 |
Глава 17. Новый политический режим: просвещенный авторитаризм и низовая демократия
|
|
|
|
Глава 17. Новый политический режим: просвещенный авторитаризм и низовая демократия
Авторитаризм как инструмент обеспечения демократии
Думая о перспективах России, необходимо очень четко разделять желаемое (и то для ограниченного круга интеллектуалов) и возможное. Стандартные демократические институты в современной России немногим более актуальны, чем в исламских странах Африки. Они преждевременны, так как драматически превышают возможности общества (даже после того, как его разбудят) и, помимо прочего, не соответствуют его глубинным желаниям. Поэтому их импорт приведет к хаосу и новой дестабилизации.
Демократические институты хороши тем, что они наиболее полно и надежно обеспечивают учет управляющей системой мнений и интересов общества. Но эта «наибольшая полнота» соответствует вполне определенному, достаточно высокому уровню развития самого общества, без учета которого ее обсуждение не имеет смысла и порождает опасности.
Так, «Мерседес» лучше велосипеда (особенно трехколесного), но требует определенных навыков водителя. При попадании за руль «Мерседеса» человека с навыками водителя велосипеда он перестает быть замечательной машиной и становится смертельной угрозой всему окружающему. Уровень развития российского общества после 15-летней деградации, которая продолжается и сейчас полным ходом, не соответствует вполне объективным требованиям, предъявляемым к нему институтами современной демократии.
Если же говорить о «демократии» не по форме, а по сути, то есть по соответствию принимаемых решений мнениям и интересам общества, окажется, что авторитарная модернизация и является первым шагом этой демократии. Может, это и ужасно, но занятые повседневным выживанием люди действительно не хотят и не имеют сил участвовать в принятии решений, определяющих их собственную жизнь, и автоматически делегируют эту ответственность «наверх», – по крайней мере, до тех пор, пока их жизнь из-за ошибок руководства страны не становится нетерпимо тяжелой. И авторитарная модель, более соответствуя устремлениям, интересам и мнениям сегодняшних россиян, как это ни парадоксально, является более демократичной, чем формально демократическая модель, навязываемая Западом.
|
|
|
Успех Путина в очень большой, если вообще не решающей степени вызван именно пониманием того, что, как говорил один из наиболее интеллигентных либералов России, «разным людям нужны разные права». И это не хамский снобизм богатого москвича, а отражение реальной разницы в структуре потребностей.
Весьма существенно, что учет интересов населения не только возможен, но и неизбежен именно при политике авторитарной модернизации. Ведь ради модернизации всем членам общества придется прилагать весьма серьезные личные усилия, а значит, они должны будут получать то или иное вознаграждение.
Заимствование у развитых стран демократических институтов может носить формальный характер и не только не быть связано с улучшением жизни людей, но и с отвлечением их от их собственных интересов. Например, борьба в парламенте может быть использована (в том числе сознательно) для отвлечения людей от своих насущных нужд (как эстрада, спорт и иные зрелища), а умеренно оппозиционные СМИ могут вбивать людям в головы представления о постыдности и неоправданности их жизненных интересов (как это делали либеральные СМИ в середине и конце 90-х годов).
Таким образом, политика авторитарной модернизации вынужденно вызовет к жизни реальную демократию (учет мнений и интересов общества), а вот развитие демократических институтов вполне может ограничиться одними этими институтами, то есть демократией формальной.
|
|
|
Конечно, лучше быть свободным и богатым, чем порабощенным (пусть даже собственной, а не иноземной бюрократией) и бедным. Но когда больному и глупому человеку на голову сваливаются деньги, он отнюдь не становится богатым. Он их пропивает или теряет иным способом.
Как бы мы ни мечтали о более совершенном устройстве общества, оно до этого устройства должно дорасти, медленно и постепенно. Общественное устройство не может опередить в своем развитии основную часть людей, которые его образуют. Принципиально важно, что этот рост и воспитание современного российского общества будет происходить в борьбе не только с соседями, но и с собственной элитой, включая коммерческую, – просто потому, что элита, держащая активы у стратегических конкурентов, не может служить своему обществу и в лучшем случае вынуждена служить конкурентам. Обычно же современные российские компрадоры даже не задумываются об этом, искренне считая своей Родиной не ту страну, которой они управляют, а ту, где, как выразился один из коммерческих олигархов, «хорошо моим деньгам».
Конкурентоспособность страны сегодня – это постиндустриальные (то есть преимущественно интеллектуальные) производства. Большое постиндустриальное общество неминуемо будет внутренне неустойчиво и противоречиво, так как из-за сверхэффективности постиндустриальных технологий на всех его членов работы гарантированно не хватит, и придется отвлекать ресурсы на поддержание индустрии и сельского хозяйства просто в качестве богадельни, чтобы люди не сошли с ума от безделья. А это будет воспроизводить соответствующую социальную структуру общества и массовые ценности, несовместимые с постиндустриальными.
В свою очередь, сосуществование в обществе несовместимых систем ценностей требует ограничения демократии и определенного авторитаризма, так как иначе эти ценности начнут бороться друг с другом и уничтожат общество. Мы это помним по Советскому Союзу и видим это сейчас – с поправкой на распространение технологий формирования сознания – в США.
Кроме того, не стоит забывать тот тривиальный факт, что постиндустриальные производства объективно требуют квалифицированной рабочей силы и рынков.
|
|
|
Квалифицированную рабочую силу, если Россия вдруг начнет ее готовить в сегодняшних условиях, у нее отберут стратегические конкуренты. Действительно, работать на Западе, а последние годы и в Китае (не говоря уже про Иран) значительно приятнее, а часто и выгоднее с чисто материальной точки зрения. Освоение другой страны в условиях глобализации – уже не только захват ее природных ресурсов, но в первую очередь вытягивание из нее мобильных финансов и интеллекта.
Как будет российское общество удерживать необходимую ему для модернизации квалифицированную рабочую силу? Вопреки материальному интересу удержать можно только идеологией, а это уже не демократия в ее современном, формально-западном понимании.
В условиях глобализации демократия доступна лишь для сильных, развитых участников глобальной конкуренции, которые могут побеждать остальной мир на равных. Остальным нужен «гандикап», наиболее доступной формой которого является идеология. С формальной демократией она уживается с величайшим трудом, а без исторической привычки и вовсе не уживается.
Далее: для любого производства необходимы рынки.
Интересно, кто из стратегических конкурентов России пустит ее постиндустриальные производства, если они появятся, на внешние рынки, хотя бы третьих стран? Да на свой собственный российский рынок не пустят (и не пускают, и не только «пост», но и простые индустриальные технологии).
Значит, для нормального развития страны нужен разумный протекционизм в сочетании с экспансией на внешние рынки.
Это экономическая азбука – да вот только какой же демократ решится на протекционизм? В рамках открытого общества и свободы слова конкуренты – транснациональные корпорации – смешают его с грязью так, что он всю оставшуюся жизнь будет только отмываться, доказывая, что он не коррупционер и антисемит – и, скорее всего, не отмоется. Протекционизм может сочетаться с демократией только у сильных участников глобальной конкуренции – у развитых стран, для которых транснациональные корпорации являются «своими», а не «чужими».
|
|
|
Ведь стандартные демократические институты – и это очень важно – обслуживают интересы не одного только населения, а всех значимых общественных сил. Когда общество из закрытого становится открытым, в число этих сил неминуемо входят и его конкуренты. Когда же общество является при этом еще и относительно слабым (в первую очередь экономически), его конкуренты начинают при помощи стандартных демократических институтов преобладать при выработке политики его же собственного государства над его собственными населением и бизнесом.
Что, собственно говоря, мы и видим в России с самого начала горбачевской «демократизации».
Принципиально важно, что все наработанные в ХХ веке сопоставимые модели авторитарного и демократического управления касаются закрытого общества, а мы живем в открытом. В открытом обществе системные ошибки авторитарного управления, связанные с объективным несовершенством человеческой натуры как минимум уравновешиваются ошибками демократического управления, вызванными влиянием стратегических конкурентов.
Авторитаризм в этих условиях становится жизненно необходимой для общества формой протекционизма, на сей раз политического, – формой защиты от захвата внешними конкурентами уже не товарных рынков и даже не производительных сил, а самой интимной, самой сокровенной части общественного механизма – механизма выработки и принятия решений.
Разница между авторитарными и демократическими политическими институтами в том, что первые в сегодняшней России могут обеспечивать демократию по существу (то есть наиболее полный учет мнений и интересов общества), хотя при наличии безответственного руководства могут и не обеспечивать (что мы видим). Вторые же обеспечивают демократию по форме, но по существу обеспечить ее не могут.
В средне– и тем более в краткосрочном плане в случае ответственного перед страной и сколь-нибудь вменяемого управления авторитарные ошибки меньше демократических и оставляют возможность успешного экономического развития. А в долгосрочном плане, когда авторитарные ошибки, накапливаясь, достигнут неприемлемого уровня, за счет экономического развития уже можно будет выползти на демократизацию. [92]
Проблемы авторитаризма вполне очевидны.
Прежде всего, это жесткость, негибкость принимаемых решений, однако проблема эта, по крайней мере, частично снимается при помощи повышения качества государственного управления и предоставления прав местному самоуправлению.
|
|
|
Главная проблема – отсутствие механизма принуждения государства к ответственности перед обществом. Однако после системного кризиса страх перед его повторением будет таким, что его хватит для принуждения к ответственности как минимум целого поколения государственных деятелей. Идеологизация общества, распространение позитивного реваншизма также способствует решению этой проблемы, как, впрочем, и последней – чисто эстетического отторжения со стороны главной производительной силы общества – его образованной части.
Распространенное представление о невозможности строить демократию и постиндустриальное общество при помощи авторитарных методов основано на невежестве и настойчивом отрицании фактов.
Есть прямо опровергающие этот тезис примеры Китая, Малайзии и Южной Кореи, не говоря уже о Японии, где в период ее взлета была однопартийная система, и только сейчас она превращается в полуторапартийную. В двух последних странах авторитарно создавалась индустрия, которая потом трансформировала государство в сторону относительной демократии, но в двух первых с самого начала создавалось не только индустриальное, но и постиндустриальное общество, причем создавалось вполне авторитарными методами.
Не стоит забывать и о том, что в России стоит задача не только создания постиндустриального общества, но и индустриального, – хотя бы потому, что постиндустриальные технологии в силу их сверхпроизводительности и ограниченной емкости потенциально доступных для нас рынков не прокормят 110 млн чел. сверх тех условных 30 млн, которые кормятся за счет экспорта сырья.
Наконец, индустриальные и постиндустриальные технологии различны, но они не отвергают друг друга: диалектически отрицая индустрию, постиндустриальные технологии тем не менее вырастают из нее и во многом обслуживают ее. Развить постиндустриальные технологии на пустом месте в должном объеме не удастся – индустрия должна быть как минимум питательной средой для постиндустриального общества.
Разумный авторитаризм, как доказала история ХХ века, идеально совмещается с индустрией (и, более того, во многом прямо порождается ей) и при некоторых усилиях с его стороны – с постиндустриальными технологиями.
Ограниченность количества примеров авторитарного построения постиндустриального общества (как и то, что они относятся к другой историко-культурной парадигме, к другой цивилизации) вполне компенсируется полным отсутствием противоположных примеров – успешного самостоятельного построения демократии и постиндустриального общества демократическими, а не авторитарными методами.
Да, авторитарно их строить очень тяжело, но все-таки можно. А вот демократично (разумеется, в западном, формальном понимании демократии), по крайней мере, в современных условиях глобальной конкуренции и широчайшего применения технологий формирования сознания – нельзя.
При разговоре о перспективах демократии и авторитаризма в современной России представляется исключительно существенным мнение российского философа и писателя М. Веллера, по которому демократия в современном западном понимании (свобода атомизированной личности) выражает стремление к энтропии. В то же время закону нарастания энтропии неизбежно противодействует закон самоорганизации систем (или их структурирования) – без этого «тепловая смерть» Вселенной уже давно бы наступила.
В отношении человеческих обществ стремление к самоорганизации и структурированию выражается как стремление к регламентации (традиционалистской либо бюрократической).
Доведенная до абсурда, эта тенденция так же гибельна, как и неограниченная личная свобода; нормальное, плодотворное состояние общества – соединение этих принципов в некоторой пропорции, зависящей от исторического момента (и в конечном счете, вероятно, от доминирующих технологий).
В России маятник исторического развития дошел до упора вправо и теперь неминуемо пойдет влево (как заявил Сурков примерно в 2002 году, «к власти придет левая партия – вопрос, когда и какая именно»). В мире этот же маятник дошел до упора в своем движении к демократии в западном понимании (энтропии в общефилософском) и теперь пойдет к авторитаризму в западном понимании (самоорганизации и структурированию систем).
Разумеется, внутри исторического «теперь» может утонуть и десяток лет, однако история убыстряется вместе с технологическим прогрессом, а признаки удушающего развитие роста регламентации и бюрократизации на Западе (причем далеко не только в Евросоюзе) налицо.
Существенно, что сейчас в России складывается управляющая система, вполне приспособленная к проведению авторитарной модернизации. Проблема состоит лишь в том, что нынешняя элита в силу принципиальной недоступности для нее ответственности перед обществом (ибо она стала элитой за счет его осознанного ограбления и разрушения) органически не способна провести эту модернизацию. В результате творцы (точнее, инстинктивные копиисты) управляющей системы, приспособленной для авторитарной модернизации, с маниакальным упорством пытаются применять ее в ненадлежащих целях организации массового грабежа. По степени разумности и эффективности это напоминает использование молотка для отвинчивания гаек.
Однако при смене элиты, неизбежной в условиях системного кризиса, преграда для авторитарной модернизации исчезнет, и Россия, воспользовавшись созданной управленческой модернизационной инфраструктурой, возобновит процесс развития, прерванный национальной катастрофой последних 15 лет.
В силу сложности задач, объективно требующих концентрации власти, модернизацию (как это, строго говоря, происходит везде и всегда) будет непосредственно осуществлять исполнительная власть, а законодательная и судебная будут выступать в роли всего лишь ее помощников. Соответственно, мы будем рассматривать направления модернизации именно исполнительной власти, подразумевая также неизбежное развитие характерной для России низовой демократии – мало формализуемого, во многом стихийно складывающегося местного, а часто и вообще «соседского» самоуправления. [93] (Между прочим, на что весьма убедительно указал С. Кара-Мурза, такое самоуправление традиционно является историческим преимуществом России перед развитыми странами, так как в силу своей неформальности оно исключительно гибко, адаптивно и дешево. Ведь неформальные лидеры и не помышляют о получении зарплат и офисов, занимаясь самоорганизацией своей жизни и жизней окружающих «между делом», в свободное время. Это же обеспечивает надежную защиту такого самоуправления, имеющего форму инстинктивной реакции общественного организма на внешние раздражения, от бюрократизма, и разумный минимум – по простой логике экономии личных сил – вмешательства такого управления в жизнь общества. )
Конечно, местное самоуправление противоречит авторитаризму центральной власти. Но это противоречие не смертельное и не непримиримое: оно существовало в российском обществе практически всегда, и, по крайней мере, в период объективной необходимости авторитаризма для проведения технической модернизации с ним можно жить. А затем, когда авторитаризм (учитывающий мнения народа и потому более демократичный по сути, чем насаждение формально демократических институтов, разрушающих реальную демократию из-за несоответствия уровню развития общества) обеспечит приемлемый уровень жизни, несовместимость с ним местного самоуправления станет одним из механизмов его отмирания.
Созданная в сегодняшней России управленческая инфраструктура, особенно в части исполнительной власти, при всей приспособленности к решению задач модернизации, в полной мере несет на себе печать разложения правящей бюрократии. Поэтому она нуждается в глубоком совершенствовании и весьма существенной доработке.
Главным, наиболее значимым и совершенно необходимым направлением этой доработки представляется создание институциональных предпосылок для ее ответственности и эффективности.
|
|
|
