Богатые плачут громче

Для большинства общества проблема снимается (а точнее сказать – вытесняется значительно более острой проблемой) жесточайшей борьбой за существование, отнимающей основную часть сил и времени и обеспечивающей человека постоянным притоком весьма разнообразных и интенсивных впечатлений. Однако стабильно обеспеченная часть общества, совершенно незначительная в количественном отношении, но весьма значимая по своему потенциальному влиянию на его развитие, оказалась в жерновах этого противоречия, будучи не в состоянии справиться с сочетанием собственной пресыщенности и резкого оскудения «выравненного» правящей бюрократией информационного поля.

Да, это «проблемы богатых», не идущие по своей остроте и объективной тяжести ни в какое сравнение с остротой проблем абсолютного большинства россиян. Однако для отдельно взятого человека понятие «объективного», как правило, просто не существует: оказываясь в повседневной жизни лицом к лицу со своими собственными проблемами, он по вполне естественным с точки зрения психологии причинам воспринимает в первую очередь именно их. За весьма редким совестливым исключением, в своей обыденной жизни люди отнюдь не склонны сопоставлять свои трудности с проблемами других, находящихся в более трудных обстоятельствах (в том числе менее обеспеченных) людей.

В этом отношении Маяковский совершенно не кривил душой, не преувеличивал и не поддавался природной склонности к эпатажу, когда писал: «Гвоздь в моем сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете». «Своя рубашка» действительно «ближе к телу»; это общее правило, заложенное в самой природе человека, и, соответственно, изъяны этой рубашки значительно ближе большинству людей, чем даже полное отсутствие оной у их ближних (не говоря уже о дальних). Подавляющее большинство людей может без каких бы то ни было затруднений (в том числе моральных) привести огромное количество примеров из собственной жизни, когда они остро переживали свои собственные незначительные трудности, оставаясь совершенно равнодушными к трагедиям и даже гибели сотен, тысяч, а то и миллионов посторонних людей.

Поэтому богатые переживают свои относительно незначимые трудности не менее остро, чем бедные. В силу же более высокого (в современной России, где люди с высшим образованием в результате реформ в значительной части не востребованы и влачат жалкое существование, – более актуального) образования, способствующего в том числе и привычке к рефлексии, у богатых, и эмоционального обеднения из-за постоянной монотонной и изматывающей борьбы за существование, доходящего до отупения, – у бедных ситуация парадоксально, а с моральной точки зрения – чудовищно изменяется: богатые в целом ряде случаев значительно острее переживают свои объективно незначительные проблемы, чем бедные – свои, значительно более масштабные и глубокие.

Кроме того, богатые, как подмечено в мириадах примеров (хотя бы в тех же «горячих точках» или местах стихийных бедствий), плачут не «тоже», а значительно громче бедных. Причина объективна – в силу самого своего богатства они имеют эффективно используемые и разнообразные ресурсы, включая авторитет, индивидуальные и коллективные умения для того, чтобы придать своим нуждам видимость большей значимости и актуальности.

Поэтому психологические проблемы богатой и активной части российского общества окажут на его развитие по крайней мере не меньшее влияние, чем материальные проблемы бедных и пассивных, уставших от постоянных бытовых трудностей масс. Удивительно, что образованная часть нынешних руководителей России, на словах предавая анафеме традиционные положения марксизма с его преобладающим влиянием материальных факторов общественной жизни, в политической реальности оказывается его заскорузлыми и догматичными приверженцами на уровне 50-х годов прошлого века, полностью игнорирующими описанные важные психологические факторы развития современной России.

А ведь недовольство «поколения победителей» качественно усиливается неизбежными, объективными для большинства его представителей кризисами личного характера.

В первую очередь это, конечно, кризис «среднего возраста»: достижение вероятного максимума и в карьере, и в сфере личных отношений, ощущение в полном объеме ограниченности своих возможностей и переход от каждодневного «штурма неба» к «жизни без проекта», [32] драматичность которой прямо пропорциональна способностям и энергии каждого конкретного человека.

Другой личный кризис, становящийся общественным явлением, – пресыщенность успешных менеджеров, достаточно быстро обеспечивающих все свои материальные потребности.

Следует признать очевидное: относительно высокопоставленные (как в коммерческой сфере, так и в области государственного управления) граждане России с реальным месячным доходом 5 тыс. долл. и выше, как правило, бесконечно далеки от воспеваемого либеральными пропагандистами 16-часового рабочего дня. Они уже обеспечили себе комфортные условия существования и в целом отнюдь не утруждают себя «трудовыми подвигами». Это для них появился преуспевающий и разнообразный, сделавший Москву подлинной столицей мира в этой области московский ресторанный бизнес – ибо совещания значительно комфортнее проводить в ресторане (а подражающим им представителям «среднего класса» – в кафе). А массовая и неожиданная для них самих переориентация с выживания на обеспечение комфорта означает, что у них появилась реальная и серьезная проблема досуга. Не смейтесь и не пожимайте плечами, – это серьезно, это та самая проблема, которая в значительной степени и похоронила Советский Союз, так как сталкивающиеся с ней люди начинают искать приложения своих сил и выхода своей энергии в том числе и в общественной жизни.

Ибо авторитарный режим, если он разумен, сравнительно легко может обеспечить своим гражданам достаточный уровень жизни, но по самой своей природе в обычных, некризисных условиях не в силах достичь необходимого человеку уровня ее разнообразия.

Нынешний путинский режим неразумен. В частности, он совершенно открыто не собирается обеспечивать людям приемлемый уровень жизни, по всей вероятности, считая, что сможет удерживать их в подчинении при помощи пропаганды, а при необходимости и насилия (о последнем свидетельствует, например, создание «антифашистского» движения «Наши», весьма напоминающего «штурмовые отряды»).

Своей неразумностью он принципиально отличается от советской системы.

Однако у него с ней есть и весьма существенная общая черта – авторитаризм, в принципе не позволяющий решить «проблему досуга» относительно обеспеченной части общества – в случае современной России поколения «успешных менеджеров».

Не стоит забывать, что его представители имеют в личном и практически бесконтрольном распоряжении огромные организационные, материальные, финансовые и интеллектуальные ресурсы – принадлежащие не только их корпорациям, но и им лично либо структурам (обычно неформальным сетевым), в которые они объединены.

При этом безответственность, продуманно и последовательно создаваемая для менеджеров (особенно высших) современной корпоративной системой, [33] в России как стране молодого хищнического капитализма не умеряется ни силой традиций и морали (как корпоративной, так и общественной), ни контролем со стороны государства и институтов гражданского общества.

Это та самая «сытость в острой форме», которая, по емкому определению Е. Шварца, «смертельно опасна для окружающих», хотя в политическом отношении в первую очередь эта опасность существует для правящей бюрократии, вызывающей основные негативные эмоции класса успешных управленцев.

Ибо социальная агрессия «успешных управленцев» в силу самой специфики этой общественной группы проявляется не в хулиганстве или вандализме, характерных для необразованных и малообеспеченных слоев, но в сознательных, последовательных, жестоких и достаточно эффективных действиях.

* * *

Таким образом, даже достроив непрерывно стоящую не только на явных, но и на потенциальных оппонентов «вертикаль власти», президент Путин не сможет решить свою главную задачу – предотвратить революцию. Более того: сама эта революция будет вызвана именно его политикой, которую он уже не в состоянии изменить.

Однако описанная институциональная беспомощность вызывает естественный вопрос: а где та оппозиция, которая сможет преодолеть проблемы страны, и где гарантия того, что она действительно сможет с ними справиться?

Мы должны ясно понимать, что такой оппозиции и таких гарантий нет. И если оппозиция еще имеет шанс выковаться в предстоящей в ближайшие полтора—три года политической борьбе (в самом деле: Россия – не Киргизия еще и потому, что правящая бюрократия будет защищать свою власть – выковывая тем самым более дееспособную оппозицию), то никаких гарантий ее эффективности нет и не будет.

Именно это отсутствие гарантий (а вместе с ними – и уверенности в том, что Россия выживет в предстоящем ей системном катаклизме) и не позволяет ответственной части российского общества приветствовать надвигающуюся революцию как грандиозный хеппенинг. Именно это отсутствие гарантий заставляет нас помнить, что революция – это трагедия и катастрофа, хуже которой может быть только война (и то не всякая).

Тем не менее органичная, объективная неспособность путинского режима удовлетворить самые насущные, категорические потребности сегодняшней и завтрашней России делает эту революцию неизбежной.

В этих условиях задача всех сил общества, сохранивших, несмотря на вой официальной пропаганды и повсеместной дебилизации, здравый смысл и ответственность перед Россией, заключается в подготовке борьбы не столько за собственную власть, сколько за выживание нашей страны, в первую очередь – за сохранение ее целостности.

Уже сейчас, пока у нас еще есть время и силы для этого, мы должны выработать жесткий долгосрочный общественный консенсус относительно постреволюционной политики, который будет действенно ограничивать и четко направлять удаль, корысть и безграмотность любой группы лиц, которая сумеет захватить власть в надвигающемся на нас Смутном времени.