Март 2008 года: преемник, «овощ» или третий срок?

 

Путин заходит в ресторан, заказывает мясо и на вопрос официанта о гарнире и овощах, оглядев соратников, заключает: «А овощи тоже будут мясо».

Анекдот лета – осени 2005 года 

 

 

Неизбежность утраты легитимности

 

Власть как субстанция наиболее уязвима, подвержена внешним воздействиям и даже перехвату в момент ее передачи, какой бы законной, неоспоримой и легитимной не являлась бы эта передача. Недаром даже в самых демократических странах именно процедура передачи власти, при всей ее условности и символичности, является одной из наиболее охраняемых государственных церемоний. Недаром и в нашей стране именно при передаче власти традиционно вспыхивали мятежи, распространялись слухи о «подмене» царя и появлялись разного рода самозванцы, порою даже успешные.

Напомним, что все эти колоссальные проблемы возникали при передаче власти даже в стране, в которой легитимность власти была практически абсолютной и определялась почти божественным статусом монарха и самодержавия как общественного института. В сегодняшней же России ситуация представляется значительно более сложной и напряженной.

В самом деле: легитимность власти может опираться либо на свободное волеизъявление народных масс, доказательное для них самих, либо на их неявно выраженное, но опять-таки безусловно очевидное для них приятие ими данной власти. Как правило, данное приятие имеет весьма серьезную, хотя отнюдь не обязательно осознаваемую (и даже, как правило, не осознаваемую подавляющим большинством населения) в явной форме содержательную основу – согласие общества с глобальным проектом его развития и самоосознания, носителем, символом и ключевым инструментом осуществления которого является (или умеет себя представлять) соответствующая власть. Согласие с этим проектом как основа легитимности власти может быть традицией или привычкой, но наличие самого осуществляемого глобального проекта представляется категорически необходимым условием устойчивой легитимности власти.

Как это ни парадоксально, люди, большинство которых, взятое по отдельности, готово неограниченно долго «по привычке» терпеть постылую жену, в совокупности оказываются не способны из тех же соображений терпеть бесконечно более далеких от них руководителей своих стран. Возможно, это связано с подспудным сознанием значительно большей значимости вторых даже для их собственной частной жизни.

Легитимность, основанная на прямом и явном волеизъявлении населения, является демократической, а порождаемая подразумеваемым, неявно проявляемым и, как правило, оказываемым заранее, «авансируемым» доверием этого же населения, – авторитарной.

Не вызывает сомнения, что вне зависимости от того, считать ли режим Путина демократическим или авторитарным, он испытывает глубочайшие и, по всей видимости, неизлечимые проблемы как с демократической, так и с авторитарной составляющими легитимности.

Действительно: последовательное искоренение, а затем и дискредитация в глазах общественного мнения уже не только сути, но и фасада демократии в лице соответствующих институтов окончательно и бесповоротно лишает путинский режим всякой надежды на демократическую легитимность. Обрушившись всей своей силой на демократическую основу собственной власти, он совершил своего рода самокастрацию, оставив себе в будущем возможность уповать лишь на авторитарные механизмы и институты.

Однако авторитарные механизмы – и в этом одновременно заключается как один из одновременно зловещих и ироничных парадоксов современной истории, так и источник внутренней силы демократического устройства – предъявляют к правящим режимам качественно более высокие требования. Ведь относительное несовершенство, чтобы не сказать – примитивность авторитарных механизмов, вынуждает представителей государства собственным умом, энергией и организованностью восполнять отсутствие или слабость инструментов непосредственного восприятия и учета общественных интересов.

Современная правящая бюрократия – и в этом нет никаких сомнений, – последовательно создав авторитарный режим, никоим образом не соответствует объективным требованиям, предъявляемым им к ней самой. Она напоминает недоросля, купившего на случайно свалившиеся ему на голову «нефтяные» деньги мощный роскошный автомобиль, но не удосужившегося ознакомиться не только с правилами дорожного движения, но и с азами управления машиной.

Уже одна ее органическая неспособность не то что породить сколь угодно хилый общенациональный проект, но даже и осознать саму необходимость этого проекта (а не его симулякров) полностью исключает все ее надежды на приобретение, пусть даже в сколь угодно отдаленном будущем, авторитарной легитимности.

Таким образом, ни демократическая, ни авторитарная легитимность, несмотря на все успехи в надувании различного рода рейтингов, оказываются в принципе недоступными для путинского режима.

А значит, всякая, пусть даже жестко контролируемая административными и политическими инструментами, процедура передачи власти представляет для него смертельную опасность, которую в принципе невозможно избежать.

Именно поэтому, кстати, столь оголтелую ненависть возбудило у правящей бюрократии создание группой безобидных либералов, не способных договориться даже между собой, вполне невинного и беззубого «Комитета-2008». Ведь напоминание о неизбежности передачи власти в 2008 году (пусть даже и передачи самим себе) лишь для скользящего по поверхности явлений либерала является простой и безобидной констатацией бесспорной календарной истины. Для представителя же режима, особенно ощущающего, а то и понимающего его суть (а таких, как это ни парадоксально, немало), простое перечитывание календаря звучит страшным и едва ли не мистическим напоминанием о неизбежности политической гибели. Те же, кто по непониманию или геройству рискует напоминать власти очевидное, становится естественным объектом и жертвой ее гнева, ярость и разрушительность которого лишь усиливается по мере роста понимания его исторического бессилия.

Насколько можно понять, Путин и его окружение с нарастающей ясностью ощущают холодное дыхание весны 2008 года уже с начала 2005 года. Как бы ни устал лично президент от интриг, страха и груза ответственности, он вряд ли способен отказаться от связанного со своим статусом уровня потребления, в том числе (а с учетом общего уровня жизни представителей силовой олигархии, к которой он, по-видимому, принадлежит – в первую очередь) и символического.

К наиболее важным элементам последнего следует отнести в первую очередь не почести, оказываемые ему внутри страны, но участие во встречах «большой восьмерки» и обсуждение на равных (или якобы на равных) интересующих его вопросов с признанными лидерами мира. Главной же компонентой этого символического потребления представляется ни с чем не сравнимое, непередаваемое ощущение непосредственной личной причастности к решениям и процессам, определяющим судьбу всего человечества.

Правящая бюрократия, по всей видимости, не может и помыслить о том, чтобы выпустить из рук власть, однако развитые страны, и в первую очередь США, как представляется, весьма жестко обозначили свою позицию: Конституция не должна переписываться под текущие нужды президента Путина и его окружения, и он не может в нарушение (или в изменение) ее остаться у власти на третий срок.

В то же время острая объективная потребность в безопасности российских ядерных объектов и надежной работе экспортноориентированной части нефтегазового комплекса объективно вынуждает Запад стремиться к обеспечению стабильности в России. [48]

Неприятие открытого попрания демократических процедур и самой законности (какой стало бы сохранение Путина у власти после двух президентских сроков) в сочетании со стремлением к стабильности в России объективно толкают США к поддержке (а возможно, и совместному проведению) операции «Преемник-2». Ведь по-настоящему свободные конкурентные выборы невозможны при нынешней правящей в нашей стране бюрократии и в силу этого могут привести к непредсказуемому развитию событий, что противоречит заинтересованности развитых стран во внутрироссийской стабильности.

При этом практически не вызывает сомнений, что политический наследник Путина должен быть «своим» не только для него, но и для Запада, – раз уж Россия пока еще не доведена до состояния, когда ее президентом (по аналогии с некоторыми прибалтийскими странами, Афганистаном или Ираком) может быть с соблюдением демократических формальностей назначен эмигрант в третьем поколении или выехавший из Советского Союза 30 лет назад владелец закусочной в Нью-Йорке.

 

Провал операции «Преемник»?

 

По ряду косвенных признаков можно с высокой степенью вероятности предположить, что в качестве преемника американцы в конце апреля – начале мая 2005 года предложили Путину заведомо неприемлемого для того Касьянова. Причины острой «любви» президента к второму по качеству (после Примакова) премьеру пореформенной России могут быть самыми различными – от зависти к представительной внешности и внутренней психологической гармонии до органической неспособности простить Касьянову его грубого и внезапного увольнения, – но при всей неопределенности своих причин они не способны вызывать ни малейшего сомнения.

По всей видимости, подготовка уголовного дела против Касьянова (а возможно, и нескольких уголовных дел сразу – на случай, если «дачное дело» не напугает его и не вынудит отказаться от активного участия в политической жизни) началась немедленно после того, как правящая бюрократия России получила соответствующие предложения представителей развитых стран.

Насколько можно судить, сразу же после этого и по крайней мере до начала осени приемлемой для Путина и его окружения кандидатурой на пост преемника стал Д. Козак – представитель группы либеральных фундаменталистов, что в принципе делало его теоретически приемлемым для Запада, но при этом (как «питерский юрист») весьма близкий к Путину человек.

К сожалению, профессиональные качества этого представителя правящей бюрократии, по распространенной точке зрения, вполне соответствуют доминирующему в современной России представлению о ее членах. Благодаря этому перспектива его превращения в реального руководителя страны заставляла буквально трепетать от ужаса за ее судьбы даже специалистов, весьма критически настроенных по отношению к Путину и поначалу поддерживавших идеи, выдвигаемые и рекламируемые Козаком.

Насколько можно понять, «главный президентский юрист» практически равнодушен к практике применения инициируемых им и разрабатываемых под его руководством законов. Складывается ощущение, что он вообще не видит практику правоприменения как самостоятельную сферу деятельности людей, отличную от конструирования и написания законов, и даже, более того, не подозревает о существовании этой сферы.

Именно эта потрясающая всякого правоведа особенность, граничащая с обыденной для современной правящей бюрократией безграмотностью, вероятно, и превращает его деятельность в цепь «достижений», более всего напоминающих профессиональные катастрофы.

В самом деле, первая же связанная с именем Козака реформа – судебная – не только поставила суды, по сути дела, под контроль исполнительной власти, но и, насколько можно понять, окончательно дискредитировала их в глазах общества, похоронив последние надежды последнего на превращение судов в независимый, беспристрастный и правовой инструмент разрешения конфликтов. [49]

Второе масштабное детище этого «эффективного менеджера» путинской «бригады» – административная реформа – обернулась продолжающимся уже более полутора лет параличом правительства, погруженным во внутренние склоки, институционально обусловленные именно проведенными преобразованиями. [50] Поистине, если бы кто-то хотел искусственно сконструировать в российском государстве управленческий кризис, он не смог бы придумать ничего более разрушительного.

Наконец, мало кто помнит, что закон о людоедской монетизации льгот, доказавшей миллионам россиян объективную враждебность им правящей путинской бюркратии и кардинально изменившей их отношение к сложившемуся политическому режиму, на самом деле был всего лишь законом о «разграничении полномочий между уровнями власти». Да, монетизация была творением заслуженно проклятых народом России Зурабова, Кудрина и Грефа, но ее основные принципы и механизмы были сформированы, насколько можно понять, именно Козаком. По всей видимости, он из органически присущего ему стремления к порядку возжаждал максимально упростить и формализовать сложившийся во многом несовершенный, но все-таки живой и функционировавший общественный организм, распределявший обязанности и деньги между федеральными, региональными и местными властями.

Излишне напоминать, что последствия этого вполне оправданного самого по себе и весьма своевременного желания оказались просто чудовищными – как для населения и государственной бюрократии, так и для страны в целом.

Однако монетизацию льгот может затмить также подготовленная под прямым руководством Козака реформа местного самоуправления, способная полностью дезорганизовать основу повседневной жизни России – систему местных властей – и погрузить нашу страну в хаос. О степени неподготовленности этой реформы ярче всего свидетельствует данное регионам в последний момент беспрецедентное (особенно для путинской «вертикали») разрешение осуществлять ее не одновременно, с первоначально установленной для всей страны даты 1 января 2006 года, а «по мере готовности» в течение последующих трех лет.

На Северном Кавказе, представителем президента в котором Козак стал за несколько месяцев до монетизации, он не проводил никаких широко разрекламированных реформ (за исключением разве что выборов в чеченский парламент, идеология которых, насколько можно понять, была проработана помимо него). Однако именно при нем коррупция в северокавказских республиках разрослась до уровня, непосредственно угрожающего социально-политическим и религиозным взрывом в регионе, а через него – стабильности всей страны. Просочившаяся в СМИ (а возможно, осознанно переданная им для заблаговременной подготовки снятия с себя ответственности) аналитическая записка аппарата Козака о критическом положении в Дагестане свидетельствует не только о результате некоторых объективных процессов, но и о неспособности самого полномочного представителя президента по Северному Кавказу противостоять разрушительным тенденциям. В конце концов, предшествовавшие полпреды президента, при всей неоднозначности своих репутаций, справлялись с задачей поддержания стабильности за пределами Чечни и не позволяли событиям выйти из-под федерального контроля.

Впрочем, несмотря на все изложенные недостатки, на фоне остальных членов президентской «бригады» Козак представляется подлинным не только административным и юридическим, но и интеллектуальным титаном. По всей видимости, он импонирует Путину жесткостью, организованностью и упорством. Его направление сразу после Бесланской трагедии на вновь ставший «трехпогибельным» Кавказ, по всей вероятности, было ссылкой лишь частично, [51] а в значительной степени выводило его из-под удара бесконечных кремлевских интриг и сохраняло для будущего как своего рода президентский резерв.

В рамках «проекта Козак» функцию «официального» преемника, аккумулирующего и отвлекающего общественное и внутриэлитное недовольство и критику, своего рода «ложной цели» должен был, похоже, выполнять С. Иванов (который, естественно, не мог избежать соблазна заведомо тщетной надежды со временем превратиться из прикрытия в реального, основного преемника). Предполагалось, насколько можно понять, что Козак сменит Фрадкова за год-полтора до выборов и затем будет либо открыто и недвусмысленно поддержан Путиным (а также всесокрушающей мощью направляемого им административного ресурса), либо вообще назначен им и. о. президента на всю предвыборную кампанию и героически победит какого-либо оппозиционера (например, Рогозина), превращенного к тому времени в символ вселенского зла, каким в 1996 году был сделан Зюганов.

Понятно, что замена Касьянова на Козака, произведенная, насколько можно понять, в начале мая 2005 года, требовала согласия американцев, – а у путинской «бригады», как известно, имеются большие и вряд ли поддающиеся излечению проблемы с дипломатией, тем более с международной.

В результате, по ряду имеющихся оценок, вести переговоры с американцами было поручено Чубайсу как имеющему наилучшие (из всех российских деятелей, готовых сотрудничать с нынешней правящей бюрократией) отношения с ними. Было учтено, что его контакты особенно тесны с демократами, которые, как считают горе-аналитики из нынешнего российского руководства, придут к власти в 2008 году и с которыми тогда придется иметь дело следующему президенту России. (Правда, за прошедшие годы он завязал прочные связи, хотя и более низкого уровня, и с рядом представителей республиканцев. )

Это очень кстати (с учетом вызванной реформой электроэнергетики катастрофы в Центральной России) сделало Чубайса неуязвимым перед любой внутренней критикой и, более того, вновь превратило его в ключевую политическую фигуру. Он снова замелькал на центральных каналах с еще более наглыми, чем прежде, заявлениями, но, главное, в силу особенностей своего характера просто не мог не использовать изменение своего положения для достижения собственных целей. Как мы увидим, именно это, по всей вероятности, и разрушило в зародыше всю неплохо выстроенную и достаточно технологичную операцию по продвижению на президентский пост Д. Козака.

Похоже, именно Чубайс и его представители имели удовольствие обратить внимание американского истеблишмента на то, что виновные в безобразиях, творящихся в путинской России (а среди них и война в Чечне, и дело Ходорковского, и искоренение демократических процедур, и подрыв экономики в условиях баснословной внешней конъюнктуры), должны быть названы и наказаны. В то же время, пока Путин следует в кильватере американской политики, является добросовестным партнером США и обладает властью в России, он в принципе не может быть «назначен виноватым».

Стоит ли удивляться тому, что, по всей видимости, именно в ходе общения с представителями Чубайса в качестве «крайних» американцы осознали политических врагов самого Чубайса и либералов в целом – силовых олигархов? Вероятно, в качестве главной мишени, традиционного и остро необходимого для политтехнологических кампаний «символа зла» был избран наиболее слабый и при этом умудрившийся в наибольшей степени замараться в скандалах последнего времени силовой олигарх – И. Сечин. Однако и остальные, ощущая общность своего образа действия, также не могли не почувствовать себя под ударом.

Если эти рассуждения верны, либеральные фундаменталисты во главе с Чубайсом готовились брать власть, «зачищая силовиков» примерно по тем же схемам, которые использовал Чубайс в 1996 году, когда выбросил из Кремля группу Коржакова – Барсукова – Сосковца (в этом аспекте нашумевшее в свое время покушение на Чубайса – не говоря уже об усердно распускавшемся слухе о якобы сорванном втором покушении на него – весьма напоминает «самострел», сделанный, чтобы обвинить в покушении противостоящую группу).

При этом положение либеральных фундаменталистов было качественно лучше, чем в 1996 году. В самом деле: в 2005 году они контролируют не только СМИ и гражданскую часть правительства, как тогда, но и Центробанк, а также относительно самостоятельную демократическую (в том числе молодежную) оппозицию, которой в 1996 году попросту еще не было. Противостоящие им силовые олигархи выглядят бледной пародией на ельцинских силовиков (при всей недееспособности последних) и возбуждают не только ненависть, но и презрение даже собственных подчиненных. Да и арбитр конфликта – президент – несравнимо слабее в личностном отношении и значительно легче поддается внешнему влиянию (не будем забывать, что Б. Ельцин не утрачивал самостоятельности и способности к самостоятельному принятию решений даже в худшем своем состоянии).

При анализе ситуации в конце мая 2005 года практически не возникало сомнений в том, что Путин в критической ситуации (которую, скорее всего, сумел бы сконструировать для него Чубайс) сделал бы, как и Ельцин, однозначный и окончательный выбор в пользу либерального крыла. В самом деле: такой союз означает для него поддержку Запада, а значит, сохранение репутации, статуса и привычного уровня потребления (в том числе символического).

Союз с либеральными фундаменталистами означает для российского президента и большую личную свободу в политике, так как опора на Запад в целом делает его мало зависимым от конкретных представителей последнего в России.

В случае отказа от союза с либеральными фундаменталистами и выбора в качестве своей главной опоры силовой олигархии президент России неминуемо и весьма серьезно ссорится с Западом. Прежде всего, это создает дискомфортность его повседневного существования – вплоть до постоянного страха физического уничтожения в результате террористического акта или утраты власти в результате осуществления государственного переворота.

Весьма важно и то, что такой президент с неизбежностью попадает в зависимость от силовой олигархии. Эта зависимость жестче и полнее, чем зависимость от Запада, так как силовые олигархи значительно ближе расположены и практически не имеют не связанных с президентом России интересов, на которые они могли бы отвлекаться. Кроме того, она неприятна и с психологической точки зрения: силовые олигархи в массе своей куда менее цивилизованны и воспитаны, чем либеральные фундаменталисты, и не обладают присущим тем западным лоском.

Таким образом, ситуация казалась вполне прозрачной: силовые олигархи были практически приговорены, а либеральные фундаменталисты должны были восторжествовать. Подвели их, насколько можно понять, самонадеянность, закостеневшая в последние годы вера в собственную непогрешимость и мстительность, выразившиеся в открытой демонстрации стремления свести счеты со своими оппонентами до решения главной задачи – перехвата и концентрации в своих руках всей полноты политической власти в стране.

Либеральные фундаменталисты, по всей вероятности, просто не подумали о том, что успешное копирование схемы десятилетней давности, да еще в длительной перспективе (до президентских выборов еще почти 3 года), да еще в условиях очевидности ситуации, в том числе и для будущих побежденных, в принципе маловероятно.

Не подумали они и о том, что демонстративно приступить к практически публичному процессу «назначения виноватых» до привода к власти «своего президента» – значило пробудить силовых олигархов от беспробудной дележки собственности и финансовых потоков, до смерти напугать их, активизировать их и сплотить общим страхом против себя. В результате силовые олигархи, даже несмотря на действительно серьезные трудности с адекватным восприятием действительности, встревожились и осознали, что приговорены и практически не имеют шансов на выживание в нормальной политической борьбе.

Это осознание отнюдь не означало их исторической обреченности, – даже наоборот: «кто предупрежден, тот вооружен». Это осознание лишь с высокой вероятностью перевело предстоящую нам политическую борьбу в заведомо ненормальное с точки зрения традиционной политической теории русло.

Ослепленные призраком своего величия, либеральные фундаменталисты не подумали, по всей вероятности, и о том, что их нескрываемые планы создали весьма серьезные угрозы не только для силовой олигархии, но и для ответственной оппозиции, попросту не существовавшей в России 10 лет назад. В самом деле: одобрение американцами, а в их лице и всем Западом кандидатуры Козака и его последующее превращение в президента страны поставило бы крест на идее общего либерально-социально-патриотического фронта и проведения антифеодальной революции. Причина проста – либеральная компонента этого движения пришла бы к власти самостоятельно, в одиночку, при поддержке президента и Запада, и при этом в лице наименее адекватной своей части (либеральных фундаменталистов).

Будучи органически неспособной к управлению, эта часть либералов все равно довела бы страну до системного кризиса, однако в этом кризисе власть досталась бы уже не широкой и в значительной степени цивилизованной (за счет демократически настроенных либералов) коалиции, но лево-патриотическим силам, молодежи и националистам разного рода, которые зачастую просто неграмотны и пытаются восполнить агрессией дефицит не только знаний и умений, но и общей культуры. В этой конфигурации Россия имела бы существенно меньше шансов на модернизацию и больше – на распад. Осознание этого факта, насколько можно понять, привело значительную часть ответственной оппозиции к не менее активному, энергичному и глубокому (а с учетом ее реальных возможностей – и эффективному), чем демонстрируемому силовой олигархией, противодействию «проекту Козак».

В результате уже к концу лета 2005 года этот проект, насколько можно понять, провалился: вполне рутинными аппаратными методами Козака, похоже, просто «не выпустили» с горящего под ногами («мозг администрации» президента Путина Сурков употребил даже термин «подземный пожар») Северного Кавказа. Более того: именно он, насколько можно понять, заранее назначен виноватым за все возможные в этом регионе в обозримом будущем трагедии и теракты, которые по тем или иным причинам будут официально признаны не победами (как это имело место, например, в Нальчике), но поражениями или хотя бы частичными неудачами.

Есть основания полагать, что свой кирпичик на чашу весов в самый последний момент положил тишайший Фрадков, тем самым окончательно склонив их на сторону силовой олигархии. По всей видимости, ему отнюдь не улыбалась уготованная ему либеральными фундаменталистами судьба простой ступеньки в восхождении Козака к президентскому креслу. В результате он, дождавшись неустойчивого равновесия, в условиях которого даже его слабые аппаратные и тем более политические возможности могли сыграть решающую роль, воспользовался ими без колебаний и промедлений.

Невидимый миру крах «проекта Козак» был не просто личной неудачей провинциального аппаратчика. Длительное и эффективное «выравнивание политического пространства», проведенное президентом Путиным и его окружением, обеспечило не только видимое, но и практически гарантированное отсутствие каких-либо реальных потенциальных преемников Путина. В его собственной «бригаде» лучшим, вне всякого сомнения, был и остается Козак, а выжившие под жестким административным давлением относительно самостоятельные политики по своим качествам напоминали кусты саксаула, изувеченные острейшей жаждой и горячими ветрами пустыни.

Таким образом, провал «проекта Козак» стал тем самым и провалом «проекта преемник», обеспечивавшего правящей бюрократии иллюзорную, но все-таки надежду на стабильность при сохранении хотя бы части внешних приличий и демократических декораций. Провал этот проекта лишил руководителей страны всякой надежды завуалировать свое стремление к увековечиванию своей корыстной и, главное, разрушительной для России власти и вынудил их обнажить его со всей безобразной откровенностью.

 

«Запад стерпит»

 

Чуть ли не единственным всерьез рассматриваемым аргументом против предельно циничного в своей откровенности желания сохранить действующего президента на третий срок было, по всей вероятности, нескрываемое и категоричное неприятие его Западом, и в первую очередь руководством США.

Однако, насколько можно понять, в рамках «доктрины конструктивного изоляционизма», возобладавшей в путинской «бригаде» после «дела Ходорковского» и захвата «ЮКОСа» и сводящейся к заведомо обреченной попытке воспроизвести игнорирование Запада, характерное для брежневского Советского Союза, при качественно меньших (не только в относительном, но и абсолютном выражении) ресурсах путинской России, возобладало представление о возможности системного пренебрежения позицией Запада, который стерпит любые действия Путина внутри России, пока он будет предоставлять требуемые уступки в стратегически главных сферах контроля за российскими энергоносителями и атомными объектами, а также будет участвовать, пусть и с вынужденной непоследовательностью, в сдерживании Китая.

В краткосрочном плане такой подход представляется верным, однако уже в период до 2008 года он провоцирует Запад на занятие (причем не по конкретным корыстным, но по ценностным, цивилизационным и потому в принципе не поддающимся корректировке причинам) хотя и ускользающе неявной, но тем не менее жесткой антипутинской позиции. Эта позиция уже становится существенным фактором внутриполитической жизни России и является одной из важных причин саморазрушающего характера проекта сохранения Путина на третий срок.

Причина системного и при том долгосрочного конфликта с Западом, в который помимо своего желания ввергает сама себя правящая Россией бюрократия, заключается в специфической принципиальности западной цивилизации. В силу ряда фундаментальных причин ее лидеры исключительно спокойно относятся к выхолащиванию демократических ценностей, но категорически не способны примириться с открытым попранием значительно менее важных демократических институтов. [52]

Конфликт правящей бюрократии с Западом носит скрытый характер, его не признают и, более того, не будут признавать не только официальные лица, но и эксперты, и даже респектабельные журналисты, но он уже возник и развивается.

Помимо ценностной несовместимости, его глубинная причина заключается в том, что развитые страны даже при желании просто не в силах примириться с демонстрируемым президентом России курсом на создание принципиально не интегрируемого с ними общества (ибо западная цивилизация характерна именно приверженности «букве» демократических принципов даже при сколь угодно глубоком извращении их духа). В современной глобальной конкуренции, давно уже принявшей цивилизационный характер, всякое не интегрируемое с вами, чужеродное вам общество по вполне объективным причинам, вне зависимости не только от вашего, но и от собственного желания, скорее всего, со временем станет частью того или иного вашего цивилизационного конкурента. Поэтому допускать создание такого общества, да еще на месте традиционно находившегося с вами в рамках одной и той же цивилизации, – недопустимая, непосильная даже для американцев роскошь, представляющая собой заведомо непозволительную ошибку.

Принцип «кто не с нами – тот против нас», при всей своей исторической скомпрометированности, в условиях цивилизационной конкуренции стал значительно более актуальным, чем даже в предшествовавшее ей время противостояния двух систем.

Поэтому крах «проекта преемник», вынуждая Путина сохранить реальную власть в стране и тем самым при помощи тех или иных юридических ухищрений растоптать Конституцию (не доставшуюся по наследству от прошлой эпохи, как было в 1993 году, а созданную уже в условиях «демократии и рынка»), тем самым ввергает его, а с ним и всю правящую Россией бюрократию в жесточайший системный конфликт с Западом. Непримиримость этого конфликта, в котором у нынешнего российского политического режима нет шансов на сохранение (не из-за всесильности Запада, а из-за недееспособности самого этого режима и его нежелания исполнять свои обязанности перед собственной страной), лишь усугубляется его скрытым характером.

Неявность, непроявленность конфликта достигают такой степени, что он вообще не осознается российской бюрократией как конфликт, а это значит, что перевод его Западом в открытую фазу станет для нее роковой неожиданностью.

Конечно, развитые страны не будут «мочить в сортире» своего все более матереющего в бесплодном и корыстном авторитаризме союзника, и в этом расчет правящей бюрократии совершенно верен. Она не учитывает лишь того, что в силу ее деградации, неуклонного ослабления и снижения эффективности для ее краха через достаточно короткий промежуток времени может оказаться достаточным даже весьма слабого, малозаметного и ни в коем случае не нарушающего международных «правил приличия» воздействия.

 

Конституционные методы третьего президентства Путина

 

Нынешних «хозяев России», насколько можно понять, практически всецело занимает глубоко второстепенный, хотя, безусловно, также важный (как и вся тактика) вопрос о юридических механизмах передачи власти нынешним президентом самому себе.

Рассматриваемые проекты довольно широко рекламировались, в том числе, по-видимому, и не совсем не причастными к их разработке аналитиками, поэтому мы имеем возможность с вполне приемлемой, по всей вероятности, точностью отслеживать пытливое биение административно-политической мысли.

Прежде всего, по-видимому, возник проект избрания в 2008 году «фиктивного президента», полностью управляемого президентом Путиным и его окружением и при всей полноте власти выполняющего лишь номинальные функции. Предполагалось, что Путин займет позицию главы (а то и владельца) «Газпрома» либо председателя некоего специально созданного (взамен действующего) Государственного совета, позволяющую ему контролировать ситуацию и неформально управлять страной, в том числе и при помощи низведенного до положения марионетки нового президента.

Авторы этой модели копировали ее с китайской ситуации, когда Дэн Сяопин действительно довольно длительное время управлял огромной страной «из-за кулис». Однако при этом они упустили из виду ряд принципиальных отличий России от Китая.

Прежде всего, китайское общество трепетно относится к авторитетным людям и их мнению; россияне же в результате 15 лет реформ, когда они бывали обмануты всеми, не верят ни в бога, ни в черта.

В Китае бюрократия и интеллигенция, пропущенные Мао Цзэдуном через деревню, в целом ответственны перед своим народом и испытывает к нему искреннее глубокое уважение. Это один из залогов эффективности китайского госуправления и глобальной конкурентоспособности Китая в принципе. Современные же руководители России порой производят впечатление людей искренне считающих основным содержанием государственного управления силовой рэкет и воровство.

Существенную роль играет и личностный фактор. Не следует забывать, что к тому времени, когда Дэн Cяопин стал руководить «из-за кулис», он был дважды едва не расстрелян Мао Цзэдуном, он уже был великим реформатором, он командовал армией, причем в крайне сложных обстоятельствах. Дэн Сяопин стал лидером великой страны отнюдь не по принципу «на безрыбье и рак рыба» и к моменту своего ухода «за кулисы» действительно уже был патриархом – и не реформ, как у нас иногда пишут, и не материкового коммунистического Китая, а всей китайской цивилизации! И он действительно создал команду, которая до сих пор успешно правит Китаем.

Понятно, что все сказанное нельзя ни в малейшей мере отнести даже к нынешнему руководителю России, не говоря уже о любовно подобранной им «бригаде».

В результате непроработанный проект «фиктивного» президента умер весьма быстро. Непосредственные причины вполне понятны: с одной стороны, длительный внешний контроль за формально всевластным президентом невозможен в принципе, с другой, в то время, пока он еще существует, он с легкостью перехватывается членами путинской «бригады». Эта легкость не только практически гарантирует жесточайшую борьбу каждого из членов этой «бригады» со всеми остальными, но и делает практически неизбежным устранение из реальной политики

⇐ Предыдущая33343536373839404142Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: