующего иллюзорный мир, не вложили информативного комплекса женщины. Зато в памяти самого Лэнка все, связанное с ней, саднило нестихающей болью. И дороже этой боли у него ничего не было.
Оставаясь один на один с собой, он воспроизводил в мыслях ее жесты, позы, движения. Звучал глубокий грудной голос, только вот нежные слова предназначались, увы, не ему и лишь обжигали душу. Карие глаза лучились улыбкой, которая тоже была обращена к другому…
Однажды, изменив прежнему решению не воскрешать прошлое, Лэнк попытался перенести любимую в мир иллюзий, но она словно не желала стать фантомом. Лэнк был не властен над нею, как и в прошлом, когда она во плоти и крови проходила мимо, не удостоив взглядом. То, что раз за разом синтезировал компьютер, представляло набор бездарных карикатур, издевательских пародий. Выпестованное памятью отражалось в кривом зеркале…
Это был сизифов труд. В обычных обстоятельствах Лэнк отчаялся бы, отступил. Теперь же у него не оставалось выбора. И он с маниакальным упорством и терпением профессионального реставратора очищал синтезируемый образ от фальшивых черт.
Шли дни, месяцы. Со статикой удалось справиться. В памяти компьютера хранились уже тысячи голограмм. Тысячи ракурсов, каждый точно кадр мультипликации. Оставалось свести их воедино, подключить динамику, наделить интеллектом, эмоциями, то есть сотворить Личность.
Лэнк чувствовал себя Пигмалионом, пытающимся вдохнуть жизнь в свое создание – Галатею. И все же был потрясен, когда та мучительно знакомым движением поправила прядь, изучающе взглянула на него. Обрела ли она плоть, либо он сам сделался фантомом? Лэнку было все равно: больше не существовало ни реального мира в зазвездной дали, ни иллюзорного мира, творимого компьютером.
|
|
|
* * *
«Господи, хорошо‑ то как! » – благодарно подумал Лэнк. От полноты чувств ему показалось, будто он произнес эти слова вслух, даже прокричал так, что звук голоса достиг раскинувшегося в трехстах метрах моря и оно откликнулось. Но море безмолвствовало и лишь загадочно переливалось бликами. На противоположном берегу бухты проступали горы с тусклыми одинокими светлячками. Подножие подчеркивала желтая строчка огней, а на поверхности воды застыли прозрачные золотые суда.
Тишину приближавшейся ночи нарушал полифонический хор лягушек. Лэнк с удовольствием слушал их земное пение. Лягушки облюбовали прибрежное озерцо, в которое впадал ручей. Его обступили разномастные деревья, образуя маленький оазис, словно перенесенный на побережье из сказочной пустыни…
– Как хорошо! – повторил Лэнк.
Он сидел в шезлонге на увитой диким виноградом лоджии и любовался бухтой.
– Вот и миновал этот прекрасный день… – с теплой грустью сказал себе Лэнк. – Но ведь не последний же! А если бы и последний… Главное, что сегодня я счастлив. И здоров. И молод. И жизнь мне улыбнулась…
Из комнаты временами доносился голос Галатеи. Она занималась чем‑ то своим, женским и мурлыкала песенку, то умолкая, то начиная заново. Так поет человек наедине с собой. Сейчас каждый из них принадлежал себе, но это не имело ничего общего с одиночеством, а тем более с отчуждением. Между ними существовала почти телепатическая связь. Они могли сидеть рядом, держась за руки, и молчать. Легкое подрагивание ладони, едва уловимое пожатие, тепло родного тела, биение пульса были для них как бы позывными счастья.
«Оказывается, для счастья нужно совсем мало и вместе с тем очень много, – рассуждал Лэнк. – Некоторые смолоду безошибочно выбирают маяки, ведущие в гавань успеха. И достигают ее заслуженно, по праву. А счастья в ней нет. При расчете курса ошиблись на самую малость и разминулись со счастьем. Меня же занесло ураганом на обломок скалы, но именно здесь я нашел свое счастье – Галатею…»
– Как хорошо… – в третий раз за этот вечер проговорил Лэнк. И вдруг ощутил приближение беды…
* * *
– Родной мой, – сказала Галатея однажды, – со мной творится неладное. Я кажусь себе вымышленной, не существующей в действительности. У меня нет прошлого… Раньше я не задумывалась над этим. Но так ведь не бывает… Не должно быть!
– У меня тоже нет прошлого, – возразил Лэнк. – Зато есть ты. Я люблю тебя. Мне хорошо с тобой.
Она покачала головой.
– Мне тоже. Но нельзя жить одной любовью. Есть же еще что‑ то в мире?
|
|
|
Галатея больше не донимала Лэнка вопросами, видимо поняв, что не получит ответа. Силилась найти его сама и не могла…
«Что ей сказать? – мучился Лэнк. – Как объяснить? О ее подлинной жизни ничего не известно. Она была безымянной богиней. Я боялся заговорить с нею. Следил украдкой, простаивал под окнами… Посчастливилось воспроизвести ее облик. А остальное? Фантазия компьютера? Гениальная фантазия! Ведь сущность Галатеи совершенно иная – лучше, чище и беззащитнее. А я‑ то хорош: копировал внешность и больше ни о чем не думал. Даже не позаботился дать Галатее прошлое…»
Лэнк хотел исправить ошибку, но оказался никудышным богом: Галатея уже не принадлежала иллюзорному миру. И тогда он рассказал ей все…
Нет ничего страшнее, чем наблюдать неотвратимое угасание любимого человека, сознавая, что ты бессилен… Все возможное и невозможное сделано. Компьютер работал на пределе, но тщетно… «Ряды не сходятся, задача неразрешима». И теперь эта беспомощная груда микрокристаллов, изощренно формализованный сверхмозг лишь искушает: «Начнем все заново, создадим другую Галатею! » Другой не будет, она единственная. Попытаться повторить ее – значит предать.
Лэнк впервые с беспощадной ясностью понял, что любит вовсе не гордячку, приводившую его в смятение на Земле, а совершенно иную женщину, лишь по недоразумению принявшую чужой облик. Он создал Галатею? Нет, это она преобразила его, возвысила до своего душевного величия!
«Неужели Мартин был прав, неужели это предопределено? – в леденящей тоске думал Лэнк. – Десять эвристических программ и приговор авансом: «Убийца! » «Поймите, математическое моделирование позволяет предвидеть будущее…» И вот будущее стало настоящим. Я – убийца, убийца своего счастья! »
Грохот ракетного двигателя вывел его из оцепенения. Взламывая скорлупу иллюзорного мира, неподалеку, в клубах реликтовой пыли, толстым пластом покрывавшей безжизненную планету, опускался космический корабль.
На мгновение Лэнк испытал радость. Но тотчас накатилась новая волна холода. Поздно!
– Поздравляю, дружище! – крикнул запыхавшийся Мартин. – Я так спешил к вам, что, кажется, поставил новый рекорд скорости. Видите ли, последний тест неожиданно дал великолепный результат. Это было жестокое испытание, не спорю. Но какой же вы молодчина… Теперь все позади, вас реабилитировали полностью. Собирайтесь!
Лэнк пристально посмотрел ему в глаза, и Мартин, вздрогнув, отвел взгляд.
– Я остаюсь здесь, – сказал Лэнк спокойно. – Убийце не место среди людей.
|
|
|
